Вопреки всему

      "Оправдан".       Эхом это слово, казалось, ещё висело в воздухе, пульсировало и отдавалось в голове пустым, отвратительным звоном.       Заседание уже давно закончилось: все участники судебного процесса покинули зал, где-то у двери сердито гремела вёдрами уборщица, а Юля всё сидела в углу на длинной скамье и не могла найти в себе силы подняться. Она уже не раз присутствовала в суде, но сегодня впервые то, что происходило, так напрямую касалось её. Не было с собой ручки и блокнота, и шмыгающий носом вечно простуженный оператор не крутился рядом с громоздкой камерой, не надо было спешить, толкаться в толпе, чтобы задать первые вопросы подсудимому и обвинителям.       "Как вы относитесь к вынесенному приговору?"       "Ожидали ли вы такого решения?"       "Всего один вопрос!"       Она была одна, сидела на самом последнем ряду и всё сжимала в руках брелок от ключей. Какая-то дурацкая надежда ещё час назад трепыхалась в душе как пойманная в силки птица, хотя где-то внутри Пчёлкина знала, чем всё закончится.       Таких как Гречкин не сажают. Просто потому что сын прокурора, просто потому что шуршание купюр перекрывает голос совести в подобных делах. И что об стенку горох здесь выступление обвинителей, какие-то доказательства, очевидные факты. Юля не видела, но уже заранее знала, как этот наглый мажор снова выходит сухим из воды. Вот он вразвалочку проходит к выходу, запрыгивает в свой спорткар и со всей дури давит по газам, а никто ему и слова сказать не может. Юля не девочка, она знала, как обернётся дело, и для неё это всё не новость, хоть и надеялась слепо, до последнего, но как теперь сказать об этом Игорю? Вся тяжесть ответственности за приговор свалилась на её плечи со звонким ударом деревянного молоточка и повисла неподъёмным грузом.       Проталкиваясь через толпу журналистов, всё ещё ждущих чего-то на ступенях здания, она судорожно соображала, что, а главное, как, ей нужно сказать. Справа кто-то поздоровался — Пчёлкина даже не обратила внимания на коллегу. Что она ответит Грому на неотвратимый вопрос? Как она объяснит всё лучшему другу? Ведь он не ждёт от неё ничего кроме хороших вестей.       Небо хмурилось, Юля тряхнула головой и поспешила по мокрому тротуару, стуча каблуками и торопливо обходя прохожих. А ведь Гром не видел Серёжу с момента аварии. Исхудавший за неделю чуть ли не до истощения, лохматый, осунувшийся, он закрылся в работе, словно в бункере, и всё твердил, что подонок не уйдёт от наказания. Как глупы оказались эти надежды на закон, на правосудие, какую-то там справедливость. Игорь всё понял бы сразу, не будь Разумовский для него всем с момента их первой встречи в казино. Он верит сам не зная во что, но верит так преданно и безрассудно, что будет отрицать реальность. И вернуть его в эту реальность надо Юле. Потому что больше некому.       Дверь ресторанчика быстрого питания легко распахнулась, в лицо пахнуло теплом, запахом жареной еды и какой-то острой специи. Юля стряхнула воду с жакета, быстрым движением заправила за ухо мокрые пряди волос, огляделась. Гром поднялся ей навстречу из-за маленького столика, такой необычно неловкий, угловатый, и чисто автоматически взял у неё сумочку, опустился обратно, зачем-то переставил пустой стаканчик из-под кофе, как ход шахматной фигурой сделал. Они смотрели друг на друга и молчали. Юля видела, как он волновался, как хотел и одновременно боялся спросить, и не могла начать, не знала с чего.       — Ну, и сколько ему дали? — он то ли хмыкнул, то ли усмехнулся, неуклюже сложил перед собой руки.       — Нисколько. Оправдали, — Юля прокашлялась, забарабанила пальцами по столу. Игорь замер, вскинул взгляд исподлобья, она ощутила его почти физически и вздрогнула. Смотреть на Грома сейчас было страшно.       Моросивший до этого дождь только усилился, Пчёлкина придержала за собой дверь и снова оказалась на тротуаре. Они проговорили минут пять, не больше, а ей показалось, что вечность.       — Меня там просто не было, ублюдки, — Игорь поднял воротник куртки и остановился рядом, пряча в карманах сжатые кулаки.       — Тебе первого раза явно не хватило? Итак уже запретили к Гречкину ближе чем на двести метров приближаться, — Юля обернулась, вспоминая, где бросила машину.       Она только сейчас поняла, как безумно устала. На секунду захотелось послать всё к чёртовой матери, вернуться домой и заснуть. А утром открыть глаза и понять, что это был всего лишь страшный сон, муторный, затянувшийся кошмар.       — Ты снова не поедешь к нему сегодня, я правильно понимаю? — Игорь молчал.       Давя в себе закипающее раздражение, Пчёлкина развернулась и, всё ускоряя шаг, направилась к машине. Сейчас в больницу, домой за полночь, утром снова в больницу, потом сразу на работу, если вообще получится уехать. Разумовский до сих пор находился в тяжёлом состоянии, врачи надеялись на предстоящую операцию, но ничего не обещали. Сквозящая практически в каждой фразе неуверенность поселяла в душе сомнения, от которых было невозможно отделаться.       Гром проводил её взглядом, ругнулся, резким движением сдвинул кепку на глаза и побрёл в сторону метро, что-то бормоча себе под нос. Крупные капли стучали по плечам, в ботинках хлюпало, а он упорно шёл, сунув руки в карманы, глядел под ноги, замечая спешащих на встречу прохожих только натыкаясь на них в упор. У входа в метро образовалась очередь, мокрые люди копошись со своими зонтиками, мешая пройти. Игорь ввинтился в толпу, бесцеремонно расталкивая всех, кто попадался на пути. В вагоне было не лучше: душно, тесно, люди набились как сельди в бочке. Он приткнулся у дверей, увернувшись от какой-то девчонки с огромным рюкзаком за спиной, облокотился спиной на тёмное стекло, игнорируя надпись "не прислоняться", закрыл глаза и провалился в черноту.       Вмиг мир вокруг опустел, исчез монотонный шум, оборвался голос, объявляющий станции в динамике где-то над головой, потонул в абсолютной тишине. И в этом безграничном безмолвном пространстве Игорь остался один со своими мыслями. Они носились вокруг, прыгали, разрастались бесконечным кольцами серых хороводов в каком-то ломанном, беспокойном ритме.       Гром снова подумал о Серёже, вдруг всем своим существом ощутил, как ему, наверное, одиноко в этой ослепительно белой палате реанимации среди мерно гудящих приборов с перемигивающимися лампочками. Безусловно, Разумовский хочет его видеть, удивляется, почему ежедневно его навещает только Юля, они ведь раньше даже знакомы нормально не были. Если, конечно, он там в сознании.       Игорь знал, что не имеет права на эту непростительную слабость, но не мог объяснить ни себе, ни кому бы то ни было ещё, почему так отчаянно боится снова увидеть Серёжу опутанного какими-то трубочками, проводочками, суетящихся рядом людей в белых халатах. Он даже не узнал точного диагноза — отвернулся, выключился в тот момент, когда Юля объясняла со слов медсестры, что именно там переломано в его позвоночнике. Снова дал слабину и не простил себе этого — от одних таких мыслей внутри всё сжималось и разрывалось щемящей жалостью, необъяснимым, парализующим всё тело, страхом. Совсем как в ночь аварии...       Гром уже собирался уходить, складывал небрежной стопкой бумаги на столе и озирался в поисках раскладушки-мобильника, завалившегося куда-то, когда его срочно вызвали на место происшествия. Весь Питер, казалось, стоял в одной бесконечной пробке, и полицейская машина даже с сиреной добиралась непростительно долго. Игорь выскочил на асфальт перекрытого участка дороги, ещё не совсем понимая, что тут произошло.       Сейчас он мог бы сказать, что по пути его мучило странное предчувствие, сердце было не на месте, когда им по рации какой-то идиот путано растолковывал суть случившегося, но это было бы неправдой. Тогда Гром не чувствовал ничего кроме всепоглощающего раздражения, не понимал, почему на заурядное ДТП вызвали именно его и какого чёрта для одного пострадавшего приехало целых четыре машины скорой помощи.       Скорая помощь. В красно-синих отблесках мигалок торопятся растерянные санитары, несут носилки. Рядом с фельдшером с ярко-оранжевым чемоданчиком на земле лежит человек укрытый тёмной клеёнкой. Он без сознания, мертвенно бледный в отсветах разноцветных огней, рыжие волосы слиплись от крови на лбу возле уже запёкшейся раны. Вокруг суетятся, кто-то командует — столько шума, невообразимо отвратительного шума. И вдруг осознание резким щелчком оглушает со страшной силой. Игорь бросается вперёд, что-то кричит, но сам себя не слышит. Его спешно останавливают, хватают под руки, оттаскивают в сторону, не дают подбежать к Серёже. Он помнит только, как закрывались задние дверцы белой машины с красными крестами; как она удалялась, всё быстрее и быстрее, с разбирающим душу пронзительным звуком сирены. Площадку спешно окружают полицейские, принимаются растягивать сигнальную ленту. Рядом на газоне догорает искореженный автомобильной остов. Пожарных почему-то до сих пор нет.       Скорая умчалась, и после неё в Игоре не осталось ничего, кроме пустой боли и ярости. Этой же ночью он получил ордер на арест Гречкина, — для того, чтобы найти виновника автокатастрофы даже особых усилий не потребовалось, камеры зафиксировали всё, — буквально с боем вырвал бумагу у начальства, не дожидаясь каких-либо распоряжений сверху, и уже утром все новостные каналы потрясла новость о скандальном задержании.       "Майор полиции Игорь Гром ворвался в дом Гречкина"       "Что ждёт хорошо известного представителя золотой молодёжи?"       "Правосудие или произвол? Как далеко заходят полномочия правоохранителей?"       СМИ взрывались заголовками, пока толпа репортёров наблюдала за тем, как Гром заталкивал Гречкина в служебный фургончик. Всё это время Игорь старался сдержаться, не выходить за пределы дозволенного законом. Он прекрасно понимал, что десятки человек сейчас следят за каждым его шагом, как падальщики, наблюдают и ждут того момента, когда он позволит себе оступиться, и старался держать лицо, буквально переступая через себя. Всё ради единственного человека. Но терпением майор никогда прежде не отличался, и на допросе он допустил непростительную ошибку, сорвался, окончательно потерял тормоза.       — Не, ну а чё я сделал-то? — в очередной раз развязно спросил Гречкин, развалившись на приваренном к полу металлическом стуле в допросной.       Его голос, интонации, гадкая ухмылка на самонадеянной роже — Гром в мгновение вышел из себя и, не задумываясь, двинул тяжёлым кулаком по отвратительно скалящимся в усмешке зубам.       Он, видит Бог, избил бы его до полусмерти, если бы вовремя не ворвавшаяся охрана. Грома отстранили от дела, и не помог тут дружелюбно настроенный Прокопенко. Раздутый журналистами скандал не мог ограничиться для Игоря только лишь выговором и очередной мнимой угрозой увольнения. Адвокаты Гречкина играли грязно и по-крупному. Шумиха в новостях поднялась в удобное им время и тут же замялась, как только необходимость в этом исчезла.       Вагон постепенно опустел. Открыв глаза, Игорь понял, что давно проехал нужную станцию. Чертыхнувшись, он вышел на платформу, как только двери открылись, и, оглядываясь по сторонам, поспешил скорее перейти на противоположную сторону. Домой он не поехал.       В полицейском управлении уже было темно и тихо: никого, кроме ночных дежурных, даже Дубин успел уйти. Кофе в автомате закончился, и, довольствуясь горячей водой из кулера, Гром направился в сторону камер предварительного заключения. Он привык ночевать в участке, спать на жесткой скамье, постелив себе куртку и неудобно поджав длинные ноги. Здесь Игорь засыпал без сновидений, крепко и на всю ночь, совершенно не обращая внимания на периодически поднимающийся шум кого-то из пьяных дебоширов и неприятных сокамерников.

