никогда не прощаться

Kat Dahlia - I Think I'm in Love GAYAZOV$ BROTHER$ - Rosa X I Вечеринки, где много прессы и неуместных вопросов, выучены ею наизусть едва ли не с самого детства. Правила таких мероприятий очень просты: как можно меньше говорить и как можно больше улыбаться. Что до повеселиться — получится вряд ли, хотя иногда ей и удавалось выудить из подобного рода времяпровождения немного пользы. Сегодня Женю, словно куклу, накрасили, нарядили и отправили «улыбаться» на весь белый свет. И она — стойкий оловянный солдатик — присутствует и улыбается. А ведь и у неё случаются плохие дни. И встречает она их [смешно просто!] в Dior, в красной помаде, в катастрофической печали и с лучшим другом под руку. Кристиан, недолго думая, ведёт её к фуршетному столу, подаёт бокал с шампанским [от закусок она наотрез отказывается] и спрашивает, смогло бы что-то сделать её счастливой здесь и сейчас. Он перебирает самые нелепые ответы на собственный вопрос [шоколадный торт, горячая ванна, полноценный сон]. Женя знает ответ. Ответ её искренне страшит. — Может быть виски? * Пьет она редко и неумеючи, всегда как будто воруя такие моменты у Вселенной. Всё это не про неё. Про неё — цитаты заголовков Советских газет, а-ля «ударник труда» и «пятилетний план перевыполнен». Сегодня Женя пьёт столько, сколько захочется: кажется, Вселенная ей слегка задолжала. * Он спит, и ночь не приносит ему сновидений. Завтра будет трудный день. Сегодня тоже был трудный день, и Даня вырубился, едва только его голова коснулась подушки. Как бы там ни было, дни в его жизни давно уже перестали просто «быть» и идут теперь в комплекте с когда-то немыслимым существительным «усталость». Сложно отрицать — Данила Милохин действительно много работает. — Дань, — слышит он сквозь сон и чувствует небрежное касание, — Даня! Голос из реальности делается на октаву выше, но Даня продолжает невозмутимо спать [или делать вид, что спит], накрыв голову подушкой. — Вставай, я тебе говорю! — Артур хватается за край одеяла, торчащий из-под Даниной ноги и энергично тянет на себя, пока его тяжеленный приятель потихоньку не скатывается с кровати. — К тебе пришли! Даня, уже намеревавшийся Артуру хорошенько «всечь», неистово начинает шевелить извилинами и вникать в происходящее: — Ты головой ударился что-ли? Пришёл? Кто? — и тянется рукой к телефону, — Ты видел, который час? Артур пожимает плечами: — Я-то видел. Теперь и Даня видел абсолютно точно. Так же точно, как и тридцать шесть пропущенных вызовов. — Женя, — сглотнув подступивший к горлу ком, выдыхает он. * [за неделю до] — Знаешь что, Дань, — Женя резко оборачивается, так, что он едва ли успевает перед ней затормозить, — если тебе нравится превращать свою жизнь в Дом-2, пожалуйста, никто не запрещает! — с секунду она молчит, и только он собирается что-то сказать в своё оправдание, как Женя ставит красноречивую точку в их разговоре: — Меня только в это втягивать не надо! — Жень, — растерянно зовёт Даня, но она даже и не думает его слушать. — Жень, подожди! «Я, блин, даже не знаю, что такое этот ваш Дом-2», — мысленно негодует он и бросается её догонять. Даня настигает партнёршу у самого выхода из «Лужников»: как выяснилось, передвигается она с такой же скоростью, как и катается — со скоростью света, то есть. — Послушай, — он было хватает её за локоть, в попытке развернуть к себе, но она одёргивает руку [хотя и останавливается]. — Жень, я ничего такого не планировал, — и виновато добавляет: — честно. Женя смеривает его презрительным взглядом: — Чего ты не планировал? Поцелуев на камеру? — Да я вообще