***
Каким-то образом Карл добрался до Агентства. Несмотря на то что он бывал на месте работы Ранпо всего несколько раз, когда тот приглашал Эдгара в рабочее время, зверёк знал не только путь туда, но и то, что там безопасно. Как и его хозяин, Карл был достаточно остроумным и сообразительным, чтобы заслуживать его внимания. Несмотря на назойливые настойчивые просьбы Дазая поехать на день домой и отдохнуть — конечно, он понимал, что такое не только невозможно, но и оскорбительно — Ранпо снова сел на поезд (с помощью) и быстро вернулся в Агентство. Нельзя было терять время. Даже если у него пока не было доказательств, с которыми он мог бы работать, он всё равно мог попытаться всё обдумать — преодолеть дымку шока и горя, которая затуманивала его разум и подавляла его способность, чтобы разобраться в этом — поэтому ему нужно было начать как можно скорее. Каждая секунда, которую он не работал над этим делом, была секундой, потраченной впустую. Он не был готов к физической боли, которая возникла при виде Карла на руках у Кёки, тонкие отчаянные звуки покидали того даже тогда, когда его утешали, гладили и обнимали. Увидев Ранпо, енот тут же вывернулся из её рук и бросился к нему. Только рефлекс позволил детективу поймать его, когда тот прыгнул — странная смесь агонии и оцепенения грозила ему падением. Карл казался гораздо тяжелее, чем обычно… Болезненные, панические звуки стали ещё громче, когда енот оказался в его руках. Если бы Ранпо не придумал ничего лучше, он бы сказал, что тот пытается с ним заговорить. Молча, он задался вопросом, видел ли тот всё это преступление. Если да, то было чертовски жаль, что они не знали никого, кто умел бы общаться с животными… Ранпо обнял Карла чуть крепче, борясь с желанием закрыть глаза и притвориться, что всё нормально; что Эдгар просто пришёл навестить его на работе, а Карл немного перевозбудился, увидев всех. Вместо этого он сосредоточился на своём дыхании, надеясь, что ровные вдохи помогут успокоить животное. Если при этом удастся удержать под контролем свои эмоции, это будет только бонусом. — Мы нашли его снаружи, когда шли сюда, но он был один, — объяснила Кёка. — Мы осмотрелись, но нигде не смогли найти мистера По, — на её губах звучал невысказанный вопрос — «Где он?» — но по её глазам Ранпо понял, что она уже догадывается. Эти глаза видели более чем достаточно смертей, чтобы понять. Поэтому Ранпо решил не давать надлежащего ответа. — Я знаю, — сказал он, его голос звучал пугающе пусто даже для его собственных ушей. Вдалеке он заметил Дазая, вошедшего в кабинет. Если у остальных были вопросы, они могли задать их ему; у Ранпо не было ни времени, ни терпения сидеть и объяснять то немногое, что он знал. Меньше всего ему хотелось наблюдать, как взгляды, полные растерянности и озабоченности, сменяются жалостью, когда он объясняет, что не функционирует должным образом. Перехватив Карла, пока тот не забрался к нему на плечи, Ранпо проигнорировал всех остальных в комнате и направился прямо к своему столу. Тайник со сладостями, рамунэ и прочей нездоровой пищей, который он держал в ящике стола, был обширен, и он, скорее всего, не смог бы унести всё это за раз, но, чёрт возьми, он собирался попытаться. Устроившись в конференц-зале, он не собирался выходить оттуда, пока дело не будет раскрыто, поэтому ему нужно было как можно больше топлива. Собрав как можно больше запасов, он кивнул Кенджи. — Бери остальное и иди за мной, — приказал он, не дожидаясь, пока парень подчинится, прежде чем развернуться на пятках и уйти. Не может быть, чтобы он не последовал за ним; Кенджи всегда был таким добродушным, желающим помочь и угодить. Пока Ранпо шёл, почувствовал, что Карл перебрался на его плечи, чтобы лучше рассмотреть закуски в его руках. Если бы он не был осторожен, то уронил бы всё, что нёс, включая испуганного голодного енота. К счастью, конференц-зал находился не слишком далеко от главного офиса, поэтому балансировать пришлось всего несколько секунд, прежде чем он пинком распахнул дверь. Он положил вещи на стол, и Карл спрыгнул с него, начиная их перебирать. Ранпо нахмурился и неодобрительно посмотрел на него. — Эй, это не для тебя. Тебе от этого плохо будет, — запротестовал