От секса по пьяни к дружбе по любви

Чанбин обещал себе, что это последний раз. Последний раз он идет на вечеринку. Последний раз он напивается до беспамятства. И последний раз он оказывается в одной постели с самым популярным мужчиной этого мира, который, кажется, дружит со всем, что умеет говорить. Но последним оказался лишь его побег утром после бурной ночи, которую он и не помнит толком. Зато все помнит Джексон, и широко улыбается, чем бесит Чанбина до зубного скрежета. Его «милашка» бесит до зубного скрежета. И то, что это прозвище отдает приятной волной тепла, тоже бесит. Весь Джексон Ван бесит до зуда в груди, но почему-то Чанбин систематически оказывается в его постели, перед этим выпив всего ничего. По крайней мере, так кажется самому Чанбину. Ибо все, что он помнит, это как давал себе обещание вообще не пить на вечеринке, куда его затащили. А потом это обещание меняется с «ничего не пить» до «от пары бокальчиков ничего не будет». Можно сказать, что ничего и не было, если бы не тянущая боль в области поясницы и развороченная кровать, которую Чанбин уже по праву может считать своей, ибо просыпался он в ней чаще, чем на родной кровати в общежитии. И какого хрена он всегда снизу? Как он вообще до такого опустился? Джексон рядом сонно потягивается, а у Чанбина случается кризис личности, или как еще эта хрень называется? Он не силен в психологии. Жгучего желания по-быстрому встать и уйти нет, ибо, во-первых, дискомфорт ниже пояса далеко уйти ему не даст, а во-вторых - смысл уходить? Все равно ведь после следующей вечеринки он окажется тут. Так почему бы и не расслабиться, и не полежать еще немного? Не настолько расслабиться, чтобы терпеть твою руку на своей талии, Джексон! Быстро убрал свои конечности, пока я тебе их не оторвал и в жопу не засунул. Угроза никак не подействовала, поэтому уже через секунду Чанбин был прижат спиной к очень широкой груди старшего без возможности как-то выбраться, а его талию таки окольцевала пара сильных рук, которые в накаченности не уступали его. Оказалось, что стук чужого сердца приятно так успокаивает и отвлекает от прикосновений обнаженной кожи, будто слушаешь очень необычную, ласкающую мелодию. Музыкальный слух и утром после бурной ночи будет оставаться музыкальным. Но вот от чего точно нельзя было отвлечь, так это от чужой руки на своем бедре, которая, осторожно поглаживая, двигалась к паху. О нет, нет, нет и еще раз нет! Кое-кто слишком обнаглел, раз мог допустить мысль о продолжении вечера утром. Но, черт возьми, Джексон слишком сильный, чтобы Чанбин даже со своими бицепсами и трицепсами мог с ним бороться. А еще, вот так неожиданность, отсутствие желания остановиться, в котором младший боится себе признаться. Джексон ведь не моральный урод и не насильник, ведь если бы Чанбин не хотел, он бы не стал принуждать. И оба это прекрасно понимают. Но поломаться ведь для вида надо, а после так и не найти в себе силы признаться хотя бы себе, что его все устраивает. Интересная логика у Со Чанбина, но какая есть. Слишком уж Джексон эксцентричный и эпатажный, для него это все может быть очередным развлечением, ведь неизвестно сколько у него было таких «игрушек» до него. И смешно от того, насколько ревностно это звучит. С чего бы Чанбину вообще ревновать, если они всего лишь сексуальные партнеры на ночь, которая повторяется вот уже как несколько раз, словно временная петля, да еще и по пьяни. Поэтому Чанбин ведет себя так, огрызается, дерзит, бесится, но только днем. Ночью он становится другим, и такая смена поведения кружит голову Джексону похлеще алкоголя. Если бы только младший вел себя с ним так же без градуса, если бы только дал зеленый свет, спрятав свои защитные колючки. Ван бы доказал ему, что он лучше, чем Чанбин думает. Но, увы, он не подпускает его к себе, шипит, как рассерженная кошка, и действительно может больно поцарапать. Но только не сейчас, не этим спокойным и уютным утром. В руках Джексона Чанбин превращается в милого львенка, который очень тактильный и ласковый, едва ли не мурлычет, выгибаясь от неторопливых движений, и потираясь упругим задом о стоящим колом член старшего. Ван выцеловывает его шею, не позволяя себе большего, ибо младший терпеть не может пользоваться тональником, и мужчина это знает. Он знает, что поцелуи для Чанбина значат многое, касание губами намного важнее и серьёзней обычного перепиха, поэтому Джексон никогда не целовал его, поэтому Чанбин никогда не разрешал себя целовать. А старшему хотелось. Хотелось до дрожи, до мурашек, прикоснуться к этим пухлым, мягким губам, и ощутить то, что люди называют чувствами. Джексон не знает, какие они на вкус, но готов поклясться, что сладкие, как сахар, и такие же нежные, как и сам Чанбин в глубине души. Если честно, Ван и не помнит, когда перестал воспринимать