Молодой генерал, добившийся успеха на полях политических сражений. © Марин Ле Пен о Жордане Барделла
Я очень восхищаюсь Марин. И сделаю всё, чтобы она стала президентом. © Жордан Барделла
Политика — это жертва. Время, которое вы не проводите со своими близкими, участвуя в этой избирательной битве, — это время, которое вы в любом случае тратите на них. В апреле 2022 года стоит задача спасти Францию. У нашего врага есть имя — Макрон. © Жордан Барделла
***
Марин Ле Пен, опьянённая Францией, ненасытная в своей любви к Родине, приняла решение вновь баллотироваться на предстоящих президентских выборах. И чтобы всецело сосредоточиться на предвыборной кампании, она решила на время уйти с поста президента партии. Осталось дело за малым — выбрать себе преемника. У неё было два основных кандидата — вице-президенты её партии Жордан Барделла и Луи Алио. И для Марин выбор был очевиден. В отличие от большинства молодых политиков, обладающих неуёмными амбициями и иллюзиями собственного превосходства, Жордан был очень умён и точно знал, чего хочет добиться. И Марин верила в него. Верила ему. С его помощью та ноша ответственности, которую она изо дня в день вынуждена была нести на своих плечах, стиснув зубы и сжав кулаки, становилась гораздо легче. Появлялись силы делать очередной шаг вперёд, двигаться к намеченной цели. Но сейчас она проклинала свою хвалёную интуицию, которая впервые дала сбой. Марин держала в руках журнал со статьёй, содержание которой вызвало у неё неконтролируемый приступ гнева, но она с дотошностью вновь и вновь перечитывала текст. И вопросы "Как он мог так долго держать это в тайне? Как мог ничего не рассказать ей?" отзывались внутри глубокой обидой с привкусом предательства. Марин упрямо игнорировала навязчивое чувство тревоги, буквально зудящее в голове с самого утра, списав всё на паранойю. А зря. Сейчас у неё внутри раскинулось целое королевство из обиды, разочарования и усталости. Она стиснула зубы в попытке избавиться от этих чувств, но всё было тщетно — головная боль ввинчивалась в виски ржавыми болтами. Никотиновый голод вызывал у неё ещё большее раздражение, которое рассеивалось сразу после щелчка зажигалки, но эффект длился недолго — пока сигарета не дотлеет до фильтра. Входная дверь открылась, но Марин продолжила читать статью и курить, не обременяя себя лишним зрительным контактом. Ведь она и так знала, кто почтил её своим присутствием. Жордан ещё с порога остро ощутил витавшее в воздухе напряжение. И по количеству окурков в пепельнице у Марин — он насчитал их ровно десять — можно было судить о серьёзности ситуации. Ладони вспотели от волнения, и Жордан незаметно вытер их о полы пиджака. Марин подняла голову, и её цепкий взгляд остановился на его лице. В её глазах был такой непривычный для него холод, что Жордан непроизвольно огляделся по сторонам на наличие в кабинете других людей, на кого бы она могла так смотреть. Он никак не мог понять, что же означал такой взгляд. За несколько лет между ними установились тёплые отношения. Она подпустила его к себе на такое близкое расстояние, о котором другие могли лишь мечтать. Жордан очень гордился своей избранностью и никогда бы не подумал, что станет причиной такого взгляда. Он наконец понял, что тот означал. Разочарование. В нём. Сейчас напротив него сидела совершенно не та женщина, с которой он бок о бок провёл последние несколько лет. Она была закрыта на все замки, отстранённая и чужая. Не его Марин. — Что случилось? — спросил он, прерывая повисшую в сигаретном дыме тишину. — Это правда? — вопросом на вопрос ответила Марин, подвинув журнал на другой конец стола, чтобы Жордан мог прочесть интересующий её заголовок. "Вице-президент партии" Национальное объединение" Жордан Барделла уже год состоит в отношениях с племянницей Марин Ле Пен. Пара живёт на вилле семьи Ле Пен". — Правда. — Жордан ощущал стыд пополам со злостью на самого себя, что так и не решился рассказать ей правду. — Почему не сказал? Почему я узнаю об этом из низкопробной бульварной прессы? А что бы ты делал, если бы я решила приехать в Монтрету? Прятался бы по шкафам? Или в конюшне? — Она вся была соткана из сигаретного дыма и сарказма. Жордан набрал в лёгкие побольше воздуха, но так и не решился ничего ответить. Казалось, любое сказанное слово сработает как спусковой крючок. — Ты