он. Последнее, что ему было нужно, — случайно отравить питомца своего парня. Он не мог понести ещё одну такую потерю так рано. Когда Кенджи пришёл с остатками закусок, детектив без колебаний отправил его с другим поручением. — Принеси какую-нибудь еду, подходящую для енота, фрукты или что-нибудь такое, — хоть он и сделал вид, что не заметил, тот факт, что коллега не улыбался, слепил. Кенджи всегда улыбался… — Ранпо, я… — начал он, но Ранпо был не в том настроении, чтобы ему задавали вопросы или, что ещё хуже, оспаривали его решение продолжать заниматься этим делом. Он поднял руку, чтобы заставить его замолчать. — Фрукты, Кенджи. Ему нужны фрукты. И принеси ему воды, пока ты здесь, — бедняга, вероятно, ничего не ел с тех пор, как это произошло. Хотя он далеко не голодал, Ранпо знал, что тот предпочитает перекусывать время от времени в течение дня, а повышенная тревожность, вероятно, только заставляла его искать дополнительные отвлекающие факторы. «Он очень любит сладкое и всегда ищет, что бы положить в рот», сказал ему однажды Эдгар. Он до сих пор помнил, как ласково прищурились уголки его глаз, когда он говорил. «В этом смысле ты очень напоминаешь мне его». Тогда Ранпо в ответ игриво толкнул его; сейчас он отдал бы всё, чтобы услышать, как его парень снова сравнивает его с животным. К счастью, его юный коллега, казалось, прислушался и тут же удалился из конференц-зала за фруктами, оставив детектива на время в комнате наедине с енотом. В поисках утешения и стараясь отвлечь его, чтобы он не съел ничего ядовитого, Ранпо погладил пальцами густой мех Карла. — Я найду того, кто это сделал, — пообещал он. — И до конца их дней не будет им ни минуты покоя.***
Первый звонок раздался только во второй половине дня. До этого момента Ранпо вёл подробные записи, записывая и зарисовывая всё, что видел, всё, что знал, пока каждое слово и изображение не запечатлелось в памяти. Как он мог забыть такое ужасное зрелище, он не понимал, но не хотел рисковать. Не сейчас, когда на карту поставлено так много. Воспоминания о том утре непрерывно и навязчиво крутились в его голове, пока он не убедился, что это всё, что было, но этого всё равно было недостаточно. Чего-то не хватало; чего-то, что могло бы раскрыть его дело. Он мог только надеяться, что полиция достаточно компетентна, чтобы найти это. Закуски, которые он использовал для поддержания себя и поддержания активности, на языке казались безвкусными. Те, что должны были быть восхитительно хрустящими, были не более чем солёным картоном, а сладости были тяжёлыми и пустыми. Даже блеск его рамунэ мало стимулировал чувства. Все его силы были направлены на это расследование; он даже не мог позволить себе отвлечься, если вдруг особенно солёный чипс заставит его потерять концентрацию. К тому времени, как зазвонил телефон, Ранпо успел записать наблюдения, информацию и возможные теории на десятках листов, благодаря чему конференц-зал выглядел более оживлённым, чем он когда-либо видел. Это был первый раз, когда он так много работал над чем-либо. Обычно всё либо приходило к нему само собой, либо он вообще не утруждал себя этим. Фактические усилия были для него чем-то чуждым — их ему редко приходилось прилагать, — и то, что это было необходимо, выводило его из себя. Когда его телефон наконец зазвонил, он поднял трубку с первого звонка. — Ребят, это заняло у вас кучу времени. Говорите, — приказал он, не желая тратить время на ненужную болтовню. Каждая секунда была драгоценна, и он не привык так долго ждать ответов. Чем быстрее он начнет исключать теории из своего списка и укреплять другие, тем быстрее закончится этот кошмар. На другом конце провода детектив Миноура произнёс слова, от которых у Ранпо похолодела кровь. У нас ничего. Ничего. Они пробыли на месте преступления несколько часов, возможно задействовав своих лучших людей, и у них ничего не было. Предварительные результаты вскрытия должны быть уже готовы, но у них ничего не было. Ни свидетелей, ни улик, ни зацепок — ничего. Именно поэтому он так сопротивлялся передаче дела в полицию, и эти детективы-любители только подтвердили его правоту. Несмотря на то, что он знал, что их дедуктивные способности на порядок ниже