младшего как того, с кем он просто спит под действием алкоголя. В какой-то момент все просто пошло не туда, и очередная встреча на его собственной вечеринке, или где-то еще, ощущалась долгожданным и значимым событием. Наблюдать, как смешно и неловко Чанбин убегает утром, впопыхах натянув одежду и кривляясь от последствий их шалостей, стало так привычно, а после накатывала грусть от того, что младший ушел и в квартире стало пусто. Хотелось, чтобы он побыл дольше и сказал ему больше слов, чем «Это была ошибка» или же «Забудем то, что было». Джексон не хотел забывать и не считал это все ошибкой. На встречах, которые не сопровождались алкоголем, Чанбин очаровательно краснел и становился милым ежиком, который наверняка послал бы старшего далеко не цензурными словами, если бы не камеры и остальные люди. Да что там, он и на вечеринках его посылает, пока алкоголь не ударит в голову, и не разрешит себе поддастся желанию, что тянет его к Джексону. А на утро все повторяется, как зацикленный круг. Но сегодня этот круг наконец-то оказался разорван. Чанбин не убежал, он остался, остался в его руках и дал подольше насладиться своим истинным, милым «я», да еще и без привычного пьяного блеска в глазах. Джексон и не замечал, какие они у него глубокие и насыщенные, будто горький шоколад. Подходящая младшему сладость, прекрасно его описывающая. Джексон толкается меж бедер Чанбина, не желая причинять ему еще больше дискомфорта после долгой ночи, и утыкается носом в его пшеничные пряди, тихо наслаждаясь всем. Запах младшего, его тепло, и тяжкое дыхание – все важно для мужчины, все необходимо, и он не знает, сможет ли отпустить его после такого. Это уже похоже на одержимость, но что еще остается, если любить себя Чанбин не разрешает и не верит в его любовь. И это обижает, но с другой стороны Джексон может его понять, особенно если вспомнить его репутацию и слухи, окружающие темным ореолом. Недоброжелатели есть везде, особенно у таких людей, как Ван. Но как тогда ему доказать, что Чанбин не просто развлечение на ночь? - Бинн-и, - младший хмурит брови на такое обращение, но тут же меняется в лице, когда Джексон останавливает руку и прекращает движение, и таким растерянным выражением лица Чанбина хочется любоваться век, - Если я скажу, что ты мне нравишься, ты поверишь? Чанбин трясет головой и сладко жмуриться, поддаваясь назад и удобно устроив голову на плече старшего, накрывая его руку своей. Он не поверит, насколько бы искренним не был Джексон, но сдаваться не в стиле Вана. Переходя трепетными поцелуями с плеч на заднюю сторону шеи, где самое чувствительное место, старший словно в бреду шепчет: - Нравишься, Бинн-и, нравишься, - сводя Чанбина тем самым с ума и заставляя растекаться лужей в его руках. Он же не железный, в конце концов! И поверить хочется так сильно, отпустить ту тугую пружину в теле, но он знает, как потом будет корить себя за это, а страх точно возьмёт над ним верх. Так хотя бы есть иллюзия того, что контроль ситуации находится в руках Чанбина, а признав свои чувства, он потеряет ее и останется беспомощным. Возможно, он заблуждается, но пересилить себя и пустить все на самотек… … получается так легко и естественно, когда, не выдержав очередного ласкового касания сзади, Чанбин поворачивает голову и сразу находит губы Джексона, слепо тыкаясь в них. Неудобно, но старший слишком долго ждал, чтобы прервать то, о чем только и мечтал последнее время, словно маленький ребенок. Не отрываясь от действительно сладких губ младшего, Ван выскальзывает между его бедер и нависает сверху, вцепившись рукой в изголовье кровати. Черт, это намного лучше бездумного секса, особенно когда ладони Чанбина робко касаются его челюсти и очерчивают ее большими пальцами. - Не сделай так, чтобы я потом пожалел об этом, - в глубоких глазах младшего угрожающе резвятся молнии, прикрывая собой пучину страха, но Джексон знает, что его они не тронут, пока он сам не нарвется на неприятности и тогда ему несдобровать. Чанбин пусть и милый, но точно не небезобидный, и рука у него тяжелая. Но не только поэтому старший никогда не осмелится обидеть его. - Ни за что, - тихо, словно боясь нарушить атмосферу откровения, воцарившуюся между ними, отвечает Джексон и снова целует так, что голова идет кругом у обоих. Губы Чанбина лучше любой сладости и их вкус дурманил голову, погружая в состояние эйфории. А после все пришло к тому, с чего началось, да вот только что-то изменилось. Больше не алкоголь правил балом, а чувства и трепет, заставляющие ощущать все в много раз сильнее каждой частичкой тела. Вот что упускал всегда Чанбин, но был ли Джексон каждую их ночь таким нежным, или же то, что младший все-таки сдался, сделало его таким? Чертовый алкоголь, надо было пить столько, чтобы потом память отшибало полностью? Нет