Все хорошо

      После их возвращения из ада все было хорошо.       Вроде бы.       Вергилий прекрасно адаптировался в мире людей и уже через месяц после его возвращения агентство процветало, дома было чисто и уютно, а Леди и Триш больше не доставали его с долгами. Не жизнь, а сказка.       Но Данте было неспокойно. Было что-то в его груди, теплое, тягучее, заставляющее задыхаться в присутствии брата.       Любовь. Та самая, которую так усердно воспевает человечество чуть ли не везде, где только можно. Та самая, во имя которой совершались подвиги, о которой писались песни и стихи. Та самая, что холодными когтями страха сжала сердце полудемона, запрещая радоваться жизни.       Данте боялся. Боялся признаться и увидеть в глазах брата равнодушие. Боялся, что его чувства раскроются и Вергилий, презирая их исчезнет из его жизни навсегда, прихватив с собой те радостные моменты, которых успело так мало накопиться за прошедшее время.       В такие моменты у Данте появлялась некоторая решимость и он готов был раскрыться, но каждый раз, будто натыкался на стену и не мог. Не мог сказать Вергилию как он его любит, как ценит эти хрупкие минуты взаимопонимания, когда они тихо сидят в лобби на кожаном диванчике, занимаясь своими делами. Рядом.       И как жгучая ревность поднимается в нем, когда брат уделяет кому-то больше своего драгоценного внимания чем ему. Особенно женщинам. В такие моменты хочется устроить резню, и нашпиговать этих дамочек, восторгающихся его интеллигентным братом, свинцом. Но затем, голосок в голове, должно быть здравый смысл, шепчет ему: «Хэй, дружище он не твой. Они в своем праве. Вспомни, у него есть сын, а значит, была и дама…» Дальше он думать не хочет. Не может.       Данте плохо. Он не знает, что делать. Все что он может сейчас, это лишь спрятаться под одеялом в своей комнате и рыдать в подушку, подобно девочке-подростку, чье хрупкое сердечко разбил парень из параллельного класса. За окном зима, внизу все охотники собрались отмечать рождество, а Данте хочет то ли сдохнуть, то ли выть на луну от отчаяния.       Когда Вергилий поднимается наверх, чтобы позвать его к столу, он еле-еле имитирует спокойное дыхание спящего, подавляя всхлипы. Он сегодня был на сложной миссии, так что ничего странного не будет в том, чтобы проспать рождество. Вергилий пожимает плечами и уходит. Данте остается беззвучно рыдать всю ночь.       Рано утром, пока все спят, он решает пойти на прогулку, чтобы немного остудить свою бедовую голову. Он бредет по тихим улочкам города, дальше, в лес, где нет никого, кто мог бы увидеть страдания младшего сына Спарды.       В лесу, Данте находит чудесную полянку, на которой пуховым одеялом лежат мягкие сугробы.       «Самое оно», — думает он, и плюхается прямо на холодную перину. Он не знает, сколько там пролежал, лишь рассеянно отмечает, что солнце уже в зените, а он отморозил себе попу. Он слегка улыбается этой мысли и тут же морщится от боли, потому что губы высохли и обветрились, а от резких движений тонкая кожица порвалась, выпуская капли горячей, соленой крови.       Данте все так же безразлично пялится в небо, лежа на холодном снегу, когда рядом с ним открывается портал, из которого выходит хмурый Вергилий, который, впрочем, сразу же меняется в лице, стоило ему увидеть, чем занят его брат.       — И давно ты тут лежишь? — недовольным голосом спрашивает Вергилий. Данте мычит что-то невразумительное. Ему лень. Он не чувствует конечностей, а его лицо покрыто инеем и замерзшей кровью. Старший Спарда тяжело вздыхает и берет брата на руки, чтобы отнести домой.       Дома тепло. От резкой смены температур по телу Данте пробегаются иголочки в компании мурашек. Вергилий несет его в комнату, раздевает, заворачивает в одеяло, и уходит. Младший полудемон провожает его безразличным взглядом, мысленно отмечая, что в агентстве больше никого. Спустя некоторое время Вергилий возвращается с чашкой чая, ставит ее на тумбочку рядом с кроватью и сверлит брата пытливым взглядом. Данте принимает вызов и пялится на него в ответ. Они сидят так, до тех пор, пока Вергилий не задает вопрос.       — Данте, что происходит? Несчастный полудемон, вдруг, вспоминает о чашке чая и хватается за нее как за спасательный круг, лишь бы не отвечать. А что он мог сказать? «Прости, Верг, я тут в тебя влюбился без памяти, и теперь схожу с ума от того, что не могу признаться и ревную тебя к каждому встречному?» Звучит как полный бред, думается Данте, пока он прихлебывает чай под внимательным взглядом брата.       Ему вдруг вспомнился диалог каких-то левых девиц из торгового центра, который он услышал краем уха, когда они с Вергом ходили покупать подарки. «Ты не пробовала разговаривать с ним о своих чувствах, а не делать туманные намеки? Типа разговаривать. Словами. Через рот.» То ли это воспоминание что-то сдвинуло в его голове, то ли чай забористый был, но Данте, внезапно преисполнился решимости и заговорил:       — Понимаешь, бро, тут такая штука, в общем люблю я тебя. Не в том смысле как брата, а больше. Нет, как брата я тебя тоже люблю, но тут другое, в общем… — охотник откинулся на подушки и закрыл глаза, — вот.       Тишина окутывает комнату, и Данте начинает паниковать. «О господи, зачем? Нахуя я это сделал? Бля, мне теперь стыдно, пиздец. Как я теперь буду смотреть на него? Так, идея, я не буду смотреть! Я просто не открою глаза. Гениально, я чертов гений!»       Поглощенный своими мыслями, он не сразу замечает, что его приподняли и держат на коленях, обняв. Как только к нему приходит осознание он жмурится и замирает, как кролик в кольцах удава. И вздрагивает, когда его тихо зовут:       — Данте, посмотри на меня.       Все еще зажмурившись, он лихорадочно мотает головой и обреченно думает, что он в ловушке, потому что его завернули в одеяло как рулетик, а хватка у брата крепкая. Проходит какое-то время, прежде чем охотник успокаивается. Ничего не происходит, и Данте осторожно приоткрывает один глаз.       Вергилий… Улыбается. Он ласково смотрит на настороженного брата, и фыркает, когда он открывает второй глаз.       — Ты как ребенок, Данте. Не бойся, я тебя не съем. Я тоже тебя люблю.       Данте счастлив. Он готов расплакаться от облегчения. Собственно, это он и делает, уткнувшись Вергилию в шею, пока тот его гладит по голове успокаивая.       Он сделал это. Он смог. Его любят.       Все будет хорошо.