Красота во тьме

      В стародавние времена, когда великая Тевинтерская империя простиралась до самых диких уголков Тедаса, мир полнился чудесами. В ту пору не было ни мора, ни болезней, люди жили долго и счастливо. Они выучились магии и направляли ее на то, чтобы создавать удивительные вещи. И они жили и творили под взором великих богов-драконов, которые своими крылами защищали империю от зла.       Богов было семеро. Один был покровителем тишины, и один взгляд на его молчаливую статую наводил на врагов страх. Второй властвовал над безраздельным хаосом, и не было в мире более буйной силы, чем у него. Третий был властелином огня, и жар его пламени согревал все кузницы империи. Четвертый был господином и повелителем всех рабов, и без его дозволения те не смели и вздохнуть. Пятый был воплощенной тайной, и жрецы его неустанно молились об откровении. Шестой был тьмой ночи, и темнота скрывала империю от взора врага. Наконец, седьмой был покровителем красоты, и все творения создавались по его слову и во его славу. И эти боги жили в особом царстве духов — Тени, что была открыта только магам и только слегка. Ибо негоже смертным тревожить своих богов.       И жил в империи тех времен один юноша. Он был родовит, хорош собою и одарен в магии: этого с лихвой хватило бы на счастливую жизнь. Но юноша хотел только одного — постичь Красоту. Он отдался служению дракону Красоты и учился всем искусствам — от музыки до скульптуры. Прошли годы, и юноша научился создавать шедевр из золота, камня или красок. Любое творение его было изумительно. Но он не верил, что постиг Красоту.       Ища новые пути, юноша изучал магию — до самых темных ее глубин. Он брал необходимое от синего лириума и алой крови, из сложных формул и ловких экспериментов. Он уходил в самые глубины Тени, чтобы услышать голос своего бога и уловить его магией. Но он не верил, что постиг Красоту.       Юноша искал превосходства, и душа его преисполнялась гордыни. Он использовал страшнейшую магию, и руки его окрашивались кровью. Он презрел весь мир и самое себя, даже свое имя: его стали звать Архитектором, ибо он хотел построить идеальный мир, где нет горестей и все преисполнено красоты. Но сам он все еще не верил, что постиг ее.       Душа Архитектора была в смятении. Он столько лет отдал изучению искусства, постижению магии и красоты, стал верховным жрецом своего бога — но благословение все еще было не с ним. Не было подлинной Красоты, которую можно было бы увидеть, почувствовать, понять и передать людям. Архитектор, впрочем, уже не думал о том, чтобы ее передать: сердце его давно ожесточилось. Но, как и прежде, он хотел понять, что же есть Красота — и не понимал. Он просил своего бога о милости, об откровении — и слышал в ответ лишь тишину.       В отчаянии Архитектор оставил свой пышный храм и направился в темные переулки столицы империи. Они полнились бедностью, рабами и нищими; зрелище раздражало его, привыкшего к богатству и изяществу. Но в этих темных переулках, по слухам, можно было найти мудрую провидицу. Ей было больше тысячи лет, и она, говорят, знала все, что было и будет на свете.       Архитектор нашел ее в одной из лачуг. Ему навстречу вышла морщинистая старуха в лохмотьях. Но глаза ее, ярко-желтые, как у змеи, сверкали так ярко, что нельзя было отвести взгляда.       — Ох, — она хрипло рассмеялась, — знаю я, зачем ты пришел. У тебя есть больше, чем у многих в империи, но тебе этого мало. Ты хочешь подлинной Красоты — и не знаешь, как ее постичь. На свою беду ты это затеял, но… — глаза ее хитро сверкнули, — так и быть, помогу тебе. Только скажи сперва, красавец, чем ты готов пожертвовать ради своей цели?       — Всем, — ответил Архитектор, не задумываясь. — Я уже от многого отрекся — и собственной души не пожалею, чтобы постичь Красоту.       — О, — провидица отмахнулась, — это все мелочи, что медяк бросить нищему. Это не жертва. Чтобы действительно постичь Красоту, ты сперва должен постичь уродство. И не просто увидеть, как видишь сейчас — а погрузиться в него, почувствовать на своей шкуре, впитать нутром. Согласен ты на такое?       Кровь отлила от лица Архитектора, и он не сразу смог ответить провидице. Но все же наконец он собрался с духом и сказал:       — Согласен.       — Поклянись своей душой, что будешь все делать, как я скажу.       Снова Архитектор побледнел — и снова ответил:       — Клянусь.       Провидица кивнула, обнажив в улыбке гнилые зубы.       — Хорошо, тогда слушай меня. Скоро к тебе придет человек с черным сердцем — даже чернее, чем твое. Предложит тебе чудовищное дело. Ты его отважь для вида, но потом все же согласись. Делай все, как он прикажет. Он поведет тебя по нужному пути. Теперь ступай.       Архитектор качнул головой:       — И это все?       — Все.       — И ты не возьмешь ничего от меня? Даже золота?       — Нужно мне твое золото, — снова отмахнулась провидица. — Душа твоя куда ценнее. Береги ее, да делай все, как я скажу — иначе заберу ее у тебя, и считай, что тебя и на свете не было.       Едва провидица так сказала, как ее охватило буйное пламя, а потом рассеялось — и ничего не осталось, ни праха, ни углей. Будто и не было тут никогда никакой провидицы.       Архитектор думал поначалу, что старуха его обманула: все шло как прежде. Но вскоре слова ее сбылись.       В храм Красоты, полный золотых статуй и ароматных благовоний, пришел жрец другого храма. Ступал он тяжело, глядел мрачно, и по пятам за ним словно следовали тьма и тишина. Никого не боясь, он подошел прямо к Архитектору и заговорил с ним голосом, от которого стыла кровь в жилах.       — Мне ведомо, что ты ищешь своего бога, жрец Красоты. И я ищу своего повелителя, что властвует над Тишиной. И остальные пятеро наших братьев ищут своих богов. Я знаю, как мы все сможем исполнить наше желание. Нужно лишь войти в город, где живут боги.       Все жрецы храма Красоты ахнули от такой наглости и богохульства. Видано ли это — смертным входить в чертоги богов? Архитектор тоже преисполнился гнева. Не так он хотел постичь Красоту.       — Твои слова богохульны, жрец Тишины, — сказал он. — Боги не звали нас к себе и не откроют нам двери. Я не желаю больше слышать твоих гнусных речей.       Жрец Тишины только улыбнулся — и улыбка его была словно оскал волка.       — Я знал, что ты это скажешь. Но коли передумаешь — приходи в храм Тишины. Я найду для тебя слова.       И ушел, забирая тьму и тишину с собой.       Архитектор был поражен его словами: как можно передумать? Как можно оскорбить богов самой мыслью о вторжении в их царство? Но тут он вспомнил о словах старой провидицы и понял, что она не лгала. Смятение наполнило его очерствевшую душу: даже она не хотела предавать бога Красоты, да еще так подло. Но клятва была дана, и отступать было поздно. И Архитектор пришел к жрецу Тишины и сказал, вздыхая, что получил дозволение своего бога войти в священные чертоги. За ним пришли и жрецы других богов. Все они на словах обещали друг другу помощь, а на деле хотели только мудрости и силы для себя. Но так уж в той империи повелось промеж родовитыми магами и жрецами: не хочешь заполучить силу — сам станешь ее жертвой.       И закипела работа. Семеро жрецов измышляли тайные ритуалы, проливали свою и чужую кровь, чтобы придумать, как войти в чертог богов. И придумали-таки: вместе все же сподручнее работается. И вот они втайне от всех собрались в месте, что даже духами и зверями было заброшено. Там через синий лириум и алую кровь разрезали они саму Тень, чтобы не постучаться в царство духов, а ввалиться всей толпой, что кутилы на праздник. И вошли в распахнутую Тень, на словах не боясь ничего — а на деле пугаясь даже собственной тени.       