Быстро

Она равняется на него всю сознательную жизнь, а он убивал людей. Быстро и без сожаления. А Кейт опять затевает песню про могучего Мстителя, спасшего миллионы жизней от внеземных угроз, а Клинт сводит зубы от желания признаться, что в заварушке, сделавшей их союзниками поневоле, её вины нет, его же — более, чем достаточно. — Я понимаю, что этот человек был тебе близок и ты поэтому хранишь его секрет, — вспоминается Бартону низкий голос, её горящие понимаем глаза и своё непроизнесённое признание. Клинт убеждает себя, что его молчание — лишь мера безопасности, ведь о его пяти годах после щелчка знали лишь двое, притом одна из них уже мертва, а вторая — его наивысшая ценность в жизни, женщина, которой он просто не мог солгать. А Кейт… Что же, Кейт — ребёнок, который так и не научился держать язык за зубами, да и кто они друг другу, чтобы посвящать Бишоп в самое сокровенное? Но в сочельник Бартон резко осознает другое. Сидит, наблюдая за танцующими в камине языками пламени, и вдруг понимает, что молчание его не от благоразумия, а от стыда. Ему нравятся восторженные взгляды Кейт и её заверения, что Соколиный Глаз — один из величайших героев в истории, как бы он этого не отрицал. А Бишоп вскоре возвращается с яркой коробкой и оставляет её на столе с буквально кричащей запиской. «Соколиному глазу» — размашистым почерком выведено на голубом листке. Она дарит ему перчатки, Бог знает на какие деньги купленные, и брелок в виде рождественской ёлки, который он без раздумий цепляет к телефону. — Я всегда мечтала стать такой как ты, — начинает привычную песню Бишоп, словно раньше не ведала ему об этой страшной тайне. — Кейт, — тормозит он её. — Нам нужно поговорить. И всё наконец встаёт на места. Потому что слова её будут притворством и ложью, пока девушка не узнает всю правду, а его ленивый уход от сантиментов — эгоизмом. — О чём? — ярко улыбается она и вдруг начинает игриво хлопать ресницами. — Или ты всё же решил принять моё предложение и обучить? — Нет, — качает головой Клинт, сжимая край столешницы. Кажется, что та переломится в следующее мгновение и потому он отпускает деревянную поверхность, смотрит на свои руки с недоверием. — Хорошо. Тогда о чём? Решил подарить мне особые стрелы? Или… — Ронин — это я. Был. На его душе становится одним камнем меньше. Он ведь и не лгал тогда старым друзьям-треникам. Вдова действительно убила Ронина: смертельно ранила, когда появилась в Токио и добила окончательно, погибнув сама. Кейт молчит. Замирает и молчит. — Ладно. — Господи, да что с тобой не так? — срывается Бартон, вскакивает и, опираясь о стол, смотрит прямиком в её перепуганные глаза, но та сидит ровно, словно ничего и не произошло, словно он для неё всё тот же герой из сказок. — У тебя, наверное, были причины, — еле слышно выдыхает девушка, — Я слышала, что твою жену и детей распылило, так что… — Не смей! — срывается он, — Не смей оправдывать убийства. А потом они просто расходятся. Бишоп с каменным лицом удаляется в свою комнату, а Клинт засыпает на диване, чувствуя себя самым паршивым человеком во вселенной. И посреди ночи чувствует, как его заботливо укрывают пледом, и почти рычит от досады. Не должно быть у неё такого кумира. Неправильно это. И омерзительно. А Кейт продолжает общаться с ним, как ни бывало. Будто его признание и вовсе не прозвучало. И это чертовски злит. — Знаешь, — лишь однажды, через много-много лет она вновь осмелится вернуться к этому разговору, не опасаясь вновь увидеть его налитые кровью глаза. И разобьет сердце Бартона на тысячи осколков, которые уже не собрать, — Ты был прав. Нельзя оправдать убийство, да и твои поступки — не были таковым уж правосудием. Но каждый из нас совершает ошибки. И не все они обесценивают хорошее в человеке. И в тот момент Братон поймёт, что «девятилеткой» всегда был он, а не Кейт, и со сладкой грустью посмотрит на брелок-ёлочку. Но это будет лишь потом, после мучительных лет терзаний, самобичевания и упорного обучения нового Соколиного Глаза. А тем временем наступает Рождество.