***

      — Всё, хватит. Ты не можешь и дальше от этого бегать. Просто не имеешь никакого права, — возмущалась Юля, расхаживая по редакции с прижатым плечом к уху мобильником, параллельно пытаясь разобраться в запутавшихся листах только что распечатанной статьи. — Ты слышишь меня или нет?       Гром на том конце линии всё слышал и, более того, сам прекрасно понимал, что времени на очередную отсрочку у него нет.       На днях Сергея прооперировали. Юля всю ночь провела рядом с ним, сама уговорила медсестру позволить ей остаться и потом даже пожалела об этом. Разумовскому было очень плохо, от наркоза он отходил тяжело: постоянно просыпался; просил воды, которую ему пока было нельзя; бормотал что-то сквозь сон, когда забывался на полчаса. Юля сама не сомкнула глаз, сидела как на иголках на стульчике возле его кровати, борясь с наваливающимся сном, постоянно прислушиваясь. Но первое, о чём спросил Сергей, как только ему стало лучше, у собиравшейся уходить Юли — как там Игорь. С тех пор врачи отмечали в его состоянии только прогресс в лучшую сторону, Юле было сказано, что приглашать посетителей можно.       Игорь думал обо всём этом, стоя в бахилах и нелепом белом халате перед закрытыми дверьми лифта на первом этаже больничного здания. Горящие циферки в прозрачном окошечке наверху сменяли друг друга невозможно медленно, а Гром пока пытался подготовить себя к предстоящей встрече. Что ему нужно будет сказать? Как лучше вести себя? Он никогда раньше не задумывался над такими казалось бы естественными вещами. С Серёжей всегда было просто, с самого начала они понимали друг друга как-то по-особенному ясно, и первое смущение между ними исчезло практически моментально. А вдруг сейчас что-то изменилось?       "Первый этаж", — звякнул мерный голос, лифт раскрылся практически бесшумно.       Игорь торопливо посторонился, выпуская спустившихся, и сам шагнул внутрь. За ним зашло ещё несколько человек, принялись нажимать нужные кнопки, переговариваться. Гром закрыл глаза, чтобы не видеть медленно сменяющиеся цифры. В лифте он раз сорок повторил про себя номер палаты, но, вывалившись в коридор на нужном этаже, даже не смотря на таблички, сразу понял, куда ему нужно идти — девушка на стойке информации внизу очень толково объяснила дорогу.       Пройдя по коридору мимо коричневых диванчиков и столиков в зоне для отдыха, Игорь вдруг замер, остановившись как вкопанный. Чуть дальше, перед поворотом, дверь в палату была открыта. Сквозь проём он увидел знакомую фигуру, и всё внутри оборвалось. Рыжие волосы, растрепанные и не уложенные как обычно, горели огнём ещё ярче, чем раньше в контрасте с бледной шеей и щекой. Сергей не мог его видеть, он сидел боком к двери в большой чёрной инвалидной коляске, одетый в светлую больничную пижаму, разговаривал о чём-то с пожилой санитаркой. Игорь заметил её лишь мельком.       Он весь оцепенел, сам не понимая, почему так поражён, ведь Юля говорила обо всём ему и раньше. Никто не обещал, что Разумовский хоть когда-нибудь сможет полностью восстановиться, операция не являлась панацеей и вероятность того, что он больше не будет ходить была слишком высока, чтобы её отрицать. Чудеса случаются, но так непростительно редко, что оставалось радоваться хотя бы тому, что травма не парализовала всё тело полностью.       Гром осознавал все эти факты абсолютно ясно, будто резкость навели на максимум, но внутри всё противилось и отрицало даже то, что он сейчас видел своими глазами. Сергей, кажется, смеялся над чем-то. Острые плечи мелко вздрагивали, под натянувшейся футболкой проступали крышки лопаток. В нём, в каждой чёрточке, было столько родного, дорогого и привычного, но в тоже время иного, щемящего болью, пугающего и отрицаемого всем существом, что Игорь не знал, как и подойти к нему. Слишком силён был контраст перед реальностью и образом, навязчиво всплывающим из глубин воспоминаний. Огромная разница между так же подрагивающими плечами в неловком смехе мужчиной в белой измятой рубашке, отдавшем свой пиджак Грому после потасовки в казино, и тем Серёжей, что сейчас прикован к инвалидному креслу.       Но оба этих человека являлись и являются одним неделимым целым, самым главным для Игоря на всём белом свете. Осознание этого пришло не сразу, Гром отступил в сторону, пропуская кого-то из медперсонала, и прислонился к стене. Волна странных чувств вдруг спала, и на открывшимся для разума пространстве, как ракушки на песчаном дне во время отлива, лежали те самые причины, по которым он никак не мог принять случившегося с его Серёжей. Чувство собственной вины за то, что страдания дорогого ему человека никак не коснулись того, кто и стал их причиной, и понимание своего бессилия — вот, что гложило Игоря. Он не мог видеть Сергея, понимая, что даже не отомстил за него, не добился законного правосудия, а значит остался равнодушен к их общей беде.       Гром выдохнул, оттолкнулся от стены и спешным шагом направился к лестнице. Ждать лифта у него не хватало терпения. От сделанных выводов на душе не стало ни чуточки легче, но зато в голове уже созревала установка. Надо действовать, надо что-то предпринять, чтобы иметь право ответить перед самим собой, перед собственной совестью. И перед Серёжей.

