этот фанфик совершенно точно не о евангелионе

— Возможно, я была рождена для встречи с тобой, — Кей лежит на холодных плитах крыши, корчит меланхолично-влюблённую рожу. — Теперь у тебя фиксация на Евангелионе? — Верно! Смешок, и она убирает руку из-под щеки, трёт покрасневший локоть. Отряхивает одежду, ворчит, не понимая, как он может спать в таких жёстких условиях. Буквально. Октябрьский ветер чуть поднимает плотную ткань неподшитой юбки. В чёрных колготках чётче заметны выступающие косточки и рельеф икр. Запястья под длинными рукавами спортивной кофты в контрасте им — тонкие и немощные, с яркими венами под почти прозрачной кожей. Кёя делает вид, что не смотрел, когда Кей опускает на него взгляд своих острых-острых зрачков. И хмыкает так, что хочется пнуть её. — Ты же знаешь, что под ней шорты? — Прекрасно помню — сама показывала, — фыркает он, припоминая ей случай в средней школе. Самолично подняла подол — простодушно, невинно, по-ребячески, — и не сразу поняла, за что её щёлкнули по лбу. Кей уже не тринадцать, но иногда ему кажется, что до сих пор. — А жаль. Уж думала — подсматриваешь. — Подсматривают те, кому нельзя, — Кёя встаёт, вновь оказываясь выше почти на голову. — А дразнят — травоядные без инстинкта самосохранения. Она смотрит со скепсисом, поднимая брови и сохраняя эту кисло-сладкую ухмылку. Продолжает дразнить даже молча. Порывы ветра смахивают со лба короткую чёлку, зализывают пряди назад. Непривычно открытое лицо выражает ту язвительность, которую он терпеть не может, но тайно любит лишь в ней. Как бы поприличнее выразиться… она делает её горячее. — Брр, ветер уже достал. Пойдём, а? Кей берёт его похолодевшие пальцы и ведёт за собой к выходу. Кёя позволяет себя взять, себя вести. Позволяет ей вообще слишком много, забывая про заточенные острее ножа границы. О них режутся другие, боязливо одёргивая раненные кончики пальцев, но когда о них режется Кей, то режется по локти. Игнорирует стекающую кровь и склабится бесстрашно, смело, нагло. В её коже лезвие кинжала — канцелярский нож. Она всегда сохраняет дистанцию между прикосновением вплотную и лёгким чувством холодка над кожей, умудряется нарушать и уважать его личное пространство одновременно. Это бесит больше откровенного посягательства, это бесит больше бесцеремонности, потому что Кей спрашивает разрешения поцеловать его, когда уже теплит дыханием шею. Кёя замечает, что острые-острые зрачки никогда не становятся больше, а ледяные пальцы — теплее. Даже когда болезненно светлая кожа багровеет, она всё равно остаётся холодной. — Бесит, — цедит он чаще вдохов, зарываясь в нечёсанные волосы, — Бесишь меня. — Я стараюсь, — Кей совсем не по-девчачьи держит его за талию. Не тянется на носочках, но задирает голову. Так неудобно — первый зачаток мазохистских наклонностей. В медкабинете пусто, пахнет стерильностью и медикаментами. Кёя стыдливо обрабатывает её прикушенную до крови губу. Кей не злится и не винит его, даже не шутит, хотя он ожидал колкостей. Она трогает его руку и поднимает её, чтобы поцеловать. — Молчишь, потому что знаешь, что точно скажешь херню? — немного зло отзывается Кёя, скрывая сожаление. Это ничерта не романтично — слышать резкий скрипящий выдох, чувствовать на губах солоноватый привкус и смотреть, как она пальцем стирает с них кровь. — Ты любое моё слово в штыки воспримешь и будешь загоняться, — Кей щёлкает его по лбу мягко, но ощутимо. — Ещё и целоваться со мной больше не захочешь. — Мастер спорта по загонам здесь ты, — фыркает Кёя и встаёт с койки, выбрасывая вату и возвращая пузырёк с перекисью на место. Кей за спиной вздыхает и звучно откидывается на подушку. — Кёя. В ответ — молчание. — Кёя. Кёя. — Что? — Иди, скажу кое-что. — Здесь никого нет, шептать не обязательно. — Просто подойти и сядь. Повелительный тон бесит, истеричка внутри него хочет выйти, хлопнув дверью до треска в стенах. Но Кёе уже не пятнадцать, пускай Кей и кажется, что до сих пор. Он садится на край койки, ожидая очередной выходки. Она просит наклониться, подбирая его руку вновь, и тянет на себя. — Квиты, — довольная улыбка тянет губы, ранка на них тянется и становится краснее. — Ай, — запоздало и наигранно тянет Кёя, потирая укушенную щеку. — На мне всё заживает, как на собаке, так что успокойся. Тем более, — по лицу видно, что сейчас херню скажет, — я-то больнее кусаюсь. Кей не целует его, но мягко держит за руку, играя с мизинцем. Контрасты.