В тумане

Осень. Антон не любил это время года, а теперь, как он подозревал, будет думать о ней с содроганием. Слишком много грязи, слишком много боли… Да и кого еще винить за скользкое от первого заморозка покрытие шоссе и проклятый туман..? — Что? Да это вы в меня врезались! — возразил Антон на наезд водителя шикарнейшей иномарки, которая вылетела на него из завесы тумана, и которой он смял переднее крыло, пытаясь избежать более серьезного столкновения. — Дождемся ДПС, и они скажут, кто из нас прав! Валентин, удобно развалившись на заднем сидении и опустив стекло, с улыбкой наблюдал за разыгрывающимся представлением, придирчиво оглядывая с головы до ног исполненного праведного гнева парня. Красавчик, однако… Не слишком высок, правда, но стройный и загорелый. Огненно-рыжая шевелюра, сразу бросающаяся в глаза и упругий маленький зад, обтянутый джинсами… — Хватит препираться, Виктор. Давай его в нашу машину, и поехали, — распорядился он. Услышав приятный, но холодный, как это утро поздней осени, голос, Антон перевел взгляд на пассажира иномарки, оказавшегося молодым мужчиной, постарше его, наверное, только на пару лет. Блондин был хорош собой. Вот еще бы тонкие губы не кривила высокомерная улыбка… — Ну, пошли. В плечо впились крепкие пальцы, потянув, и Антон дернулся, разрывая контакт с глазами блондина, скидывая захват. — Не лапай меня, горилла! Он попятился от крепкого, высокого водилы, прожигая последнего взглядом. — Какой недотрога… — засмеялся тот, — Ничего, хозяин тебя приручит. Еще зад мне лизать будешь… Антон не ответил, чувствуя, как скользнул от этих слов по позвоночнику вверх холодок и умостился между лопаток. Он осмотрелся, нет ли поблизости кого, чтобы позвать на помощь, но лишь где-то в тумане, не замечая их, проносились машины. — Иди, тебе сказано. Виктор подскочил, снова хватая его, на этот раз грубо, не церемонясь. Антон попытался отбиться, но получил по шее ребром безжалостной ладони и обмяк, погружаясь во тьму. — Очнулся, наконец, — услышал Антон за спиной, но встретился с взглядом блондина, восседающего за столом визави к усаженному в такое же кожаное кресло пленнику, и уже не мог отвести глаз. Как кролик от удава… — не такой уж он и крепкий, поди, босс. Блондин отмахнулся: — Зато какой сладкий… — мужчина улыбнулся Антону. — Знаешь, красавчик, насколько я влетел по твой милости? Антон был совершенно убит озвученной цифрой. — Вы шутите? Да у меня и денег таких нет… — покачал он головой, переводя взгляд на водилу, поигрывающего ножом, примостившись на краешке стола, ну как есть – головорез, — Но я отработаю, клянусь вам! Виктор усмехнулся: — Разумеется, отработаешь, куда ты денешься, красавчик… — Только не руками, а другим местом, — сурово добавил «босс», раздевая взглядом его ладную фигуру. Парню потребовалось несколько бесконечных минут, чтобы до него дошел смысл сказанного, и кровь прилила к лицу: — Ч… что?! — взвился он, вскакивая со стула, осознав всю непристойность предложения. — Смотри, догадливый, — заметил босс, вставая и заходя за спину, рука его обвила торс Антона в районе груди, расстегивая рубашку. Его передернуло, когда влажный язык оставил короткую дорожку к его ключице, и он рванулся, за что получил от Виктора в под дых, жесткие пальцы собрали в кулак его волосы. — Не рыпайся. — Не трогайте меня! – упрямо воскликнул парень и снова получил, на этот раз по губам. — Гад!.. Ладонь блондина погладила по груди, найдя пальцами сосок, чем окончательно повергла Антона в ужас, а в следующий момент исчезла, мужчина отступил, возвращаясь на место: — Впрочем, всему свое время. Сперва дело, а развлечение потом, — Валентин вздохнул, выражая сожаление по этому поводу, и подвинул парню документ. — Подписывай. Читать документ в скрученном виде, было крайне не удобно, но он все же сделал это, не упустив ни одной строчечки. И снова, и снова, потому что содержание не укладывалось у него в голове: На две недели он становился рабом, которому надлежало беспрекословно исполнять все приказы блондина. Суть же его обязанностей, после наглядной демонстрации и недвусмысленных угроз, была ему вполне ясна. — Да пошел ты!.. — бросил Антон. Глаза блондина сузились: — Неверный ответ, малыш. Ему еще сильнее запрокинули голову и, одновременно с этим, в живот врезалось колено, а потом — еще раз… — Подписывай. Разогнуться стоило усилий: — Не стану… — выдохнул он, заработав очередной болезненный удар. В конце концов, в ладонь вложили ручку и расписались сами его безвольной рукой. Но Антон видел это уже сквозь туман, скоро окончательно затянувший сознание. Очнулся он уже в темном помещении, по ощущениям – совершенно нагой, но с кожаным ошейником на шее. Ужас затопил его существо, и парень отчаянно рванулся, немедленно зайдясь кашлем — от ошейника, к стене, тянулась короткая цепь. — Не дергайся, себе дороже будет. Раздался знакомый, насмешливый голос и загорелся свет, на миг ослепивший пленника. Когда же он проморгался, перед ним высились похитители. Тоже обнаженные и уже не слабо возбужденные, от чего сердце забилось так сильно, будто хотело проломить грудную клетку, и замерло где-то в горле. — Пожалуйста, не надо, — попросил он, наступив себе на гордость и отодвигаясь к стене. — Я прошу вас… Босс вздохнул, посмотрев на подчиненного: — Какая жалкая картина… Займи-ка его ротик, Виктор, пусть