Мрачная, страшная тьма стояла вокруг. Совсем не так представляли себе жрецы сияющий божественный чертог. Духи отшатывались от смертных, совершивших непоправимое, а самих богов нигде не было.       — Как же так, — говорили жрецы, — ведь должны были нам дать здесь власть и силу…       Жрец Тишины, что вел их во мрак, не сказал ничего. Он знал, что дело их черное, но сворачивать с пути не собирался. «Уж коли погибнем все здесь, так тому и быть!» — думал он.       Архитектор же боялся. Совестно ему было, что последовал он за нечестивым жрецом, что ищет благословения бога через предательство… но отступать было поздно. Слишком многим уже пришлось рискнуть.       А жрецы все брели во тьме и пытались найти своих богов. Рассердились они, что вместо силы и мудрости нашли лишь пустоту и тишь. И собирались уже повернуть обратно и к себе в мир вернуться — но не тут-то было.       Разозлились духи, что их покой так грубо потревожили. Тьма заклубилась вокруг жрецов, начала затягивать к себе, что паук в свои сети. И невозможно было из этой тьмы выбраться. Испугались жрецы, начали вырываться, кричать и звать своих богов на помощь — да только им никто не ответил. Тьма все сильнее тянула их к себе — а потом поймала, скрутила и выплюнула. И когда жрецы на ноги поднялись и друг на друга посмотрели — не узнали, кто рядом с ними. До того их тьмой изуродовало, сплющило да растянуло, что догадаться было нельзя, что за чудище перед тобой. Все стали долговязые, с полдома высотой, с когтями что у хищной птицы, а уж в лицо и взглянуть страшно: у одного нос расплющился, у другого щека с ухом сплавилась, у третьего совсем глаз не стало. И до того их больно скрутило, да еще обида на богов за обман не утихла, что жрецы зарычали, как звери, и бросились кто куда.       Архитектор в самом сердце этой злой тьмы оказался, так что его почище прочих скрутило. И такая боль все его тело пронзила, что все мысли из головы выбросило. Только одно он понял — что никакой Красоты и света вокруг нет. Одна лишь тьма и уродство. Страшно стало Архитектору от этой мысли, и совсем он забыл, что так провидица и предсказывала.       Направился он в свой храм, чтобы посмотреть, вдруг он сам немного красоты из этой тьмы получил. Идет Архитектор среди изящных галерей да нежных благовоний — и не понимает, почему от него все шарахаются, как от чумы. Нашел он зеркало в храме, глянул в него — и последний ум потерял. Такое чудовище на него из зеркала смотрело — не опишешь. Убор драгоценный к голове прилип и с волосами спутался, глаза по лицу размазало, словно их кто рукой передвинул, нос как надвое разделился, да еще из шеи длинный шип вырос, как у дикой розы. А кожа посерела да словно в грязи черной измазалась. Закричал Архитектор в ужасе, голыми руками зеркало разбил — а из соседнего на него опять чудище смотрит. Тут на шум жрецы Красоты прибежали и убили его, не признав своего владыку: его бы и мать родная не узнала. Да только едва они ушли да пыль сражения улеглась, изуродованное тело снова на ноги поднялось, как живое. Огляделся Архитектор вокруг, вспомнил то, что в памяти осталось — и понял, что теперь ему среди людей не место. «С таким уродством нечего и на свете жить» — подумал он. Взял большой, тяжелый осколок зеркала и вонзил себе в грудь, чтобы не страдать и не мучиться. Вот только прошло немного времени, и он опять восстал. Не мог он теперь умереть, как люди умирают: потревожил он страшную тьму, изменился, и не было теперь его душе покоя — и не могло быть.       Совсем Архитектор пригорюнился. Ему и в красоте да роскоши жизнь бывала не мила, а теперь и того пуще. И людям в глаза посмотреть стыдно, и самому себе. Да и вокруг одна лишь кровь и разруха — и в его храме, и в соседних: другие жрецы во злобе своей бушевать начали, все ломать да крушить. Архитектор ничего крушить не хотел — чего ж хуже делать, когда и так кругом разруха и уродство! — но и как ему быть, не знал. Провидица ведь ему не говорила, что дальше будет, да он и сам о ней думать забыл.       