его, он не ожидал, что они провалятся. Даже если ответы не будут получены так безупречно, как он привык, он рассчитывал, что ему будет с чем работать. Находиться в таком неведении было безумием, а он не мог рассчитывать даже на крохи от неумелой полиции Йокогамы. На этот раз Ранпо не смог сдержать желание кричать. — Ничего? У вас нет ничего?! Я знал, что вы — кучка некомпетентных имбецилов, но я не думал, что вы настолько плохи! Как вы могли остаться с пустыми руками? — срывался он, оскорбления слетали с его языка кинжалами. Как бы ему ни хотелось свалить всё на неспособность детективов найти что-то конкретное, он должен был признать и свои собственные недостатки. Если бы он не провалился со Сверхдедукцией на месте преступления, то ничего из этого не понадобилось бы. Дело было бы закрыто, преступник находился бы под стражей, Эдгар мог бы покоиться с миром, а сам Ранпо — скорбеть. Блять, он мог скорбеть, а не тратить все силы на то, чтобы раскрыть дело. Он мог наконец-то почувствовать всю боль своего разбитого сердца, как и должен был при такой серьёзной потере. Не то чтобы он хотел плакать, но, чёрт возьми, он хотел! Это желание уже несколько часов когтями впивалось в его сердце и сжимало горло, и он хотел дать ему волю! В каком-то смысле эта работа была наказанием за то, что он не смог раскрыть дело прямо на месте преступления. Его неспособность использовать Сверхдедукцию как полагается привела к тупику. Это была полностью его вина, и в глубине души он знал это, но принятие вины было для него так же чуждо, как и неудача, поэтому он выплеснул её в виде ядовитой ярости. С досадой он сжал переносицу и нахмурился. — Я не знаю, чего я ожидал. Очевидно, что вы и ваши люди не можете справиться даже с самыми простыми задачами. Я просил вас только об одном — об одном — а вы даже этого не смогли сделать! Именно поэтому я не поручаю вам важные дела! Потому что это было важное дело, а не просто интересное. Было важно, чем оно закончится. Это не было просто игрой, не было чем-то, что он мог отбросить и проигнорировать, как только это перестанет его развлекать. Он не мог, не мог позволить смерти Эдгара сгинуть, застыть в архивах полиции самым глухим делом; делом, которое не смог раскрыть даже величайший детектив в мире. Это делало его глухим и слепым ко всему остальному. Ранпо не знал, когда Миноура повесил трубку и как долго он сыпал оскорблениями, но когда он прервался на момент, чтобы перевести дух, то услышал лишь гудки. Громко выругавшись, он захлопнул телефон и хлопнул им по столу в редком проявлении агрессии, напряжение и адреналин заставляли его мышцы гореть. Его глаза горели; его горло горело; всё горело. Вдалеке он различил звук, с которым Карл отскочил в сторону от громкого, сильного звука, но не смог найти в себе силы, чтобы беспокоиться о том, что напугал животное. Сердце простого зверя гораздо быстрее прощает и забывает, чем медленно чернеющее сердце. Глаза щипало, но он не осмеливался позволить влаге копиться и тем более скатываться. Вместо этого он посмотрел на Карла и уже не в первый раз пожалел, что не может его понять. Если бы Ранпо только мог видеть то, что видел он, если бы только можно было расшифровать его звуки, тогда картина могла бы стать немного яснее. У него возникло искушение снять очки и смотреть на это существо до тех пор, пока не найдётся что-нибудь, что имело бы смысл. Стук в дверь отвлёк его от бессмысленных мыслей, зелёные глаза сузились, когда он повернулся, чтобы посмотреть в ту сторону. Кровь всё ещё кипела, горькое разочарование всё ещё заставляло пульс учащаться. Кто бы ни находился по ту сторону двери, он был кретином, посмевшим прервать его — ещё большим кретином, чем любой член полиции Йокогамы, — и в данный момент он без колебаний мог разорвать его на части. — Проваливайте, — огрызнулся он. — Я занят. Дазай и Куникида справятся с чем бы вы ни припёрлись, — несмотря на приказ, дверь начала открываться, сразу же поставив Ранпо в оборону. — Ранпо? Оу. Кулак, в который он незаметно для себя сжал ладонь, начал медленно расслабляться, когда он узнал голос. Конечно, она найдёт его здесь и попытается поговорить с ним. Конечно. К несчастью для неё, разговоры были последним, чем