Когда построят мост

      — Вот и всё, вы свободны, — сказал Янар и протянул Даше пачку чипсов.       Девочка с восторженным писком схватила гостинец и чмокнула Янара в щёку. Она, кроткая нравом и достаточно юная, чтобы искренне радоваться каждому крошечному подарку, была для Янара истинным отдохновением. И с ней ему было бы проще всего, если бы не Руслана, всюду таскающая младшенькую за руку.       — А мне ты не дашь что-нибудь холодненькое? — спросила Руслана, поводя плечами. Её золотистые плечи покрывал мерцающий песок.       — Позже, — ответил Янар мягко, но непреклонно. — Я ведь ещё не со всеми вами закончил.       — Ах! — Руслана потеряла к нему интерес, махнула своей роскошной гривой и побрела к воде. Даша, вскрикивая, потрусила следом зигзагообразными перебежками. Река сильно обмелела — днём пляж превращался в обширное раскалённое поле.       — Ты следующая.       Полина вышла из-за кустов и уставилась неприязненно. Руки она держала в карманах коротких бриджей, в которые заправлялась чёрная майка-борцовка, сильно обтягивающая маленькую грудь.       — Долго ты сегодня будешь меня мучить? — спросила Полина и потёрла шею.       В её тоне, в отличие от подруг, не было капризных интонаций. Она как всегда говорила слегка устало и небрежно. Голос её, не такой взрослый грудной, как у довольно зрелой Русланы, стал сиплым от глубоко укоренившейся привычки смолить и совсем не отличался от голоса любого беспризорника. Полина в этой банде была старшей и по возрасту, и по статусу. Из-за того, что у неё с Янаром отношения складывались наиболее проблемно, его взаимодействие со всеми остальными сильно страдало. Но, что тут поделаешь? Ему не оставалось ничего другого, кроме как продолжать попытки расколоть броню её неприветливого сердца. Тем более, что она среди подруг самой холодной не была. Иначе не заботилась бы о них, как мамка.       Она села по-турецки, сцепила руки в замок и вперила взгляд чёрных глаз в глаза Янара, прямо, жёстко, словно мужчина. Для бесед по душам она всегда садилась напротив, а не рядышком. Это Янару в ней нравилось — другие, сев бок о бок, всегда норовили прижаться плотнее, и с мокрых волос на его одежду текла вода.       Полина нетерпеливо и нервно шевелила пальцами. Янар протянул ей синюю пачку «Святого Георгия» и зажигалку. Полина выдернула фольгу (плёнку Янар предусмотрительно снял), прикурила и с наслаждением затянулась.       — Дрянь, — сказала она. — Но, на удивление, горло не дерут!.. — она посмотрела исподлобья. — Что, скажешь, что я на всё, что ты приносишь, жалуюсь?       Янар пожал плечами.       — Вот именно, — хрипло усмехнулась Полина. — Я тебя об этом не просила. Я тебя вообще не просила ни о чём. — Она затянулась, табак затрещал.       В тени ивовых кустов под крутым не очень высоким бережком было прохладно. Весной, когда Чумыш широко разливается, вода стоит этим ивам по пояс. Сейчас здесь цвёл цикорий, ползали муравьи и валялось много плавника, обтёсанного рекой до приятных мягких форм; среди коричневых кусков дерева встречались и кости. Янар молча наблюдал, как маленькие синие голубянки порхают над синими цветами, и ждал. Ей нужно было сделать усилие, чтобы начать говорить. Обычно она всегда сначала ругала его, а потом, распалившись, понемногу открывалась.       — Хочешь продолжения моей истории? — сказала Полина. — Она не такая… «трагичная», как у девчонок. Обычная история. Как у всех. У меня в жизни не случилось никакой драмы со смертоубийством типа… знаешь, как рассказывают в криминальной хронике про сына, зарубившего отца топором из-за бутылки водки или ещё какую дичь. Ничего такого. Папка наш умер тихо-мирно — он замёрз. Да, по пьянке, но зато без никакого криминала. Не дошёл, бедный, до посёлка, упал в сугроб и остался там. — Она закатила глаза и саркастично цыкнула. — Ну а чё вы хотели? Мы в Сибири. Мне было лет, наверное… двенадцать? В этом сходство всех глупых смертей: сам ты это делаешь с собой или по случайности, но всегда в пьяном виде. Да?       — Ты очень горевала по отцу?       Она снова поджала губы и посмотрела, низко склонив голову.       — Я тебя умоляю! Мама горевала, ну а нам с мелкими-то что?.. Хотя… — Она задумалась, вспоминая своих младших сестёр и братьев, и по лицу её прошла досада. — Мать совсем расклеилась. Мне пришлось брать всё в свои руки. Думала, закончу девятый класс, устроюсь куда-нибудь… Некоторые конченные идиотки делают, знаешь как? Стараются залететь, чтобы поскорее началась настоящая взрослая жизнь. Парень тогда возьмёт замуж, появится ребёнок, и заживётся счастливо. Я не настолько тупая. Я знала, что, как только скажешь, что беременна, так любой нормальный парень тут же сдриснет. Ну на кой хрен парню в шестнадцать или даже хоть в двадцать нужно вот это вот всё? Я бы ни за что не залетела. Нужно быть реалистами.       Полина погасила окурок о песок. Янар подобрал его и бросил в пустую поллитрушку из-под фанты.       — Какой же ты зануда, — негромко с отвращением проговорила Полина.       Она откинула со лба чёлку, как бы смахивая с головы неприятные воспоминания, и хрустнула суставами пальцев, снова сцепляя их в замок. Она всё ещё была закрыта. Глаза, единственно красивые на её угловатом лице, уставились в пустоту. Янар смотрел и гадал, как же расположить к себе её — угрюмую, худую, чёрную, как цыганка, с ярко-красными крашеными волосами и тощими, но сильными руками, и таким твёрдым и враждебным взглядом. Она никому не доверяла именно из-за невидимого надлома. Медь мягка, но, если гнуть проволоку или бить по ней молотком, она становится такой жёсткой, что ломается на сгибе. Все они тут были побитые жизнью, даже он сам. И он, мало чем отличавшийся от этих диких девчонок, чувствовал себя порой абсолютно беспомощным перед их холодностью. Он знал только одно — он должен им помочь. Человеческое отношение было единственным известным ему методом, но даже его приходилось комбинировать с грязными манипуляциями.       — У тебя ведь тоже был парень, так? — осторожно спросил Янар, зная, что это для неё больная тема.       — Я не хочу говорить об этом. Ты уже и так много из меня вытянул. Вот веришь нет, — Полина повысила голос и прижала кулак к груди, — ты из меня будто нервы выматываешь, вот будто прямо вырываешь что-то.       Янар вытащил из хозяйственной сумки банку пива и открыл. Оно было ещё холодное. Как раз за приятные пузырьки он любил газированные напитки, но не любил пива, однако на такой жаре глотнул бы и этого горького варева. Полина тоже бы глотнула. Она занервничала. Пузырьки закололи в носу, Янар чихнул.       — Пиво-то купил самоё дешёвое, нищеброд, — процедила она. — Я тебя ненавижу! Что ты прицепился к нам, ходишь сюда и ходишь, как на работу?! Чего тебе неймётся? Самым добреньким хочешь быть?! Чего тебе от меня надо?!       — Тебе-то какая разница, дешёвое пиво или дорогое? — спокойно сказал Янар. — Тебе главное, что в нём спирт.       — И что? Да — мне главное, что это алкашка! И что?! Мне уже насрать на своё здоровье! Что, будешь и тут мне морали свои читать?!.. Ты же даже не настоящий психолог! Мудак!       Он протянул ей другое пиво, видя, что она сегодня в особенно дурном настроении, но она вскочила и выбила банку из его руки.       — На хуй пошёл со своими подачками!       — Дура! Взболтаешь же!       — Я одно хочу знать — что тебе на самом деле от нас нужно? Ты какой-то особенно извращённый педофил или как? Или что у тебя там вообще в башке?.. Ты!.. как тебя там?!       — Разве я сделал тебе или другим хоть раз что-то плохое? — спросил Янар и поймал её взгляд. Она поглядела ему в глаза и дрогнула. Через полминуты дрогнули её губы, и она расплакалась.       — Иногда мне кажется, что ты приходишь делать нам больно, потому что ты питаешься этим типа как какой-то сраный вампир или что-то вроде того… — прошептала она хрипло, прижимая ладони к лицу. — Но на самом деле, мне всегда радостно тебя видеть. В этом году я ждала лета не потому что солнце и еда, и всё это вот, а потому что знала, что ты придёшь и мы будем пулькаться в реке, и всё будет… Нормально. Нормально, понимаешь? Как у всех нормальных людей, будто мы семья. Глупо, да?       Полина посидела, тяжко дыша, и, видно, приказала себе собраться. Она подняла голову и вытерла слёзы тыльной стороной ладони. Руки у неё были вечно тёмные, то ли от загара, то ли от грязи, что не смывалась даже от постоянной возни в воде, и на этих длинных тонких пальцах блестели серебряные кольца. Она улыбнулась.       — Не говори Руслане, что я распустилась, — сказала она и взяла банку. — Можно?       — Можно, — вздохнул Янар. — Хватит с тебя на сегодня терапии. Зови остальных.       