Вышел Архитектор ночью, прячась ото всех, и направился куда глаза глядят. Шел он, плутая огородами да закоулками, в ночной тьме — а как солнце всходило, прятался в лачугах, руинах и пещерах: больно теперь было солнце видеть. Как-то раз забрел он в развалины — а там уже нищие спрятались. Увидели они его и как загалдят:       — Ох, ну и страшилище, аж смотреть больно! Проваливай отсюда! Здесь наше место!       Прежде Архитектор возмутился бы, что какая-то чернь ему указывает, что делать. Но теперь страшно ему стало. Не привык он, что его гонят да насмехаются.       А один из бродяг возьми и кинь в него камень — чуть глаз не вышиб.       — Тебе тут не место, урод!       Возмутился тут Архитектор, сжал руки и бросил в него огонь. Волшебной силы ему не занимать было: не только тот бродяга, но и остальные вмиг в пламени оказались, закричали от боли, загалдели — и сгинули в огне.       Тут Архитектору еще страшнее стало. «Что же я за чудовище такое… Если каждому, кто меня обидит, силой отвечу, так на всей земле людей не останется…» Даже когда он еще был хорош собой да могуществен, не хотелось ему всех подряд убивать. А уж теперь-то и подавно: они ведь не провинились ничем, только чужое уродство заметили.       И решил Архитектор уйти под землю, где света белого не видать. Может, там его никто не найдет и не потревожит. Там, говорят, места много — и такому, как он, найдется.       Долго шел Архитектор через города, затем руины и пустоши. Кожу его иссушили холодные ночные ветра, а камни дорог до крови стерли ноги. И все же он шел, не останавливаясь, и искал, где бы укрыться от белого света. И вот в одной из пещер нашел он ход вниз, в подземные царства. Правили ими гномы: они возвели под землей много дорог и дворцов, пока люди строили их на земле. Как говорили, подземные царства сияли красотой. Да только как туда ступил Архитектор, совсем не ту красоту он увидел.       Дороги да города подземные стали полем брани. Гномы дрались с существами, которые издалека как будто гномы были, но темные да дикие, как звери. Ни говорить не могли, ни вести себя как подобает — знай себе в драку бросались. И были их такие полчища, что не выдерживали гномы, гибли да падали под натиском. И города их, прежде пышные и сверкающие золотом, покрывались чернотой, а изнутри пустели. Темные твари не селились там, а дальше шли нападать да убивать.       Архитектор никого трогать не хотел — ни гномов, ни тварей. Искал он самые темные, тихие дороги да уголки и прятался ото всех. Видел украдкой, что от той черноты, которую твари с собой приносят, гномы сами чернеют да в диких тварей превращаются. Но в этих-то черных уголках было темнее и тише всего, оттого Архитектор там и прятался. И виданное ли дело: ему чернота никакого вреда не наносила, была как вода. Удивился он было — а потом понял страшное.       Он сам такой тварью был. Чернота у него с плотью и кровью смешалась, оттого и не вредила ему.       Ужас охватил Архитектора. Совестно ему стало, что он, выходит, тоже эту черноту с собой несет и все, к чему прикасается, оскверняет да рушит. Захотелось ему упасть на колени и раскаяться — вот только чернота ему в голову залезла да понемножку память подтачивала. Забыл он, что прежде служил богу, забыл, какому. Помнил только, что раньше была красота — а теперь ее не стало, одно уродство и тьма кругом. Чувствовал Архитектор, что виноват, да только уже не помнил, в чем. Хотел раскаяться — да не помнил, в чем. И так больно ему от этого было, так душа на части разрывалась, что рухнул он на колени да залился горькими слезами. И каждая его слезинка была словно черный агат.       