хоть понимаешь, в какое положение меня поставил? На съезде партии в Перпиньяне я должна буду объявить первого вице-президента, того, кто возглавит партию в моё отсутствие. И до сегодняшнего дня я была уверена в своём решении. Ты был для меня тем, кому я всецело доверяла, кто достиг успеха в партии благодаря своему труду и упорству. А представляешь, как теперь общественность воспримет твоё назначение? Будут обсуждать, какой богатый у меня был выбор. С одной стороны бывший любовник, с другой — будущий родственник. — Я с ней, чтобы быть поближе к тебе! — Это было практически признание в чувствах, на которое Жордан столько лет не мог решиться. Любовь к Марин зарождалась в нём постепенно, со временем отвоёвывая всё больше места в его сердце. А потом он познакомился с Нолвенн, и ничем не примечательное знакомство со временем переросло в отношения. Но не настолько серьёзные для него, чтобы посвящать в них Марин. Он лишь хотел быть ближе к ней — переехал в дом, в котором она провела детство и юность, с каждым днём узнавал о ней что-то новое. И не заметил, как пролетел год. — Ты трахаешь мою племянницу, чтобы быть ближе со мной? — Марин прожигала его взглядом, похожим на костёр инквизиции. — Да вы циник, месье Барделла! Сигарета, о которой она забыла, дотлела и обожгла ей палец. Она поморщилась и облизнула место ожога. А Жордан тяжело сглотнул подступивший к горлу ком. Больше всего ему сейчас хотелось целовать её губы и чувствовать, как они жадно раскрываются навстречу. Он хотел подойти к ней, но так и остался стоять на месте, пригвождённый её взглядом. — Мне кажется, я слишком доверилась тебе. И потеряла бдительность. А сейчас я чувствую себя преданной и разочарованной. — Она была королевой хлёстких фраз и саркастических ремарок, которые летели в её оппонентов, препарируя их нервную систему без наркоза. И сейчас мишенью стал Жордан. Её слова были для него как автоматная очередь: множество пулевых ранений по всему телу и контрольный — в голову. Марин задумчиво погладила пальцем лежавшую на столе пачку сигарет, словно раздумывая, стоит ли выкурить ещё одну. — В Перпиньян мы поедем раздельно. И тебе придётся снять себе другой дом. — В её голосе чётко прослеживалась приказная интонация. — А сейчас можешь идти, мне больше нечего тебе сказать. Её потребность в одиночестве оказалась как никогда сильной. Она отвернулась к окну больше не в силах смотреть на Жордана, а потом услышала, как хлопнула входная дверь. Марин заварила себе крепкий кофе. Она всегда пила его без сахара, наслаждаясь изысканной горечью. Но сегодня положила три ложки сахара, потому что горечи в её жизни и так хватало.***
Марин вернулась в съёмный дом, когда сумерки густой пеленой окутали Перпиньян. Она скинула туфли и застонала от удовольствия, разминая затёкшие ступни. Сегодня она примерила на себя абсолютно несвойственный для неё наряд: платье свободного кроя глубокого синего цвета с открытой спиной. Её образ — изысканный, воздушный и женственный — был лишён украшений, но и без них она блистала на сегодняшнем вечере. Подол касался пола, и она, чуть приподняв его, величаво вошла в переполненное однопартийцами помещение. Зал потонул в приветственных криках и поздравлениях, присутствующие скандировали её имя. Давно она не чувствовала себя так свободно и расслабленно, такой живой. Уже ради этого стоило уйти с поста президента партии сразу после своего переизбрания на эту должность. Обязанность — чёрт бы её побрал — всегда быть уверенной в себе и вдохновлять однопартийцев временами утомляла, и Марин нужен был отдых. Особенно перед завтрашним съездом партии, на котором она официально объявит о своём временном уходе и имя того, кто её заменит. Она взяла в руки приказ о назначении и ещё раз перечитала, словно окончательно убеждая себя в правильности принятого решения. А потом поставила на бумаге свою подпись и выдохнула с облегчением. Марин переоделась в более удобную одежду и, решив немного поработать перед сном, взяла в руки ноутбук. Но её планы разрушил настойчивый звонок в дверь. На пороге она обнаружила Луи Алио собственной бесцеремонной персоной в далёком от трезвости состоянии. Марин моргнула несколько раз, надеясь, что он испарится, оказавшись лишь её пьяным бредом. Но он был явью, да и выпила она всего несколько бокалов шампанского. Правила