он хотел заниматься. Их можно отложить. Подавив вспышку гнева, он забарабанил пальцами по столу. — Я думал, что сказал уходить, — запротестовал он, но в голосе не было того яда, которым он поливал Миноуру всего пару мгновений назад. Йосано тихо закрыла за собой дверь, похоже, не намереваясь выполнять его просьбу. — Я слышала твои крики. Я пришла убедиться, что ты не заработал себе аневризму, — несмотря на то что слова будто пытались поддразнить, голос её был серьёзен, а выражение лица — мрачно. Когда она села напротив, осталась лишь серьёзность. Она знала. Конечно, она знала. Даже если Дазай не рассказал, было ненормально, что Ранпо вот так забаррикадировался в конференц-зале. Кроме того, она знала его лучше, чем кто-либо другой в Агентстве; она могла выявить его проблему за километр. Он всегда мог рассчитывать на её поддержку и ободрение, но сейчас она была абсолютно бессильна. Её способность не могла исцелить такие раны. Какое-то время они сидели молча, потому что, как бы Ранпо ни хотелось настоять на том, что с ним всё в порядке, он никогда не умел лгать ей, и он был далеко не в том настроении, чтобы разбираться с последствиями этого. Вместо этого он нахмурился. — Как видишь, я не умер… — «не умер» — далеко не «в порядке». — И я хотел бы вернуться к работе. Так что, если бы ты могла закрыть дверь с той стороны… Вместо того чтобы встать и подчиниться, Йосано скрестила ноги и протянула руку, чтобы взять одну из десятков бумаг. — Вижу, ты много работал, — прокомментировала она, заставив что-то внутри Ранпо сжаться. Я не должен так много работать. Она посмотрела на записи на этом листе и прочитала их, подняв бровь, когда дошла до конца. — Все токсины, которые ты перечислил, вполне могут подойти, и их трудно вычислить, — размышляла она. Пальцы Ранпо стали отбивать дробь немного быстрее. — Я знаю. — А сердечный приступ или другое естественная причина не обязательно будут иметь заметные признаки. — Я знаю. Но это не объясняет, почему он лежал в позе, — если бы случайный прохожий увидел, что у человека случился сердечный приступ, то, скорее всего, вызвал бы скорую вместо того, чтобы ждать, пока тот умрёт. — Верно, — согласилась Йосано и указала на один из пунктов. — Способность? Думаешь, за этим может стоять эспер? Барабанная дробь резко прекратилась, он зарылся лицом в ладони. — Это возможно, — ответил он приглушённо. — Но я уже собрал данные обо всех эсперах в Японии и нет никого, чья способность могла бы сделать что-то подобное. Даже самые смертоносные имеют хоть какие-то физические признаки, будь то кровь, раны или другие следы. Есть вероятность, что преступник не зарегистрирован или является иностранцем — на самом деле, можно было бы утверждать, что этот гипотетический человек имеет связи с Гильдией — но он… Он должен был рассказать мне о ком-то подобном… Эдгар должен был. Прошло всего несколько часов с тех пор, как Ранпо впервые увидел его лежащим на земле, белым как снег и таким же холодным, но так и не смог произнести его имя. Ужасный, удушающий ком грозил снова раздуться, но он быстро сглотнул. Время для этого ещё не пришло. Ранпо не нужно было поднимать голову, чтобы представить лицо Йосано: её голос и так всё выдавал. Её губы должны быть плотно сжаты, а ласковые карие глаза наполнены беспокойством. — Ранпо, все эти идеи хороши, но очевидно, что ты не в лучшей форме, — начала она. — Я думаю, тебе стоит сделать перерыв и вернуться к этому позже. Ранпо тут же вскинул голову, его щёки побагровели. — Мне не нужен перерыв, — зашипел он, оборона выстраивалась быстрее, чем её можно было остановить. Само предположение о том, что он может нуждаться в этом, было унизительным, но тот факт, что они оба знали, что она права, делал ситуацию ещё хуже. Его Сверхдедукция не работала должным образом, а голова не переставала кружиться с тех пор, как он прибыл на место происшествия тем утром, но человек был никем без упрямства и гордости. — Я раскрою это! Меня не волнует, сколько времени это займёт! — даже если каждая прошедшая секунда свидетельствовала о его неудаче и была ударом по самолюбию, он не собирался пока поднимать белый флаг. Эдгар заслуживал большего… чем всё это. Ранпо указал на