Вдруг почувствовал Архитектор, что вокруг него кто-то собирается. Испугался, что опять люди или гномы его нашли и снова будут бить да насмехаться. Глянул на них в ужасе — и видит, что вокруг него те дикие твари стоят. Человечьих слов не говорят, молчат — но не нападают.       Одна тварь поближе подошла. Ростом невысокая, страшная, лупоглазая, да еще клыки во все стороны торчат — ни дать ни взять чудовище. Но стоит и смотрит на него, как дитя малое, что впервые диковинную штуку увидело. И остальные чуть поодаль стоят, глазами хлопают. И понял Архитектор, что тварям этим еще страшнее, чем ему: они думают, что каждый вокруг — им враг, оттого и бросаются на всех.       Протянул он руку да поманил тварь к себе. Тварь шугнулась немного, но подумала, глазами похлопала и подошла. Потыкалась черным пальцем в его ладонь, понюхала. Почувствовала, видать, что опасности нет, и еще чуть ближе подошла. Тогда Архитектор ее медленно за руку взял, как друга. Тварь сначала опять испугалась, но видит — опасности нет, и успокоилась. Даже заурчала довольно: любому приятно, когда с тобой по-хорошему обращаются, даже дикой твари. Тут и остальные поближе подошли: любопытно им стало, тоже захотелось за руку подержаться.       Посмотрел на них Архитектор, только теперь уже внимательнее. Видит, что у одной твари уши чуть покусанные, у другой один клык обломан, у третьей вся рожа в крови да черноте измазана. Все разные, хоть издалека и похожи.       Смотрел на них Архитектор — и понял вдруг, что твари ему уродливыми не кажутся. Больше на детей-попрошаек похожи: чумазые, голодные да перепуганные. Таких бросать в беде не годится. И решил он, что останется с ними: все одно лучше, чем одному по темным коридорам бродить да собственной тени бояться. И не сказал Архитектор ни слова, но твари его как будто поняли: заурчали довольно, забегали вокруг, обрадовались.       И что-то у него в душе кольнуло, дернулось приятно — да он и сам не понял, что.       Пошел Архитектор вместе с тварями по подземным дорогам. Поначалу трудно ему было: твари на любой шорох дергались да рвались напасть. Архитектор их удерживал: то за руку возьмет, то словами пристыдит. За некоторыми тварями чуть не бегом гнаться приходилось да останавливать. Не понимали они, почему он их ругает и нападать не разрешает. Но потихонечку твари попривыкли, поспокойнее стали. Бывало, начнет Архитектор им что-то рассказывать или просто сядет что-нибудь мастерить — руки-то у него золотые были, не разучились создавать всякое — а твари тут как тут, сидят, слушают, урчат от удовольствия. И им хорошо, и у него на сердце теплее. К ним и другие твари прибивались, все больше их было: с чернотой внутри они плодились как бешеные. Много их таких диких было и на подземных дорогах, и наверх к людям вылезали, чтобы убивать всех без разбору. Но и к Архитектору прибивались твари, и он никого не гнал. Даже различать каждого научился, имена им давал да по имени звал. Тварям это еще больше нравилось: кому ж не понравится, когда тебя как человека зовут, а не как тварь бессловесную?       Но тут новая напасть появилась. Под землю начали люди спускаться да тварей убивать. Их-то понять можно: и подземные дороги безопаснее становились, и на поверхность меньше тварей вылезало. Архитектор от них прятался и тварей своих прятал, да только не всех получалось уберечь. То он зазевается и момент упустит, то твари сами заметят человека во тьме и побегут на него, чтобы он на других не напал — а все одно: и твари гибли, и люди. Архитектор от этого печалился: не нравилось ему, когда понапрасну кровь лилась. Это ему смерть не важна — встанет чуть спустя и дальше пойдет; остальные-то навсегда умирали. И твари, раз умрут, к нему уже не вернутся. Забыл Архитектор, что прежде в жертву людей приносил ради забавы. Теперь защищал он своих тварей, не хотел, чтобы они погибали, пусть даже ради него. Лучше, думал он, прятаться всем вместе, чтобы люди их не видели, не убивали и сами не гибли.       