Вместо диалогов

Выцеловывая, вырывая у Грелля стоны, Уильям сам находил наслаждение в них. А на вскрики Грелль не скупился: его томные возгласы, вздохи, казалось, наполняли тогда весь мир. Вернее, всю комнату, но в такие моменты, мир для Спирса сокращался до единой комнаты, наполненной столь привычными для нее звуками. Воздух в этом «мире» становился теплым. Возможно, от жарких стонов самого Грелля; возможно, от горящих алым, разметанных волос... Спирса же было почти неслышно. Лишь тяжелое дыхание и вздохи, которые целиком впитывались в изящное и послушное тело Сатклиффа. Тело, которое Спирс никогда однозначно не любил. Он причинял боль, любя; адову боль - обязательно чередуя пытку поцелуями. Пытку? На это слово Спирс хищно улыбался. Если бы садистское отношение к Сатклиффу действительно было для последнего пыткой, Уилл бы и сам не знал, что ему на самом деле нужно, что приносит ему редкие, а потому столь ценные эмоции. Если Спирс в своих желаниях был не совсем нормальным, то Сатклифф - полным безумцем. Горящие расширенные глаза во время секса светились бешеным удовольствием. Нечастый истеричный смех мог утихнуть только при виде, вкусе крови; боль, любая боль, не отрезвляла, а лишь подстегивала неудержимый заливистый хохот. Любить в Грелле мазохизм, склонность издеваться над собственным телом. Каково же это - слизывать с бледной кожи кровь, чувствуя над ней контроль! Каково знать, что все твои желания принимают с упоением! Грелль испытывал то же, даже больше того, Спирс знал. Нельзя было не увидеть это в его глазах. Там плескались экстаз, испытываемый от происходящего, и нарастающее сумасшествие. Не было сомнений, что такой Грелль - настоящий. Уильям теперь чаще закрывает глаза. Вместо темноты перед ним возникает размазанная по белой коже кровь; изредка взгляд натыкается на еще ранее выступившие шрамы; синяки, оставленные совсем недавно, уже начинают проступать. И вместе с этими «прелестями» - сладкие стоны, что срываются с неестественно красных губ Грелля. А эти губы столь развратны... Они могут выстанывать невинные, дрожащие, короткие из-за всех испытуемых эмоций слова. Они могут быть искусаны в порочных порывах, могут растягиваться в такой головокружительной распутной улыбочке, что Спирсу хочется зажать эти губы поцелуем, а после - остро провести по нежной коже зубами. Сколько бы Уильям с Греллем не повторяли подобных ночей, Спирс не мог избавиться от бело-красного видения. Он начал думать о постели иногда даже в рабочее время. Однако это не мешало Уильяму порой игнорировать Грелля, часто ведя к тому, что последнему приходилось просить о совместной ночи. Однако каковы же были эти просьбы, скажите на милость! Сатклифф, соблазнительно выгибаясь, источая сладкий и, вместе с тем, удивительно приятный аромат, упивался своими полумольбами, полувызовами. Бесконечно обольстительный в оригинальности своих идей, Грелль ни разу не повторился. Все сцены были разыграны с завидной подготовкой, выдержкой и новизной. Наваждение. *** Разрезая Греллеву тонкую кожу острым лезвием, Уилл пытался предугадать реакцию партнера. Ненависть? Развратность? Подчинение? Спектакль выбирает Грелль, всегда он сам. Ну, а Спирс контролирует; позволяет, или же наоборот, ставит запреты; он сам решает, чего будет стоять очередное движение, очередная эмоция на хитром и от этого еще более прекрасном лице. Грелль - не двигается, движения Уильяма - нарочито медленны, непривычно тягучие. Лезвие очерчивает на коже узоры, на каком-то этапе внедряясь в матовую белизну. Кровь, такая же неспешная, как и движения лезвия, мягко скатывается каплями по телу, оставляя розовый след. В глазах Уильяма эта капля растопила последний холод, теперь там темнота, вопреки яркой зелени. В глазах Грелля зелень плавится, в ней неторопливо утопает рассудок. *** Больно впечатывая в стену, чтобы затем подойти и грубо провести рукой по бедру, задевая уже возбужденный орган. И вслушиваясь в развратный шепот Грелля, оставить на его лице краснеющее пятно от пощечины, заставляя просить еще – то ли о ласке, то ли о боли. Главное - просить развратно; нельзя допустить оплошности и вызвать сомнение своим шепотом. Роль должна быть отыграна безупречно, иначе - Греллю самому же будет хуже, и он знает это. *** Или сильно, до боли, перетянуть руки веревкой, вооружиться плеткой. Как грязно это, наверное, выглядит со стороны. Эта мысль мелькает у Спирса быстро; ее сразу же вытесняет воспоминание о том, как воодушевленно, с легким румянцем на щеках и хлопаньем особо длинных тогда ресниц, говорил об этом Сатклифф. Уилл согласился на такое много позже, не предупреждая Грелля. А сейчас Уильям смотрит на красные полосы, оплетшие желанное тело. Грелль кажется ему потрясающе красивым в таком виде. И, отбрасывая узкую полоску кожи, казавшуюся несколько минут назад неотъемлемой частью момента, Спирс нежно проводит языком по красным росчеркам. Развязав запястья, он целует их, а потом снова сильно сжимает и заламывает Сатклиффу руки, тяжело дыша ему в губы. Попытка потянуться за поцелуем – и руки вывернуты еще резче, больнее. От неожиданности Грелль кусает изнутри губу и, желая отыграться, демонстративно размазывает языком кровь. Чем ее больше - тем лучше. И в глазах обоих начинает появляться красноватый отблеск.