И я целую твои несуществующие крылья

Стэн знал, что это не по правилам. Знал, что им обоим не поздоровится, если они опоздают на воскресную службу. Знал, что родителям это веросмешение не придётся по вкусу. Черт с ней, с гендерной принадлежностью его партнера, но он был чертовым католиком, и этого его отец точно не примет. Но несмотря на все эти обстоятельства, он продолжал расстёгивать рубашку Ричи, освобождая его от этой пестроты из дешевой синтетики. — Давай я куплю тебе нормальную шёлковую рубашку? — Это я планировал стать богатым мужем в нашей диаде,— мурлычет Ричи обиженно и кладёт ладони на его щеки, притягивая к себе для поцелуя. Стэнли отмахивается. Он ещё не закончил с пуговицами. Хочется поворчать и поумничать: — С каким пор мы произведение двух векторов? Цветастые рукава скользят вниз, оставляя открытыми костлявые бледные плечи, Стэн смотрит на них и пытается вспомнить, с каких пор Ричи не носит футболки из масс-маркета, уравновешивающие акцентное безобразие рубашек. Хочется наклониться и с силой прикусить бледную кожу, но у них договор – никаких следов, чтобы другие ребята ничего не знали. Дело не в дружбе, дело в принципах, лежащих в основе личности Стэнли Уриса. И тем, с какой силой он вбивает их в землю каждую их встречу. Он уже пал в своих глазах, и Ричи стал его проводником в обитель грешников. Он не винит его, ведь нет Франчески без Паоло. Он не винит его, ведь не сопротивлялся и пошёл за ним с радостью и слепой любовью. Стэнли сам очернил себя. Стэнли, тот самый безукоризненно опрятный мальчик, для которого грязь страшнее смерти – и это знает каждый, кто знаком с ним даже мельком. Никто не должен знать, что он запятнал себя. И никакая молитва не смоет это, только воздержание, но разве он может?.. — С тех пор, как наши отношения стали характеризоваться величиной и направлением,— Ричи пытается высвободить руки из рукавов, но Стэн перехватывает его запястья и не позволяет расстегнуть пуговицы. Не может сдержать порыва и наклоняется к бледным плечам, касается их обветренными губами быстро, чувственно, будто пытаясь прошептать в них что-то. — Почему ты не оставил математику за дверью, глупый?— Протягивает обиженно и поднимается к лицу своего партнёра, легонько сжимая губы на его подбородке. Ричи совсем не глупый, Ричи не обижается, и Стэн медово-медленно накрывает его верхнюю губу своими, задерживаясь на несколько секунд. …Он наконец чувствует себя желанным. Это не смазанные поцелуи в темноте с Биллом, после которых тот уходил молча, оставив Стэнли в тревоге. Это не агрессивные выпады Эдди, раскусывающего ему губу. Ричи любит его, любит привычно и горячо, почти здорóво. Любит с мягкими шутками, с вечными вопросами о самочувствии, с простыми каждодневными подарками (так по-птичьи!). И это пугает сильнее всего. Таким дорогим и человечным может быть грех. Пока целуются, Стэнли расстегивает собственную рубашку. Пальцы подрагивают, как будто он делает это впервые. Но это хорошая дрожь, от праздника ожидания. Улыбается в мокрые губы партнера. Рубашка оказывается аккуратно сложённой на подлокотнике — дивана. Антоним висящей на запястьях Ричарда цветастой тряпке, ограничивающей движения его рук. Ричард полуголый и заросший, похож на заморского принца. Такой же диковатый, растрёпанный и жадный. ‎— האושר שלי, — шепчет Стэнли быстро. — Сам такой,— щурится и откатывается на другую сторону дивана, наблюдая за потягивающимся партнером. Все ещё скован рукавами, не может раскинуть руки в стороны, поэтому кутается в скользящую ткань и насмешливо косится на сброшенные на пол брюки: — Их убрать не собираешься? Стэнли вздыхает, встаёт с дивана и наклоняется, чтобы убрать брюки. Ричи смотрит на его аккуратную задницу со следами аллергии, на подтянутую спину и тонкие бритые ноги. Смотрит, как двигаются мышцы, когда Стэн наклоняется, как они натягиваются тугим луком. Ричи нетерпеливый и довольный, ёрзает на диване, сводя колени вместе. Стэн красив как ангел и горяч как самый развратный черт на свете, Стэн, весь такой идеальный мальчик, складывающий сейчас свои и чужие брюки по шву и убирающий их на подлокотник, правильный до невроза, разгуливающий по комнате в пахнущей ванилью наготе. Ричи смотрит на него с жадной любовью, Ричи хочет прижаться к нему и крепко целовать, и Ричи так счастлив осознавать, что может сделать это прямо сейчас. — Спасибо, мам. Стэнли фыркает и поправляет стопку их одежды. Косится на настенные часы и мысленно