ничего этого не планировал, — он делает выразительный жест руками, указывая на себя и на неё. Женю будоражит злость, но сколько ни отрицай, сейчас она точно понимает, о чём он говорит. — Сегодня было последнее выступление. — Констатирует Даня. Она вяло кивает в ответ. — И да, я знаю, номер не предполагал, но я бы не сделал того, что сделал, ну… — он вздыхает, слова не идут. — Ну, как будто бы ты тоже этого хотела. Закончив фразу, он сразу же понимает, как сильно ошибся в выборе этих самых слов. — Ты что, пьяный что-ли? — оторопев от такой наглости, выдаёт Женя. Он энергично мотает головой, мол, нет, ни в коем случае. — Даже если ты и прав, — отстранённо начинает она, — так это не делается. — А потом, не умея сдержаться, совсем кричит: — Это же личное, Дань! Осознание приходит слишком быстро — всё это их странное совместное путешествие оказалось «личным» только для неё. Женины глаза делаются совершенно чёрными, и Даня угадывает каждое новое чувство, заполняющее её в эту секунду — разочарование, обида, злость. «Здрасьте!» — в унисон здороваются они с малознакомой фигурой, вошедшей в ледовый. Повисает густое молчание. — Ладно, — вернувшись к их нескладному диалогу, хмуро выдавливает из себя Женя, — хоть хайпанул напоследок. Тут Даня роняет челюсть, буквально. — Что? Хайпанул? — Именно. — Я тебя искренне поцеловал, — внутри у него всё вскипает от обиды, — и ты это знаешь. — Так, стоп, — Женя качает головой, не желая продолжать эту нелепую перепалку, — не могу больше. С меня хватит. — И выходит в улицу. Даня стоит неподвижно, провожая её пустым взглядом. — Ну вот и попрощались, — говорит он вместо очередного «здрасьте» очередной промелькнувшей мимо фигуре. Ещё час назад ему казалось, что теперь у него есть вся любовь мира. Да, совершенно вся. Кроме её. II Халат с единорогами развевается, а-ля плащ Супермена, когда Даня очертя голову мчится на первый этаж, встречать запоздалую гостью. Он слышит Женин смех ещё до того как видит её саму, и всё внутри предательски сжимается — она действительно здесь. На секунду он притормаживает, но за спиной топочет Артур — все пути к отступлению отрезаны, а значит, теперь только вперёд. И Даня продолжает идти. Спустившись в гостиную, он находит партнёршу [бывшую партнёршу?] вместе с Аней: Женя на бис исполняет «ласточку», идеально выдерживая баланс; Аня хлопает в ладоши и пытается повторить элемент, но выходит мягко говоря плохо. — Женя! — изумленно восклицает Милохин. Он стоит — весь натянутая струна — в трусах, в розовом халате и в растрепанных чувствах. Женя, в свою очередь — в ласточке и в Dior — оборачивается, тут же потеряв равновесие. — Привет, — она смотрит на него своими чёрными глазищами, и он бессознательно отходит на шаг назад, будто пулей пронзённый. «Не девчонка, а наказание какое-то!» — ворчит внутри у Дани маленький злобный гном, но стоит ей извиняющимся тоном произнести: — Я вот к тебе пришла, — и улыбнуться, как злобный гном в секунду превращается в розовую лужицу с блестяшками. — Угу, — и это всё, что он в состоянии ей ответить. — Я тебе звонила, — Женя, пошатнувшись, спотыкается о собственную ногу и едва ли не падает, но Аня успевает подхватить новообретённую подругу. Чемпионка радостно улыбается ей навстречу и, как ни в чём не бывало, продолжает разговор: — Да, я тебе звонила, но ты почему-то не брал трубку. — Я э-э-э спал, — Даня в недоумении переводит взгляд с Жени на Аню и обратно, и, наконец, понимает, что здесь всё-таки происходит. Женя пьяна. Или под чем-то, если такое вообще возможно. И чтобы хоть как-то поверить в реальность