Он поднялся, отряхнул шорты от песка и заозирался в поисках последней своей подопечной. Он всегда делал так — сначала устраивал беседы по душам с особо строптивыми, поскольку иначе как за награду говорить они отказывались, и только потом общался с Эммой. Она была наименее проблемной, хорошо шла на контакт и даже почти ничего не требовала. На неё Янар возлагал большие надежды. Эмма маячила поодаль, почти под самым мостом. Янар хотел было помахать ей, но тут увидел, что с горки к пляжу спускается компания незнакомых ребятишек.       Янар нахмурился. До посёлка и, соответственно, до городского пляжа было далековато, значит ребята не из Сорокино, а с дач. Дачный кооператив начинался сразу за мостом, в той стороне было своё купальное место с некрутыми берегами и удобным подходом в воде. Чего местных детишек понесло сюда? Это место даже настоящим пляжем не было — просто топкое обнажившееся дно Чумыша с замусоренными ивой и тополями берегом и довольно острыми камнями тут и там.       — Вай! — сказала Руслана тихо, — гости! — Она с явным наслаждением пила прохладное пиво, глаза у неё — большие тёмно-серые — влажно мерцали.       Полина задумчиво хмыкнула, тоже не сводя с детей взгляда.       Присутствие десятилетней Даши заставляло компанию девочек выглядеть особенно безобидно, потому дачники шли прямо к ним без опаски наткнуться на пьяных или агрессивных отдыхающих. Это был парень лет восемнадцати, такого же возраста девушка, мальчик чуть помладше и ещё одна девочка — совсем карапуз, в розовом сарафане и белой косыночке.       — Привет, — сказала старшая девушка, что вела малышку, — что, холодная водичка? — Она казалась довольно взрослой, хотя и выглядела молодо. По крайней мере, сразу было понятно, что ребёнок — это её младшая сестра, а не дочь. Девушка не рассматривала компанию прямо, но её внимательный взгляд прошёлся по Янару, оценивая его на предмет безопасности, выцепил и то, что девушки на берегу пили пиво.       — Нет! — дружелюбно протянула Руслана и бросила беглый взгляд на Янара, — вода — просто класс и дно хорошее. Только течение сильное, плавать будет тяжело…       — Скажешь тоже! — проворчал Янар. — Здесь очень плохое дно, ребята. Серьёзно говорю, на Чумыше вообще полно мест с двойным дном, но тут оно особенно илистое. Глазом моргнуть не успеешь, как засосёт.       Полина раздражённо цыкнула.       — Сколько тут купаемся, — сказала она, — ты всё только и говоришь про это «двойное дно», но я его так ни разу и не видала.       — О, правда? — проговорила девушка, осматривая берег. — Да мы просто ноги помочим, не будем далеко заходить. — Она энергичными жестами завязала светлые волосы в хвост, сбросила рюкзак и начала стаскивать с младшей сестры сандалики.       Мальчик не проявлял интереса к реке, он, не обращая ни на кого внимания, сел в тень и уже играл на телефоне. Молодой человек подворачивал джинсы, видно, сконфузившись Русланы, на которой был только очень открытый купальник, бусы и полупрозрачный платок на талии.       — Вы откуда? — спросил Янар. — Что-то я вас тут раньше не видел.       — Мы только вчера приехали, — ответил молодой человек.       — Вы с дач пришли?       — Ага. Вообще мы из Барнаула. Приехали в гости к дедам.       — Надолго?       Девушка посмотрела на Янара и улыбнулась то ли нервно, то ли задумчиво. Хоть компания старшего брата успокаивала, она уже жалела, что рискнула подойти к местным.       — До конца каникул, — ответила она.       Янар сделал так, чтобы она перестала его бояться.       — Выше за мостом и течение потише, и пляжик поуютнее, — сказал Янар. — Поспрашивайте, вам его покажут. Просто, тут и правда легко утонуть… Сколько раз уж такое бывало.       — Идёмте купаться! — воскликнула Руслана. Она смяла в кулаке пустую банку и пошла к воде. Её примеру последовала Даша, не отстающая от неё, как хвостик. Полина тоже сняла бриджи и скинула кеды.       — Не надо забивать голову всякими ужасами, — сказала она. — Если у берега, то нужно быть дебилом, чтобы утонуть.       Девушка взяла ребёнка на руки и осторожно пошла по горячему песку.       Янар поднялся с места.       — Давай отойдём, — сказал он парню.       Тот тревожно нахмурился от такого враждебного тона, брови его дрогнули. Он ухмыльнулся, но через мгновение холодновато произнёс:       — Давай.       