***

      — Что читаешь? — Гром зевнул и заглянул Дубину через плечо, вглядываясь в строчки какой-то статьи, лежащей у того на коленях. — Надеюсь про свои пятнадцать несчастных холодильников?       — Двенадцать, Игорь. Двенадцать холодильников, — нахмурившими, Дима поправил очки и перелистнул страницу своей тетрадки, продолжив выписывать туда что-то. — И нет, это друго…       Гром, не дослушав, нетерпеливо отобрал у него газетные вырезки.       — Ба, да это же никак Пчёлкина! — он завертел листочек в руках, ища инициалы автора. — О, точняк. Что, влюбился что ли, древние труды её перечитываешь?       — А ну отдай, — возмутился Дима, безуспешно пытаясь забрать материал у гогочущего Грома, отдёргивающего от него только что протянутую руку. — Вообще она хорошо пишет, — наконец признался он, вернув себе драгоценные листочки и бережно вложив их в тетрадь, — интересно.       — А? — Игорь слушал его в пол уха, опять размышляя о своём.       Для того, чтобы найти хоть какое-то решение в сложившейся ситуации по делу Гречкина, нужно было хорошенько сосредоточиться и проветрить голову. Но его собственные планы вплотную заняться тем, что интересовало его сильнее всего, как обычно никак не перекликались с планами начальства.       — Иди, я тебе такое дело подобрал, загляденье просто. И чтобы больше не хандрил. Займитесь там с Дубиным вместе, — сочувствующе напутствовал Прокопенко, похлопывая по плечу выходящего из его кабинета Игоря.       И вот сейчас Гром сидел на шаткой лавочке с облупившейся краской, полностью исписанной каракулями по типу "здесь был Саша", в каком-то узком проходном дворе и выжидал появления "главного подозреваемого по нашему делу", как окрестил начальника склада, на котором произошла кража, Дима.       — А главное, что она не просто сыпет аргументами, но ещё и приводит всякие исторические и культурные отсылки, — звонкий голос Дубина снова ворвался в его мысли. — Вот, например, про Зильченко она пишет, такая смелая статья. И ещё приводит примеры с чумными докторами в средневековье, объясняет свои сравнения. Сейчас тексты словно суше стали, слог изменился, а жаль, — Дима вздохнул, и в голове у Грома вдруг что-то будто щёлкнуло.       — Ага, а теперь поподробнее, — он уставился прямо перед собой, напрягся, пытаясь вспомнить что-то, что неуловимо выскальзывающее из памяти.       — Про чумных докторов? — Дубин оживился, сцепил пальцы в замок, постукивая себя по коленке. — Это, значит, были такие средневековые врачи, которые специализировались на лечении больных чумой. Методы у них, конечно были, э... ну не очень, но этот устрашающих образ у Юли, он как метафора очищения. Чума в то время погубила столько жизней, да даже стала именем нарицательным. А теперь Юля говорит, что в современном обществе тоже царит страшная эпидемия. "Чума" коррупции и беззакония.       — Чего? — перебил Гром, повернулся к нему. — Про Зильченнко объясни, говорю. На кой мне твои средневековые сказки.       — А, Зильченко… — Дима стушевался, снял очки, протёр их краем рубашки. — Бизнесмен это, скандал пару лет назад был вокруг него, громкий, связанный с арендой земли у города. Да ты вот, сам почитай, — закончил он уже совсем как-то кисло.       Зильченко, Зильченко… Фамилия крутилась у Грома на языке, но он никак не мог вспомнить, откуда ещё слышал о ней. В газетах, ясное дело, тогда много писали об этом, не так радикально как Юля, конечно, но осветили скандал со всех сторон. И всё же, кто ещё обсуждал этого человека?       Игорь вспомнил сладкий запах фруктовой газировки, капельки, сползающие по боку запотевшей жестяной баночки, только что вывалившейся из автомата, нервно теребящие резинку для волос бледные пальцы с обкусанными ногтями. Серёжа. Да. Это он говорил про Зильченко. У них был конфликт, медленная холодная война за участок земли, на который у каждого были свои виды. Адвокаты Разумовского оборону не выдержали, проект детской школы искусств пришлось временно заморозить, а потом и вовсе свернуть.       — А, ээ... Игорь? — Дима тронул его за рукав, и Гром встрепенулся. — Будешь вырезки брать? — по лицу Дубина было видно, как он не хочет расставаться со своим материалом, но Игорь уверенно взял тонкие листочки и, сложив пополам, сунул их во внутренний карман куртки. С этим он ещё разберётся. Что там про эпидемию алчности и беспредела говорилось?       — А ты не кисни, — он хлопнул Димку по плечу и поднялся, потягиваясь. — Лучше смотри в оба, чтобы свои десять холодильников не упустить. А я пока перекусить схожу.       С тоской провожая его глазами, Дима упрямо повторил себе под нос:       — Двенадцать, Игорь. Пропало двенадцать холодильников, не больше и не меньше.       Тем же вечером, вернувшись в управление после безрезультатного допроса начальника склада, Гром сидел за своим рабочим столом и напряжённо думал. Перед ним, освещённые яркой настольной лампой, лежали найденные Дубиным и теперь жестоко измявшиеся в кармане вырезки с Юлиной статьёй, несколько распечаток разворотов каких-то исторических журналов про Средневековье и выдержек с разных научно-популярных сайтов. Вертя в пальцах огрызок карандаша, Игорь усердно анализировал информацию. Несколько листов уже были вдоль и поперёк исчёрканы его пометками. Сравнение, которое изначально показалось ему дешёвым ходом для привлечения внимания, сейчас представлялось совсем по другому. Во всём этом крылся глубокий смысл, и на ум приходило множество примеров, снова и снова подтверждающих то, о чём писала Юля.       Гром вспоминал, в какое нервное возбуждение приходил Разумовский каждый раз, когда в новостях проскакивали репортажи о произволе власть имущих.       — Игорь, ведь это кошмар! — искусанные чуть ли не в кровь губы сжимались в тонкую ниточку, в глазах плескалось отчаяние. — Это кошмар, и он повторится, Игорь, что бы я ни предпринимал, как бы ни старался сделать жизнь простых людей лучше! Всё бесполезно. — Сергей бледнел, сжимал кулаки так, что на ладонях потом оставались следы коротких ногтей.       "Наш город болен. Его пожирает чума коррупции и беззакония. Жители тонут в зловонной жиже произвола, грязи и страха. Нечистоты переполняют улицы города, гной — в каждой его клеточке, в каждой поре…"       Слова сами собой возникали в голове, виделись среди чёрных строчек на белой бумаге, пугали и одновременно поражали своей ясной точностью. Неужели для современного общества остался только один выход, такой же, как для перепуганных горожан в средневековой крепости: лишь целительный огонь, спасающий от болезни, выжигающий заразу дотла, чтобы дать свободно дышать...       — Бр, абсурд какой-то, — Игорь тряхнул головой, кинул на стол карандаш и торопливо поднялся. Хватит с него на сегодня этой мозговыжигающей ерунды.       Когда он вернулся, прополоскав в туалете кружку с остатками кофе, телефон на столе разрывался истеричной трелью.       — Игорь, — в тон звонку, без всякого вступления раздался в трубку голос Юли, — я тебе на мобильный сотый раз звоню, почему приходится рабочий номер искать, чтобы хоть как-то до тебя достучаться?! — Гром не успел слова вставить, а Пчёлкина сразу перешла к делу: — Надо забрать из офиса Разумовского кое-какие его документы, он говорит, что нужно прям срочно, а у меня нет на вас двоих ни секунды лишнего времени!       — Юль, — ошарашенный напором Игорь хотел было выдать что-то наподобие извинения, но она уже бросила трубку.       После того, как Разумовский попал в больницу, управление осиротевшим "Вместе" спешно взял в свои руки наскоро собранный совет директоров. В отсутствии босса они все занялись тем, чтобы поддержать соцсеть на том же уровне. Директора решали возникающие проблемы, запускали в разработку запланированные обновления, приводили в порядок сильно запущенную при Сергее документацию. И именно с этим возникало больше всего проблем.       Огромная башня взмывала в ночное небо тёмным стеклянным айсбергом, только на самом верху горел яркий логотип. У подножья гулял сквозняком ветер, Игорь поёжился и ускорил шаг. Подходя к турникетам, он в очередной раз удивлялся размерам этого здания, казавшегося ещё больше, опустев в конце рабочего дня. Поднявшись на лифте сквозь занятые серверами этажи, Гром наконец оказался у дверей офиса. Внутри зажёгся свет, как только он отсканировал свой пропуск.       Без вечно спешащего к посетителю навстречу Сергея, здесь было как-то неуютно. Ровно, безжизненно, горели ленты подсветки в автоматах со снеками и газировкой, бликовало защитное стекло, под которым покоились древние скульптуры — Серёжина гордость, — чернел во всю стену выключенный экран. Игорь осмотрелся, зачем-то прошёлся по кабинету, как в первый раз разглядывая всё, постоял у окна, глядя на разбросанные внизу огни вечернего города.       Наконец он вернулся к рабочему столу, опустился в удобное кресло. На стекле сейчас отключённой сенсорной поверхности лежал забытый раскрытым ежедневник со списком запланированных на тот самый день дел, рядом валялся скомканный фантик от какой-то конфеты. Гром тяжело вздохнул, пододвинул лежащую на краю стола папку, он заранее знал, что здесь будет вся информация, к которой Разумовский обращался в течении той недели и которую посчитал настолько важной, что не поленился распечатать. Документов было много, папка с трудом застёгивалась на резинку.       Среди кучи счетов преобладали бумаги Гос-Гарант-Банка на имя Ольги Исаевой, Игорь внимательно просмотрел каждый листок и тихо выругался. Ещё один непримиримый враг Разумовского. С Исаевой приходилось иметь дело, просто потому что другого выхода для такой крупной компании как "Вместе" не было. Монополизировав банковскую сферу, она буквально перекрыла кислород всем, кто смел как-то высказывать своё недовольство. А Сергей высказывал, не мог молчать, видя, как вновь и вновь вкладчики оказывались обманутыми, а доход владелицы банка только растёт. Игорь помнил эту бессильную ярость в каждом его слове, когда, взбешённый очередной повторившейся схемой, Разумовский, словно загнанный в клетку зверь, метался по офису.       — Ведь это же незаконно, Игорь. Почему таких как Исаева никто не может поставить на место. Есть же такие статьи! Есть справедливость в конце-то концов! — он горячился, всплёскивал руками, потом падал на диван в нервном истощении и тихо бормотал себе под нос, что всё это должно прекратиться.       Игорь отложил чеки в отдельную стопочку — это тоже надо было передать совету — и продолжил разбирать папку. Планы будущих презентаций лежали вперемешку с какими-то списками, распечатками непонятных длиннющих кодов. Гром не смог сдержать улыбки, когда заметил, что Сергей вновь возвращался к разработке мини-приложений для "Вместе".       На платформе уже было несколько небольших онлайн-игр. Большую часть разместили в рамках сотрудничества с другими компаниями, но одну из них Разумовский разработал сам: полностью, от кодов до дизайна мира и персонажа. Он очень гордился этой историей и, рассказывая её, постоянно сокрушался, что первоначальную идею пришлось немного видоизменить в процессе доработки. Даже в углу кабинета до сих пор стояла полноразмерная модель костюма главного героя, в том изначальном виде, который Сергей самостоятельно нарисовал от руки, только задумывая основу сюжета.       Весь образ должен был быть представлен на сцене во время презентации того обновления, с которым появлялась игра. К тому моменту костюм был полностью готов: для большей правдоподобности защитную броню и элементы вооружения Разумовский заказывал у той же иностранной фирмы, что проводила систему безопасности по всему зданию “Вместе”; пугающий плащ с капюшоном шили на заказ в ателье. Но во время работы с обновлением большая часть команды принялась настаивать на внесении изменений в игру. Образ грозного карателя с огнемётами делал мини-приложение слишком высокорейтинговым, да и вообще не вписывался в имидж самой социальной сети. Персонажа пришлось перерисовать, сменить большую часть его атрибутики. Выпуск игры был отложен, а костюм готов. Разумовский отказался что-либо с ним делать, и с тех пор он так и стоял под стеклом, точно так же, как и произведения античного искусства. Безызвестный, так и не увидевший свет. Иногда, когда к нему заходили посетители, Сергей даже предпочитал накрывать витрину со своим странным сувениром тканью, чтобы не смущать никого. Достаточно простым способом огнемёты необычной конструкции были обезврежены, но и для уверенного в их безопасности человека всё смотрелось жутковато.       Было уже поздно, когда Гром наконец собрал всё нужное директорам. Потянувшись, он прошёлся туда-сюда вдоль стола, выкинул несчастный фантик в корзину и плюхнулся на длинный диван. Спать он не собирался, но глаза упрямо слипались.       "Всё, пять минут и встаю. Надо домой", — твёрдо решил Гром и зевнул.       Мысли путались, сваливались в кучу и возились непонятной живой кашей. Крутились в голове чумные доктора в широкополых шляпах, с тяжёлыми тростями и своими страшными птичьими масками с набитым травами клювом. Вздымались в небо высокие пылающие костры, от который валил чёрный едкий дым, горели города, горела зараза, пропитавшая насквозь их улицы.       Сквозь приоткрытые веки костюм, в сейчас открытой витрине, казался ещё одним чумным врачом, потерявшим свою маску.       "А ведь интересно, я же смогу по идее запустить все эти боевые штуки? Сказки про временное отключения звучат ненадёжно." — подумалось ему.       Ощущение пойманной за хвост удачи, единственного шанса, подобного которому не будет никогда, вдруг охватило всё его существо, разлилось по телу долгожданным удовлетворением, смешалось с усталостью. Игорь поджал ноги, подтягивая их на диван, и закрыл глаза, засыпая со спокойной и твёрдой уверенностью в будущем торжестве справедливости.

