сядь, смотри на меня

Щека горит, пульсирует от удара жестокой руки Феликса, и Чану это нравится. Он любит это, он любит это, он любит это. Его тело вдавливается в матрас, но он всё ещё плавает где-то не здесь, напряжение и скольжение горячих, скользких стенок Феликса вокруг него заставляют мышцы сокращаться, пальцы подёргиваются в местах, где они цепляются за одеяло, скручиваются и тянут ткань сильнее. Зрение нечёткое, размытое, но Чан не осмеливается отвести взгляд, не желая упустить ни единой секунды, когда тёмные глаза Феликса пожирают его. Лицо младшего блестит от пота, его макияж размазан, но Чан знает, что его ничем не лучше. Он чувствует, где слёзы склеили ресницы, блёстки, которые раньше красиво лежали на его веках, теперь беспорядочно размазаны по всему телу, некоторые крупинки попали на слизистую, из-за чего перед глазами сияло разноцветным всякий раз, когда свет попадал в самый нужный момент и нужное место. У него не так много времени, чтобы оправиться от предыдущей пощёчины, прежде чем рука Феликса снова появляется в его поле зрения, быстро и точно, когда он снова бьёт его по лицу, звук отдаёт эхом, отскакивая от стен. Чан вскрикивает, выгибая спину, его дыхание учащается, сердце бешено колотится о грудную клетку. В комнате жарко, душно и всё кружится, из уголка его рта стекает слюна. Горячие слёзы продолжают катиться по его вискам, а рука, которая раньше оставила горящий отпечаток на его щеке, теперь продолжает скользить по его помеченной груди и дрожащему торсу. На несколько мгновений прикосновение становится нежным, почти как извинение. Но Феликс не сожалеет — на самом деле, никогда. Он горд каждой слезой, пролитой из-за него, каждым следом, который он оставил после себя, каждым всхлипом, который он вырвал из дрожащих губ Чана. — Дорогой, — воркует он, наклоняясь, пока его тело не легло удобно на тело Чана, он нежно целует уголок рта старшего. Проводит губами по горячей коже вдоль скулы, высунув язык и облизывая солёную кожу, как будто успокаивает место удара. Но несмотря на то, что верхняя часть тела Феликса была совершенно неподвижной, накрывая Чана, его бёдра продолжали двигаться, продолжали переключаться с перекатываний на подпрыгивания вверх-вниз с безумной скоростью, заставляя Чана прерывисто стонать. — Больно, не так ли? Чан не уверен, говорит ли он о его щеках, которые продолжали пульсировать, или о груди, покрытой красными отметинами ногтей Феликса, о царапинах, чувствительными под тяжестью веса младшего. Может быть, он говорит о члене Чана, который был болезненно твёрдым и красным ещё до того, как Феликс решил сдаться и насадиться на него, решив истязать его своей тугой влажной дырочкой, которая почти никогда не была подготовлена ​​достаточно, чтобы принять его размер. Феликсу это нравилось. Ему нравилось, как Чан трясётся, когда влажная головка его члена наконец проскальзывает внутрь. Ему нравилось смотреть, как лицо старшего искажается, когда он использовал его, чтобы растянуться дальше, трахал себя на нём, но никогда не опускался полностью, пока глаза Чана не затуманились от первых слёз за ночь. Чан кивает, и Феликс награждает его одной из его прекрасных улыбок, глаза почти исчезают, когда он снова садится, довольный, но прерывистый вздох слетает с губ, когда член Чана дёргается внутри него, задевая простату. — Ты продолжаешь течь внутри меня, — бормочет он, и Чан знает. Несмотря на напряжение и возбуждение, из-за которых его член едва не немеет, он всё ещё чувствует, как он дёргается каждые несколько мгновений, покрывая стенки Феликса. Младший обхватывает его лицо ладонями, вытирая свежие слёзы, пока продолжал улыбаться. — Ты не кончишь, ведь так? И Чан немедленно качает головой, хотя нижняя часть его живота продолжает дрожать, готовая лопнуть в любую секунду. Но пока Феликс тихо бормочет "хороший мальчик" и убирает пальцами волосы, прилипшие ко лбу Чана, оно того стоит. Это стоит того, когда свободная рука Феликса соскальзывает с его щеки вниз к горлу, почти слишком маленькая, чтобы как следует его обхватить. Тем не менее, его пальцы растягиваются ровно настолько, чтобы надавить на шею Чана по бокам, легко перекрывая поток воздуха, когда он начинает подпрыгивать на коленях. Это влияет на него так же сильно, как и на Чана. Феликс никогда не теряет возможности показать, как хорошо он себя чувствует. Он хнычет и стонет, но всё ещё полностью контролирует Чана, смотря ему в глаза и крепче