Стадия отрицания

Его рубашка и пуловер немного тесноваты, но Габриэль точно не мог потолстеть с прошлой недели. Он ослабил контроль над ситуацией, а не потерял его. Так что все в порядке. И вообще: он быстро со всем этим справится. Всего-то пара фунтов. Чуть побольше, честно говоря, но ничего такого, что нельзя согнать. И все равно: одежда уже стала неудобно тесной и спущенный низко под живот пояс брюк больно врезается в плоть. Постучав в дверь квартиры Азирафеля, Габриэль пытается сделать глубокий вдох и почти слышит как отчаянно скрипит его рубашка, натягиваясь, впиваясь в жирок, который за последнее время он накопил. (Он не толстый. Лучшее доказательство этого — то, что носит прежнюю одежду.) Габриэль понятия не имеет, как все зашло так далеко. Ему всегда нравились большие парни. Габриэль не позволял себе увлечься этим уж слишком серьезно, но провел очень много времени за просмотром видео с толстыми мужчинами и большинство его любовников тоже были более или менее пухлыми. Он с удовольствием смотрел, как они едят. Наслаждался каждой секундой контакта с рыхлыми телами, так непохожими на его собственное, натренированное и подтянутое. Он грубо щипал их за бока, нежно массировал животы и, конечно, каждый раз испытывал восторг, понимая, что его партнер раздался еще сильнее. И, все же, он никогда не планировал откармливать кого-нибудь намеренно и всерьез. Раньше не планировал. А потом Габриэль перебрался в Лондон и решил, что это — идеальный момент для новой главы в жизни. Новое место, новые начинания. И, конечно, новый любовник. Его зовут Азирафель, будто он — какая-то дурацкая волшебная тварь. А может он и вправду дурацкая волшебная тварь. Это бы точно объяснило, почему все так повернулось. Он выглядит как идеальный кандидат для раскармливания: сплошные мягкие стороны и округлости, что в прямом смысле, что в переносном. Он любит хорошо поесть, ни разу в жизни не бывал в тренажерном зале и все в нем так и кричит о покорности. Габриэль ни секунды не сомневался, что будет просто. Нужно лишь немного подтолкнуть Азирафеля к большему обжорству, втянуть глубже в то, что ему и так нравится, а дальше все покатится вниз настоящей лавиной. Однако, с первого же их настоящего свидания все пошло немного не по плану. Место выбрал Азирафель и, надо сказать, выбрал хорошо. Это был маленький, тихий и малолюдный итальянский ресторан. Готовили там, конечно же, отлично и неудивительно, что Азирафель без особого труда заставил Габриэля съесть гораздо больше, чем тот планировал. Он пытался этого избежать, но Азирафель так мило раз за разом просил его что-нибудь попробовать, так нежно обнимая при этом, что Габриэль даже толком не понял, в какой именно момент поддался этому нежному давлению. Сначала «В этом заведении, дорогой, нужно съедать все, объедки тут считаются настоящим преступлением», потом – «А еще обязательно попробуй вот это», одна тарелка за другой и так до тех пор, пока Габриэль не почувствовал себя нафаршированным как гребаная индейка на праздничном столе. По эту сторону своих фантазий он не находился ни разу в жизни. Никто раньше не запихивал ему в рот еду до тех пор, пока желудок не раздувался как воздушный шар. Это был принципиально новый для него опыт, новое ощущение, осмыслить которое ясно никак не выходило. И Азирафель помогать в этом не собирался. Он осыпал Габриэля нежнейшими поцелуями, осторожно потирая его распухший от съеденного живот, позволив откинуться назад и попытаться разобраться в противоречивых чувствах, а потом неожиданно атаковал самое беззащитное место. Его пальцы буквально впились в расслабленные мышцы пресса и Габриэль задохнулся от внезапно ослепительно-яркой смеси боли с удовольствием. До этого момента он не подозревал, что ощущение, будто твои внутренности вот-вот лопнут, может вызвать эрекцию. Которая