***

      Паника, застилающий глаза кровавой пеленой ужас, всеобъемлющий, всепоглощающий. Хрупкое стекло огромных французских окон разлетелось вдребезги, мелкие осколки брызнули по каменной плитке террасы. Дрожащее, жалкое тело с перекошенным гримасой лицом корчилось на мелкой стеклянной крошке, дергало руками и ногами, пытаясь подняться. Бежать, спасаться — в этом существе больше не осталось ничего человеческого, без следа исчезли наглость и гонор, все его чувства затмил страх. Гречкин кое-как поднялся, спотыкаясь, бросился к той самой лестнице, по которой каких-то полмесяца назад, подталкивая в спину, тащил его за шкирку Гром. Не видя дороги, он снёс попавшийся на пути столик, загребая руками воздух, кинулся вниз по ступенькам, и, оступившись, упал на гравиевую дорожку. Ключи вылетели из кармана, сведённые судорогой пальцы зашарили по земле.       — Зря стараешься, — тяжёлые шаги приближались, — от судьбы не уйдёшь, — чёрная фигура замерла наверху мраморной лестницы.       Гречкин попятился, скорее отползая к машине.       — Что тебе нужно? — в истерике закричал он.       — Правосудие, — прогремел голос.       Нет, это не могло быть правдой, страшный сон, кошмар. Перепугано бормоча, лихорадочно распахнул дверцу машины. Скорее, скорее, завести двигатель, ударить по газам. Страшный человек остановился перед машиной. Быстрее, быстрее. Гречкин выжал кнопку, мотор взревел, но автомобиль не двинулась с места. Скованный смертельным ужасом он вцепился в руль, часто дыша, уставился прямо перед собой. Это не может быть, это всё не по-настоящему. Сердце колотилось как бешеное, мгновение — из огнеметов на руках преследователя рванули два ослепительных столпа. Гречкин закричал, срывая голос, но было уже поздно. Огонь охватил машину, обжёг его невыносимым жаром. Автомобиль откинуло назад, секунду спустя раздался громкий хлопок взрыва.

***

      Вода в ванне почти остыла, шея немного затекла, но Игорь никак не мог подняться. Он, кажется, даже успел задремать на полчаса, а может и на дольше. На самом деле чувство времени куда-то пропало, не было даже понятия, успело ли наступить утро. Гром повернулся, случайно скинул на пол накрывавшее лицо полотенце, прищурился на неровно освещавшую кухню желтоватую лампочку. Определённо пора было вылезать.       Он потянулся за большим куском душистого детского мыла, принялся тереть им руки, плечи, щёки, лоб, шею. Намочил голову, наквасил в руках переливающейся пены, безжалостно прошёлся ею по волосам. Ничего не помогало. Игорь намыливался второй раз, и третий, и четвёртый, умывал лицо, с остервенением тёр кожу головы, но этот отвратительный запах пропитал его насквозь, въелся навсегда. Запах пота, крови и бензина. Запах жжёной краски, палёных покрышек и горелого мяса. Запах безумия, ужаса и предсмертного отчаяния.       Наконец, запыхавшись от бессмысленных усилий, он снова откинулся затылком на чугунный бортик. Этой ночью он не учёл все факты. У наскоро собранной из множества составных частей маски Чумного доктора было слишком много недоработок, над этим надо было подумать. Гром закрыл глаза, прислушиваясь к потрескиванию лампочки под потолком. В трубах под раковиной что-то чавкнуло, ухнул холодильник и глухо затарахтел.       "Надо бы отремонтировать его наконец, — подумалось Игорю, — морозильник почти не морозит".       На секунду его испугало то, как спокойно он только что переключился на что-то обыденное, бытовое, практически выбрасывая из головы несколько часов назад совершённое убийство. Перед глазами мелькнула картинка: пылающие обломки, разлетевшиеся по подъездной площадке, мечущиеся по потревоженной глади пруда отсветы пламени и мирно светящихся окон особняка. Гравий хрустел под его ногами, когда он, ещё ослеплённый упоением совершённого правосудия, уходил, не оборачиваясь.       Игорь резко мотнул головой, больно приложился о ванную и решительно сел, расплёскивая воду через край. Под полотенцем на полу завибрировал телефон. Он схватил его мокрыми руками, тихо ругаясь, приложил к уху, гаркнул, прокашлявшись:       — Да?       — Боже, я тебя разбудила что ли? — Юля говорила торопливо, сбивчиво, на заднем фоне у неё что-то шумело, похоже она была за рулём. — Странно, что ты ещё не на работе, обычно же там ночуешь, — она выругалась на какого-то козла, неожиданно подрезавшего её, и продолжила тараторить: — Ты уже слышал, что с Гречкиным? А, да, как же ты мог, ещё никто не успел во всём разобраться, говорят, какая-то жесть. Я сейчас туда еду, надеюсь пустят поближе.       Гром потёр глаза. Кажется, у него начинала болеть голова. Телефон снова взорвался вибрацией в руках.       — Юль, прости, вторая линия, — неразборчиво бормотнул он и принял звонок с рабочего номера.       — Игорь, срочно! — голос Димы звенел восторженным возбуждением. — Скорее, тебя вызывает Прокопенко.       “Ну, началось,” — отложив мобильник на край ванны, Гром грузно поднялся. Нужно было поторопиться.

***

      — Нет, ну это же здорово как, что нам с тобой доверили такое дело? — Дубин, ни разу не замолкавший в дороге до места происшествия, продолжал суетиться вокруг Игоря. — Точнее не здорово, это слово сюда так-то не подходит, но ответственность-то!       "Когда ж ты наконец заткнёшься?" — мысленно взвыл Гром. Головная боль всё усиливалась, а на языке до сих пор чувствовался тот отвратительный привкус гари.       У ворот усадьбы Гречкина полицейские сдерживали натиск разволновавшейся прессы, но строгие увещевания не помогали. Со всех сторон раздавался гвалт, кто-то из толпы выкрикивал вопросы:       — Объясните наконец, что конкретно произошло?       — По предварительным данным, во сколько именно произошло убийство?!       — Правда ли, что для расследования вызвали экспертов из Москвы?       Гром протиснулся к ограждению, сдвинув кепку на лоб, кивнул знакомому лейтенанту и прошёл на территорию. Прижимая к груди свою драгоценную папку, Дубин торопился следом:       — Игорь, почему ты не скажешь им, что это ты назначен главным следователем?       — Под ноги смотри, — огрызнулся в ответ, за капюшон оттащил Диму от трепыхающейся на ветру жёлто-чёрной ленточки. — Тебя сюда не языком трепать пустили, а работать.       Небо хмурилось, клочковатые облака стремительно неслись друг за другом, словно спасаясь от чего-то. Шумели посаженные вдоль аллеи деревья. Когда они вышли к дому, вокруг обугленных обломков трудилось несколько людей в белых стерильных костюмах: фотографировали, нумеровали улики.       Подняв воротник куртки и засучив рукава, Игорь принялся самостоятельно осматривать знакомое место. Он действовал ровно так же, как и обычно, стараясь найти преступника. В первую очередь пытался составить портрет произошедшего. Боль в висках пульсировала, не давая сосредоточиться, картинка перед глазами рассыпалась на сотни мозаичных фрагментов, путающихся, мутнеющих. Цепочки из размышлений обрывались не начавшись.       "К чему это уродливый фарс, когда негодяй получил по заслугам. Зачем кого-то искать, поднимать шум, если возмездие уже свершилось? Хотя нет, люди в любом случае должны узнать об этом. Они услышат, что осталась ещё надежда на справедливость, есть способ истребить поглотившую город заразу".       — Ну, что думаешь по поводу всего этого? — Гром передёрнулся и резко обернулся. Дима перед ним деловито покусывал кончик простого карандаша, делая какие-то пометки в блокноте. — Знаешь, по моим намёткам, преступник — мужчина достаточно высокого роста, ещё у него…       Игорь не дослушал, отодвинув Дубина с дороги, уверенно зашагал к лестнице.       — Обзвонить все дорогие клубы, узнать у охранников, видели ли они эту машину в последние дни и с кем общался Гречкин — это первое. Дальше опросить родственников. Причастность кого-либо со стороны пострадавшего от него Разумовского я проверю сам, — через плечо бросил он, поднимаясь по широким ступеням.       — А там ещё видео с камер наблюде… — попытался вставил Дима, но Гром одарил его таким угрюмым взглядом, что ему стало не по себе. Решив больше не мешать напарнику, Дубин остался на улице.       Когда с бумажной волокитой было закончено, вся доступная информация систематизирована и внесена в документацию, обеденное время подходило к концу. Они ехали на заднем сиденье служебной машины обратно в управление. На душе Игоря было так же пасмурно и серо, как и за окном. Минувшей ночью он был абсолютно уверен в безукоризненности своих действий, но сейчас, осознавая, что находился в неком состоянии аффекта, Гром понял, каких дров наломал. Прямых улик против него конечно же не было, но множество других неприятных фактов страшно раздражали. Например, не совсем рассчитав зону видимости, он попал на запись одной из охранных камер видеонаблюдения. Снимки, сейчас лежащие у него на коленях, с удивительной чёткостью запечатлели детали костюма, в особенности жуткую маску. Грому страшно хотелось обсудить кадры с кем-то, чтобы понять мнение стороннего наблюдателя, но притихший Дубин сидел, отвернувшись к окну. Махнув наконец на него рукой, Игорь убрал фотографии в файлы и закрыл глаза. Головная боль отступала, от мыслей о предстоящем перекусе радостно урчал живот. А ещё невероятное удовлетворение вызывало понимание того, что справедливость в конце концов восторжествовала.       Он представлял лицо узнавшего об этом Серёжи. В больнице же должны быть телевизоры, и он обязательно узнает об этом, когда новость загремит со всех каналов. Гром признавал возможность того, что Разумовский сначала испугается. Он будет шокирован и потрясён, но потом точно осмыслит значение свершившегося. Теперь Игорь сможет, не стыдясь, посмотреть в глаза самого дорогого ему человека.