смысла сейчас думать об этом, хотя, возможно, Чанбин просто жалеет, что не помнит все моменты их близости, особенно первый, когда они только познакомились. Они и раньше знали друг друга, все же из одного агентства, но тогда состоялось личное знакомство, перетекшее в постель. Был ли тогда старший заботлив с ним? Чанбин не помнит абсолютно ничего, и даже как убегал утром, пока Ван все еще спал. А если бы он остался, как сегодня, изменилось бы что-то? Как добрался до родного общежития Чанбин не помнит. И как столкнулся на улице с Феликсом, который тоже в такое время только возвращался домой, тоже нет. Уловив неспокойное состояние и бледность друга, младший затащил его на кухню, понимая, что тому нужно выговориться. Грея руки об горячую чашку кофе, Чанбин минут десять не решался начать разговоров, а Феликс и не подгонял, давая время собраться с мыслями. - Я снова проснулся у Джексона, - продолжая смотреть мимо напитка произнес лишь одними припухшими губами Чанбин, - А потом я… поцеловал его. Спрятав за кашлем смешок, Феликс присел рядом, ожидая продолжения, но затихший друг больше ничего говорить не собирался, продолжая гипнотизировать чашку. Видимо, дело серьёзно, подумалось Ликсу. - И? – протянул выжидающе блондин, взмахнув руками. - И мы переспали снова. - Вы настолько долго были пьяные? - Нет, мы были трезвые. - А, вы выпили снова и снова переспали, - Феликс не был глупым, просто у него в голове не укладывалось то, что Чанбин на трезвую голову разделил постель с Джексоном, на которого вечно ругался и который вечно его бесил. По словам самого Чанбина. - Нет, мы не пили, - терпеливо отвечал Чанбин, делая глоток, - Я проснулся и подумал, что не хочу уходить, а потом он… Короче, переспали мы еще раз и по обоюдному желанию, и во время этого я его поцеловал, а он сказал, что я ему нравлюсь. - А ты что ответил? – глаза младшего заискрились любопытством, будто он слушал романтическую историю. - Ничего, - скорее вопросительно, нежели утвердительно кивнул Чанбин, и посмотрел с надеждой на Феликса, будто тот может совершить чудо и мотнуть время назад, - Феликс, что мне делать? - Ты кого-угодно не целуешь, - словно не слыша вопроса друга, начал блондин, - Значит, тебе он тоже нравится. Так, напомни, пожалуйста, почему ты переживаешь? - Но это ведь Джексон Ван! - Да, я в курсе, - скрестив руки на груди, Феликс откинулся на спинку стула, - Тот, с кем ты спишь, когда под градусом, а потом ходишь и бурчишь, едва ли не матом ругаясь. Я это прекрасно знаю, ибо постоянно тебя перед менеджером прикрываю. А еще Джексон тот, кто тебе небезразличен, но ты, упрямый баран, это на отказ не признаешь. Чанбин с тяжким выдохом уперся лбом в столешницу, намереваясь игнорировать слова младшего, которые слишком остро попали в цель. Да, он нравится ему, нравится, но он не может так просто смириться с этим. И почему так сложно, почему его угораздило влюбиться именно в такого человека как Джексон Ван? - Феликс, - все еще дыша впритык запахом стола, подал голос Чанбин, - А как ты нашел в себе силы встречаться с Хосок-хеном? - Ну, я… - замешкался блондин, садясь ровно, - Да у нас все как-то само получилось. - Как у людей, хочешь сказать? – скептически поднял бровь старший. - Нет, наше общение началось с того, что он зажал меня в гримерке и мы жарко целовались, а после этого все свелось к дружеским отношениям, пока я его не довел. Это можно назвать по-человечески? И я думаю, что нет. Почему бы и вам не попробовать сначала побыть просто друзьями? - Думаешь, сработает после того, как мы энное количество раз оказывались в одной постели? - Но попробовать то стоит, - напирал на своем Феликс, - Тем более, что он пытался все это время, а ты… - Понял, понял, - примирительно поднял руки Чанбин. - Так что прекращай огрызаться, словно злая и голодная собака, и реагируй нормально, адекватно на него, - гордясь собой, младший улыбнулся и, перед тем, как уйти высыпаться, подмигнул, - Кроме того, ты то явно не голоден. Пустая сахарница пролетела мимо и врезалась в дверь, за которой раздалось насмешливое хихиканье Феликса. Совесть бы имел, Чанбин же старше. Хотя давно не секрет, что Енбок слушается только одного хена. Покачав головой, Чанбин поднялся, как тут экран телефона включился, показывая сообщение: Заноза в заднице Как доехал? Но, что если Феликс прав? Может, действительно попытаться стать друзьями, и это поможет немного притормозить их стремительные отношения? И больше Чанбин не будет просыпаться в его постели.

Милашка Нормально, спасибо :)

Он таки даст шанс, и в первую очередь себе… … что, собственно, никак не помешало после следующей вечеринки Чанбину оказаться в уже знакомой квартире, где рядом блаженно дрыхнул Джексон под его боком. Это уже даже не злило, серьёзно. - Да твою мать! Разве что совсем чуть-чуть.