стала только сильнее из-за последовавшего секунду спустя нежного поцелуя. Извинившись самым учтивым образом, Азирафель спросил, не хочет ли Габриэль продолжить свидание у него дома. Словом, выяснилось, что при всей видимой мягкости, Азирафель на самом деле был довольно властным. Это сразу показалось Габриэлю интригующим: он рассчитывал на успешную охоту, а оказался втянутым в настоящую дуэль. Очень интересно. Он решил, что готов ко второму раунду поединка и должен его выиграть. Он не выиграл. К концу долгой прогулки они оба проголодались, а потом Азирафель, со все той же слегка пугающей учтивостью предложил закончить вечер в еще одном маленьком ресторанчике. Этот был ливанским, и подававшийся там давуд баша действительно заслуживал высших похвал. На этот раз, вопреки ожиданиям, Азирафель выбрал куда менее агрессивную стратегию. Вместо того, чтобы снова настойчиво уговаривать Габриэля продолжать есть, что бы ни случилось, он сосредоточился на отвлекающем разговоре. Габриэль отлично знал этот прием и не раз сам его использовал; это забавно — наблюдать, как парень увлекается беседой и едой одновременно, даже не замечая, сколько ест. Габриэль не дурак, он прекрасно понимал, что происходит, но в тот раз у него была причина подыграть: во-первых, ты не можешь победить, не изучив тактику противника, во-вторых, он обожал находиться в центре внимания, а когда он ел, Азирафель смотрел на него как фанат смотрит на выступающую рок-звезду. В качестве компромисса, Габриэль съел немного больше, чем собирался и через сорок минут получил в качестве награды почти идеальный минет. Честная сделка. Это — базовое правило доминирования: дай ему то, о чем он просит, а потом заставь делать все, что захочешь. К тому же, никто никогда не толстел после пары плотных обедов. Так что Габриэль продолжил аккуратно продвигаться вперед. Очень быстро он выяснил, что Азирафель отказывается принимать «нет» как ответ и каждый раз мягко превращает его в «да, но позже», «да, но медленнее» или что-нибудь еще в этом духе. Для этого он использует поцелуи, похвалы, колеблющиеся от обычной лести до настоящего поклонения, даже мольбы. А время от времени в ход шло и игривое поддразнивание: «Такой большой и сильный мужчина капитулирует перед таким маленьким пирогом? Дорогой, ты меня разочаровываешь». А еще ему известны тысячи мест с великолепной кухней. И не то, чтобы Азирафель ничего не ел на этих свиданиях. Наоборот: ел и с большим удовольствием. Но ни разу не обнаруживал себя неожиданно съевшим слишком много, чтобы делать хоть что-нибудь, кроме как лежать на спине в расстегнутых штанах, с болезненно надутым животом и стоящим членом. (Естественно, с Габриэлем подобное случалось не каждый раз. У него же, в конце концов, есть самоконтроль.) Еще один итальянский ресторан. Жирная и грязная индийская забегаловка. Снова ливанский ресторан. Иногда это была европейская кухня, иногда — азиатская. Иногда — английская, со щедрыми порциями йоркширского пудинга и соответствующим количеством мяса, подававшимся после. А потом Габриэль неожиданно обнаружил, что вся его одежда сидит гораздо плотнее, чем должна. У него никогда не было пресса с шестью кубиками, но, даже покрытый тонким слоем мягкой плоти, живот Габриэля всегда выглядел более или менее плоским. Нависавшая над поясом складка жира была чем-то принципиально новым для его тела, и если бы речь шла о другом мужчине, то Габриэль не задумываясь сказал бы, что она выглядит невероятно сексуально. Но у него самого? Нет, это было неправильно. Пусть даже какая-то часть Габриэля немедленно в нее влюбилась и он определенно заводился, когда щипал сам себя за пожирневшие бока. (Он не такой. Габриэль не из тех, кто, вступив в отношения, расслабляется и толстеет. И уж точно не из тех, кто просто бездумно объедается, пока не