***
- Я с ней с ума сойду, - угрюмо сказал Гилберт, в нервном нетерпении исчеркав еще одну страницу в совершенно новой тетради. - О, понимаю, - Баш адресовал ему сочувственно-теплую улыбку. – Не дается тебе геометрия? Совсем тяжко нагонять сверстников после отъезда? - Геометрия, в отличие от некоторых живых существ, хотя бы не пытается вывести меня из душевного равновесия обидным игнорированием, - туманно ответил Блайт. – Я не понимаю, почему на свете нет науки, объясняющей, как поладить с самой упрямой родственной душой на свете! Или пережить отказ достойно, потому что жизнь не может закончиться... вот так! - Не дави на нее, приятель. Знаешь старую мудрость? Отпусти на недолгое время – и оно вернется само, - с видом умудренного жизнью старшего заметил Лакруа. – По крайней мере, ты сможешь хотя бы относительно дать ей понять, что такое быть незамеченным и непочтенным вниманием. Небось и сделает кое-какие выводы, а? Гилберт молча покачал головой и снова усердно углубился в задачник. Он не хотел быть мстительным. Он абсолютно точно не хотел воевать с Энн. Но Энн, похоже, была настроена далеко не так миролюбиво. Возможно, ей нужно было еще немного времени, чтобы все принять и осмыслить, как следует, но…***
- Я переживаю за нашу девочку, - пожаловалась Марилла, когда они с Мэттью пили вечерний чай на пустой полутемной кухне. – Она сама не своя! То есть, понимаешь, ей никак не отвлечься от мыслей о своей судьбе. Не к добру эти философские размышления в таком-то возрасте! Мэттью машинально покусал старую трубку и неопределенно цокнул языком. Его лицо казалось непривычно мягким и понимающим. - В таком-то возрасте, Марилла, подобные размышления одолевают сильнее всего, - тихо проговорил он с затаенной печалью смутной ностальгии. - Ты меня удивляешь! Какие слова, какие идеи… - мисс Катберт попыталась отшутиться, но осознание правоты ее единственного брата прочным осадком угнездилось в душе. Она легла спать, думая о своей молодости, а во сне видела воркующих голубей, отчего-то вдруг принявшихся друг друга клевать. Они сражались подобным образом до тех пор, пока окончательно не утомились, а потом голубка спрятала голову под свое же крыло и укрылась от своего противника. Второй голубь удрученно проворковал печальную песнь и наконец улетел прочь. Марилла проснулась ужасно грустной и решила больше не заваривать крепкий чай так поздно. Она хотела поговорить с воспитанницей, но Энн убежала в школу слишком рано. Кажется, она не была расположена выслушивать чужие советы, ограничиваясь своим собственным пониманием важных вещей. Это тоже было частью ее пути.***
- Я решила, что откажу Гилберту окончательно, чтобы поставить точку, - с тяжелым сердцем сообщила Ширли-Катберт своей закадычной подруге, отвлекаясь от решения задачи. Диана беспомощно вздохнула и ничего не ответила. Ее собственное запястье скрывал изящный серебристо-бежевый браслет, и ни одна живая душа, кроме Энн, не знала, что семья Барри раз и навсегда запретила старшей дочери следовать указаниям судьбы. Статус и происхождение – это то, что ценилось ими, к сожалению, намного выше, чем понятие предопределенности и счастья. - Прости, моя дорогая, - искренне огорчилась Энн. – Я позабыла, как грустно тебе слышать о моих глупых метаниях... Я такая эгоистка! - Мне грустно слышать, как ты отворачиваешься от своего счастья, Энн, - отрезала мисс Барри и внимательно воззрилась на исписанную учителем доску. Гилберт в другом конце класса нежно погладил свое запястье, на котором пылало любимое и несносное чужое имя. Прикосновение каким-то образом заставило Энн ощутить мурашки по всему телу. Кажется, она больше не могла убегать от себя.***
В конце урока Гилберт получил краткую записку: «Давай поговорим. Мне кажется, мы все-таки можем обсудить то, на что мы оба не в силах повлиять». Блайт ощутил, как его сердце забилось в два раза быстрее. У него появилась надежда, пока еще хрупкая, но все-таки отрадно согревающая душу. Уже кое-что, верно?***
- Я не хочу на тебя давить, Энн, потому что уважаю любое твое решение, - начал Гилберт, нервно облизав сухие губы. – Мы должны быть равны, и мы не должны принуждать друг друга никаким образом. Даже если старые легенды и традиции убеждают в обратном. Ширли-Катберт рассеянно нарисовала цветок лилии на запотевшем оконном стекле. Их сейчас никто не подслушивал – весь класс отправился по домам, включая временного заместителя мисс Стейси. - Ты не давишь на меня. На меня давит… другое, - с усилием проговорила Энн, и тут ее плотину вынужденного молчания словно резко прорвало. – О, Гилберт, если бы ты знал, как я сомневаюсь в том, что буду хорошей спутницей! Я такая странная, и рыжая, и слишком болтливая, и совершенно нелепо драматичная! Марилла говорит, что я словно с Луны свалилась, и того и гляди улечу обратно! Неужели в этих обстоятельствах я могу позволить себе влюбиться в тебя и потом все испортить? Это было бы унизительно, мистер Блайт! Это было бы фатально и катастрофически невыносимо! Для нас обоих… То есть, если вдруг однажды ты... И тогда мы перестанем... Гилберт не сдержал тихой нежной усмешки и мягко перехватил руку Энн, которая мгновение назад чертила неистовые зигзаги на стекле. - Если ты думаешь, что я когда-либо перестану тебя ценить и дорожить тобой по любой причине, то ты очень, очень, очень неправа, - сказал он с глубокой уверенностью, которая так успокаивала и возбуждала одновременно. Рыжеволосая упрямица снова вспыхнула и вдруг задорно, коротко рассмеялась. Ее лицо осветилось детской, доверчивой радостью. Но в следующее мгновение Энн вновь преисполнилась достоинства и приняла самый серьезный вид, какой только смогла. - Значит, так тому и быть! В честь нашего примирения... друг с другом и с судьбой... Приглашаю тебя на чаепитие в Зеленых крышах, Гилберт Блайт! Я думаю, что нам нужно обязательно получить одобрение моих почтенных родителей на будущее. А еще я угощу тебя лучшим в Эйвонли абрикосовым джемом. И чудесным пирогом с яблоком и корицей. - Пока пирог для меня недоступен, можно украсть у тебя поцелуй? – с лукавым блеском в глазах осведомился Гилберт. В ответ Энн, исчерпавшая себя в резких переменах эмоций, сама оставила на его щеке невидимый след своей безграничной радости. - Остальное у нас впереди, смею надеяться, - пробормотал Блайт ей вслед и задумчиво потрогал рукой прохладное стекло. Под его пальцами мягкие плавные линии сложились в силуэт маленькой птички, летящей навстречу приключениям. Уж конечно, просто с ней никогда не будет – это само собой. Но кто сказал, что Гилберт против каких-либо сложностей, если это только часть его судьбы, его лучшей награды, его самого захватывающего приключения?