дверь. — Оставь меня. Мне нужно сосредоточиться. Йосано колебалась. — Ранпо, я… — Пожалуйста, — ему было не свойственно умолять, это было признаком уязвимости и смирения, которыми он не обладал, но он не мог придумать ничего другого, что могло бы заставить её послушаться. На мгновение воцарилась тишина, напряжение в воздухе было почти осязаемым, пока Йосано изучала его. Ему не нужно было быть величайшим в мире детективом, чтобы понять, что она размышляет о возможных последствиях уступки или о том, чтобы остаться на месте. Несколько секунд пролетели как вечность, прежде чем она наконец вздохнула и встала. — Просто пообещай мне, что будешь осторожен. Не бери на себя слишком много, — настаивала она. — Тебе больно, и нет ничего постыдного в том, чтобы сделать передышку. Если ты зайдёшь слишком далеко и сломаешься, я не уверена, что смогу тебя починить. С этими словами она ушла, аккуратно закрыв за собой дверь и оставив Ранпо наедине со своими мыслями. Сквозь пелену сознания он различил звук, с которым Карл запрыгнул обратно на стол, но не обратил на него внимания. Если ты зайдёшь слишком далеко и сломаешься, я не уверена, что смогу тебя починить. В таком случае Ранпо просто нужно придумать, как чинить себя самостоятельно.***
Прошло ещё два дня, каждый из которых словно тянулся тысячелетие. Час за часом проходил, не принося никаких новых результатов. Он прорабатывал каждую теорию, пока не заходил в тупик, делал звонок за звонком, чтобы получить хоть кроху новой информации — нет, его не волновало, что сейчас три часа ночи! — и прошагивал траншеи в полу. Единственное, когда он осмеливался покинуть конференц-зал, — когда ему нужно было пробежаться по коридору в туалет; все остальные минуты бодрствования были заняты этим делом. Несмотря на то что он не жертвовал ни единой секунды на такие необходимые вещи, как сон, он всё ещё не продвинулся вперёд. Этого было достаточно, чтобы ему хотелось рвать волосы на голове. В рабочее время к нему то и дело заглядывал кто-нибудь, чтобы проверить его. Хотя он встречал их с раздражением, Ранпо молча ценил этот жест. Может, он и сражался с самым сложным делом в своей жизни, остальная часть Агентства всё ещё стояла за его спиной. Когда он придёт в себя, возможно, ему придется проявить благодарность. Возможно. Будет зависеть от того, насколько сильно этот опыт смирит его. Несмотря на все усилия, Ранпо был всего лишь человеком. Каждое неверное решение, принятое им с того рокового утра, рано или поздно настигало его: каждый пропущенный прием пищи, каждая минута отказа от сна, каждая потраченная впустую и скомканная бумага, и даже весь интеллект мира не мог помочь избежать этого. Пятьдесят два часа были его пределом. Через два дня и четыре часа после того, как он появился на месте преступления и увидел пугающе безмятежное тело Эдгара, наступил момент, когда его тело окончательно сдалось. Ранпо знал, что это произойдёт — он чувствовал это по тому, как опускались его веки, а мысли становились вялыми — но он пытался оттянуть этот момент, насколько это было возможно. Он ещё не закончил. Он и близко не подошёл к разгадке. К сожалению, он вряд ли мог сопротивляться естественным потребностям. Мгновение, на которое он положил голову на руки, быстро ускользнуло от него и затянуло в сон, в котором он так отчаянно нуждался. Он не смог бы избежать этого, даже если бы очень постарался, и, пожалуй, было хорошо, что он этого не делал. В конце концов, мозгу нужен отдых для обработки информации, а ему нужно было многое обработать.***
Ранпо стоял посреди кладбища, надгробия тянулись на километры во все стороны. Белый туман стелился над ними, закрывая надписи, но Ранпо не пытался их прочесть. Он нутром чуял, что все они пустые и безымянные. Воздух казался густым и липким, но он ничего не чувствовал. Даже в этих неприятных условиях он полностью оцепенел. Засунув руки в карманы, чтобы держаться увереннее, он пошёл по кладбищу, проходя камень за камнем. Всё, что подсказывал ему разум, — он что-то ищет, но он не имел ни малейшего представления, что именно. В таком зловещем и мрачном месте мало что можно было найти. — Так вот как закончилась история? Какой разочаровывающий исход. Я надеялся на гораздо