приличия, которыми он — увы и ах — пренебрёг, не поощряли таких поздних визитов. Как и Марин. Она перевела взгляд на своих охранников, лица которых выражали крайнюю степень удивления и неодобрения, и кивком головы велела им уйти. — Хотел тебя увидеть, — сказал Луи, предугадав её вопрос. Вальяжно облокотившись о дверь, он следил за каждым её движением с излишней внимательностью. — За весь вечер не насмотрелся? — усмехнулась Марин. — Я автобиографию написал и захотел вручить тебе первый экземпляр. Лично и наедине. — Он протянул ей книгу. Марин сдержанно кивнула в знак благодарности и аккуратно обхватила её так, чтобы не задеть пальцы Луи. Открыла на странице, на которой была любезно вложена закладка, и прочла первый попавшийся на глаза абзац: "Она блестящая, смелая, она как маяк надежды посреди тумана. У Марин достаточно сил, чтобы стать первой женщиной-президентом республики. Она может рассчитывать на меня. Она мой единственный компас. Я никогда не изменюсь и всегда останусь маринистом". — Неожиданно. — Она улыбнулась ему отстранённо-вежливой — практически официальной — улыбкой. — Спасибо. За подарок и за добрые слова. — В книге рассказано о многих моментах, связанных с тобой. Я упомянул лишь счастливые. Но были и другие, которые я помню с доскональной точностью. Например, как я несколько раз делал тебе предложение... А ты отказывала мне. Ты даже съехаться не захотела. Сама наотрез отказалась переезжать ко мне, и не позволила мне переехать к тебе. — Он болезненно поморщился. Собственные слова холодным лезвием полосовали по застарелым ранам. Марин замаскировала зевок под наигранно-сочувствующий вздох. Узы брака всегда казались ей чуждыми, некомфортными, настоящими железными оковами. Но это всё равно не помешало ей дважды выйти замуж. Но третий раз она не допустила бы ни за что на свете. Брак казался ей эмоционально-затратным, отвлекающим от работы и от жизни в принципе. — Зато ты пригласила в свой дом подругу, с которой живёшь до сих пор. Помнишь, что ты всегда говорила мне? "В моём доме не будет ни одного мужчины. Даже все мои кошки — самки". — Он шумно сглотнул. — Я с тех пор ненавижу этих вечно мяукающих созданий. Представляешь, у моей будущей жены есть кот. А я бы с радостью кастрировал его! Марин была в шаге от того, чтобы предложить кастрацию самому Луи, но сумела совладать с эмоциями. Она продолжала молчать, пытаясь определить степень бестактности его поведения. — В твоём доме практически не было моих вещей. Я ушёл от тебя с одной сумкой, в которую уместились десять лет наших отношений. А ведь ты могла помешать мне уйти, именно этого я от тебя и ждал. — Его голос был надтреснутым и хриплым, словно горло набито стеклянной крошкой. — Но ты лишь отстранённо следила, как одна за другой пустели полки в шкафу, а вещи отправлялись в сумку. — Наш дуэт давно себя изжил, — произнесла она со снисходительной интонацией, словно делая ему огромное одолжение уже тем, что просто говорит с ним. — Я скучаю по тебе, Марин. Скучаю по нам. Я помню все наши совместно прожитые дни. Помню все наши ночи. И их мне не хватает больше всего. — Он растянул губы в улыбке, слащаво-липкой по мнению Марин, от которой будто влажный след остаётся на коже и хочется его стереть. Когда-то этот мужчина был ей безмерно дорог. А сейчас... Он напоминал ей неваляшку, отчаянно пытающуюся вернуться в первоначальное положение. Вернуть прошлое и старые отношения. — Луи... — От его имени горчило во рту, как от горького перца, и хотелось сплюнуть. — Сколько же ты выпил, что решил поностальгировать? Думаю, тебе пора домой. Там тебя ждёт та, с кем можно заняться сексом, а не просто поговорить о нём. Её голос с лёгкой хрипотцой царапнул его по ушам. В нём не сожаление, нет. В нём была насмешка — над ситуацией, и над самим Луи. — А если я не хочу уходить? Если я скажу, что моя жизнь без тебя потеряла все краски. И ты нужна мне. — Его взгляд был цепким, изучающим. Так обычно смотрят на понравившуюся вещь, которой очень хотят обладать, и обязательно показать окружающим, кто её хозяин. — О, Боже... — От нервного смешка натянутая улыбка стёрлась с губ, а на лице появилось то, что Марин так тщательно старалась скрыть — усталость. — Не был бы ты со мной в одной партии, к тому же одним из вице-президентов... Я бы могла предположить, что на тебе сейчас