the doll

      Манджиро Сано. Лидер преступной группировки Бонтен, носящей за собой статус самой отмороженной из когда-либо существовавших в Японии. И его молодая жена — мёртвая, в остывшей воде до краёв набранной ванны.       Она была его со времён средней школы. Сано представлял, как тяжело всё это время было девушке. Даже если большую часть проведённого времени они были счастливы, случались и ссоры, полностью выбивающие её из колеи. Манджиро, даже будучи по тем временам весёлым подростком, бывало, кидал в сторону возлюбленной неприятные фразы. «Лучше бы ты умерла» — стала ключевой. Обронивши её всего один раз, он бессознательно толкнул Т/И на такое.       В семнадцать лет она пыталась покончить жизнь самоубийством. Жизнь стала для неё сущим адом со всеми бандитскими группировками, несправедливыми убийствами друзей и родных. Единственным спасательным кругом было только оно — освобождение души от осквернённого тела. Но тогда Майки вытащил её.       В этот раз не успел.       Мужчина пустым взглядом смотрит на труп возлюбленной. Его глаза, обведённые выразительными мешками, не выражают абсолютно никакой жалости к погибшей. Одна рука девушки безжизненно свисает с бортика ванны, обнажая перед вошедшем изрезанные вены; разорванные, как красные и синие провода. Вытекшая кровь уже ссохлась, обретая грязно-бордовый цвет. Он раздражал Майки. Хуже цвета было не придумать. Вторая рука лежала на белоснежном дне ванны, окрасив холодную воду бледно-красным. Этот цвет выглядел получше.       И всё же рука девушки была невероятно элегантна. Тонкие белоснежные пальчики теперь как-то по-особенному красиво повисли, и Манджиро захотелось воткнуть в её разрезанную руку несколько живых цветов: мелкие голубые гипсофилы, белые альстремии и аккуратные веточки лаванды прекрасно бы вписались среди разорванных вен. На голову, вместо банта, он поместил бы большой цветок кадупула с высокогорных районов Японии. Вся картина выглядела бы просто прекрасно. Хрупкая шея Т/И повисла; волосы тихонько опускались на поверхность окровавленной воды. Белое шёлковое платье, похожее на сорочку, наоборот, пыталось взмыть вверх, разрывая гладь. Очевидно, девушка подготовилась. Она не ожидала увидеть здесь именно Сано. Кто угодно мог войти в приоткрытую дверь ванной комнаты — братья Хайтани, Какучо, Мочизуки. Даже их маленькая дочка.       Мужчина опустил исхудавшие руки в остывающую воду и аккуратно поднял мёртвое тело своей принцессы. Рукава чёрной кофты пропитались холодом, но Манджиро, не обращая на это внимания, босой, без обуви, зашагал в сторону их комнаты. Девушка была для него невероятно невесомой и податливой, словно куколка. Он медленно, с трепетом опустил её на простыни мягкой кровати, нависая сверху. Её губы уже ссохлись и потрескались. Поцеловать должным образом ну никак не получалось.       А как давно он вообще целовал её?       Наверное, когда она стояла перед ним в белом свадебном платье.       Теперь его заменило другое — более тонкое, нежное, короткое. Посмертное.       Майки стянул с девушки одежду, обнажая бледное тело, постепенно приобретающее яркие фиолетово-синие пятна. И это так прелестно раскрашивает его. Эти пятна не похожи на те, что иногда оставались на теле Т/И после череды сильных мужских ударов.       Сано водил губами и языком по мокрой коже девушки (кажется, это былые привычки, оставшиеся от прелюдий), придавливал труп собственным телом и даже всё ещё чувствовал живое тепло, исходящее от мертвеца. Вопреки многим мнениям, тело остывает довольно медленно — примерно на один градус Цельсия каждый час. Значит, умерла девушка не так уж и давно.       Пальцами Манджиро случайно утыкается в её руку, быстро проникая в раскрытую плоть, где к живой коже мужчины стремительно прилипают остатки вязкой крови и мяса. Он быстро вытаскивает пальцы, вытирая о белоснежные простыни. Сано думает о том, что органы Т/И ещё жизнеспособны, и он всё ещё может вытащить их, чтобы пересадить в другого живого человека — например, в их собственную дочку, что так похожа на свою мать. И всё ради того, дабы сохранить в этом мире хоть что-то живое, принадлежавшее непосредственно самой Т/И.       