Но и в одном месте оставаться Архитектор не мог: нужно ему было постоянно вперед идти. Помнил он, что нужно ему что-то найти, что-то постичь, что-то важное — а что, позабыл. Забыл он даже, что такое Красота — потому что теперь не различал, красота вокруг или уродство. Тварей своих он давно полюбил, а кого любишь, точно уродливым не назовешь. Да и в остальном он уродства не видел — даже в местах и созданиях, которых чернота насквозь пропитала. В самого Архитектора настолько эта чернота въелась, что он уже и не думал о том, как без нее было. Думал, что как есть сейчас, так и надо. Вот только не давало ему покоя, что что-то надо постичь. Так он и бродил со своими тварями, оберегал их от беды да старался людям на глаза не попадаться.       Шли годы, потом века. Тварей у Архитектора под боком было уже много: он для них как отец был. Твари уже человеческие слова понимали, а кое-кто и сам говорить научился. Тащили из опустевших городов всякие старинные книги да вещи, зная, что Архитектор все это любит. Радовалась его душа, что все у них хорошо идет.       И вот сидел он как-то, читал записи древних гномов — и вдруг откуда ни возьмись появилась перед ним старуха в простой одежде. Глаза у нее блестели, как чистое золото. Глянул на нее Архитектор — и не узнал, что это та самая провидица была. Заморгал только.       — Ох, — засмеялась старуха, — ну и изменился ты, дитя мое! И не узнать прямо! Но, вижу, наказ мой ты в строгости исполнил. Слушай дальше.       А Архитектор смотрит на нее — и не понимает, что за наказ такой и кто перед ним стоит.       Провидица достала из складок юбки своей острый кинжал. Сверкнул он в темноте подземных лабиринтов, как молния.       — Недалеко отсюда спит крепким сном древний дракон. Он хранит такое могущество, какое тебе и не снилось. Убей его этим кинжалом — и постигнешь Красоту, как того хотел.       А Архитектор молчал, словно язык проглотил. Он и не помнил, что хотел постичь Красоту. Смотрел только на провидицу да моргал в недоумении.       — А ты никак все забыл? — Старуха захохотала так, что эхо по всему лабиринту отдалось. — И меня не помнишь, и себя самого?       — Не помню, — сказал Архитектор.       — Ну и дела! Эк тебя чернотой-то разъело.       Услышав их разговор, на шум твари прибежали, похватались за оружие: хотели своего отца названого защитить от врага. Архитектор встал перед ними, собой закрыл от провидицы — и говорит:       — Я тебя не помню, и слов твоих не понимаю. Но если ты на моих собратьев нападешь, я нападу в ответ. Уходи, пока ничья кровь не пролилась.       Он даже тварей тварями не называл, потому что не считал их чудовищами.       Старуха посмотрела на все это, усмехнулась — и кинжал перед ним положила.       — Убей дракона, — повторила она, — и постигнешь Красоту. Этого ты всю жизнь хотел.       И вдруг исчезла, словно ее и не было. Твари даже оружием взмахнуть не успели.       Архитектор крепко задумался. Странно ему было слышать такие слова от провидицы — но что-то чудилось в них знакомое. И правда, он ведь хотел что-то постичь — и забыл, что. Значит, не лгала ему провидица. Виделись они раньше, хоть он того и не помнил. И про Красоту, значит, не лгала…       Побрел Архитектор со своими тварями дальше — и действительно нашел невдалеке большую пещеру, странную, тихую. В ней спокойным сном спал дракон — такой огромный, что у всех поджилки затряслись.       Что-то снова отдалось в душе Архитектора. Не просто большим ему дракон казался, а важным, значительным… как будто главным среди всех прочих драконов. На такого руку поднять, да еще нож вонзить исподтишка — кощунство.       