Отчаяние

      В детстве он поклялся, что уничтожит весь мир. Не оставит ничего, кроме пепелища, и сожжёт себя вместе с ним. Он не имел смысла в жизни, у него была только его воспитанница, которую он любил, как родную, да полная долина озлобленных людей, преступников, насильников и прочих отбросов, которые скрылись в Долине Призраков от закона и наказания. У него не было ничего.       А потом случилась та странная встреча. Он выглядел как обычный бродяжка, пропойца, которому от жизни надо только солнце и вино. И этим он заинтересовал благородного господина, коим прикидывался Вэнь Кэсин. Заинтересовал так, что Хозяин Долины Призраков последовал за ним, куда бы тот ни направился. И, собственно, не пожалел. Вскрывались всё новые любопытные моменты, а интерес всё возрастал… И когда он понял, что попал — стало уже слишком поздно. Глупое сердце Безумного Вэня билось учащенно, стоило только кинуть взгляд на красивое лицо и гибкую стройную фигуру, услышать голос и заглянуть в глаза.       Он открывал ему другой мир, о котором Кэсин даже не подозревал, считая мир уродливым, а людей — мерзавцами и поголовно виновными. Он ненавидел людей, чувствуя, что они как-то виноваты в том, что ему пришлось пройти через нечеловеческие пытки и воспитание прежнего Хозяина Долины. Но А-Сюй, его А-Сюй, открывал ему глаза, что не все люди такие, какими их считал Хозяин Долины Призраков. Кэсин видел и красоту людских душ. И рядом был А-Сюй, Чжоу Цзышу…       Однако, всё хорошее имеет свойство заканчиваться. И Кэсин как-то не ожидал, что его счастье закончится так резко и внезапно, таким ударом, от которого он не сумеет сразу оправиться. Но, увидев гвозди, у него дыхание перехватило, а сердце, казалось, остановилось. Ему хватило того, что он услышал. Ему хватило пары слов, всего двух…       Два года.       Его родной душе осталось жить всего два года, и это выворачивало Кэсина наизнанку, разрывало ему душу и сердце. Только отступаться было не в его правилах, и он постарался донести эту мысль до Цзышу, но в итоге случилась ссора, и А-Сюй ушел, оставив Кэсина в полном раздрае, едва сдерживающим позорные слёзы.       Он не плакал двадцать лет, с того самого момента, как оказался в Долине. Не плакал, когда его избивали. Когда пытали, заставляя терпеть боль. Не пролил ни слезинки, когда над ним рыдала маленькая А-Сян. А теперь, глядя пустым взглядом в пол, он чувствовал, как глаза начинает жечь противной и позорной слабостью. И в кои-то веки ему не хотелось сдерживать это. Потому что внутри было слишком много боли, и известие о том, что он потеряет любимого человека, ударило сильнее хлыста с клёпками прошлого Хозяина Долины.       Не в силах больше держать всё в себе, Кэсин метнулся прочь, под дождь. В рукаве была фляжка с вином, и это то, что ему было нужно. Ему надо забыться, чтобы не думать, не вспоминать жестокие слова родного человека, который так легко и быстро похитил сердце Безумного Вэня, которому хватало призрака улыбки, затаившегося в уголке губ, чтобы упасть на колени и склониться перед своим любимым. И когда он только так сильно успел влюбиться? Когда А-Сюй стал занимать в его сердце столько места? Он даже сказать не мог. Это чувство пришло тихо, незаметно, но обосновалось прочно, и прогнать его было уже невозможно — слишком глубоко оно пустило в него корни.       С протяжным стоном Кэсин почти упал у края моста, прислонился спиной к опоре перил и прикрыл глаза, не замечая, что вина становится всё меньше. Когда фляжка опустела, он просто бросил её, как попало, и горько усмехнулся.       