la dernière éternité.

Это была самая обычная ночь средь обычных серых дней жизни каждого человека, в независимости от его профессии и действий, что могли подвергнуть его жизнь резким изминениям.

Каждый ведь имел ночные сны, даже если не хотел видеть цветных и черно-белых картин во сне, всё равно на утро мог вспомнить комичную или довольно сложную картину сна, где таилась последняя мысль, которая и провожала вас по узкому канату тишины в царство Морфея, где под каждым полнолунием кружились черные грубые и мягкие очертания людей в чистом и редчайшем танце блеклых душ.

Но даже и среди них был «белый ворон», нет, это был призрачный силуэт.

В его длинных и белых локонах молочных волос таились прожилки светлых воспоминаний, что он забирал у людей, принося лишь громкий кошмар в сон. Именно он душил спокойствие за тонкую шею, сжимая руки на живом создании звёздной красоты и покоя.

***

Этого вора снов прозвали Джозефом, сам бог одарил эту душу не телом из плоти, а межпространственным механизмом, что давал большие возможности для перемещения и взаимодействия с недействительным, с самим подсознательным разумом человека, смертного.

Видимо, каждому было резон сидеть нед бесконечными снами людей, из-за чего работа упала на аккуратные плечи темного аристократа. Ему даровали всё: от аристократических черт лица, до длинных белых волос, что исполняли теневую роль змей, они и подтолкнули людей на искусное лукавство и безнаказанное сотворение зла.

Именно большее количество людей не любили змей, поэтому Десольнье и выбрал такую коварную подлую роль.

Под его прелестными руками таились самые отвратительные кошмары, что заставляли людей просыпаться в холодном поту от осознаваемого ужаса в коротком сновидении.

Как люди знают, у каждого божества найдётся свой мученик, и даже у белокурого мужчины был он.

Каждую ночь, на седьмой день недели, одному юноше могли мерещиться самые тайные закоулки его свободного, но замкнутого разума, где сверкали как две звезды, два самых леденящих голубых глаза.

Сколько бы не пытался вор снов посеять семян горя и отчаяния в чернеющий сонный разум, но, юноша таил свой сон так крепко, что проворная фантазия выкручивалась каждый раз из самых цепких лап белой фигуры, извиваясь мягкой пеной морской волны.

У Джозефа просто никогда не получалось напугать Карла, сколько стараний не было пролито из белой чаши сил противного аристократа, а седовласый соня продолжал сидеть на краю обрыва, дальше наблюдая бесконечный закат юркого солнца. Он совершенно не обращал внимания на все кошмары, настолько он преисполнился в своем познании своего внутреннего мира, где скрывался от текущего общества грязных людей, средь уже пустых тел, в них не было тех душ, что танцевали ветром по пустым залам ночи.

Последняя попытка для Десольнье вновь кончилась провалом, что но просто опустил руки вниз. Он был жалок, ведь сколько бы не пытался обратить на себя внимание, но никто его не замечал, ведь он не был земным жителем, лишь белым кусочком кромешной тьмы божественного воображения. Перспектива стала сменять позицию с хорошей, на самую ужасную. Эта бесконечная безграничная «жизнь» сводила с ума. Это желание и перетекло в глубокий эгоизм своих детских желаний. Перестав уже пытаться что-то делать, мужчина оседает на тот же обрыв, где в который множественный раз и появился вновь этот юноша.

Голубые омуты грустно смотрели на аккуратные черты лица, на вечно покусанные губы и широкие глаза, что были зеркалом мира сего.

— Так, почему ты не противишься моим деяниям? — подал голос Джозеф, складывая руки на свои голые плечи. Он по крайней мере мог ощущать свои касания, только свои.

— Ты не вовсе не страшен, я сам живу со смертью каждый день, разделяя с ней завтрак, обед и ужин. Знаешь, она не так страшна, как кажется. Смерть — самое хорошее дарование смертным, ведь бесконечность сведет любое существо с ума, даже Бога. — в серебряных глазах сверкнули последние игривые лучи, что и дали возможность Эзопу посмотреть в сторону едких глаз существа.

От столь точного взгляда аристократ почувствовал себя на секунду в страхе. Этот мальчишка так смотрел, словно видел живого, словно он видел его. Нет, такое невозможно, он ведь простой смертный.

— Мне показалось, или ты смотрел на меня.? — задал вопрос белокурый, вдруг стискивая длинные пальцы на фарфоровой коже плечей.

— Нет, тебе не показалось, я ведь сказал, что живу со смертью, я вижу и её. Это прекрасная леди, что имеет бесконечные черные волосы и холоднеющие мягкие ладони, облаченные в шелковистые перчатки. Я ее наблюдаю каждый день, она живёт в темном углу, меж книг. Это единственное существо, что не противится своему существованию, именно она одарила меня своими смертными чарами сохранения юности и молодости, чего так не хватает нам — смертным. — из тонких губ вытянулась обаятельная и скромная улыбка.

Острым лезвием, она в миг отсекла снежные пряди существа, делая их длиной до пояса.

Вдруг, большое количество прозрачных звезд рассыпалось по волнующим волнам, озаряя маленьким светом живую гладь.

Это было по истине красивым зрелищем, в нем таилась скромная суть обратного существования Джозефа — он должен был наоборот, даровать беспокойным умам прекрасные сновидения, но не справился со своей ролью, ведь тоже должен был быть смертным. Судьба была предначертана еще с самого начала, но божественная письменность допустила ошибку, наделяя его кошмарной силой бесконечного скитания по темному небу, собирая последние яркие звезды детских мечт и надежд.

Это было ужасной, роковой ошибкой.

Избавляясь от груза на своих плечах, из растаявших глаз вдруг блеснули кристальные слёзы, что падали на колени уже живого, простого человека.

Начиная мотать головой-маятником из стороны в сторону, аристократ еще отрицал произошедшее.

Простой мальчишка, что был знаком с госпожой смертью вдруг даровал ему свободу, одарив простым существованием в чужих живых серебристых глазах.

Вновь падая на колени, Джозеф безнадежно счастливо улыбается и крепко стиснув в своих холодных руках Карла, чуть ли не стал задыхаться в простом смертном счастье, — большое спасибо, Эзоп, я буду верен тебе во веки веков. Я буду ценить эту жизнь, даю клятву своим сердцем. Вдруг раздался тихий шепот юнца, пока руки этого бальзамировщика легли на кожу лопаток мужчины, приятно обжигая фарфоровую кожу человеческим теплом.

— Я приютил у себя смерть, приючу и самый кусачий кошмар снов, спи спокойно, я буду рядом.