Взял Архитектор в руку кинжал, что дала ему провидица. Кинжал до того острый был, что мог мухе в полете крыло разрезать. И с таким могучим драконом, верно, справился бы. Архитектор посмотрел на кинжал в руке, на дракона, снова на кинжал… и бросил его на землю. Все его естество было против. Нельзя просто так исподтишка убивать, да еще такое великолепное создание. Даже если он после этого постигнет Красоту. Не стоит того такое черное дело.       Не знал Архитектор, что стоит перед древним драконом Красоты, которому раньше служил. Не был этот дракон никогда в Тени, а спал себе в глубокой пещере, опечаленный тем, что не слышат его люди, не создают Красоту, а только знай себе жертвы приносят. И не чувствовал он, что к нему верный служитель пришел, пусть и все позабывший.       Архитектор подошел к дракону, осторожно коснулся его рукой, погладил блестящую чешую. Его рука дракону была легче пушинки. Но забыл Архитектор, что нес с собой черноту и осквернял ею всех, к кому прикоснется. Чешуя под его рукой темнеть начала, чернота бежала по телу дальше — и вдруг дракон открыл свои огромные глаза, закричал дико и взлетел, пробив собой потолок пещеры. Архитектор смотрел на это в ужасе, и руки его дрожали.       Не знал он, что осквернил собственного бога, иначе последний ум растерял бы. Но и без того на душе его тревожно было. Не хотел он вредить дракону, не хотел чернотой заражать — да только разве теперь что исправишь?       А дракон от черноты совсем обезумел. Начал он звать тварей за собой наверх, на землю, чтобы те на людей напали и всех убили. И они шли вслед за ним, внимая ему, как богу. И некоторые твари Архитектора тоже за ним ушли, как он их ни умолял остаться. И столько гибло людей и тварей, что вой и плач стоял на земле и под землей. Начался мор.       Архитектор только и мог, что своих тварей защищать да от себя не отпускать. Не рад он был, что вообще провидицу послушал. Глядишь, если бы не она, то не началось бы этого, была бы благодать…       Долго ли, коротко ли, но нашлись на земле герои, что убили дракона. Перестали твари на солнце вылезать, снова в темноту ушли. И твари Архитектора присмирели, снова за ним послушно шли и слушали его. А он вроде и рад, что защитил их, что кончилось все это — а все равно себя винит. Ведь не пойди он к тому дракону, не случилось бы ничего. Хотел Архитектор уже оставить тварей да снова уйти в одиночестве скитаться — но не смог. Слишком он полюбил их, как детей родных, и ни на что не променял бы.       И вот сидел он как-то снова, читал старые книги да разные вещицы мастерил — и вдруг перед ним снова провидица появилась. Да только на сей раз мало в ней было от нищей старухи: одеяния ее были сотканы из драконьей чешуи, волосы светились серебром, а на голове были рога, как у дракона.       Разгневался Архитектор, шагнул к ней и сказал:       — Что же ты наделала! Не будь тебя, я бы к тому дракону не притронулся и своих собратьев под меч не подставил! А убить его… как у тебя только язык повернулся такое сказать? Это ведь такое чудесное создание, а ты приказала его убить!       Улыбнулась провидица, сверкнула золотыми глазами.       — Я не так глупа, дитя мое. Я знала, что ты его не убьешь. Не поднялась бы у тебя рука на собственного бога.       Архитектор застыл от удивления.       — Как бога?.. — только и вымолвил он.       — Твой бог, дракон Красоты, спал долгие века. Слишком долго вы, люди, его не слышали и пытались купить его милость кровью, а не создавать Красоту. В отчаянии он погрузился в сон, и ничто не способно было его разбудить, никто не мог докричаться. И тут ты пришел ко мне, — провидица улыбнулась, — и сказал, что хочешь постичь Красоту. Ты, верно, тоже хотел его милость кровью купить, но что-то в тебе такое было — и я решила помочь. Ты согласился постичь уродство, чтобы найти путь к Красоте. И ты его постиг — только глянь на себя!       