Расскажу я вам сказку из снов Про Драконов, Птиц и Волков

Премерзкая погода. Дождь со снегом, гололед, сильный ветер и ещё какая-то муть. Такое ощущение, что Питер сам не способен определиться, какое время года и чего ему, хочется. Такой же непостоянный, как твой новый знакомый. Ты находишься дома, в тепле, и ничто не мешает заварить себе кружку вкусного кофе с сиропом, сливки и прочими сладкими добавками, и уютно прятаться под пледом, наблюдая за разразившейся непогодой. Ничего, кроме… Резкий звонок и последовавшие за ним глухие удары в дверь заставляют тебя подскочить на месте и едва не облиться. На часах четверть первого. В такую погоду и такое время в гости ходят только неприятности. Видимо, это, как раз они. — Тебя, всё-таки, уронили в Неву? — не можешь сдержаться, наблюдая за мужчиной, которого буквально волоком только что втащила в квартиру, не дожидаясь любопытно выглядывающих соседей. Рыжие волосы потемнели от воды и, вместе с редкими снежинками, не успевшими растаять, придавали Птице скорее не грозный, а какое-то несчастный вид. Обычно самоуверенный, он сейчас выглядел явно растерянным. Да и было отчего. — Костюм сбоил… А там были менты… Да и к тебе ближе всего, — казалось, ему сложно объяснить внезапный порыв даже себе, не то что тебе; он сам не знал, почему пришел именно сюда. — Именно поэтому ты пришел ко мне? Чтобы, если что, в тюрьме было не так скучно? — твое ворчание, не помешало тебе стащить с него промокший насквозь плащ, напоминающий сейчас больше тряпку, чем часть пафосного костюма, и принести полотенце, которое незамедлительно было накинуто на бедовую макушку. «Интересно, на него, как на Птицу, сработает команда «ночь»?» — У птенчика появились коготки? — мужчина недовольно фыркает, впрочем, не сопротивляясь тому, что ты «принудительно» сажаешь его на диван и укрываешь пледом, а следом ты впихиваешь в чуть подрагивающие (конечно от холода) руки кружку с горячим черным кофе. — Пей и не трынди, — ты садишься недалеко от Птицы, поджав под себя ноги, наблюдаешь за ним с мягкой улыбкой. Его действительно поражает твоя мягкость в отношении его. Все или ненавидят, или боятся, или боготворят Чумного Доктора. Но только не ты. Подаешься вперед, ты ладонью касаешься лба мужчины, проверяя, нет ли температуры. Птица внутренне замирает, даже почти подается назад, стремясь уйти от прикосновения, но тебя в твоих порывах заботы невозможно остановить, — я волновалась за тебя и, не поверишь… Соскучилась. — Не поверю. Ты странная, я уже тебе говорил, — узнав о том, кто он и чем занимается, ты никогда не акцентировала на этом внимание, не пыталась сдать его или использовать в своих интересах. Ты просто знала и принимала как должное, так же, как и редкие встречи. Мужчина и сам был уверен, что тебе стоило держаться от него, как можно дальше. — Тебе надо переодеться. А то промок, как церковная мышь, — не слушая возражений, ты поднимаешься с места и находишь в шкафу подходящую по размеру футболку. Сопротивляться, когда тебя неожиданно настойчиво и уверено вытягивают из теплого кокона, где ты только пригрелся — невозможно. Тебе вообще сопротивляться как-то не получается. Ты заталкиваешь Птицу в ванную и прикрываешь за ним дверь. Осознание к нему приходит, когда он натягивает футболку на себя и невольно прижимается носом к вороту, вдыхая твой запах. Птица понимает, что ты дала ему ту, в которой обычно спишь. Просто так, ему, чужому и опасному — настолько личную вещь. Мужчина возвращается в комнату практически бесшумно и видит, как ты свернулась клубочком так уютно и ждешь, пока он вернется, будто так и должно быть. Птица опускает ледяные ладони на твои плечи и ты вздрагиваешь, но не от испуга, а всего лишь из-за мурашек, пробежавших вдоль позвоночника. — Ты все еще ледяной, — ты встаешь на диване, развернувшись к нему. Так ты можешь смотреть на него не просто на одном уровне, а сверху вниз. Огонь янтарных глаз, видимо, не способен согреть своего обладателя. — Зато тебе явно не холодно, — подмечает мужчина, кивая на твои короткие шорты. — Вообще-то я у себя дома, — фырчишь в ответ ты и снова тянешься ладонью к нему, касаясь острой скулы, чтобы проверить, не начинает ли подниматься температура. Да, ты была у себя дома, но впустила Птицу не раздумывая, не боясь последствий. Открыла дверь и теперь окружила заботой, домашним теплом, такой уютной собой. Так запросто. — А я у тебя в гостях, — тихо произносит мужчина и подается чуть вперед, прижимаясь к твоим губам не настойчиво, только обозначая порыв, оставляя решение за тобой. Он ждет любого ответа, не прерывая касания, внутренне готовый ко всему: к пощечине, крику, тяжелому удару. Мужчина даже готов к тому, что ты сиюминутно выставишь его за дверь и вызовешь, наконец, ментов, как нужно было сделать с самого начала. Но он точно не готов: к тому, что облегченным выдохом ответишь на поцелуй; к тому, что твой юркий язычок нежно пройдется по его прокушенной нижней губе, будто зализывая ранку, унимая такую несущественную боль; и уж точно он не был готов к тому, что ты обхватишь его шею руками, будто он единственная опора. Ты улыбаешься, будто давно этого ждала не меньше, как оказывается, чем ждал он сам. — Я могу тебя согреть, — шепчешь ты, прервав нежный поцелуй, и заглядываешь Птице в глаза. Их огонь впервые не опаляет, а разжигает тебя саму, будто изнутри. Мужчина подхватывает тебя под бедра, вынуждая обхватить его ногами, и вновь припадает к губам в уже другом — голодном и жадном поцелуе. Удерживая тебя на руках, Птица практически падает вместе с тобой на диван, вжимая тебя всем своим телом в мягкую обивку, а контраст ледяных рук и жарких ласк заставляют тебя жаться к нему ближе. Замерзнуть вам сегодня точно не грозит.