перерастет всю свою одежду.) Что ж, очевидно, Азирафель его раскормил. После осознания этого, Габриэль начал контратаку. И потерпел поражение. Его командный тон был заглушен новыми и новыми нежными поцелуями. Каждое «Это — твоя порция и обязан немедленно ее съесть» разбивалось вдребезги об мягкое «Габриэль, дорогой, не надо стесняться заказать добавку. Ты ее заслуживаешь». И, как оказалось, крайне сложно выглядеть уверенным лидером в отношениях с человеком, заботливо массирующим твой опухший от количества съеденного живот, или, того хуже, весело тычущим в него пальцем, спрашивая, есть там место для новой порции еды. (А место всегда было, даже если Габриэль отчаянно это отрицал.) Пытаться подчинить себе Азирафеля было все равно что сражаться с зыбучими песками: Габриэль только увяз еще сильнее. Складка жира продолжила медленно набухать, увеличиваться, превращаясь в увесистое пузо, которое заметно выступает вперед, как бы сильно Габриэль его ни втягивал. (И он вполне может назвать это пузо красивым: оно достаточно большое и округлое, чтобы его приятно было сжимать обеими руками, упругое, но довольно мягкое на ощупь — по крайней мере, когда желудок пуст. Заметные складки на боках и чуть пополневшая грудь заставляют его выглядеть еще лучше. Габриэль всегда мечтал о парне с таким телом. Или, может, немного толще. Конечно, сам он вовсе не хочет становиться толще.) Габриэль не собирается вывешивать белый флаг. Это — всего лишь небольшая передышка, тактическое отступление. Должен быть способ вернуть все в нужное русло, и он его найдет. Собственно, именно поэтому он сюда и пришел. Он не сдастся только из-за того, что Азирафель каким-то образом сумел заставить его набрать несколько фунтов. Габриэль должен обойти его и отыграться, теперь это вопрос чести, а не только сексуальных предпочтений. Он не может проиграть в собственной игре. — Габриэль, дорогой, я так по тебе соскучился, — Азирафель, как всегда, приветствует его как минимум дюжиной быстрых поцелуев: в уголок губ, в щеку, и вниз вдоль линии челюсти до самого подбородка. — Даже не будешь отчитывать меня за опоздание? — Тебя стоило бы немного отругать, но я слишком рад наконец-то увидеться! — пропустив его внутрь квартиры, Азирафель запирает дверь. Он светится от радости как гребаный лучик солнца. С их последнего свидания прошло почти двадцать дней, он явно изголодался по физическому контакту. Возможно, это шанс наконец-то подтолкнуть все к правильному развитию. Сначала подыграть, как всегда, а потом неожиданно объявить свои условия и захватить власть. На несколько секунд Габриэлю удается поверить, что на этот раз он не упустит возможность. А потом Азирафель прихватывает рукой его живот прямо под пупком, пару секунд осторожно придерживает, а потом неожиданно сжимает пальцы, болезненно и резко — и это заводит Габриэля гораздо сильнее, чем должно бы. Утомленные мышцы его пресса чуть подрагивают, но он не может расслабить их, всерьез опасаясь, что его одежда может пострадать. Он потратил не меньше минуты на то, чтобы застегнуть две нижние пуговицы рубашки, и это чудо, что она еще не разошлась по швам. (Он носит ту же одежду. Того же размера, что и раньше. Лучшее доказательство того, что он не толстый и все в порядке.) В этот момент Габриэль чувствует себя просто огромным и какая-то извращенная часть его сознания находит это невероятно сексуальным. Он задыхается от возбуждения, когда большой палец Азирафеля почти проникает в его пупок, потирая чувствительное место чуть ниже. Если бы речь не шла о его собственном теле, Габриэль несомненно сказал бы, что парень, отрастивший такое брюхо, явно напрашивается, чтобы его трахнули в этот глубокий и мягкий пупок. (Во-первых, его живот явно не настолько большой, чтобы его можно было назвать брюхом. Во-вторых, у Габриэля есть чувство