Архитектор оглядел свое несуразное тело, посмотрел на тварей: те, конечно, опять прибежали его защищать. И сказал, снова обращаясь к провидице:       — Я не вижу никакого уродства. Я и мои собратья, может, и созданы скверной, но ничего дурного в этом нет.       — Видишь? — старуха снова улыбнулась. — Приняв уродство, ты постиг любовь.       Архитектор стоял, не в силах вымолвить ни слова. Он даже не задумывался об этом, думал, что все так и должно быть. А раньше, выходит, он не полюбил бы своих тварей, считал бы их уродливыми… Стыд охватил его, и он закрыл лицо руками.       — Выходит, до этого я был чудовищем, — сказал он.       — Может, и был, — согласилась провидица. — Да только ты решил дальше пойти. Сделал все, как я сказала: пропитался чернотой, постиг уродство — а когда никто тебе ничего не приказывал, сам научился любить. А без любви не может быть никакой Красоты.       Видя, что Архитектор и слова вымолвить не может, старуха продолжала:       — И вот я снова пришла к тебе, чтобы испытать тебя, проверить, сможешь ли ты убить своего бога ради могущества. Ты отказался и выбрал любовь.       — Но я его осквернил, — прошептал Архитектор.       — Истинно так. Люди на земле не догадались бы, что сражаются с драконом Красоты, а не с дикой крылатой тварью. Но когда он был убит, его душа очистилась и возродилась заново. Дивись же совершенству.       Из-за ее спины вышел человеческий мальчик, на вид совершенно обычный. Но он открыл рот — и пространство темных лабиринтов словно озарило солнце: до того могущественным и светлым был его голос.       — Здравствуй, мое прекрасное дитя, — сказал он.       И Архитектор вмиг вспомнил все. Как раньше пытался постичь Красоту, не понимая самой ее сути. Как пришел к провидице, перепробовав самые отчаянные средства. Как из могущественного и прекрасного жреца превратился в уродливую тварь без памяти о прошлом. Как встретил других, еще более диких, тварей и нянчился с ними, воспитывая и защищая. Как стоял перед лицом своего бога и не смог убить его, даже не зная, почему. И вот теперь этот бог, дракон Красоты, наконец воссиял во всем своем блеске — и принял его.       И Архитектор упал перед ним на колени и, заливаясь слезами, протянул руки к богу.       — Я не достоин красоты, — прошептал он, — и тебя не достоин.       — Ты не был достоин, — ответил ему дракон Красоты, — когда приносил мне жертвы. Ты не был достоин, когда требовал открыть тебе истину. Ты не был достоин, когда искал для себя силы и могущества знания. Но забвение стало для тебя лекарством, помогло увидеть верный путь. Взгляни же на себя, дитя.       Архитектор опустил глаза — и увидел, что руки его белы, тело наполнено жизнью и здоровьем, а вместо убогих лохмотьев на нем царственный наряд. Лицо его снова стало молодым и прекрасным, как многие века назад. Черные твари, что жались поодаль, испугались, дернулись: если бы не сила и спокойствие бога, то и напали бы.       Архитектор глянул на них, затем на себя — и сказал своему владыке:       — Не нужна мне моя красота. Собратья мои ее только пугаются. Дай мне остаться с ними, наставлять и оберегать; большего мне не надо.       Улыбнулся дракон Красоты, взмахнул руками. Вспыхнул яркий свет среди темных лабиринтов — а когда рассеялся, исчез бог вместе с провидицей, и больше их никто не видел.       А Архитектор, говорят, по сей день бродит со своими тварями по подземным дорогам. Узнать его легко: наполовину уродлив, наполовину прекрасен — и так хитро это переплетено, что не поймешь, где одно заканчивается, а другое начинается. Руки его могут осквернить да чернотой наполнить — а могут исцелить и жизнь в измученное тело вдохнуть. Уж коли выпадет вам на пустынных подземных дорогах оказаться, как встретите его — не бойтесь. Архитектор никого не гонит, всегда поможет, дорогу подскажет, да еще смастерит чего полезного. Только тварей его черных тварями не зовите — обидятся.