***

      От Прокопенко Гром возвращался домой под проливным дождём. От зонтика он отказался и побрёл по лужам прямо так.       — Да ну, что вы, в самом деле, тёть Лен, тут два шага пройти, — отнекивался он в прихожей, ища завалившуюся где-то на верхней полке кепку.       Договорился. Когда Игорь подходил к дому, ноги уже промокли насквозь. В ботинках отвратительно хлюпало, но он всё равно простоял лишних пять минут, дожидаясь, пока собиравшийся уходить, но специально задержавшийся для него, мастер своего дела закончит сворачивать лучшую шаверму. Теплый свёрток приятно грел, спрятанный под куртку, и торопил скорее оказаться дома.       Тяжёлый день закончился не менее сложным вечером. Масштабы дела становились всё больше, и Гром только успевал фильтровать получаемую информацию. Каким-то необычайным образом свидетелей, заметивших в ту ночь "маньяка в костюме", которого успели окрестить "Чумным Доктором", с каждым часом становилось всё больше и больше. Количество деталей росло как на дрожжах.       — Так, ну всё, Игорёк, — широкая ладонь Прокопенко легла ему на плечо. — Хватит с тебя на сегодня, засиделся. Пойдём лучше чай пить, Леночка варенье приготовила. Не варенье, а загляденье.       — Ну, Фёдор Иваныч, — вздохнул было Гром, но все его протесты были пресечены на корню.       — Никаких "ну" давай-давай. И напарника своего прихвати, чего это он голодный один сидит.       И они просидели вчетвером на кухне дома у Прокопенко, пока не выпили третий чайничек чая. Дима абсолютно очаровывал своим умением слушать, а Игорь радовался тому, что может просто тихо посидеть в тепле. Над чашками поднимался ароматный парок, варенье в блюдечках будто светилось изнутри каким-то невероятно тёплым светом прямиком из детства. Дубин заторопился домой, только когда по карнизу за окном начали стучать частые крупные капли. Доев блин, Гром засобирался тоже.       Стряхнув воду с куртки в парадной, он поднялся по лестнице, оставляя за собой мокрые следы, остановился у двери, вытаскивая ключи из кармана. Внутри квартиры что-то стукнуло и замерло. Через мгновение ухнул пружинами старый диван. Там явно кто-то был. Игорь обречённо вздохнул, повернул ключ в замке и резко распахнул дверь. Звонко скрипнули несмазанные петли, над спинкой дивана ярким всполохом метнулись красные волосы, Юля резко обернулась.       — О, ну наконец-то, — она улыбнулась, приподняла в руке чашку с висящим через край хвостиком чайного пакетика. — Здравия желаем. У тебя чая не было, так что я принесла свой.       — Привет, — Гром закатил глаза, накинул кепку на крючок, повесил куртку, бросив свёрток с шавермой на кухне, принялся стягивать мокрые вещи.       — М, ты слышал, этот Чумной Доктор, на удивление получил столько одобрения, — Пчёлкина отхлебнула чаю, перехватила поудобнее телефон в руке. — Под каждым постом про это сотни комментариев. Не думала даже, что народ настолько возненавидел богатеев.       — А что ты хочешь, — отозвался Гром из ванной. — Люди задыхаются под тяжестью налогов, а эти толстосумы наживают миллионы, ничего не делая для других.       Юля хмыкнула, отложила телефон, закинула ногу на ногу:       — А хоть бы и так. Но такая поддержка экстремиста явно будет волновать правительство. И суток не прошло, а люди только радуются смерти Гречкина и готовы создавать фан-аккаунты своего "героя" в социальных сетях.       — И пусть волнуются, им полезно, — раздражённо буркнул Игорь, сидя на корточках перед батареей и пытаясь накрутить на неё для просушки мокрые носки.       — Может и так, я не знаю, — Пчёлкина примирительно развела руками. — Наше дело простое — наблюдать и рассказывать о том, что видишь. Охваты, кстати, бешенные на всех видосах, стоит только упомянуть этого чувака с огнемётами.       Закончив с промокшей одеждой, Игорь налил себе воды из остывающего чайника, кинул в кружку пахнущий травами чайный пакетик. Пока чай заваривался, он жевал шаверму, прислонившись спиной к кухонной столешнице и, не отрываясь, смотрел на Юлю. В его квартире она — со своим стильным кожаным пиджаком, идеальной рубашкой какого-то дизайнерского бренда — казалась чем-то инородным, никак не вписывающимся во всю обстановку. И всё-таки он не знал, что делал бы без этих неожиданных визитов, непредсказуемых, потому что Юля сняла себе копию с его ключей; не представлял уже своей рутины без человека, с которым он познакомился, когда она хотела украсть материалы его расследования для своего блога. И ведь именно Пчёлкина подтолкнула его к знакомству с Серёжей.       — Ладно, это всё я так, просто к слову пришлось, — Юля пытливо прищурилась, через всю квартиру вглядываясь Игорю в лицо. — Вот ты мне скажи, кого вы сейчас подозреваете? Только без этих своих отговорок "тайна следствия" и всё такое.       Игорь даже растерялся. Он ждал какого-то подвоха, но только не сейчас.       — Мм... А ты кого? — он еле нашёлся с ответом, дожёвывая свой ужин.       — Тебя. И Разумовского, — она не улыбалась. В её глазах не было и тени тех шальных огоньков, плясавших всякий раз, когда она принималась кого-то разыгрывать. — Я серьёзно, — Юля отставила чашку и закинула руки на спинку дивана. — Если бы ты не был всё время на виду у целого управления и если бы Разумовский мог ходить, я бы даже и не сомневалась в своих словах. Но ты — мент, а он — инвалид. Это тупик.       Гром молчал, глядя на неё исподлобья. Наконец смутившись, Юля добавила:       — Извини, я не должна так говорить о нём, он ведь теперь и мой друг тоже.       Игорь только хмыкнул и отвернулся.       — Но я сейчас озвучила факты, — с каким-то железобетонным упрямством повторила она, поднимаясь. — В сети люди пишут разное и, имей в виду, наш Сергей первый в списке тех, на кого всё захотят повесить.       Гром не пошевелился. Опершись на раковину он ждал, когда за девушкой хлопнет тяжёлая дверь, и ещё с минуту прислушивался к наступившей тишине.       Пусть говорят, пусть строчат какие угодно посты, Серёжу никто не тронет. Он не позволит. Виновные должны получить по заслугам. Такой светлый человек ни за что не будет страдать, наблюдая произвол больного общества, гноящиеся изъяны прогнившей системы.

***

      "Чумной Доктор начал прямую трансляцию"       Рамочка уведомлений появлялась на экранах телефонов, всплывала вверху, отвлекая граждан. Удивлённые, сотни пользователей "Вместе" жали на появившиеся буквы, присоединялись к трансляции. Сегодня все они станут свидетелями дела Чумного Доктора. Ничто не будет упущено.       Один за другим сыпались десятки комментариев. Шокированные, гневные, восторженные. Не важно, что они пишут — одобряют или осуждают. Когда всё начнётся, никто не выпустит телефон из рук. Люди получат то, чего желали — возмездие.       Страшный, справедливый, зрелищный суд.       — Наш город болен. Его пожирает чума коррупции, алчности и беззакония, — слова сами рождались где-то внутри, чёткие, складывались из воздуха, проходящего через лёгкие. Тяжёлые шаги эхом отдавались среди голых стен. — Система оказалась бессильна перед Кириллом Гречкиным. Но не я. Его смерть лишь начало моего правосудия, и я не успокоюсь, пока не выжгу эту заразу дотла.       Огромное складское помещение озарялось пламенем горящих по углам коробок, в нос бил едкий запах палёного пластика.       — Знакомьтесь, это господин Зильченко.       Привязанный к бетонной опоре посередине зала человек трясся и плакал. Вот он, первородный ужас. Голосовые связки парализовало, он больше не мог кричать. Дрожащие губы что-то шептали, умоляя. Теперь поздно.       — Вы все знаете этого человека. Бизнесмен, в чьих руках фактически принадлежащая городу земля. Кто-нибудь помнит прошлый год, когда на этом месте, в историческом центре, под снос пошло старинное здание? Здесь могли бы пройти реставрационные работы, детская школа искусств расположилась бы там, где сейчас стоят уродливые коробки складов. А что насчёт онкологического центра, что так и не был построен пять лет назад, потому что компания Зильченко отсудила выделенную под неё территорию?       Человек задёргался, засипел. Камера опустилась на пол, на каждом экране застыла одна картинка безумного страха.       — Пора заканчивать с этим.       Брошенные у стены картонки вспыхнули, мгновенно охваченные пламенем. Всё, что находилось в помещении стремительно загоралось. Осуждённый что-то закричал, срывая голос, задыхаясь от дыма, но его каратель уже не слышал. Ничего было не разобрать среди треска огня.       Ещё секунда и стекло камеры треснуло, трансляция оборвалась.

***

      — Подожди, у тебя шарф размотался, — Гром остановился, потянулся поправить, но Сергей отмахнулся, раздражённо дернул плечом.       — Вези давай, я сам знаю. Может мне жарко просто, — недовольно буркнул он.       Они гуляли по большому больничному парку. Игорь катил перед собой коляску, колёса шуршали по мокрому асфальту неровной дорожки — утром прошёл короткий и холодный дождь. Разумовский был не в настроении. Он не говорил об этом, но и не скрывал сквозившего в каждом слове напряжения, хоть и по-настоящего был рад визиту. Он правда соскучился.       Первые десять минут они мялись вокруг да около, а потом Серёжа, без особого удовольствия, попросил погулять с собой по парку. Он чуть краснел и нервно перебирал пальцами, объясняя, как разложить коляску, с какой одеждой помочь. Гром видел, как его тяготит собственное состояние, но ничего не говорил. Во-первых, не знал ни одного подходящего слова, а, во-вторых, не хотел. Он больше не чувствовал за собою вины, однако полностью не освободился от давящего на сердце груза.       Дорожка шла вдоль детской площадки. Девчонка в розовой курточке носилась вокруг песочницы с палкой в руках. Двое мальчишек помладше — очень похожие, близнецы, наверное, — бегали от неё, радостно вереща. У одного была перевязана рука, второй выглядел здоровым — пришёл с мамой навестить брата.       Покосившись на женщину, разговаривающую по телефону на лавочке, Разумовский откашлялся:       — Так ты ведёшь дело Чумного Доктора, да?       — Угу, — Гром постарался ответить как можно беспечнее.       Ещё пару дней назад Игорь ждал такого разговора, но сейчас больше боялся, противился неприятным объяснениям всем своим существом. Ну конечно в больнице есть и интернет, и телевизор, всё как он рассчитывал. Сергей начал потихоньку работать удалённо, отвечая на электронные письма в промежутках между процедурами физиотерапии. У него не было возможности пропустить гремевшие буквально из каждого утюга новости.       — А почему не было твоих официальных заявлений? Я видел только запись речи вашего начальника.       — Потому что дело надо делать, а не болтологию разводить, — Игорь явственно чувствовал, как трещит под его ногами лёд.       Разумовский помолчал, потом вдруг ухватился руками за колёса, останавливая коляску.       — Игорь, ты видел, что творится на улицах? Чумной бунт! И эти люди… Они за ним повторяют, Игорь. Это надо прекратить, немедленно. — он весь передёрнулся и замер.       — Я знаю. Полиция делает всё возможное…       — Не делает, — Сергей вдруг резко повысил голос. Он весь дрожал от напряжения, на виске проступила пульсирующая венка. — Народ, то, на что они готовы, Игорь, это страшно! И ведь они не остановятся, это будет уже не правосудие! Очередной произвол!       — Серёж… — Гром обошёл его, присел перед ним на корточки, сжал в своих ладонях трясущиеся запястья, посмотрел снизу вверх из-под козырька кепки.       — Я-я закрою соцсеть, — выпалил Разумовский. Его глаза горели неколебимой решимостью, граничащей с отчаянием. — Я лишу его поддержки, лишу избранной им трибуны.       — Но зачем? — внутри всё мучительно сжалось, сотни маленьких иголочек впились в лёгкие, мешая дышать. — Зачем? Разве ты пожертвуешь делом всей своей жизни ради кучки зажравшихся мразей? — гнев, ярость и слепая жалость рвались внутри, подталкивая в горле комок.       — Ты не понимаешь, да? — черты лица Сергея вдруг зачерствели, и он поджал губы, выдохнул с горькой усмешкой: — Разве не видно, они готовы повесить всё на меня. Клянусь богом, — он снова разгорячился, — мог бы я ходить, покинул бы на день свою больничную койку, и весь этот хаос скинули бы на меня.       Разумовских судорожно глотнул воздуха, зажмурился:       — Все эти жертвы, что есть сейчас, что будут. А их будет больше, их будут десятки — все мне. А если не мне, то кому-то ещё. Найдут козла отпущения, и не будет никакого результата.       Наступила тишина. У Игоря в ушах пульсировал какой-то странный шум: не то писк, не то треск. Но не слышал, как тяжело выдохнул Сергей, сказал ему что-то, не слышал, как в нескольких метрах от него кто-то из детей начал долбить по горке. В висках пульсировало, а сердце заходилось в ломаном ритме. И тут он ощутил прохладную ладонь на своей голове.       Разумовский снял с него кепку, взлохматил прилипшие к вспотевшему под козырьком лбу волосы, привлёк его к себе, крепко обнимая. Совсем как раньше, в том далёком безоблачном прошлом, которое сейчас казалось чуть ли не сказкой. Как же тогда было хорошо. Гром зажмурился, прижался крепче, упираясь руками в подлокотники кресла. В нос бил запах больничного одеяла, которым Серёжа укрыл ноги, но он сейчас не чувствовал и этого. Только тепло. Бесконечно родное и такое нужное тепло.       Пути назад больше нет. Мосты сгорели в неукротимом пламени. Он зашёл слишком далеко, чтобы идти на попятную, бежать от содеянного. Только вперёд. Лишь бы не потерять, идя напрямик по неизвестной дороге, это душеспасительное тепло и разливающееся внутри тихое счастье. Счастье любить.