Молодой человек был довольно средней комплекции, не очень высокий. Рослый здоровый Янар — парень годов двадцати пяти с виду — казался ему взрослым мужиком, да ещё и выглядел фриковато и агрессивно, благодаря слишком короткой чёрной футболке с неясной символикой и браслетам на руках. Мальчишка труханул, но вида не подал. Он отошёл, вслед за Янаром, в сторону шагов на двадцать.       — Уёбывайте отсюда, — сказал Янар.       — Чего?.. — парень даже опешил.       — Чего слышал! Хватай свой выводок и уматывай с пляжа. Чтоб я больше вас на этом берегу не видел. Понял меня, щегол?!       Когда нужно, Янар мог быть убедительным. Парень снова презрительно и беспомощно ухмыльнулся и решил не вступать в полемику. Он довольно злобно пробурчал: «Да как скажешь, дядя», вернулся к брошенным на песок рюкзакам и начал собирать вещи.       Янар подошёл к купающимся девушкам. Полина и Даша плавали, легко преодолевая сильное течение Чумыша. Руслана, сев на корточки, самозабвенно сюсюкалась с малышкой, старшая стояла на мелководье и несколько заворожённо смотрела на полосатых мальков окуней. Они, покачиваясь на небольшой прибрежной волне, подплывали к самым ногам.       — Ой, — вдруг сказала она, показывая рукой, — это что, ракушка?       По илистому дну медленно ползла перловица. Руслана подняла её, со щелчком раскрыла выкидной нож и всунула лезвие между плотно сомкнутых створок, отчего девушка с дач вздрогнула и вытаращилась с недоумением. Лицо у Русланы сделалось напряжённым, даже кончик носа задёргался. Она увидела, что парень, взяв и свой рюкзак, и рюкзак сестры, приближается быстрым шагом. Он подошёл и сказал что-то. Девушка взяла малышку на руки.       — Пойдём, — холодно проговорила она. — Сандалии взял?.. На ходу обуемся.       Дети с дач ушли. Руслана с треском разломила перловицу.       — Ничего. — Она вырезала моллюска из створки и швырнула в Янара. Кусочек холодного мяса шмякнулся ему в грудь.       — На! Ты же жрёшь их. — Руслана зло ухмыльнулась, но губы её тут же болезненно скривились.       — Зачем ты прогнал новых друзей?! — воскликнула она, голосом сиплым от душивших её слёз обиды. — Маленькая девочка была такая сладкая!.. Вот бы!.. вот бы они остались с нами!.. — Она закрыла лицо ладонями и завыла в голос, не сдерживая себя.       — Есть хочется, — проговорила Полина, выходя из воды. — Ян, ты когда-нибудь голодал? Так, чтоб вот прям желудок сводило от боли?       — Я питаюсь солнцем! — парировал Янар, — чего и вам советую!       — Ненавижу тебя, мразь! — почти выкрикнула Руслана, размазывая слёзы. Глаза у неё потемнели и сделались страшными. — Зачем ты мне жизнь портишь? Кем ты себя тут, нахрен, возомнил? Это что — твоя река? А? — Руслана подскочила и пихнул его в плечо.       Янар опустил глаза, развернулся и бодрой рысью побежал прочь.       — Урод! Это наша река! — раздавалось вслед. — Мы хотя бы люди, в отличие от тебя, ты, вонючая крыса!       Кое-как её удалось успокоить. Подкупленная всё ещё холодным «Карлсбергом» она согласилась выйти на берег и присоединиться к обеду.       Руслана и Полина не принимали почти ничего, из того, что Янар приносил им, за исключением некоторых сладостей, рыбы и алкоголя. Хлеба они не признавали. Даша с удовольствием уминала не только солёные закуски и сладкое, но и фрукты. Эмма тоже ела почти всё и, к радости Янара, хлеб в особенности. Теперь она, видя, что страсти поутихли, подошла ближе и приняла из рук Янара ими обоими любимые сэндвичи с огурцом. Каждый раз, приготовляя эти сэндвичи, намазывая крестьянское масло на аккуратные ломтики тостового хлеба, Янар молился, чтобы они принесли пользу.       — О-о-о, — негромко протянула Эмма, — вы из Англии?       Она укусила разрезанный по диагонали сэндвич за уголок и улыбнулась.       — На рынке огурцов нет даже за наличные. — Янар улыбнулся в ответ, в который раз повторяя эту их затяжную шутку. — Поэтому я просто вырастил их в собственной теплице!       Одинокое серое облако, нагнавшее было прохладу, давно утекло в сторону посёлка и скрылось за холмом. Время близилось в шести часам, солнце сделалось менее жгучим, потому девушки больше не сидели в воде или в тени. Они выползли на свет. Эмма побалтывала остатками пива в банке. Янар собрал контейнеры из-под еды обратно в сумку.       — Ну, — сказал он, — с тобой мы сегодня ещё не болтали, да?       — Ага.       