происходящего, Даня больно щиплет себя за ногу — потому что всё это абсолютно точно ему снится. * Наконец, выйдя из коматозного состояния, Даня уводит Евгению в свою комнату: без единой мысли, просто чтобы избавить и её и себя от лишних вопросов. Хотя, по правде говоря, вопросов у наблюдавших происходящее друзей, только прибавилось. «Ну и чёрт с ними!» — с упавшим сердцем думает Милохин и закрывает за собой дверь. — Женя, что случилось? — он берёт её за предплечья, чтобы зафиксировать пошатывающееся туловище партнерши в относительно вертикальном положении. В ответ она только улыбается, взглядом уводя его куда-то в неизвестность. Даня чувствует в теле слабую дрожь: что-то точно случилось, и случилось страшное, раз она в таком виде заявилась прямо к нему сюда. Не может такого Женя вытворить. По определению не может. — Жень, мне вот вообще сейчас не смешно, — он машинально отпускает руки, она тут же начинает сползать по дверному косяку на пол — руки приходится возвращать на место. — Я... сейчас скажу, что случилось, — растягивая слова чуть дольше, чем это необходимо, наконец, отвечает Женя. Она отворачивает лицо от его взгляда и, зажмурившись, говорит: — Мне больше ничего не нравится. Вообще ничего. — Ну нет, — обезоруженный таким ответом, выдаёт Даня, — как это ничего не нравится? А как же коньки твои, ну, Жень?! Платья красивые, слова твои всякие умные, столько всего… — Ты неправильно поступил, когда поцеловал меня в финале, — перебивает Женя, резко высвободившись из его хватки. На лице её читается печаль. — Ты как будто пытался получить все возможные плюшки в компьютерной игре. Меня это обидело. — Она с присущим ей профессионализмом держит лицо, а на глазах — слёзы. Чуть помолчав и собравшись с силами, Женя продолжает: — Но когда тебя совсем не стало в моей жизни, у всего интересного — будто подсветку выключили. И тут она сдаётся: больше не может и не хочет продолжать, только стоит и кусает в кровь губу, чтобы совсем не расплакаться. И куда только подевался весь этот хваленый спортивный дух? Даня, буквально заколдованный её словами, осторожно касается её лица: у Жени потекла тушь, и Милохин, не сильно соображая, что делает, как будто пытается стереть потёк. Рука замирает, едва дотронувшись, и Женя интуитивно склоняет голову на бок — её горячая щека ложится в его холодную ладонь. — И мне совсем не нравится, как мы с тобой попрощались, — вдруг говорит Женя, и у Дани по спине бегут мурашки. Он бы сильно соврал, если бы сказал, что ничего подобного не чувствовал прежде, потому что всё, что он способен сейчас ощущать — это страх [а страшно ему далеко не впервой]. — Женя. — Он произносит её имя так, будто пробует на вкус, но при этом остаётся потрясён и недвижим. — Женя, — повторяет он, потому что совсем не хочет говорить то, что должен сказать. — Утром ты пожалеешь об этом. — Мне всё равно. Разговоры исчерпали себя, и тогда Женя целует его, слишком робко, даже для себя самой, будто боясь что-то сделать не так или [упаси Боже] не размазать помаду в постановочном номере — никто не должен догадаться. Но как только она чувствует, как он отмирает и с коротким выдохом подаётся ей навстречу — она перестаёт бояться. Хуже уже некуда. Лучше уже некуда. Она целует его со всей страстью, на которую способна. Он с жадностью ей отвечает. III — Хорошо всё-таки, что тебя стошнило прежде, чем кое-что успело произойти, — смеётся Даня, подавая ей стакан воды и спасительную таблетку. Она сидит на бортике ванной, еле живая, но всё ещё способная парировать его выпады: — Целуйся ты получше, меня бы не стошнило. — Слишком много