***

      — Это что за цирк-то? — Гром облокотился на стол, нависая над Димой, покосился на здорового мужика, стоявшего у двери в кабинет Прокопенко.       — Следователь из Москвы приехал, — так же оглядываясь, еле слышно шепнул в ответ Дубин. — Шумит у Фёдора Иваныча. Тут все было слушать собрались, но этот стоит стеной, ему что об стенку горох.       — Так… — Игорь решительно снял кепку, положил её Димке под нос. — Сторожи. А я пойду разберусь.       Сунув руки в карманы, он решительно двинулся к неприступной лесенке перед кабинетом.       — Нельзя. — Амбал оттеснил его, преграждая путь. — Там совещание.       — А мне надо, — Гром нагло ухмыльнулся.       — Не надо, — тот даже не пошевелился, но тут дверь резко отворилась.       — Грома сюда, — рявкнул неприятный голос.       — Ну вот, — Игорь осклабился, — а говорил не надо.       Ухмыляясь, он прошёл мимо охранника и скрылся в кабинете, прикрыв за собой дверь.       Прокопенко сидел за столом в своём кресле, но вид у него был не такой боевой как обычно, когда ему приходилось защищать свой отдел. Фёдор Иваныч был бледен, хмурился и вытирал лоб носовым платком. В стороне, теребя висюльку на жалюзи, стоял спиной ко входу лысый человек в синем костюме. Как только Гром переступил порог, тот резко обернулся и на его лицо наползла широкая улыбка. Весь лысый человек сразу показался одной сплошной неприятно ровной улыбкой.       — Так вот он какой, знаменитый майор Гром, — он мелко засмеялся, кивнул Игорю на диванчик. — Присаживайтесь, Игорь Константинович.       — Да нет, спасибо, я постою, — он недружелюбно улыбнулся в ответ и остался у двери. Ему решительно не нравилось, как этот человек распоряжается в чужом кабинете. — Что случилось?       — Дело в том, Игорёк... — Прокопенко тяжело поднялся.       — Майор Гром отстранён от своего дела, — светя всё той же улыбкой, неприятный человек перебил полковника и протянул вперёд руку. — Евгений Борисович Стрелков, очень приятно. Теперь дело Чумного Доктора на моей, так сказать, ответственности. И поверьте, я не буду нянчиться с ним, как это делали ваши умники.       Игорь руки не пожал.       — Фёдор Иванович, да что случилось-то? — он в упор смотрел на Прокопенко, но Стрелков уже заливался соловьём.       — Часики тыкают, Игорь Константинович. Пока вы тут мусолите, этот психопат спалит пол вашего драгоценного Питера. Вы работаете в оперативных органах. Понимаете, в о-пе-ра-тив-ных? Здесь нужно действовать. Это вам не ограбившего банкомат найти!       — Я не с вами разговариваю, — почти прорычал Гром.       — А мне наплевать! Ты без пяти минут уволен! — вдруг взорвался Стрелков. Его тон мгновенно взвился от приторного до откровенного крика.       — А ну отставить так разговаривать с моим подчинённым! — Прокопенко бахнул кулаком по столу, чашка с недопитым кофе подскочила. — Соблюдайте приличия, а не то вылетите отсюда!       — О, вы ещё мне угрожаете? — вкрадчиво пропел московский следователь. — Да я вашу шарашкину контору одним пальцем…       Дальше Гром не слушал. Хлопнув дверью так, что стекла задребезжали, он вышел из кабинета. Всё управление вмиг замерло. В гробовой тишине — даже посетители все замолчали — Игорь прошёл через весь зал и, не забрав у Дубина кепку, вышел на улицу. Он был взбешён до предела.

***

      — Ольга Исаева — владелица Росс-Гарант-Банка.       Камера плавно выплыла из-за угла, на экранах появились роскошные интерьеры просторной комнаты. С каждой секундой к новой трансляции присоединялось всё больше и больше людей. Их количество уже давно превысило предыдущие охваты. Летели комментарии, люди со страхом, смешанным с любопытством, ловили детали погрома, языки пламени на ковре плясали перед ними как живые.       — Хотя вы все и так прекрасно её знаете.       Вспышка огня — огромный гобелен на стене загорелся, вспыхнул как сухой лист.       — Не так ли?       Привязанная к стулу, стоящему на середине комнаты, женщина дёргалась, пытаясь развязать стянутые крепкой верёвкой руки, мычала что-то через вставленный в рот кляп. Разбросанные у её ног купюры тихо тлели, сворачиваясь и чернея.       — Ольга обманывала клиентов своего банка. Выселяла вас из квартир, отбирала ваше имущество, натравливала на вас коллекторов. Но я ничего не забыл.       Рука в чёрной перчатке резким рывком освободила ей рот, и тут же гневный поток ругательств зазвенел по комнате:       — Да ты хоть знаешь, с кем связался?! Тебе конец!       — Нет, это тебе конец, как и твоему поганому банку.       На её плечи лёг пояс с несколькими зарядами. Жесткие перчатки с заботой палача разгладили его, поправляя.       — Чш… Тик-так, тик-так.       Раздался тихий щелчок, оружие пришло в действие. Пылали тяжёлые шторы на окнах, полотна на стенах и дорогие ковры. Тяжёлые шаги удалялись, в спину ему всё ещё доносились проклятья и угрозы. Такие бессмысленные и бесполезные.       Грянул взрыв.       Ошалелые люди кидались поднимать с земли, ловить падающие с неба купюры. Они бросались ближе к горящему зданию, загребая деньги руками. Чумной доктор шёл через взломанное хранилище, через пылающий хаос огня и безумия, с чувством победителя.       — Всё это — ваше. И скоро мы вернём свой город.