ругает себя за лишнюю трату времени. Но он ничего не может с собой поделать, он не расслабиться, пока не восстановит порядок в ответ. Ричи громко и фальшиво стонет, поторапливая своего возлюбленного, и Стэну остаётся только усмехнуться и вернуться на диван. Ричи любит, когда Стэн, вечно серьёзный, вечно взрослый, улыбается с его по-детски пошлых шуток. Стэнли укладывается рядом, бодает Ричи за бедро – колючие кудряшки щекотят кожу. Вынуждает того развести ноги и, оказавшись между ними, отодвигает ткань боксеров и прикусывает внутреннюю сторону бедра в месте, которое обычно уже скрыто трусами, поэтому не будет замечено никем из неудачников. От неожиданности Ричи громко вздыхает, втягивая воздух через сомкнутые зубы. Ресницы на прикрытых глазах вздрагивают. Он откидывает голову на подлокотник и пытается дотянуться до волос партнёра, но рубашка, прижатая весом собственного тела, ограничивает движения, и протянутая рука останавливается над собственным животом. Стэнли подаётся вперёд и касается пальцев губами, осторожно пробует на вкус. Прикусывает пальцы, приоткрывает рот и обсасывает крайние фаланги костлявых, по-юношески кривых пальцев. Ричи расплывается в довольной усмешке: — На соседних местах в самолёте сидели католик, православный и еврей. Они разговорились о божественных чудесах и могуществе молитв… Стэнли выгибает бровь с иронией и крепче сжимает зубы на чужих пальцах. Предупреждает, что анекдот лучше не заканчивать. Ричи пытается виновато улыбнуться, но получается хитро. Стэн ужасно любит его. Встаёт ещё раз и идёт до комода под часами. Пока пачкает пальцы в смазке, про себя считает секунды. Раз, два, три… Раз, два, три… Как там говорится? В темпе вальса. Однажды они выберут бездну и перестанут ограничивать себя временем. Ричи смешно прячет лицо в ладонях и подтягивает ноги к животу. Ехидничает: – Не запачкай диван, дорогой. Стэнли садится рядом, что-то быстро говорит на иврите и, поглаживая бедро партнера свободной рукой, проникает в него влажными пальцами. Ричи ругается в ладони и тяжело дышит. — Хороший мой,— воркует, аккуратно растопыривая пальцы. — Гав?.. Оба смеются. Несколько движений, громкое дыхание, джаз на фоне. Не доходят до конца. Стэнли встает, чтобы вытереть руку салфетками под ворчание Ричи, и возвращается, чтобы снова развалится на партнёре, положив голову на его живот и игнорировать то, что находится ниже. Тогда Ричи сводит ноги, забрасывая их на чужие плечи, и заваливает Стэна в сторону, пытаясь сбросить того с дивана. Стэн упирается, делает рывок – и они оба с глухим грохотом падают на пол. Смеются, заглушая растекшийся по комнате джаз. С кухни разносится приглушённый возглас Андреа, и Стэн, не различая слов, но догадываясь о вопросе, кричит в ответ: — Все в порядке, мам, не беспокойся! А потом прижимается к груди Ричи, целует его в ключицы, утыкается носом в шею и проклинает всеми известными словами. А Ричи гладит его по бёдрам и со всем соглашается. Да, они те ещё черти, да, придурки, да, высечь их мало, и пусть колени до мяса сотрутся, и пусть лбы расшибутся, да, ты тоже мёртв в моих глазах, да, я ставлю за тебя свечи и прошу только счастья, можешь убить меня прямо сейчас, можешь выгрызть мне шею и отмаливать грех перепачканным кровью ртом, можешь сломать мне руки и сшить ладони вместе, можешь выжечь мое имя на своей груди и носить его позорным клеймом, можешь омыть мое тело и оплакивать его много дней, прижимаясь к проломленной груди с украденным сердцем, можешь вырвать мне глаза, что смотрят на тебя с похотью, и сжать их, чтобы лопнули и утекли сквозь пальцы, можешь отрубить мне кисти, что смели прикасаться к тебе и осквернять твое тело, что измазали тебя густой и вязкой грязью, от которой тебе не отмыться, можешь, можешь, только целуй меня, милый, только люби, люби сейчас, вчера и завтра, люби днём и ночью, мое сокровище, мой кудрявый ангел с изодранными крыльями, мой… — С каких пор ты такой лирик?— И целует, прикусывая за язык, и целуют с жадностью, крепко, терпко, вцепившись в скулы, поглаживая их своими белыми пальцами с обкусанными ногтями. — Ты заслуживаешь самых красивых слов в мире, Стэнли Урис,— успевает увернуться от чужих губ, сделать вдох, смешать его с комплиментом. — Не обязательно было выучивать словарь ради меня. Получает тычок в плечо, заваливается на бок, и вот они оба катятся по полу, щипаясь и пиная друг друга в голени. — Повезло…мне….