собственного достоинства.) — Ты дышишь? Твоя одежда ужасно тесная, — с самой очаровательной в мире улыбкой Азирафель легко щекочет нижнюю часть его живота и Габриэль ощущает, как по всему телу расходится теплая, искрящаяся волна вожделения. Он вздрагивает и чувствует, как это движение отдается во всем его жире. — Ты же не хочешь чтобы эти пуговицы оторвались, правда? Нет, он не хочет. Та же извращенная часть его сознания утверждает, что это было бы захватывающим. Остальная его часть безнадежно пытается втянуть живот хоть немного сильнее, но тот по-прежнему торчит, натягивая ткань. Делая происходящее еще более унизительным, его желудок неожиданно урчит. — Похоже, кто-то голоден, — Азирафель улыбается. — Не могу это отрицать, — Габриэль пожимает плечами, стараясь выглядеть как можно более хладнокровно. — Планируешь отвести меня в очередной ресторан? — Нет. Неожиданно. В Азирафеле много неожиданного. — Не смотри на меня такими голодными глазами, дорогой. Конечно, я заказал еду. Я планирую заняться с тобой любовью до того, как ты объешься до полубессознательного состояния, — он слегка краснеет, как будто сказал что-то невероятно похабное. — И, если не возражаешь, еще раз после этого. Азирафель всегда разговаривает как какая-то припизданутая фея из диснеевского фильма, но член он сосет как профессиональная шлюха. И он способен трахнуть Габриэля достаточно жестко, чтобы заставить всхлипывать — или, наоборот, быть чертовски нежным, ласкать его чутко и заботливо, с таким благоговением, как если бы тот был как минимум принцем. Иногда и то, и другое. Вероятно, это одна из причин, по которым он смог выдрессировать Габриэля, лишив способности разделять еду и секс. Это какой-то условный рефлекс, как у собаки Павлова. Или Азирафель действительно фея и его поцелуи волшебные. — О, боже, я говорю как сексуальный маньяк. Извини, дорогой. — Ты и ведешь себя как сексуальный маньяк. Не подумай, что я жалуюсь. — Обожаю, когда ты в таком настроении. — Тихий смешок. — У нас есть время до прибытия курьера, так что если ты не возражаешь… Габриэль притягивает его ближе к себе и целует со всей своей настойчивостью. Кусает, подаваясь вперед так настойчиво, что Азирафель даже не может толком ответить и ему остается только снова повернуться кверху своей покорной стороной. В самый раз чтобы Габриэль мог снова почувствовать себя таким же уверенным и доминирующим как раньше. — Не возражаю. Пойдем в спальню? — Я готов сделать все прямо здесь, но ты заслуживаешь чего-то более удобного. Ему нравятся выражения вроде «ты этого заслуживаешь» и это очень лестное прикрытие для властного характера. Неудивительно, что Габриэль попался в эту ловушку. — Ты сегодня очень красивый. И комплименты ему тоже нравятся. А Габриэлю всегда трудно было сопротивляться хорошей похвале. — Мне нравится твой пуловер. Лавандовый — идеально твой цвет, смелый и очаровательный одновременно. — Новая волна поцелуев. Эти больше похожи на ласковые укусы, и напоследок он проводит языком по второму подбородку Габриэля. (Да, у Габриэля есть второй подбородок, но это не имеет отношения к его весу. Дело в возрасте и генетике.) — Ты самое привлекательное существо в мире, дорогой. Габриэль не станет спорить. Пять дней назад он до белых звезд дрочил, глядя на собственное отражение в зеркале. Он был пьян, а отражение выглядело живым воплощением всех его сексуальных фантазий, и он кончил, лапая самого себя за бок. (Он все еще немного ненавидит себя из-за того, что случилось тем вечером. Особенно из-за момента, когда назвал свое отражение «раскормленным кабаном», и из-за того, что это его возбудило еще больше.) — Давай я тебя освобожу, — Азирафель медленно поднимает край пуловера Габриэля, обеими руками обхватывает его живот и чуть щекочет прежде чем дотронуться до пуговиц на рубашке. Расстегнуть