С Эммой они обычно гуляли вдоль берега, но не дальше. Ни в прошлом году, когда Янар только познакомился с их компанией, и ни в один из дней этого июня Эмма не соглашалась подняться на мост и перейти через реку. Потому они иногда проходили под мостом, но чаще возле опор и останавливались. Вода там была не мутная и илистая, а прозрачная даже в глубоких местах, хотя крупные камни мешали свободно ходить по дну на мелководье. Чуть подтопленный заболоченный бережок покрывался очаровательной мелкой травой, зелёной и ровной; в ней пестрел белый клевер и жёлтая лапчатка с глянцевыми, будто лаком покрытыми, лепестками. Под мостом крупные валуны образовывали небольшие стремнины, река разливалась, но не застаивалась. В этих глубоких заводях в зарослях рогоза и подорожниковой частухи водилась недурных размеров рыба.       Янар стоял, глядя на воду. Подобные места погружали его в смутные воспоминания о родном доме и приводили в состояние, похожее на транс. Над поверхностью плеснула рыбёшка. Янар непроизвольно сглотнул слюну.       — Ты купался сегодня? — спросила Эмма, развязывая шнурки. — Наверное, и не ел толком?       — Нет ещё. Всё дела да дела.       — Пойдём?       Янар кивнул и вытащил из кармана джинсовых шорт телефон и ключи. Ему не нужно было раздеваться. Он переодевался по-другому, и Эмма каждый раз норовила поймать этот момент, но всё никак не могла. Вот на краю заводи по колено в воде стоит рослый русоволосый парень, вот он без плеска ныряет в воду, и над поверхностью показывается морда крупной речной выдры. Так они и купались вдвоём. Янар мог плавать в глубине до нескольких минут, Эмма могла сидеть под водой вовсе не вылезая. Вместе они охотились на рыбу.       Когда Янар только перебрался в эти края, охота в Чумыше стала для него той ещё задачкой. Река была слишком широкой и илистой, непохожей на привычные ледяные лесные речки, но он нашёл места и приноровился. В последние года он жил совсем как обычный человек, имел работу, закупался в магазине, ухаживал за огородом и старался не злоупотреблять сырой рыбой, но природные инстинкты никак не мог погасить в себе до конца. Вода его так и манила. Сегодня, однако, рыбалка не задалась. Янар нашёл несколько перловиц, но, вопреки заявлению Русланы, их он есть давно перестал, прочитав как-то в Интернете, что это охраняемый вид. Оставив идею поживиться, он просто кувыркался в воде, глядя, как Эмма парит в невидимых потоках среди ртутного жемчуга воздушных пузырьков и зелёных водорослей. На ней были только чёрные трусы-шортики и спортивный лифчик, принимаемый Янаром за обыкновенный топ. Её волосы, с чёрными концами и отросшими каштановыми корнями, колеблемые течением казались длиннее обычного и походили на плотный клубок маленьких змей, кожа в холодном луче подводного солнца казалась зеленоватой, а глаза, как у каждой из них, светились под поверхностью воды странным серебристым светом.       Эмма показала пальцем вверх. Янар вынырнул и, отфыркиваясь, выбрался на берег. К тому времени, когда из воды вышла Эмма, он уже снова принял прежний вид. Одежда на его мокром теле стала влажной.       — Ах, ты уже опять человек!.. — немного разочарованно проговорила Эмма. — Ты так забавно верещишь в виде выдры. Что, уже накупался?       Она села на траву, поджав ноги.       — Дашь мне сигаретку?       Янар вздохнул, но беспрекословно вынул заначенную пачку крепких ароматизированных сигарилл. Ему приятно было баловать Эмму. Он знал, что она питается в том числе и табачным дымом. Так же, как ароматами еды, спиртом в напитках, не слишком ярким солнечным и лунным светом и даже теплом тел живых людей. По этой причине девчонки, несмотря на все неудобства, что он им причинял, допускали его в своё общество. Они питались им, его общением, запахом, теплом его мягкого подшёрстка, когда, играя, чесали прохладными пальцами его живот. Эмма курила, выдыхая через нос струйки сизого дыма, и всасывала тепло Янара, полуприкрыв глаза. Она этого не осознавала, но с каждой минутой становилась всё плотнее и материальнее, будто в её эфемерное тело вливалась горячая кровь. Сегодня она, казалось, была даже живее обычного.       — Хорошо, что ты прогнал тех ребят, — сказала Эмма. — Надеюсь, они достаточно напугались, чтобы больше не приходить сюда. — Она задумалась и вдруг сокрушённо потрясла головой, будто вспомнила что-то шокирующе. — Не дай Бог снова такое увидеть!.. Честно говоря, после того, как они утащили на дно эту несчастную девочку… Знаешь, я ведь не понимала сначала для чего они это делают, и чего так радуются одиноким купальщикам. Когда поняла, долго не могла поверить. А потом, когда они утопили Дашу, и я сама увидела, как… — она осеклась с задумчивым выражением на лице. — Как же это назвать? Будто… Будто пока они держали её под водой, они пили из неё жизнь. И, когда она перестала бултыхаться, даже я почувствовала, как от неё распространился какой-то… удар, и всё моё тело налилось силой, как горячей водой. Будто кровь на некоторое время снова стала тёплой, и мне захотелось ещё. Знакомое чувство. Это в точности, когда уже немало выпил, но очень сильно хочется ещё добавить! Ты вот прям уверен, что этого было мало. Это страшно даже не из-за того, что они убивают…хотя куда уж страшнее, а потому что… Я не хочу жить так! — Эмма произнесла это очень решительно. — Понимаешь, Ян? Если продолжу жить как селёдка в воде, то, рано или поздно, сдамся инстинктам и тогда… во что я превращусь?       — Ты верно понимаешь, — протянул Янар.       — Почему я не такая, как Полина и Руслана? — спросила Эмма. — Это пока что? Потому что я мало ещё проторчала в реке? Или это оттого, что я оказалась здесь случайно?       Янар неопределённо хмыкнул и искоса посмотрел на Эмму.       — Случайно? — переспросил он.       Эмма несколько раз хлопнула ресницами и вдруг расхохоталась.       — Ёлки-палки! — воскликнула она. — Знаешь, Ян, а я ведь даже и забыла, как именно выгляжу, и что обычно думают люди, увидев мрачную девушку в длинной чёрной юбке. Странно, что косметика до сих пор не смылась с глаз. — Она взяла телефон Янара, посмотрелась в тёмное широкое стекло как в зеркало и попыталась подтереть пальцем немного растёкшуюся тушь. — Я такая же, как в тот день, когда утонула.       Эмма растерянно, но при этом со спокойствием и даже каким-то умиротворением в глазах поглядела на Янара и сказала:       — Слушай… Мне кажется, сегодня я уже могу рассказать тебе, как это со мной приключилось. Я вот сейчас вспоминаю и совсем не чувствую страха. Наверное, уже достаточно времени прошло с тех пор.       — Рассказывай.       Эмма вздохнула.       — Глядючи на меня, легко подумать, что я, вся такая «мрачная» и «депрессивная», — она, саркастично морщась, показала кавычки пальцами, — обязательно самоубьюсь рано или поздно, ведь сатанинская музыка до добра не доводит, разжижает мозги и… чего ещё обыватели говорят о субкультурах? Короче, не суть важно. Оглядываясь назад, я могу сказать, что, пожалуй, была о себе очень высокого мнения. Училась я хорошо, по крайней мере, по гуманитарным предметам, оттого считала, что имею полное моральное право прогуливать уроки. Мне не составляло труда освоить материал самой и потом просто отработать прогул… Одним словом, я тратила время, чтобы шататься по округе, по живописным местам, делать фотографии, слушать музыку и вообще приятно проводить время в одиночестве, — Эмма, дурачась от беспомощности, картинно приложила руку тыльной стороной ко лбу и запрокинула голову, — вся такая одинокая одиночка!.. Жаль, что я так и не завела друзей. Может быть, всё сложилось бы по-другому, если бы я тусовалась в компании. Я ведь только строю из себя нелюдимою… вернее, этот образ как-то прилип ко мне и уже поздно было что-то менять! Если вся в чёрном, значит угрюмая. А ведь я всегда была очень жизнерадостным человеком! Хотя, чего теперь говорить об этом. Это уже не важно. Я гуляла. Была ранняя весна, вода в Чумыше поднялась очень высоко, все дачи затопило. Веришь или нет, но в том году вода перетекала через мост, прямо по асфальту шпарили потоки, и… Знаешь, довольно сложно оценить их силу, когда ты самоуверенная сорокапятикилограммовая девчонка. Мои ботинки, — она показала на свои высоко зашнурованные ботинки на массивной подошве, — придавали уверенности. Сам понимаешь: хорошее сцепление, высокие такие, тяжёлые. Я хотела сделать фотографии вон там, сверху ступенек для пешеходов. Кажется, что лестница такая высокая, но тогда пена плескалась почти на середине перил… Ну, когда одним глазом смотришь в видоискатель, а второй закрыт, легко потерять равновесие. Я упала, и река унесла меня. Наверное, что-то подобное чувствуют люди, попавшие в аварию: всё кружится, не поймёшь, где земля, где небо. — Эмма умолкла, снова вперив взгляд в свою обувь. — Довольно глупо смотрюсь посреди лета в таких понтёвых ниферских ботинках, будто я только ради готского образа их нацепила. Но дело в том, что в них я умерла.       — Почему тело так и не нашли? — рискнул спросить Янар. Эта скудная информация — единственное, что он нашёл в новостных сводках. И он был почти уверен, что обитательницы реки трупы утонувших не ели в буквальном смысле. Почти уверен.       — Когда девчонки нашли меня, я была уже глубоко мертва, извлечь из моего тела они уже ничего не могли, но они захотели, чтобы я оставалась с ними — втроём же веселее. Чтобы я могла остаться, они закопали меня в ил, на самое дно самого глубокого дна. Это так глубоко что даже… не здесь. Это там, где мы спим зимой. Понимаешь?       Янар только кивнул.       — Ещё в прошлом году я и вспоминать об этом боялась, но сейчас чувствую облегчение. Странно даже! Неужели твоя психотерапия и правда работает? Ха-ха-ха!       — А ты как думаешь! — пробормотал Янар мрачно. — От этого всем сплошная польза.       — Даже тебе? — робко спросила Эмма. — Иногда, когда я смотрю, как ты стараешься ради них, мне становится тебя жалко. — Она медленно протянула руку и погладила Янара по влажным волнистым волосам, неловко, как совсем маленькие дети гладят больших собак.       — Я много отдаю вам, но не стоит бояться, что от меня убудет. Как ты можешь догадаться, я не так прост и многое умею. Думаешь, я шучу, когда говорю, что питаюсь от солнца? — Янар назидательно поднял палец к небу и усмехнулся. — Солнце неисчерпаемо!       Он встал с камня, на котором сидел, расправил плечи и продолжил, уперев руки в бока:       — Я всякие штуки делать умею. Купаюсь зимой в проруби и не мёрзну, или вот, например, сейчас высушу одежду прямо на себе. Я йог, в определённой мере…       — Почему ты носишь этот топик? — спросила Эмма, не особо слушая его разглагольствования, но наблюдая его голый живот, совсем не прикрытый футболкой. — Он же женский.       — Я купил его в мужском отделе! И вообще, это футболка! Видишь, тут нарисованы зодиакальные созвездия, — от показал, тыча себя в грудь, — круто же! Поэтому я её ношу.       — Если бы кто-то из парней в таком виде заявился в школу, его бы на смех подняли или даже побили, — проговорила Эмма и застегнула юбку. Она посмотрела вверх на крутую лестницу, ведущую на мост, и начала медленно подниматься по ней. — Хотя, ты же вон какой здоровущий, кого тебе бояться…       — Парни так ходят, я видел.       — Где?       — В аниме.       Эмма расхохоталась и откинулась назад, держась за поручень.       — Эмма, если ты не хочешь, не заставляй себя.       — Нет, всё в порядке, — ответила она, отсмеявшись, и продолжая подниматься с одной раскрошившейся ступеньки на другую. — Мне хочется посмотреть на реку сверху.       В начале моста на асфальте стояло несколько бетонных заграждений и знак, запрещающий проезд. Движение машин прекратилось ещё весной, но разбирать мост пока не начали, так что, по крайней мере пешком, в Сорокино попасть ещё было возможно, не давая при этом кругаля. Эмма встала у перил и долго смотрела вниз.       — Страшно подумать, в каком состоянии должен быть человек, сделавший нечто такое сознательно, — сказала она. — Не скажу, что я хотела бы всё вернуть и не пойти в тот день прогуливать… Во мне, знаешь, не осталось никакого протеста. Но я никак не могу понять, какую боль нужно чувствовать и как нужно обдолбаться, чтобы преодолеть страх и самому сигануть в воду. Ян, — спросила она, не поднимая головы, — ты хочешь сделать так, чтобы мы ушли отсюда? Думаешь, получится?       — Когда-то давно мне доводилось видеть подобных вам существ. Тогда я только-только перебрался из леса ближе к человеческим поселениям, но я и представить не мог, что это — тоже люди. Некоторые из них уже не могли использовать речь, другие ещё говорили кое-как, но проявлялись уже почти как призраки только в полдень или ночью. Они, вечно голодные, плавали со мной в одной реке и делали её такой холодной, что я даже не смог больше там охотиться. Я не хочу, чтобы вы превратились во что-то такое. Мой первый духовный учитель преподал мне принцип «с кем поведёшься, от того и наберёшься» очень наглядно. Когда я встретил его, я был просто очень большой и умной выдрой, но всего несколько лет общения с этой великой душой сдали из меня человека. Думаю, если я продолжу общаться с вами…       — Мы снова станем людьми?       Янар посмотрел на Эмму, потому что не смог понять, с какой эмоцией она это произнесла.       — Нет, — проговорил он осторожно. — Но, во-первых, вы не деградируете. А во-вторых… Вы застряли здесь, потому что у вас недостаточно собственных сил отправиться дальше, и никто не оказался в состоянии эти силы вам дать. Человек, убитый горем, накладывает на себя руки. Думаешь, он покинет тело и полетит восвояси в светлые миры или низвергнется в ад? Нет, он так и останется убитым горем. Как закончил, так и начнёшь. С тобой и с Дашей всё намного проще, чем с теми двумя. Вас мне нужно только немного подтолкнуть.       — А кто он был, этот твой учитель?       — Индусы называют таких как он «саньяси». Он удалился от мира в лес, чтобы молиться, и жил в пещере на берегу Чумыша. На самом деле настоящим его учеником я не был, но общение с ним принесло мне большую пользу. Представь, он скопил за счёт молитвы и аскетической жизни столько солнечной энергии, что я, питаясь остатками хлеба с его стола, смог обрести человеческую форму. Для животного это нехилая такая удача!.. Это было довольно давно, наверное, где-то году в девятьсот четвёртом…       — Может быть, всё-таки в две тысячи четвёртом?       — Нет. В тысяча девятьсот четвёртом… или пятом.       Эмма нахмурилась.       — Сколько же тебе лет, парень?       — Я не помню, — честно ответил Янар, — когда я жил исключительно в шкуре зверя, плохо себя осознавал, но точно могу сказать, что, когда перебрался поближе к людям, Залесово уже стояло, а основали его в середине восемнадцатого века.       — Неплохо! Да ты старикашка, оказывается!       Янар пожал плечами.       — Я молод душой!       Золотые облака медленно плыли с запада. Со стороны Сорокино доносился шум машин, квохтали куры в чьём-то дворе; спеша захватить прохладный вечер, двое мужиков без футболок продолжили укладывать крышу на баню, что стояла над самой рекой. Листы металлической кровли ловили свет и пускали зайчиков прямо в глаза.       — Красиво, — сказала Эмма. — Летними вечами жизнь в посёлках так и кипит, и всё такое мирное, что хочется гулять по улицам всю ночь. Жалко, что фотоаппарат ушёл на дно и, наверное, сразу совсем сломался. Будь он сейчас при мне, я бы сняла этот пейзаж… Хотя, знаешь, на самом деле мне совсем не жаль фотоаппарата.       — Почему?       — Не знаю. У меня всегда создавалось впечатление, что эти кучи снимков меня как-то тяготят. Мне часто снились сны, в которых мне нужно было за короткое время собрать в сумку все свои учебники и принадлежности, и я всё боялась что-то забыть. Такое же точно неприятное чувство. Теперь у меня совсем ничего нет, да мне ничего и не нужно. Ян, как ты думаешь, почему мне совсем не грустно думать о родителях? Неужели я так долго пролежала на дне, что чувства отморозились? Я становлюсь такой же, как остальные?       — Нет, — твёрдо ответил Янар. — Полина и Руслана совсем не бесчувственные. Разве ты не видишь этого? В том-то и дело, что желаний у них много.       — Вижу.       — Может, дело в том, что твои родные смогли смириться с твоим уходом. Одно дело любить человека и помнить о нём, и совсем другое — горько убиваться по нему. Говорят, покойникам тяжело уйти, если по ним льют слёзы.       — О! — негромко проговорила Эмма. — Не знаю даже… Вроде бы, это должно задевать, но меня это радует.       Она развернулась и прогулочным шагом побрела в сторону того берега.       — Хочу ещё немного погулять.       Они сошли с асфальта и долго брели пыльной грунтовкой через луг. Чумыш, петляя, подходил со своими округлыми ивами и ольшаником то ближе к дороге, то отдалялся. Облака розовели, а небо становилось того персикового оттенка, что всегда предвещает ясную погоду на завтра. Слева и справа вставали волны цветов и пчелиного гула; кобылки и огнёвки с киноварно-красными крыльями то и дело выстреливали из-под ног. От дневной жары в воздухе оставались только запахи полыни, тысячелистника и цветущей липы.       Очередное облако проплыло мимо солнца, и на дорогу упал косой луч, такой слепящий, какие бывают только на закате. Янар прищурился и остановился. Эмма обернулась.       — Пожалуй, — сказала она, — дальше я пойду одна.       Она шагнула ближе, встала на цыпочки и поцеловала Янара в щёку.       — Спасибо. — Эмма вздохнула. — Я всегда была жизнерадостным человеком. Наверное, поэтому даже при расставании с тобой мне совсем не грустно.       — Не о чем грустить, — сказал Янар. — Но я точно стану скучать по тебе.       — Не скучай, Ян. Может быть, ещё увидимся.