***

      Он стоял на балконе, сквозь стёкла глазниц маски видел замерших человечков внизу. Вот она, сметающая всё на своём пути великая сила. Он сам не понимал, что будет дальше. Адреналин зашкаливал, он вошёл в раж, и всё вокруг терялось в огненном тумане.       Где-то вдали взвыли пожарные сирены. Что-то заколотилось в мозгу, надо было скорее уходить. Прошло всего пару минут, а огонь уже бушевал повсюду. Игорь пробирался к одному из запасных выходов, закрывая лицо рукавом. Костюм пока выдерживал температуру, но маска сильно мешала. Отшвырнув её в сторону, он навалился на тяжёлую дверь. Заперта. Замок не поддавался, дышать становилось всё труднее и разум застилала паника. Неужели всё так и закончится? Вот здесь, в его собственной ловушке.       "Бежать, бежать, спасаться!" — пульсировало в висках. Но куда? Крыша. Яркой вспышкой мысль пронзила сознание, задыхаясь, укрываясь тлеющим плащом, он ринулся наверх.       Будто откуда-то со стороны он видел, представлял себе до невозможного ясно, как пожарные скорее разматывают длинные шланги, машины разворачиваются, раскладываются длинные лестницы.       Ещё одна дверь. В исступлении Игорь навалился со всей силы, зажмурился, вдруг оступился — дверь поддалась, лязгнули ржавые петли, и он вырвался под чёрное ночное небо. Внизу раздавались крики, шум, визг сирен, вокруг здания собралась целая толпа.       Нет, ещё не конец. Совсем не конец. Бежать, бежать скорее.       Гром метнулся по крыше в одну сторону, в другую. Разум медленно возвращался к нему, идеи судорожно толпились. Другой дом, он совсем рядом — прыгнуть. Он разбежался и прыгнул.       Приземление отдало адской болью в колени, Игорь резко выпрямился, сознание повело, перед глазами почернело. Удар собственного тела он услышал будто бы со дна колодца. А дальше темнота...       Игорь лежал на больничной койке в знакомой ему палате. Тот же холодный свет лампочки, кремовые жалюзи на окнах, треснувшие кое-где квадратики поблескивающей плитки на полу. Он с трудом наклонил голову, через силу повернулся на бок. Серёжа сидел спиной к нему на соседней кровати. Сгорбившийся, сжавшийся в нервный комочек. Он плакал. Гром слышал его тяжелое дыхание, сдавленные всхлипы. Острые плечи дёргано приподнимались и опускались, вся его фигура мелко дрожала, сотрясалась от сдерживаемых рыданий.       — Эй… — сквозь пронзившую всё тело боль, Игорь приподнялся, позвал, как только мог ласково: — Серенький…       Это слово несло в себе столько нежности, столько любящего тепла, сколько ему бы никогда не выразить иначе. От него пахло прошлым спокойствием, домом, сонными вечерами. Гром ждал, что сейчас Серёжа обернётся, улыбнётся ему сквозь слёзы, — так именно и должно было быть, он знал точно, – но тот только замер. Всхлипы прекратились, голос, глухой, незнакомый, прозвучал будто о стороны, потерянно и жестоко:       — Это всё из-за тебя.       Разумовский медленно поднялся на ноги, покачиваясь, но продолжая стоять спиной к Игорю, словно в забытьи шепча себе под нос:       — Всё из-за тебя, из-за тебя… Это ты, ты убил всех этих людей. Все они погибли из-за одного тебя.       Гром судорожно дёрнулся, резко вскочил. Да что он такое говорит?! Ему хотелось закричать, но голос не слушался, пропал, как бывает во время кошмара.       — Они погибли из-за тебя Игорь! — Сергей вдруг стремительно обернулся, в родных глазах плескался ужас. — Останови это!       Он бросился к нему, схватил за одежду, рыдая, упал на колени.       — Я прошу тебя! Нет, я умоляю, Игорь… Прекрати всё это, ты же можешь, ведь это в твоих силах!       — Серёжа, Серёженька… — вмиг все слова вылетели из головы, Гром повторял одно и тоже, лихорадочно хватая любимого за плечи. — Ну чего, чего ты… Вставай.       Буквально силой он поднял его на ноги, крепко обхватил руками, обнимая, защищая от всего на свете.       — Бедный, бедный, милый мой… — с губ срывалось непонятное, припадочное бормотание. — Родной, милый… Ведь это ради тебя, только ради тебя, тебя одного. Ты понимаешь?       Он оторвал его от себя, обхватил лицо руками, гладя мокрые от слёз щёки сухими горячими пальцами, с надеждой заглянул в глаза. Там не должно было быть слёз. Игорь ждал, что Серёжа поймёт его, что он обрадуется, но в этом испуганном лице не было ничего похожего даже на сочувствие.       — Ты… — Разумовский задохнулся словами, замер, ловя губами воздух. — Ты — убийца!       Он вдруг со всей силы толкнул Грома, тот отшатнулся, попятился, ударился лопатками о стену. Сам испуганный, потерявший контроль абсолютно над всем, Игорь мог думать только об одном: "Зачем же он кричит? Вдруг кто-то услышит? Сюда тут же сбегутся люди".       — Убийца! — срывая голос повторил Разумовский.       В мгновение паника сдавила разум. Шаря руками по стене, Гром вдруг наткнулся на тумбочку, стоящую совсем рядом. Не думая ни о чём, он схватил стоящую на ней вазочку и ударил Сергея.       Фарфоровые осколки разлетелись в разные стороны. Как в замедленной съёмке Игорь видел мотнувшуюся голову Разумовского на тонком стебельке шеи. Он упал боком, рухнул как подкошенный, потеряв сознание, разметались по плитке рыжие волосы.       "Что я наделал? Господи-Боже, что я наделал?!"       Гром смотрел на тело во все глаза и не мог пошевелиться, буквально прирос к стене. Убийца. Он действительно убийца. Что же он наделал? А ведь просто хотелось заставить его не кричать. Замолчать хоть на секунду!       Игорь рухнул на колени, царапая руки об осколки, схватил Серёжу, прижал к себе. Спрятать, спасти, оживить. Он сжимал его голову руками, плакал, целовал проступившее кровавое пятнышко на виске, раскачивался в исступлении. Всё кончено, всё бесполезно.       Мир провалился куда-то вниз, исчезли больничные стены, кровати, тумбочки. Вокруг бушевал первородный хаос, виновником которого был он сам. Конец всего, конец жизни, надежды. И мёртвое тело на руках. Он так старался его сохранить, защитить, спасти от ужасного мира. Но сам же и погубил. Навсегда, безвозвратно...       — Игорь. Эй, Гром! — из этого кошмара его вырвал голос Дубина.       Свет ударил в глаза, реальность обрушилась на голову ледяным душем. Он сел, ещё не понимая, где находится и что происходит. Серые стены, лавка, заляпанный пол. События прошедшей ночи и вчерашнего дня возвращались в память быстрой перемоткой киношной ленты. Бешенное мелькание в обратном порядке.       — Ты в порядке вообще? — вместе с вопросом Димы вдруг навалилась резкая головная боль. Он сразу вспомнил всё, в мгновение осознал происходящее.       Его поймали. Он в тюрьме. Вот и железная дверь, старая, с проржавевшими заклёпками, маленькое зарешеченное окошечко под самым потолком. Но стоп. Почему же Димка здесь? Если его нашли на той крыше, буквально поймали с поличным, то почему Дубин стоит перед ним сейчас с какими-то вещами в охапку? Разве опасного преступника, маньяка-убийцу, не должны были строжайше изолировать?       До Грома не сразу дошло, что всё это время Дима что-то судорожно ему объяснял. Он очень торопился, теребил пуговицу на своей рубашке, задыхался, спеша.       — Так, что ещё раз? — вывалившись из своих мыслей, перебил Игорь.       Дубин так и замер с открытым ртом. Очевидно, он никак не был готов к тому, что его не слушали и придётся повторять всё сначала.       — Чего? — растерянно переспросил он, глупо хлопая глазами.       — По сути говори, ага? — Гром медленно приходил в себя, голова начинала соображать, мозг искал узелки и бросался тут же их распутывать, пытаясь представить себе всю ситуацию.       Они сейчас точно не в управлении, там не может быть таких помещений. Димка в форме, за поясом кобура — при исполнении. Но где же тогда охрана? Разве могли его пустить одного в камеру?       — Так… — забегав глазами по пустой стене у Игоря над головой, Дубин мысленно принялся сокращать весь объём информации про себя, разгребая, как ложкой, сплошной кисель из перепутанных мыслей.       Новость о том, что Чумным Доктором оказался Гром, схваченный прямо на месте преступления, застигла его в вагоне метро по пути домой. Пересаживаясь на другую ветку, он уже звонил Юле, Сергею, всем, кто только пришёл на ум. Тайна следствия, не тайна следствия — сейчас он буквально наплевал на устав. Близкие Игорю люди должны были узнать первыми, должны подтвердить, что у Грома на самом деле есть алиби. Ведь оно абсолютно точно есть. Игорь — и ужасный преступник. Это никак не могло быть правдой. Дубин просто отказывался верить в те факты, что предоставил ещё накануне до задержания отвратительно улыбчивый московский следователь. Он тогда и рассмеялся бы ему в лицо, если бы не грозный амбал за его спиной. Но после разговора с глазу на глаз со Стрелковым, требовавшим от Дубина ещё какой-нибудь утаённой информации как у якобы напарника и соучастника, было слишком много дел и забот. Глупое обвинение против самого честного и справедливого человека, которого только знал Димка, быстро вылетело из головы, потерялось под грудой свалившихся кучей проблем. Но этот звонок и буквально убитый вид Прокопенко потом...       Диме надо было поверить, но он не мог. Его разум просто не принимал нелепой реальности. Всю ночь он носился по городу, выполнял какие-то поручения, сам не понимая, что делает, а когда под утро примчался обратно в управление, там все буквально плясали от радости. Некий аноним, его личность уже стараются установить, буквально два часа назад прислал в участок полный пакет документов, подтверждающих непричастность Игоря. Напрасно Стрелков рвал и метал, докопаться было не до чего. Подтверждения все фактам были получены в течение часа. Действительно, Игоря видели в кинотеатре вместе с его подругой Юлией Пчёлкиной в то время, когда на другом конце города Чумной Доктор подорвал склады Зильченко. На камерах видеонаблюдения у круглосуточного магазина Гром засветился в момент убийства Гречкина — перепуганная, разбуженная стуком в дверь, кассирша, дежурившая в ту ночь, смогла подтвердить это.       Все жертвы маньяка были связаны между собой. Подставить Грома было несложно и приписать ему всё содеянное Чумным Доктором обернулось бы самым простым решением запутанной задачи. Всем было ясно, что правительство хочет скорее прекратить беспорядки, и Стрелков сделал бы по максимуму, чтобы свалить вину на неугодного майора. Но неизвестный отправитель не дал этого допустить.       Еле стоящий на ногах от усталости, но воодушевлённый радостью, Дубин упросил пустить его обо всём рассказать Грому перед срочным процессом, назначенным на день, и рванул ловить такси.       — Я… — лицо Димки засветилось, он выпалил на одном дыхании: — Я знаю, что тебя подставили. Все знают.       Он, максимально опуская детали, рассказывал Игорю всё, пока тот одевался, и еле держался, чтобы не кинуться обнимать друга.       Гром слушал внимательно, параллельно застёгивая пуговицы на рубашке. Фрагменты мозаики потихоньку сложились в единое целое, и Димка, взволнованный и сияющий, занял в этой картине своё место.       Не успел Дубин закончить, как двое охранников пришли за Громом. Тот спокойно позволил надеть на себя наручники, послушно последовал их указаниям. Дима проводил его полным надежды взглядом. Сейчас, на предстоящем заседании, должна будет решиться судьба его друга. Конечно и он, и Фёдор Иванович, и все остальные причастные к этому расследованию, верили исключительно в вынесение положительного для Игоря приговора, но всё равно сердце колотилось жутко.       Странное спокойствие и равнодушие остались словно бы от прошедшего кошмара. Перед глазами всё ещё стоял образ Разумовского из сна. Будто двойник настоящего Серёжи из зазеркалья, он почему-то не отпускал Грома. В лицах сопровождающих его в тесной полицейской машине виделись эти молящие глаза, побелевшие губы.       На подъезде к зданию суда автомобиль попал в пробку. Новость о поимке Чумного Доктора всколыхнула общественность. Десятки машин телекомпаний и ещё бог знает кого крутились, пытаясь разъехаться, совершенно преграждая движение. Журналисты с камерами и микрофонами липли к окнам автомобиля, чуть дальше, за металлическим заграждением, еле сдерживаемые оцеплением, кричали и волновались люди. В воздухе покачивались плакаты и транспаранты, гул и отдельные выкрики было слышно даже сквозь поднятые стекла.       — Дурдом… — пробормотал про себя Игорь, отвернулся от окна, и вдруг боковым зрением заметил что-то.       Он резко развернулся, на секунду перепугав охрану, приник к стеклу, но машина уже продвинулась дальше. На секунду мелькнувший где-то рядом знакомый профиль, рыжий огонь волос исчезли без следа, затерялись в толпе серых и чёрных курток, озлобленных лиц, кричащих ртов.       Гром снова сел ровно и провалился в свои мысли. Может, сейчас Серёжа ему снова померещился? Машина наконец остановилась, его вывели под руки, замелькали под ногами каменные ступеньки.