большее. Голос раздался позади него, разлетаясь по всему кладбищу и заставляя кровь Ранпо похолодеть. Пульс заколотился, когда он обернулся, чтобы посмотреть на владельца голоса, в равной степени тревожась и не желая видеть того, кого ожидал. Но как только он увидел говорившего, ком снова встал в горле. — Эд…? На одном из надгробий сидел не кто иной, как его парень, с теми же длинными конечностями и пушистыми волосами. Он держал в руках книгу, открытую на последней странице, и неодобрительно поджимал губы. Если бы Ранпо бросил взгляд вниз, за его ноги, то увидел бы первое и единственное имя на кладбище: Эдгар Аллан По. Ранпо чувствовал, будто сердце вот-вот разорвётся. Услышав свое имя, Эдгар захлопнул книгу и спрятал её. — Тот, кто это написал, слишком сильно полагался на эффект неожиданности. Хотя иногда это может быть полезным литературным приёмом, это убило всю атмосферу рассказа, и он закончился слишком рано. Осталось ещё так много линий, которые нужно было завершить. Это было просто неудовлетворяюще. Неудовлетворяюще. Несомненно, один из вариантов определения этого. Ранпо включил Эдгара во все свои планы на будущее. Он планировал просыпаться рядом с ним, совершенствоваться вместе с ним, теряться вместе с ним, и всё это разрушилось прямо на его глазах. «Опустошение» казалось ему более подходящим словом. Эдгар спустился с надгробия, чтобы нормально подойти к Ранпо. Его парень всегда был выше, но только сейчас он почувствовал себя таким маленьким перед ним. Он вытащил руки из карманов и попытался не обращать внимания на то, как они дрожат, раздумывая, не протянуть ли руку, чтобы дотронуться… Нет. Он не мог рисковать, чтобы в итоге ощутить, как пальцы проходят сквозь него. Ему нужно было держать руки при себе, чтобы иллюзия не рассыпалась. — Что ты здесь делаешь, Эд? — сказал он в конце концов, голос был тише, чем имел право быть. Если бы это была реальная жизнь, если бы он сейчас находился среди своих друзей и коллег, ему было бы неловко слышать себя таким. Однако внутри собственных снов и перед человеком, которого он любил, он смог найти в себе силы быть слабым. Хмурое выражение лица сменилось более мягким, когда Эдгар посмотрел на своего парня. — Я слышал, у тебя возникли проблемы с этим делом. Никогда не думал, что наступит день, когда дело поставит тебя в тупик. По правде говоря, я не знаю, беспокоиться мне или восхищаться. Твоя Сверхдедукция ещё никогда тебя не подводила. Что же такого в этом деле? Ранпо знал ответ, конечно, но было так трудно произнести его вслух, что он прикусил язык. Вместо этого он нахмурился, глядя на образ своего возлюбленного. — Ты всего лишь плод моего воображения; версия моего Эдгара, которую мой скорбящий разум создал во сне, — заявил он. — Ты не настоящий. Ты ничем не можешь мне помочь. — Возможно, это правда, — признался Эдгар, делая ещё шаг вперёд. — Но ты знал меня достаточно хорошо, чтобы твой блестящий ум смог создать моё точное подобие, личность и всё остальное. Я ни на секунду в этом не сомневаюсь. — Но мой ум не может создать воспоминания, — возразил в свою очередь Ранпо. Сон это был или нет, но услышать голос своего парня было бальзамом для его ноющего сердца, а вид его лица вызвал желание вцепиться в его плащ и никогда не отпускать, но он не мог сделать это. Пока иллюзия была, по сути, иллюзией, она была прекрасна. Эдгар покачал головой. — Я не утверждал, что помню события, которые привели к моей безвременной кончине, — поправил он. — Я здесь, чтобы помочь тебе иначе. Иначе. Итак, у него не было ответов. После того, как за несколько дней он зашёл в тупик сильнее, чем когда-либо раньше, Ранпо начал уставать от неведения. Отказ в информации, произнесённый таким голосом и с таким лицом, заставил его сердце заболеть. — Мне не нужна иная помощь! Мне нужно раскрыть это дело! — огрызнулся он в ответ. — И я полностью уверен, что ты сможешь это сделать, — заверил Эдгар, — Но даже у тебя есть пределы, Ранпо, и они уже достигнуты. — И что? — что с того, что его пределы были достигнуты? Он пробьётся сквозь них, чтобы достичь цели. С тех пор, как жертва была опознана, это был не вопрос гордости, а вопрос самопожертвования. Эдгара больше не было в его жизни