У дождя было неизменное преимущество — он прятал слёзы, такие глупые, ненужные, позорная слабость, которую он старался искоренить в себе долгих два десятилетия. Но, как оказалось, достаточно всего одного человека, чтобы все усилия пошли прахом, а горячая влага устремилась вниз по щекам, смешиваясь с ледяными каплями дождя. И он не понимал, кого оплакивает: то ли себя, то ли свою родную душу, которую нашёл слишком поздно. Если бы он знал, что так будет, подошёл бы к нему? Заговорил бы? Остановил бы А-Сян? Что-то подсказывало ему — да, он бы это сделал. Может, не стал бы преследовать. А может, успел бы до того, как Цзышу вбил бы в себя эти гвозди. И тогда всё было бы хорошо, да?       Тоскливая мелодия флейты разбила тишину ночи и смешалась с шорохом дождя, а потом оборвалась, потому что сдерживаться Кэсин больше не мог. Уткнувшись в предплечье, он наконец расплакался, понимая, что он и правда опоздал. Опоздал спасти, удержать, протянуть руку. Он не знал этих чувств, будучи в Долине Призраков. Пусть те и заботились о нем, учили его, но не могли дать того, что давали мать и отец. Что дал Цзышу, который, наверно, даже не осознавал, сколько смысла он принес в жизнь слегка сумасшедшего Вэня. А теперь, узнав это всё, получив тепло и заботу, грубую, но искреннюю поддержку и беспокойство, он понимал, что в нём самом что-то неотвратимо изменилось. Он стал более… Человечным? Так, вроде, А-Сян сказала. Более человеком, более живым. А что теперь? Кэсин захлёбывался слезами, понимая, что теперь от него ничего не зависит. Ну, найдет он способ восстановить уничтоженные меридианы, сможет вытащить гвозди… Но тогда Цзышу придется потратить много времени на то, чтобы восстановить своё мастерство. И не факт, что он сможет. А он сам сказал, что не хочет жить в борьбе с самим собой, поэтому лучше проживет хоть десять дней, но в гармонии с собой, чем десять лет в ненависти. А ведь Кэсин так и жил. Годами существовал в ненависти, не давая ей выхода. Искал тех, кто убил его родителей и методично уничтожал. Разрабатывал план, но оказалось… Этот план был ничем по сравнению с тем, что он узнал. Разум оказался бессилен перед чувствами. А ведь он мог использовать Цзышу в своих целях, но не сделал этого. Потому что влюбился. Потому что даже сама мысль использовать этого человека приводила в ярость и отвращение. Потому что не заслужил этого. А теперь и подавно…       Когда рыдания стихли, накатила апатия. Снова разлилась мелодия сяо, но пустой взгляд был направлен в никуда, Кэсин не реагировал ни на что, пока к нему не прибежала зарёванная А-Сян. И, посмотрев на неё, ему почему-то стало смешно. Но не так легко, как смешно счастливым, а как-то истерично-смешно. Этот смех выворачивал внутренности, заставлял чувствовать себя так, словно от него отрезали половину его души. Метаморфически, но больно было почти физически, словно из него наживую вырезали сердце. На глаза снова навернулись слёзы, и Кэсин даже не понимал, что он говорит. А потом его затопила беспомощная ярость и отчаяние. Брызнул осколками светлый нефрит, и Хозяин Долины бросился прочь, чувствуя подступающую истерику. Он не хотел, чтобы воспитанница видела его таким. Не хотел, чтобы она знала, что её господин влюблен в умирающего человека и льёт по нему слёзы.       Он споткнулся, кубарем скатился с крыши и, распластавшись на земле, разрыдался в голос. Боль рвала его изнутри, выбивала слёзы из глаз и глухой вой из груди. А в голове билась одна мысль: «Он умирает»! Одно только это заставляло его сворачиваться клубком, сжимать одежду на груди и выть потерянным псом. Потому что вынести это было невозможно.       Он не знал, сколько так пролежал, но когда слёзы иссякли, оставляя пустоту внутри, Кэсин медленно поднялся и, пошатываясь, побрёл прочь, подрагивая всем телом от холода и эмоциональной встряски. Утром он снова будет смеяться и донимать А-Сюя, но сейчас по дороге брёл не уверенный в себе молодой мужчина, а раздавленный и разбитый старик.       Но Кэсин уже поставил себе цель — любым способом спасти любимого человека. Даже если это будет стоить ему, Вэнь Кэсину, жизни.