***

      — А как вообще пришли к этой профессии? — Юля закинула ногу на ногу, поудобнее усаживаясь в глубоком кресле.       Девушка перед ней казалась какой-то нереальной, волшебной, поражающей всё сильнее с каждой минутой общения. Вчера, после первой встречи с ней, Пчёлкина весь вечер не могла найти себе места, метаясь по собственной квартире. Её бросало то в жар, то в холод, и душу не покидало предчувствие судьбоносности этого знакомства. Наконец она не выдержала, схватила телефон, набрала номер клиники, выбила нужный контакт, затаив дыхание, позвонила. Выдохнуть смогла только тогда, когда та согласилась встретиться завтра и дать интервью для Юлиного блога.       Сотни названий для будущего ролика крутились в голове, когда Пчёлкина уже за полночь ложилась спать. Она отключила телефон, решившись не отвлекаться ни на что перед предстоящей беседой, но всё равно так и не смогла спать спокойно, думала о том, что может позвонить Гром или Разумовский, но потом мысленно отмахнулась от них и повернулась на другой бок, чтобы даже не видеть лежащий на столе мобильник. Игорь сам не звонит уже который день, так что если нужно будет, потерпит. Утром она еле собралась и сразу помчалась в студию.       Они говорили долго, сбивались с темы на тему, но до главного дошли только спустя три часа:       — Странная история, — она вздохнула, потёрла шею, убрала со лба короткие светлые волосы. Юля всё никак не могла оторвать взгляда от её пальцев, сильных, крепких ладоней, проступающих на тыльной стороне вен — руки, которые спасают жизни.       — Я всегда знала, что хочу заниматься медициной. После школы поступила, училась хорошо, мечтала стать офтальмологом, но потом на соревнованиях — я занималась кендо почти профессионально, с самого детства — получила травму, повредила позвоночник и всё, я думала мои мечты рухнули навсегда, — короткая улыбка, тихий не то вздох, не то смешок. — Так странно об этом говорить, но, лёжа неделями в палате, я вдруг поняла, что хочу посвятить себя нейрохирургии, чтобы помогать таким же, какой вдруг стала сама.       — И вы смогли самостоятельно восстановиться? — Пчёлкина и не пыталась скрыть восхищения.       — Нет, не сама, конечно, — она замахала руками. — Мои родители, мой брат — они всегда были рядом, делали всё возможное. И надо отдать должное врачам. У одного из них я училась потом. Конечно, было очень непросто, но, видно, для того я и жила всё это время, чтобы у людей оставалась надежда.       — Спасибо, — Юля горячо пожала ей руку, камеры щёлкнули, прекращая запись.       Они стояли в парадной, ждали такси, неловко молчали, разглядывая свои стаканчики с кофе.       — Я постараюсь. Ничего не могу обещать, в моей практике большинству пациентов с таким диагнозом, к сожалению, не удавалось добиться каких-то значительных успехов, но если возможна ещё одна операция… Нам надо с ним увидеться, обязательно.       Юля кивнула, полезла в карман за телефоном, закусив губу, чтобы не засмеяться и не заплакать прямо сейчас, перед этим невероятным человеком. Смахнув кучу уведомлений, она наконец нашла номер Грома, замерла, мысленно ругаясь на то, что он сразу не берёт трубку.

***

      Рядом снова был Дима, суетливо отдавал Грому под подпись личные вещи и всё спрашивал про то, как прошло заседание. Но Игорь ничего не запомнил. Всё, что происходило вокруг последние два с половиной часа, расплылось в каком-то невнятном тумане. Голоса, голоса, стук деревянного молоточка. Он сидел на скамье подсудимых, а выступавший за него молодой адвокат сам делал всё дело. Короткие вопросы прокурора — Гром на секунду включается в происходящее, — короткие ответы.       "Отрицаю".       "Нет, Ваша честь".       И снова внутрь себя, ничего вокруг, только абстрактные образы — то ли явь, то ли иллюзии. Голова кругом.       Он пришёл в себя, когда оказался на воздухе, когда его поздравляли и извинялись, когда растроганный Прокопенко душил его крепкими, отцовскими объятиями, звал вечером к себя и заклинал: "Только Леночке ничего не говорить".       — Кстати, — Дима вернул ему телефон, тут же полез в свой портфельчик, достал оттуда тёплый сверток в фольге. — У метро брал, — улыбаясь, протянул он, — и даже специально в термопакет положил.       Гром благодарно улыбнулся, потянул руку к долгожданной еде, но тут его телефон разорвался очередной волной вибрации. Торопливые руки распахнули крышку, нажали зелёную кнопочку.       — Игорь, чёрт возьми, чего так долго не берёшь? — голос Юли звенел, радостный, взбудораженный. — Я нашла врача. Макарова, Лера Макарова, нейрохирург, ты должен был слышать о ней. В общем, она готова помочь Серёже!

***

      Залив шумел, набегая на берег зеленоватыми волнами, облизывал почти ледяным, ещё не прогретым, холодом голые ступни. Песок утекал из-под ног, когда вода откатывала, и Сергей коротко смеялся, поджимая покрасневшие пальцы. Он стоял лицом к тёмно-синему простору — дышал полной грудью, зажмурившись; видел, как стремительно бегут по небу тучи, спеша, заволакивая небо, поглощая маленькие окошечки лазурной голубизны. Поднимался ветер: душный, словно замерший в ожидании, воздух приходил в движение.       — Будет гроза… — прошептал Разумовский одними губами и повторил это слово, вдумчиво раскатывая его на языке.       Гром стоял в отдалении, но будто услышал его. Прищурился на небо и тоже выдохнул, облизнув пересохшие губы:       — Да, будет настоящая буря.       И славно, город уже ждал дождя, первой весенней грозы. Она должна была прийти, её предсказывали со дня на день, как очищающего облегчения после тяжёлой зимы. Неприятной, мрачной зимы, наполненной беспорядками, шумом, драками, арестами. Всё уже улеглось, но улицы и тротуары не забыли кровь и втоптанные в снежное месиво листовки. Их надо было вымыть до блеска дождевыми потоками, вымести ветряными порывами, обновить широкими лужами, протрясти громовыми раскатами, вспышками молний. И дождь надвигался.       — Игорь! — тяжело дыша, Разумовский шагал ему навстречу.       Ноги тонули в песке, идти было трудно, но он упорно вытаскивал себя с каждым шагом, отмахиваясь руками, двигался вперёд, чуть наклонившись. На бледном лбу выступили капельки пота, ноздри раздувались, губы побелели, а щёки пылали ярким румянцем. Ветер трепал непослушные волосы, они липли к висками, к взмокшей шее, но Сергей не обращал внимания. Он смотрел на Грома горящими глазами и не видел ничего больше. Сейчас у него была одна цель, и он клялся себе во что бы то ни стало дойти на своих двоих.       У Игоря пересохло в горле и внутри всё напряжённо гудело. В каждом Серёжином движении он снова видел эти первые бесплодные потуги встать, бесконечные падения с коляски, расшибленные локти и коленки, злые слёзы, полночные истерики, ненависть к собственной немощности.       Они прошли это вместе, только у Грома всё никак не было тех нужных фраз поддержки, которые он был обязан говорить, но просто не знал, как облечь в слова то, что рвалось внутри. Зато он всегда был рядом, чтобы поймать, подхватить, вовремя подставить плечо.       Разумовский выл, стонал и перебирал все скверные выражения, проклинал и прогонял Игоря, но, как только добирался до него, хватался за руку как за спасательный круг и долго пытался отдышаться, сгорая от перенапряжения.       Так они делили дни, долгие зимние вечера бесконечных тренировок, ломая одну беду пополам, устанавливая свои правила. Поэтому сейчас Гром стоял, не шевелясь у каменной стены поднимающейся за ним набережной, и смотрел, как его Серёжа сопротивляется песку, кусает губы и шёпотом ругается, но не просит протянуть руки.       — Фух, — пошатываясь, Сергей наконец остановился, прислонился рядом к шероховатому камню, глубоко дыша широко открытым ртом.       — Ты… — Гром судорожно глотнул воздуха, задумав что-то сказать, повернулся к нему и вдруг схватил за рукав. — Серый, у тебя снова кровь.       Разумовский распахнул глаза — по подбородку от носа медленно стекала тёмно-алая струйка. Он нервно дёрнулся, пачкая толстовку, резко запрокинул голову, зажимая нос. Игорь растерянно оглянулся, зашарил по карманам в поисках носового платка.       — Да не надо, оно само, — Сергей булькающе засмеялся, отмахнулся от него. — Успокойся.       Они постояли так минут десять, молча придерживая друг друга: один держал другого, чтобы тот не упал, другой — чтобы не кинулся суетиться. Потом одновременно вздохнули и, натянув Серёже кроссовки, практически скатились по песку к самой воде. Гром, придерживая рыжие волосы, аккуратно вытирал чуть подсохшие разводы смоченным в солёной воде платком под шмыгающим носом, пачкая и себя в придачу, Разумовский норовил всё сделать сам, тёр мокрым пальцем пятно на рукаве и улыбался, глупо и немного виновато.       Обратно к автобусной остановке их, мокрых, но чистых, подгонял усиливающийся ветер.       По пустому тротуару перекатывался мусор, неслись мимо машины, трепетали, склоняясь ниже, пушистые гроздья белоснежных черёмуховых соцветий.       — Пахнет за километр, — Сергей остановился, протянул руку к хрупкой веточке, но тут же, будто испугавшись, осадил себя.       — Ты чего? — Игорь хотел было сорвать для него веточку попышнее, но Разумовский остановил его руку.       — Не надо. Они такие хрупкие, нежные, живые, а у тебя руки в крови. — Он помолчал, невольно сжал его ладонь в своих, мягко погладил, грустно усмехнулся, глядя на свои пальцы. — И у меня тоже.       Они ждали автобуса и обоим пришла схожая мысль, что разводы навсегда слизал залив, нет да и не было бытовой неприятности, но кое-что другое он унести уже никак не сможет. Это навсегда въелось под кожу.       В автобусе было тепло и спокойно, разбушевавшийся наконец ливень нисколько не беспокоил задремавших на последнем сиденье единственных пассажиров. Они слушали шум дождя сквозь чуткую дрёму и думали о том, что совсем скоро будут считать молнии, устроившись дома на диване. И мир за окном будет разноцветным из-за наклеенной на стекло Серёжей цветной плёнки. Они живут как в калейдоскопе, готовые одним движением руки перевернуть мир, изломать прямые углы, наплевать на традиции и законы в пространстве и времени ради единственного — огромной любви, тревожно дремлющей рядом.