ни в каком физическом смысле, но он по-прежнему хотел отдать ему всё, что имел. Раскрытие его убийства — единственное, что он мог предложить. Слёзы снова заблестели в его глазах, и, раз сейчас он был не в осознанном мире, он позволил им стечь по лицу. — И что? Мои пределы не важны. Не тогда, когда я подвожу тебя! Эдгар моргнул. — Подводишь меня…? Ты бы никогда не подвёл меня, — пообещал он, делая ещё один шаг вперёд. Чем ближе он подходил, тем более осязаемым казался, словно Ранпо действительно мог коснуться его, протянув руку. — Я знаю, что ты разберёшься с этим делом в два счёта, как и всегда, но сейчас ты слишком сильно давишь на себя. Твоя Сверхдедукция — часть тебя, и тебе больно. Нельзя ожидать, что она будет работать, когда ты сломлен. Сломлен. Ранпо застыл. Если ты зайдёшь слишком далеко и сломаешься, я не уверена, что смогу тебя починить. Он зашёл слишком далеко, разве нет? Смерть Эдгара и расследование поглотили его, не позволяя признать свои собственные потребности. Каждая слезинка, грозившая вот-вот пролиться, была задавлена в самом корне, когда он заставлял себя сосредоточиться исключительно на деле. Во сне он не замечал окружающего мира; в реальности он был голоден, грязен, он отчаялся и разрушался изнутри. И он понятия не имел, как чинить себя самостоятельно. Утирая слёзы, свободно стекающие по лицу, Ранпо с отчаянием смотрел на Эдгара. Он знал, что на самом деле это не он, что его настоящего возлюбленного придется похоронить через несколько дней, но продолжал впитывать каждую деталь, которую только мог. Возможно, это был последний раз, когда он видел жизнь в его глазах, пусть даже она была искусственной. — Что мне делать? Как мне закончить эту работу? Мягкая, грустная улыбка заиграла на губах Эдгара, когда он сделал несколько последних шагов, чтобы встать прямо перед Ранпо. — Всё просто. Ты должен позволить себе скорбеть. Эдгар протянул руку и положил её на щёку Ранпо, пробуждая онемевшие нервы от дремоты. Дыхание Ранпо перехватило, и он инстинктивно прильнул к ней. Это было не по-настоящему, это было нечестно, но казалось таковым. — Ты сдерживаешь себя. Как ты сможешь использовать свою способность, если держишь всё в себе? — предложил Эдгар в качестве объяснения. — Эти слёзы… Мне жаль, что они на твоём лице, но они полезны для тебя. Позволь им течь. Нет ничего постыдного в том, чтобы позволить себе чувствовать. Он вытер слёзы большим пальцем. — Как только сможешь преодолеть первое препятствие — скорбь, возвращайся к делу. Я уверен, что у тебя всё получится. Человек, которого я люблю, не перестаёт удивлять, просто ему нужно ещё немного времени. Судорожно вдохнув, Ранпо поднял дрожащую руку, чтобы убрать чёлку Эдгара с глаз. Они всегда были такими красивыми, и неудивительно, что он, теряясь в них столько раз, так живо вспоминал их в своих снах? Кончики пальцев, почувствовав мягкие волосы, горели, медленно оживая. Ещё немного времени… Да. Он сможет работать с этим. — Я люблю тебя, — признался он, боясь, что у него никогда не будет возможности сказать это снова. Это было чуть ли не последнее, что настоящий Эдгар когда-либо слышал от него, но сейчас он сказал это так непринуждённо. На этот раз его голос был пронизан неопровержимыми эмоциями. Когда он продолжил говорить, голос надломился. — Я скучаю по тебе. Таких, как ты, больше никогда не будет. — Я знаю, — ответил Эдгар с горечью в голосе. Как и говорил Ранпо во время их первой встречи, никто другой не мог вызвать у него таких чувств, как писатель. Возможно, со временем жизнь сжалится над ним и предложит нового соперника — новую любовь — который мог бы надеяться заменить его, но они оба сомневались в этом. Их любовь действительно была шансом, который выпадает раз в жизни. Пока они стояли, туман начал рассеиваться, и Ранпо почувствовал, что время почти вышло. Он крепче вцепился в волосы Эдгара, сердце колотилось так, что он бы мог смутиться, если бы так отчаянно не пытался удержаться. — Эд… — Похоже, наше время вышло, — посетовал он, нежно поглаживая большим пальцем влажную щёку Ранпо. — Почти поэтично, не так ли? Поцелуй между жизнью и смертью — гораздо более подходящий способ закончить подобную историю. Ранпо не потрудился