подслушивающее устройство с целью сбора компромата. Дабы дискредитировать меня перед выборами. Она на несколько мгновений прикрыла глаза, а когда открыла их, Луи уже был без рубашки и расстёгивал ремень на брюках. Марин изумлённо смотрела на него. — Сама произведёшь обыск на наличие прослушки или тебе помочь? — Он нетвёрдой походкой стал двигаться к ней, пока не подошёл критически близко. Марин вздрогнула, когда мужская ладонь коснулась её спины и, очертив позвонки, переместилась на талию. Она задумалась, когда в последний раз испытывала такую нехватку прикосновений. Тело начало гореть, требуя внимания, но разум оказался гораздо сильнее физического желания. — Спятил? У тебя скоро свадьба! — Она вспыхнула от такого нахальства и безрассудства, оттолкнув мужчину от себя. — А я тебе не художница, чтобы раскрашивать твою серую жизнь. Эта женщина была словно минное поле. Нужно тщательно подбирать слова и продумывать действия, чтобы тебя не разорвало к чёртовой матери. И Луи просчитался. Он посмотрел на собственную руку и вздрогнул от желания к чертям отрубить палец с помолвочным кольцом, лишь бы не чувствовать холод металла. — Тебе лучше — нет, просто необходимо — уйти! — Она закусила губу и отвернулась, давая понять, что он ступил на запретную территорию и перешёл все мыслимые и немыслимые границы. — Только оденься перед этим. Лёд в её глазах упрямо отказывался таять, с какой бы теплотой Луи на неё не смотрел, и он с сожалением понял, что упустил свой шанс на счастье. Не сейчас, а ещё два года назад. Марин распахнула дверь, чтобы выставить уже одевшегося Луи из номера и тем самым закончить затянувшийся спектакль. Но на авансцене этого театра трагикомедии и абсурда появился новый герой — на пороге стоял Жордан. Она наградила его тяжёлым взглядом, подвергая молчаливой критике столь поздний визит. Их последний разговор в хлам разломал Жордана, и напиться ему хотелось тоже в хлам. Марин для него была как наваждение последних десяти лет — дурманящее и занимающее все его мысли. И он вновь и вновь запивал вертевшееся на языке имя коньяком. А сейчас он смотрел на Марин в компании Луи, корчась изнутри от разъедающей чёрной ревности, опьяняющей похлеще алкоголя. От неё нестерпимо сильно жгло внутри, словно туда вогнали ржавый гвоздь и, провернув несколько раз, выдернули обратно. Жордан сделал шаг вперёд и встал между ними, словно стена, во что бы то ни стало стараясь пресечь их зрительный контакт. Чем вызвал непонимающий взгляд Марин, и гневный — Луи. — Ты свободен, — Жордан обратился к Луи, который раздражал его до зуда в горле. И единственным желанием молодого человека было проехаться кулаком по чужой челюсти. — Марин... — Луи смотрел на женщину, полностью игнорируя присутствие другого человека. А Жордан нервно сглотнул. Он считал, что после расставания Луи потерял право называть Марин по имени, и всё, что ему было положено — это бесцветное и официальное "Мадам Ле Пен". Он потерял право на эту женщину. Она — его прошлое, а Жордан отчаянно хотел, чтобы для него самого она стала будущим. Сейчас оба мужчины выжидающе смотрели на женщину, а она переводила взгляд с одного на другого. Марин даже не пыталась убедить себя в том, что у неё всё под контролем. Сейчас она ни черта не контролировала. Она была словно натянутая тетива лука, готовая вот-вот выпустить в каждого из мужчин по стреле с отравленным наконечником в виде слов и выставить вон обоих. А они терпеливо ждали её ответа долгих несколько минут, до краёв наполненных молчанием. Они были словно радиоприёмники, настроенные лишь на одну волну — на Марин. — Луи, езжай домой, — произнесла она, бросив на него прощальный — пошёл вон! — взгляд. А затем обратилась к стоявшим неподалёку охранникам: — Отвезите его домой и проследите, чтобы всё прошло хорошо. Мужчины кивнули и, взяв Луи под руки, повели к машине, несмотря на его непрекращающиеся протесты. Марин закрыла за ними дверь и, выдохнув с облегчением, что ей удалось разобраться с одной проблемой, повернулась к другой. Жордан поёжился от того холода, каким веяло от заледеневших озёр её глаз, чувствуя себя Титаником, напоровшимся на айсберг. Он не хотел мириться с тем, что этот холод способен заморозить в ней все тёплые воспоминания о нём. — Что он здесь делал? Что вы делали с ним наедине? Я хочу услышать правду! — От