Мужчина избавляется от собственной одежды, обнажая поднапрягшийся член. Он пытается ввести его в девушку — попытки становятся провальными. Слизистые влагалища уже давно перестали увлажняться. Тогда мужчина роется рукой в прикроватной тумбочке, достаёт оттуда давно завалявшуюся смазку, растирает её по всему стволу, не забывая увлажнить и женское влагалище, после чего резко, со всем скольжением, входит.       Уже не так тепло, как было раньше. Но удовольствие — всё то же. Он не сдерживается, двигаясь так, как захочет. Мелкие проблемы в виде того, что мужчине приходится держать труп девушки, не волнуют его. Внимание Манджиро сосредоточено лишь на получении удовольствия и на мыслях о любимой им Т/И. «Ты тоже решила меня покинуть. Как и они.»       Его проявления любви остались где-то в далёком детстве. Но сама любовь всё это время жила в поглощённой тьмой душе Сано Манджиро. О ней не знали ни окружающие, ни сама возлюбленная, ни отправившиеся на тот свет друзья.       Он жаждет вновь заглянуть в её глаза. Приподнимая веки, он случайно сжимает глазное яблоко девушки так, что её зрачок деформируется, приобретая форму кошачьего глаза. Тогда он сжимает его по-другому, и тёмное пятно меняет своё положение на горизонтальное, отчего глаз становится змеиным. Признак Белоглазова — один из первых признаков наступления смерти.       Мужчина беспощадно вталкивается в тело Т/И, которое то и дело ссыхается, отчего Сано приходится постоянно добавлять смазку. Уже чувствуется, что мышцы влагалища уплотнились. Наступает трупное окоченение, сопровождающееся сокращением мышц. Они в любой момент могут сжаться настолько, что мужчина закричит от нестерпимой боли, без шансов вырваться из тисков тела, но эта идея только подогревает обезумевшего Сано.       Вместо стонов он басисто рычит, грубо толкаясь в девушку. Его больше ничего не сдерживает. Ни его самого, ни его потаённые мысли. По щекам мужчины катятся слёзы. Что-то хрустит в уже переломанной душе. Его слёзы переходят в звучные рыдания — не слишком громкие, но с хрипотцой. И он, подавившийся своим непонятным состоянием, последний раз в жизни кончает в девушку.       Одевшись сам и натянув на труп мокрое платье, Манджиро укладывает девушку под одеяло и ложится рядом, придерживая Т/И за податливую руку и трепетно целуя её в ладонь. Вновь пробегаясь по её выразительным чертам лица, он замечает лёгкую, застывшую улыбку. Он не видел её уже очень давно, поэтому искренне удивился. Впрочем, имеет ли значение то, что девушка умирала с невзрачной улыбкой на лице? Нет. Но Сано точно знает, что Т/И заслужила этот покой.       Он впервые за долгие годы засыпает быстро, как младенец, и его сон такой спокойный, что кажется, будто мужские черты исхудавшего лица разглаживаются и становятся более округлыми, детскими. Ему снятся дни, что он мог бы провести в окружении любимой жены и дочки, но которые так и не провёл.       На утро его находит Коконой, крепко спящего в обнимку с трупом юной девушки посреди запачканных в иссохшейся крови простынях. Хаджиме пошатывается, прикрывает рот рукой, но всё равно блюёт на пол от невозможности нормально воспринимать происходящее. К нему подбегают проходящие мимо братья Хайтани и Ран, заглянувший в комнату, от шока сползает по стенке, пытаясь сдержать нарастающие рвотные позывы. Риндо, быстро сообразив, бежит в комнату маленькой дочурки Сано, берёт полусонную малышку на руки и относит к Санзу, которому предстоит ближайшие полдня развлекать маленькую девочку. «И/Д, сегодня мама и папа заняты, поэтому тебе придётся посидеть с дядей Санзу.» «Дядя Риндо, я не хочу к дяде Санзу, можно я останусь с вами?»       Какучё оказался самым стойким среди руководителей Бонтена и взял дело в свои руки. Даже непоколебимый Такеоми, увидев происходящее, на долгое время пристрастился к алкоголю, без возможности до конца принять случившееся. В очередной день, закуривая сигарету и держа в руках стакан коньяка, он задумался о Т/И, что была символом не просто одного Бонтена, но и других группировок, в которые была вовлечена на протяжении всей своей короткой жизни. Это была великая потеря как для представителей криминального мира Японии, так и для самого Майки. И, выдыхая первый затяг, Такеоми вслух произносит:       «Покойся с миром, юная принцесса, c сожжением чьего тела не смирился никто.»