сжимая его шею. Чан ничего не может сделать, кроме как смотреть в ответ, даже когда он хрипит, виски пульсируют, а лёгкие горят от нехватки воздуха. Он близко, балансирует на краю и дрожит, как осиновый лист. Он осознаёт тот факт, что начал подкидывать бёдра, только в тот момент, когда делает большой глоток воздуха, и рука, которая раньше удерживала его от этого, теперь снова сталкивается с его щекой. — Прекрати двигаться. Феликс звучит недовольно, будто ему скучно, но Чан знает его лучше. Предэякулят стекает вниз по его члену и скапливается у пупка Чана, и это достаточный показатель того, что младший тоже близко. Он сжимается вокруг Чана, откидываясь назад, хватаясь за бёдра старшего и удерживая себя на весу, ускоряя темп, покачивая бёдрами с большей настойчивостью. — Смотри, — приказывает Феликс, и Чан уже знает, что тот хочет, чтобы он увидел. Смаргивая слёзы, он позволяет глазам блуждать по видению перед собой, вглядываясь в каждую деталь — от растрёпанных волос Феликса и красных приоткрытых губ до капель пота, стекающих по его шее во впадины над ключицами. Он следует взглядом за убегающей вниз каплей, ниже, ниже, ниже, пока не достигнет выпуклости на животе. Чан издаёт отчаянный гортанный стон, наблюдая, как его член непристойно выпирает из живота Феликса, и он больше не может держать руки при себе. Его пальцы сжимают бёдра Феликса, вонзаясь в плоть так сильно, что он уверен —младший будет носить эти отметины по крайней мере несколько дней. Феликс не останавливает его, слишком потерянный в собственном удовольствии, откинув голову назад и обнажая шею, пытаясь сохранить спокойный и контролируемый темп. — Ликси, — хнычет Чан, и младший тут же поднимается и слезает с его члена. Слёзы снова наворачиваются на глаза Чана, когда его оргазм проходит, член тяжёлый и падает на живот, а Феликс вместо этого седлает его грудь. — Ты сказал, что не будешь, — напоминает ему Феликс, нежными пальцами вытирая дорожки слёз, прежде чем грубой хваткой взять его челюсть, впиваясь в ушибленные щёки и наклоняясь, чтобы поймать губами тихий всхлип. У Чана нет сил на ответный поцелуй, поэтому он просто позволяет младшему вылизывать свой рот, пытаясь успокоиться. Всё болит, но болит так хорошо. — Дыши, — говорит Феликс, слегка хлопая его по щеке несколько раз, пока тот снова не фокусирует взгляд, и хихикает над его состоянием. Проходит несколько минут, и они просто смотрят друг на друга, Феликс слегка трётся о его грудь, одной рукой он зачёсывает назад свои волосы, а другой тянется за спину, чтобы провести кончиком пальца по длине члена Чана, заставляя его дёрнуться на животе старшего. — Хорошо, детка? — спрашивает он, и Чан кивает, слегка сжимая бёдра Феликса и ловя резкий вздох, который следует за этим. Нежный поцелуй остаётся на его щеке, прежде чем Феликс снова выпрямляется, опускается ниже и балансирует, крепко прижимая руку к груди Чана. Он снова поднимает изнывающий член старшего к своей дырочке, но опускается не сразу. Его ладонь мягко лежит по всей длине, когда он медленно приближает её и прислоняет между половинками, волоча бёдрами и протираясь от мошонки до самой дырочки, головка задевает её несколько раз. — Пожалуйста, — хнычет Чан, снова привлекая внимание Феликса, глаза младшего останавливаются на его, тёмных, помутнённых. Чан сглатывает слюну, скопившуюся во рту. — Пожалуйста, Ликс. Пожалуйста, детка. Горячее удовольствие разливается по его венам, когда Феликс снова опускается на его член, и ему кажется, что он рвёт мальчика на части: настолько узко он до сих пор ощущается. Высокие стоны Феликса подобны музыке для ушей Чана, но вскоре к ним присоединяются его собственные, когда младший начинает подпрыгивать на его бёдрах. Он упирается ладонями в грудь Чана, спина выгибается с каждым ударом по его простате. — Так хорошо, хён. У тебя такой хороший член, — хнычет он, и бёдра Чана начинают дрожать от усилий, чтобы не кончить. Он — дрожащий, удивительный мираж под Феликсом: его кожа блестит от пота, губы красные, нижняя зажата в зубах, щёки покраснели, горят, а глаза всё ещё такие, такие мокрые. Мышцы его рук напряжены, на предплечьях выступают вены, он всё ещё крепко держал бёдра Феликса. Маленькие руки младшего ложатся поверх рук Чана, направляя их вверх по своим бёдрам и оставляя их там. — Помоги мне, — говорит он, почти задыхаясь, и Чану не нужно повторять дважды. Он легко поднимает Феликса, прежде чем позволить ему упасть обратно