языка, да? — Да, и слюней, — Женя с трудом проглатывает таблетку, — слишком много. — Хорошо, — он стоит, прислонившись к дверному косяку, и улыбается своими смешными железными зубами, — я поработаю над этим. — Уж будь добр, поработай, — она возвращает ему стакан, — иначе — это чёрт знает что. Какое-то время они молчат. — Жень, — наконец, нарушает тишину Даня. — М-м? — У тебя помада размазалась. В ответ она слабо смеётся: — У тебя тоже. * Следующее утро вновь бросает грудью на баррикады: Женин список дел выглядит точно как предновогодний чек из «Пятерочки» — тренировки, съёмки, экзамены [дойдя до финиша — начать сначала]. И успеть всё, особенно сегодня — миссия невыполнима. Кое-как собравшись [сперва нужно заехать в институт], Женя заторможенно шарит по карманам в поисках ключей и злится на себя: ну как же так можно было вчера «расслабиться»?! Да и ради чего, собственно? В итоге, задумавшись, Женя натыкается на так некстати выставленные из шкафа ботинки и растягивается на полу в прихожей [хорошо ещё, что никого нет дома], иначе — удачи ей точно не видать. Заявилась домой в четыре утра, источая непередаваемое амбре из смеси запахов алкоголя и рвоты, и ещё немного Даниной пенки для снятия макияжа [чёрт знает откуда она у него взялась]. А теперь, вдобавок ко всему вышеперечисленному, валяется как бомж в коридоре. Мать бы не преминула пристать с вопросами, а ей сейчас ой как бы не хотелось на них отвечать. Женя кряхтит, пытаясь подняться, но голова предательски начинает кружиться, и тогда девушка отчётливо понимает — не сегодня. Она осторожно пододвигается к стене и облокачивается на неё спиной. Прикрывает глаза: со вчерашнего дня ей показывают мир в формате любительской видеосъёмки — изображение то мелькает, то дёргается, то дрожит. «Нужно кому-то позвонить, предупредить, что меня не будет», — думает она, и тянется рукой за телефоном. Но телефон её опережает и начинает звонить первым. — Алё, — загробным голосом произносит Женя. Глаза остаются закрытыми. — Кхм, — слышится на том конце провода. Она не сразу понимает, кто звонит. — Ты тут у меня забыла свою заколку… — Что? — искренне не понимает Женя. — Какую заколку? Даню в итоге она узнаёт. — Ну типа розовую такую. — Нет у меня никакой розовой заколки. И не было. Он шумно выдыхает в трубку, быстро сдавшись: — Ладно, нет никакой заколки! — и немного помолчав, добавляет тихое: — Жень. Ей не очень-то хочется знать, что он скажет дальше. — Вся во внимании, — она изо всех сил пытается звучать нормально. Выходит наоборот — слишком натужно, но, кажется, он пропускает её слова мимо ушей. — Я сейчас улетаю на праздники к семье в Анапу. Я… я давно обещал. — Угу, — бурчит Женя. Наконец, она открывает глаза и теперь имеет возможность наблюдать себя в зеркале напротив. Не самое приятное зрелище. — В общем, — Даня медлит, и она чувствует, как ей хочется его стукнуть. — Блин! — вырывается у него, говорить как никогда трудно, — я как будто у тебя разрешения спрашиваю! — А ты спрашиваешь? — Женины брови удивлённо ползут вверх. — Нет, конечно! — Хорошо, — кивает она. — Короче, — призвав на помощь всё красноречие мира, продолжает свою реплику Милохин, — я устал бояться. Бояться себя, бояться тебя, бояться кого-то обидеть, накосячить там, не знаю, — он взволнованно ковыряет скол на тумбочке, — и когда я вернусь, я не хочу больше с тобой прощаться. Никогда. Всё равно, ничего хорошего из этого не выходит. Женя долго молчит в трубку, не зная, что нужно на такое отвечать, но поднимает взгляд и [с ужасом?] замечает, как счастливо улыбается в зеркале её отражение. fin