ответить словами, и, не дожидаясь, пока Эдгар продолжит, закинул руки ему на шею и притянул к себе. Поцелуй был отчаянным, со всеми эмоциями, которым детектив позволял копиться внутри себя последние несколько дней, и это было всё, чего он только мог желать. С каждым прикосновением его тело начинало пробуждаться. Внезапно он почувствовал, как туманная дымка прилипла к его коже и одежде, влажную землю под ногами; руки в волосах, губы на губах, соль слёз. Когда он почувствовал, что давление поцелуя Эдгара начинает ослабевать, он прижался к нему крепче, сильнее — пожалуйста, не уходи! — но всё было напрасно. Мимолётное ноющее блаженство водой ускользало сквозь пальцы, созданный им мир медленно исчезал в небытии.***
— … тише. Он впервые за последние несколько дней нормально спит. Мы же не хотим его разбудить? — Верно. Просто оставим сумку и уйдём. Два голоса — первое, что он услышал, возвращаясь в сознание. После такого сна в его груди повисла тяжёлая пустота, и он сжал кулаки, будто, не держась ни за что, мог вытащить Эдгара обратно в мир живых, но это было бесполезно. Он не спал. Он был жив. Эдгар — нет. Поцелуй между жизнью и смертью — гораздо более подходящий способ закончить подобную историю. Глубоко вдохнув через нос, он заставил себя поднять голову от стола. К щеке прилип листок бумаги, который он содрал и отбросил в сторону. — О! Прости, Ранпо! Мы не хотели тебя разбудить! — раздался третий голос. Ранпо посмотрел в сторону двери и увидел Йосано, Ацуши и Танидзаки. Первая стояла в дверном проёме, а остальные двое — у конца стола для совещаний. Его ждала продуктовая сумка, полная закусок, хотя Карл уже принялся рыться в ней в поисках чего-нибудь сладкого. Они увидели, что у него закончились закуски, и принесли ему ещё. Если бы он не был в таком уязвимом состоянии, то и не задумался бы, но сейчас это заставило его сердце сжаться. — Всё в порядке, — пробормотал он, растирая лицо, чтобы окончательно проснуться. До своего незапланированного сна он бы забрал еду и прогнал их, но теперь… Теперь он был почти рад видеть их лица. — Как себя чувствуешь, Ранпо? — спросила Йосано, входя в комнату после того, как увидела, что на парней не бросились с кулаками. Как он себя чувствовал? Разве это не сложный вопрос? Он чувствовал всё и ничего одновременно. Закрыв глаза, он, казалось, всё ещё мог почувствовать поцелуй Эдгара, его волосы между пальцами, его руку на своей щеке. Всё это было не по-настоящему, но, чёрт возьми, ему хотелось, чтобы оно было таковым. Сев прямо, он сделал ещё один глубокий вдох. — Мне… нужно было это, — признался он. — Этот сон помог мне прояснить некоторые вещи. Думаю, теперь я знаю, что нужно делать. Глаза Ацуши расширились. — Ты хочешь сказать, что догадался? Что случилось? Кто это был? Что. Кто. Где. Когда. Почему. Как. Всего несколько часов назад это были единственные мысли, крутившиеся в его голове и приносившие ему бесконечную боль и разочарование. Раскрой дело. Тебе нельзя плакать, пока не раскроешь. Он был таким идиотом. Если ты зайдёшь слишком далеко и сломаешься, я не уверена, что смогу тебя починить. Был только один способ предотвратить это. Он понял это сейчас. Ты должен позволить себе скорбеть. Его Сверхдедукция была частью его самого, а не отдельной сущностью под его контролем. Если Ранпо был нестабилен, то вполне логично, что и его дар — тоже. Человек, которого я люблю, не перестаёт удивлять, просто ему нужно ещё немного времени. Ещё немного времени. Глядя на трёх своих коллег — трёх своих друзей — он на мгновение замолчал, чувствуя, как внутри бурлят эмоции. И вместо того чтобы подавить их, пытаясь сохранить лицо, он позволил им выплеснуться наружу. Он видел, как любопытство Ацуши, полное надежды, сменилось шоком и беспокойством; это выражение было и у Танидзаки. Тихий вздох Йосано, когда первые слёзы начали падать, стал переломным моментом; его дыхание сбилось, и он позволил им свободно стекать по лицу. Его тело дрожало, из глаз текли слёзы, но он не издал ни звука, только произнёс слова, которые ему так нужно было сказать; слова, которых он избегал с самого начала; слова, которые вызывали у него стыд; слова, которые Эдгар хотел, чтобы он произнёс. — Я понятия не имею.