на свой член, помогая ему подпрыгивать, а не втрахиваясь в него. Он знает, что Феликсу нравится такое обращение с ним так же сильно, как и нравится держать всё под контролем — а и то, и другое вместе заставляет каждую пору его тела заполниться возбуждением, а член дёргается у его живота. — Да, да, вот так, — выдыхает Феликс, — я сейчас кончу, продолжай трахать меня. Феликс едва не обвисает в его руках, но Чан не возражает. Даже в таком состоянии Феликс — его главный приоритет, а Чану хорошо, и он собирается заставить Феликса кончить. Это не займёт много времени, учитывая то, как грубо его член вторгается в распростертое над ним тело Феликса. Член младшего дёргается, а затем он кончает на оба их живота, горячая сперма брызгает во все стороны, когда Чан насаживает его на свой член и удерживает на месте грубой хваткой. Высокий, громкий стон стихает и превращается в тихий красивый всхлип, от которого член Чана начинает болеть. Феликс, наконец, снова смотрит на него, и он чертовски прекрасен, его оргазм заставляет его светиться, когда он сидит на коленях Чана, как будто это его трон. — Чанни, — он мягко удовлетворённо выдыхает, пробегая пальцами по беспорядку на животе старшего, медленно начиная вращать бёдрами маленькие круги, которые сводят Чана с ума. Феликс наклоняется, захватывает его губы и целует до тех пор, пока не становится трудно дышать, зубы смыкаются на его нижней губе, когда он отстраняется, оттягивая её как можно дальше, прежде чем отпустить и дать ей вернуться на своё место. — Ты хочешь кончить, не так ли? — спрашивает он, и Чану снова хочется плакать, когда он кивает затуманенной головой. И Феликс, его маленький ангел Феликс, улыбается, проводит ногтями по соскам, подло надавливает, пока спина Чана не выгнется навстречу, прежде чем позволить тем же пальцам запутаться в его волосах и оттянуть, пока Чан не сядет лицом к лицу с младшим. — Давай, — шепчет Феликс в его губы, и вблизи он ещё красивее, вот так, достаточно близко, чтобы Чан мог легко сосчитать каждую маленькую веснушку, украшающую его щёки, если бы его голова не была такой мутной. — Разве ты не хочешь наполнить меня? Ты так давно этого не делал. Он прав. Прошло слишком много времени, они были слишком заняты, чтобы взять пару часов и просто расслабиться, вместо этого выбирая готовиться к релизам, когда могли. Часть Чана хочет, чтобы это длилось как можно дольше, настолько, насколько это возможно, но Феликс уже слишком чувствителен и измотан, а его собственный член болит, сгорая внутри Феликса, отчаянно желая наконец отпустить это. Так он и делает. Его руки скользят к заднице Феликса, вцепляются в плоть ягодиц и притягивают его ближе, натягивая на член ещё несколько раз, несмотря на хныканье мальчика. Феликс всё ещё цепляется за его волосы, заставляя запрокинуть голову, наблюдая за ним, а другой рукой пробирается к его шее и сжимает без предупреждения. Чан кончает, закатывая глаза, пока наполняет Феликса, хватая ртом воздух, когда его хватка на младшем становится такой сильной, что точно оставит синяки. Феликс не даёт ему возможности дышать, даже когда хватка на его шее ослабляется, они соединяются губами, и он ловит каждый стон, вырывающийся из приоткрытого рта Чана. Они целуются, пока их губы не немеют, облизывают рты друг друга, пока их подбородки не покрываются слюной. Член Чана смягчается внутри Феликса, но младший не дает ему выскользнуть. Он продолжает сидеть на нём и целует красные щёки Чана, обхватив руками его голову, и обращает внимание на каждое лёгкое пятнышко на его коже, успокаивая своими нежными поцелуями и похвалой. Так хорошо, Чанни. Ты так хорошо это принял. Мой драгоценный хён. Мне было так хорошо. Глаза Чана закрыты, но он улыбается, когда Феликс отстраняется достаточно, чтобы посмотреть на него, и он не может не отразить ту же улыбку, всё его существо наполнено безукоризненной любовью. Он хихикает, когда губы Чана сжимаются и тянутся к нему, прижимая ещё один поцелуй к их мягкости и оставляя ещё один на лбу старшего. Руки Чана блуждают по его спине, когда они оба спускаются со своего пика, успокаивая дыхание и громкие сердцебиения — единственные звуки, наполняющие тихую комнату. — Красивый, — шепчет Феликс, вытирая оставшиеся слёзы под глазами Чана, и в следующую секунду старший заставляет его затаить дыхание, доказывая, что он может быть ещё красивее, лениво моргая едва открытыми глазами и предлагая ему самую яркую улыбку.