их едва ли проще, чем застегнуть, но Азирафель справляется. Он умеет быть осторожным, бережно притягивает полы ближе друг к другу и проталкивает пуговицы сквозь петли, одну за другой. Габриэль больше не может сдерживаться, мышцы его пресса горят от напряжения и он расслабляет их, позволяя животу буквально выплеснуться наружу. Он выглядит больше и круглее, чем когда-либо. Мягкая сфера чуть подрагивающего жира заполняет все пространство между Габриэлем и Азирафелем. Пуловер тоже сдается и медленно едет вверх. Это ощущается одновременно стыдно и невыносимо возбуждающе. — Надеюсь, теперь ты чувствуешь себя лучше, — Азирафель с улыбкой гладит его обеими руками по животу, явно выглядя впечатленным. (Габриэль определенно не стал толще с их последней встречи. Может, два-три раза за это время он съел за обедом больше, чем следовало, но в любом случае тренировки все это сожгли. Даже если после пробежки он и позволил себе что-то лишнее.) Азирафель никогда не комментирует вес Габриэля. В этом нет никакой нужды — подобные похотливые взгляды говорят больше любых слов. Его глаза сияют, а щеки покрываются ярким румянцем. — Я хочу, чтобы ты сел на меня верхом. Пожалуйста. Мне это нужно, дорогой, — он выглядит потерянным и его голос дрожит от вожделения. Возбуждение делает его слабым, уязвимым, и это, на самом деле, идеальный момент, чтобы взять реванш и отплатить Азирафелю его же монетой. Он сделает все, что угодно, чтобы получить желаемое — так почему бы не заставить его есть, пока он не раздуется как воздушный шар? Габриэль пытается зацепиться за эту идею, но быстро понимает, что это не так просто, как он ожидал. Случайный взгляд вниз делает все еще сложнее, напоминая, что пока тут раздувается только он сам. — Ой. Я снова говорю как сексуальный маньяк. Извини, дорогой, я не хотел… — Не извиняйся. Ты отлично знаешь, что я люблю кататься верхом. — Так значит ты согласен? Габриэль старается вернуться к фантазиям о том, как кормит Азирафеля, но не может погрузиться в них так глубоко, как раньше. Они выглядят пресными, бесцветными, и ему все труднее задвинуть на задний план желание самому быть накормленным. Потому, что ему нравится, когда о нем заботятся, когда его балуют. Потому что растягиваясь его желудок превращается в одну большую эрогенную зону. Потому что сейчас, когда Габриэль отжимается, его живот касается пола и это настолько сексуально, что он хочет буквально сам себя оттрахать. Потому что, возможно, место Габриэля все-таки по эту сторону его фантазий. (Нет. Он не такой.) Его желудок снова урчит. Габриэль понимает, что ему следует бороться с подобными желаниями, если он не хочет закончить это свидание вялым и раздутым, как это теперь случается с ним постоянно. Но с каждой секундой борьба становится все сложнее и сложнее. Его желудок пуст, его член стоит, и каждая клеточка мозга хочет решить обе эти проблемы одновременно. С другой стороны, он может съесть порцию нормального размера, а не поглощать с жадностью все, что Азирафель в него запихивает. Даже если это абсолютно божественно на вкус. Все та же извращенная часть его сознания говорит, что это не так уж и плохо, если Габриэль снова безнадежно объестся, а потом Азирафель все же трахнет его в пупок — глубокий, чувствительный, мягкий. Ради этого Габриэль сюда и пришел. (Нет. Это неправда. Габриэль позволил себе немного расслабиться, на мгновение утратил контроль, но он точно не может наслаждаться тем, что толстеет. Неважно, насколько хороша еда и неважно, насколько приятно, когда Азирафель ласково мнет пальцами складки на его боках.) — Если ты вежливо попросишь. — Раз ты так этого хочешь. — Еще один поцелуй, нежный и ласковый, и еще один, и еще. Он продолжает медленно гладить живот Габриэля. Это приятно. Слишком чертовски приятно. (Он быстро со всем этим справится.)