него за несколько метров несло алкоголем. А ещё виной и ревностью. — А ты сам часто говорил мне правду? — Её слова сквозили упрёком. — Вот и не смей требовать её от меня! — Кажется, ты приняла решение в пользу бывшего любовника. А бывшего ли? Конечно, он знает тебя вдоль и поперёк, а я кто такой — всего лишь один из членов твоей партии, без высшего образования, который всё поставил на карту, лишь бы быть ближе к тебе! Ты хоть представляешь, как сложно мне было? Да любая похвала из твоих уст казалась царским снисхождением и зарабатывалась с большим трудом. Но я даже не думал отступать! — с яростной горечью бросил Жордан. А на краю сознания Марин прочно обосновалось желание и ему задать вопрос о подслушивающем устройстве, но она промолчала, решив, что с неё на сегодня хватит и одного стриптиза. — А ты не думаешь, что этот его ночной визит связан лишь с желанием встать во главе партии? Что он сделал такого, оставшись с тобой наедине, раз ему удалось убедить тебя поверить ему? — Он ударил кулаком в стену, словно это могло заглушить воющую внутри пустоту. — А что насчёт тебя? Ты спишь с моей племянницей, чтобы быть ближе ко мне? Или к моей партии? — Марин говорила спокойно и почти равнодушно, продолжая наотмашь хлестать приносящими Жордану боль словами. Его собственное сердце напоминало ему куклу Вуду, и каждое слово Марин было очередной булавкой, втыкающейся в него. — Ты правда так думаешь? — Марин кожей почувствовала исходивший от него гнев. Так же ощутимо, как и его пальцы, сжимающие её предплечье. — Если да, то я уйду из партии немедленно. — Отпусти меня, — попросила Марин, но Жордан не внемлил её просьбе. Его хватка на собственных, клокочущих внутри эмоциях стала слабее, а на её предплечье — усилилась. — Отпусти, мне больно! Жордан испуганно разжал пальцы и попятился назад. — Нет, я так не думаю. И поэтому... — Марин потёрла ноющее предплечье и вновь прикусила многострадальную губу. — Примите мои поздравления, месье президент. Жордан замер в изумлении, а потом неосознанно сделал шаг вперёд, словно не расслышав сказанного и желая, чтобы она повторила. — Сейчас тебе нужно идти, Жордан, и хорошо отдохнуть. Завтра будет тяжёлый день. Да и все последующие дни для тебя теперь будут такими. Работы будет очень много, гораздо больше, чем было у тебя раньше, а свободного времени — мало. В первое время, если возникнут какие-то вопросы, обращайся к Луи или Стиву. Они будут назначены вторым и третьим вице-президентами, соответственно. Опыта и знаний у них больше, они обязательно помогут. — Марин бегло взглянула на лежавший на столе лист бумаги, сверяясь, всё ли сказала, как запланировала. — И последнее... Я не против ваших отношений с Нолвенн и никаким образом не буду им препятствовать. Я найду, что сказать журналистам, об этом можешь не переживать. — А если я не хочу? — поинтересовался Жордан. — Чего? — Марин растерялась. Чего он не хотел? Работать в разы больше? Об этом нужно было думать раньше. Обращаться за помощью к Луи? Ему придётся поступиться своей гордостью. Не хотел новую должность? Но она думала, что... — А если я не хочу уходить? — Вместо этого он бы хотел разгладить поцелуями привычную складку на её лбу, нарисовать на губах улыбку... Если бы она дала ему хоть один шанс. — Отсюда. От тебя. — Не знаю, кто из нас спятил больше: ты, если смеешь говорить мне такое, или я, потому что позволяю тебе такую вольность, — подчёркнуто-серьёзно проговорила она. — Мы вместе. — Он подошёл ближе и, притянув её к себе, обнял. С осторожностью, чтобы вновь не причинить боль, и с трепетом, который не испытывает и глубоко верующий человеком, державший в руках первое издание Библии. Но потом сильнее прижал к себе, боясь отпустить, боясь, что проблеск доверия угаснет, и она оттолкнёт его. Но Марин лишь растянула губы в улыбке, по которой ему захотелось провести пальцем. Но не стереть, нет. Запомнить. — Я не разочарую тебя. Больше никогда. Веришь? — с надеждой в голосе спросил Жордан. В ответ Марин смогла лишь кивнуть. Несмотря на владение ораторским искусством в совершенстве, слова нагло застряли у неё в горле. Вера была необходима им обоим. Ей — в собственные силы и в то, что рядом есть тот, кто всегда готов прийти на помощь. Ему — вера в неё. В ту, за кем он решил следовать десять лет назад, и за кем был готов идти до конца.