уф,— успевает вставить, когда оказывается подмятым и поборенным,— что…ты полы…моешь…как чокнутый…трижды в день…. И снова катятся, пока не окажутся в углу комнаты, у напольного бабушкиного зеркала из красного дерева. Тут Стэнли замирает, рассматривая Джанни Скикки и Капоккио с Бугровских «Данте и Вергилия в аду» в отражении: такие же совершенные и свирепые, блестящие от пота и раскрасневшиеся, дрожащие всем телом, только ещё совсем юные, невошедшие в тело переярки с впалыми животами и торчащими рёбрами. Стэнли восседает на Ричи, изучает замерших в моменте дикарей со спутанными кудрями, изучает с любовью и искушением, но смотрит, будто видит в первые, а потом рука в зеркале нежно очерчивает контур высокого лба, спускается вниз и путается в чёрных прядях, и Стэнли понимает, что это его рука и волосы Ричи, и Стэнли наклоняется к бледной шее, не отрывая глаз от зеркальной поверхности. — Что там рассматриваешь?— Тихо смеётся Ричи и запрокидывает голову. Видит, как один зазеркальный демон губами касается шеи другого, а сам чувствует мокрый мягкий щипок на коже. Шепчет: «Осторожнее». Стэнли аккуратно подхватывает его под лопатки и приподнимает, Ричи выгибается на чужих ладонях, повисает медленно. пристально рассматривая незнакомцев в зеркале. — Поцелуй меня,— хрипит. — Как скажешь. И вампир в зеркале накрывает обкусанные тонкие губы, но этого Ричи уже не видит. Его рубашка трещит, и он впивается в локти Стэна, удерживая равновесие. С осторожностью опускаются на пол, не разрывая касания, сплетают ноги, сцепляют ладони, лежат рядом и тяжело дышат друг в друга, а время будто растягивается до вечности. — Сколько?— первым беспокоится Стэн, и Ричи приходится выпутаться из его рук и встать, чтобы дойти до часов – без очков он не видел стрелок. По дороге расстегивает пуговицы на рукавах и оставляет рубашку брошенной за собой, потягивается, как молодой кот, худощавый и несуразный. Стэнли лежит на полу, греческий идол с румяным от страсти лицом, и рассматривает своего любовника с гордостью. — Четверть часа..,— нетерпеливое и расстроенное. Торопливо открывает ящик и достаёт презерватив. — Успеем? — Если в душ пойдём вместе, успеем, только тихо, чтобы матушка не поднялась. — Хорошо, — Ричи замирает, выбирая между диваном и зеркалом, но Стэн уже принял решение. — Иди сюда. Они адски красивы, и он хочет видеть обоих. Ричи это понимает. — Извращенец,— хмыкает, но слушается. Отдаёт Стэну упаковку и расстекается перед ним с мурчанием. Наслаждается своим отражением, поглаживает грудь и ноги. Со Стэнли он чувствует себя красивым и не стесняется подростковой корявости, за которую его высмеивали раньше. Со Стэнли ему хорошо и спокойно. Слышит, как шуршит упаковка. Усаживается на колени, протягивает ладони к зеркальной поверхности и улыбается хитро и радостно. Неожиданно визжит тихим высоким голосом,— Мама! Папа! Помогите, тут какой-то эксгибиционист! Стэнли бодает его в спину, заставляя привстать и равномерно распределить вес по рукам и ногам. Стэнли думает о том, какие синяки на коленях их ждут, и довольно улыбается. Ричи догадывается, о чем он думает, но проглатывает шутку. — Готов? Ричи кивает и прогибается, ворча в пол: — Боже, знай ты, что какой-то еврей собирается трахать меня и смотреть на это в зеркало, ты бы все также любил меня? Стэнли тихо толкается вперёд, проникая в Ричи, поглаживает его спину ладонями, скользит к животу и проходится пальцами по его низу, вынуждая партнера тихо взвыть и сжать ноги. — Ох…,— жмурится…,— думаю, Он простит, увидев, какие мы красивые вместе. Они оба боятся Его гнева, но не в силах оторваться друг от друга. Нежные, совсем молодые, с сердцами, полной пристыженной любви. Стэнли наклоняется и целует спину Ричи меж невидимых крыльев, остаётся там, уткнувшись в неё носом, двигается медленно, тепло выдыхая в покрывшуюся мурашками кожу. Ричи постанывает жалобно, как котёнок, обмякая в чужих руках, задницей прижимаясь к Стэна настолько сильно, насколько это физически возможно. Со Стэном ему легко и свободно, он хочет быть с ним буквально – четырёхкрылым, четырёхруким существом с двумя лицами, одно из которых всегда в тревоге, другое безмятежно, Стэн даёт ему чувство спокойствия и защиты, со Стэном не страшно никакой кары, даже если Стэн боится сам. А демоны в зеркале мокрые и прекрасные, кудрявые и тонкие, с полными подростковой нежности глазами. Существовать им осталось совсем немного. Демоны в зеркале достигнут пика своей красоты, а потом побегут смывать с себя крылья.