использует его по назначению. Ухватив цепь, его рывком поставили на колени: — Открой ротик, детка. Антон покачал головой, и сильные пальцы впились в лицо, разжимая челюсти, и парень поперхнулся членом, засунутым ему прямо в горло. Он протестующее замычал, вцепившись в руку бандита, которая, собрав в кулак волосы, начала управлять его головой. Вторая пара грязных рук, поставила его раком, горячая ладонь босса огладила ягодицы, заставив все внутри похолодеть. Когда в задний проход начала протискиваться плоть, Антон отчаянно дернулся, инстинктивно пытаясь избежать вторжения, но его держали крепко и он только разозлил насильника, оставившего осторожность и несколькими грубыми толчками вошедшего в него. Анус опалила дикая боль, и он закричал, срывая с уст напарника босса довольный стон, сжав его член стенками горла. Из глаз с новой силой хлынули слезы. Как больно… и унизительно. Стыдно… Антон слышал, что это очень больно, но реальность оказалась чудовищнее самых «смелых» представлений. Он молился, чтобы все скорее закончилось, но время словно остановилось, и в него снова и снова долбились с двух сторон. Не выдержав, он закричал: Хватит. Но не смог выговорить, потому что рот был занят кое-чем другим… Первым кончил блондин, покинув его истерзанный зад, потом водила, но этот не спешил вынимать член из его рта, дождавшись, пока Антон проглотит то, чем он его отоварил. Мерзость… — Уроды… — выдохнул парень, вытирая дрожащей рукой вязкую жидкость, оставшуюся на губах. Было больно, но еще больнее было в голове от простой и жестокой мысли, что его «опустили». И не только физически, было опущено и втоптано в грязь его человеческое достоинство. — Эй! – пальцами ноги, босс приподнял за подбородок его заплаканное, покрытое румянцем стыда и гнева лицо. — Не расслабляйся, раб. Мы ведь только начали. Услышав озвученный статус, в котором находился волею этого человека, Антон вздрогнул, но осознать и возмутиться, ему не предоставили возможности. Отстегнув цепь от ошейника, его потащили вглубь комнаты, как оказалось, хранящей множество загадочных и, одновременно, зловещих приспособлений и предметов, которые, как он слышал от одного друга, практикующего садо-мазо, назывались девайсами. Господи, думал ли он тогда, что ему придется примерить их на себя? Не обращая внимания на яростное сопротивление, на его ногах и руках застегнули кожаные наручи, а потом его подвесили и распяли на цепях. — Сволочи… — выдохнул Антон, беспомощно вися над полом в горизонтальном положении и глотая слезы беспомощной обиды и унижения. Виктор засмеялся и подошел к жертве, с притворной нежностью погладив по щеке, а потом повернулся, выставив зад, оказавшийся аккурат на уровне его лица: — Лижи. Антон побледнел от гнева, вспомнив те слова на продуваемом ветрами шоссе, и отвернулся. Водила хмыкнул и, прежде чем он успел хоть что-то сообразить, член ублюдка снова оказался забит ему в горло: — Ну, тогда работай ртом… Его босс хрипло засмеялся и вонзился сзади, срывая с уст жертвы болезненный крик… Антон не знал, сколько времени прошло, как не мог сказать точно и сколько раз его изнасиловали, меняя девайсы и заставляя кричать и плакать от боли. Помнил только, что так и не порадовал их, отказываясь лизать их зады и умолять трахнуть себя. Тело, вновь прикованное цепью к холодной стене, болело, словно по нему проехался трактор, и он едва мог шевелиться. Хотелось кричать и выть, от отчаяния, ненависти и омерзения. Он чувствовал себя грязным, но виновата в том была не только сперма, казалось, заляпавшая все его покрытое синяками тело, но и незримые отпечатки рук, которые лапали и щупали его, вонючий мужской пот, пахнущий сексом, пепел от сигареты «Господина», которую тот выкурил «устав»… — Будьте вы прокляты… — прохрипел он, потому что не мог говорить разбитыми губами, да и в горле саднило. Время в темной комнате текло по своим законам, которые Антон пока не смог усвоить, потому не мог сказать, сколько часов прошло до того момента, когда снова открылась дверь и пыточную озарил мертвый свет ламп. Перед пленником поставили миску с едой, но от запаха его только затошнило, да и приборов ему не дали. — Жри, — велел Виктор, возвышаясь над ним. — Я не собака, — тихий шелест Антона дрожал от сдерживаемого гнева. — Ешь, хуже будет. Как в доказательство ледяных слов, что цедил водила, позади пропела молния и его зад приподняли. Для удобства. Парень зажмурился, приготовившись, но все равно не смог сдержать крик, когда им снова овладели, истязая и без того истерзанное нутро. — Ешь. Прозвучал повторный приказ, когда плоть блондина покинула его, оставляя после себя свежие потеки спермы, и Антон опустил лицо в миску, беря губами солоноватые от собственных слез кусочки овощного рагу. — Хороший мальчик. Рука Господина погладила его по волосам, поощряя за послушание. И снова тянулись во тьме часы и тишину оснащенной звукоизоляцией комнаты нарушали лишь тихие, горькие всхлипы. В голове бился только один вопрос: Почему? Он бы отработал эти деньги, занял, продал бы квартиру… но почему так? Да и виноват был не он, Антон знал это абсолютно точно, отчего обида вгрызалась в душу только сильнее. Когда слезы закончились, Антон провалился в беспокойный сон, вздрагивая иногда, когда ему мерещились шорохи, и снова засыпая, потому что ничего не происходило. А как подкралась беда – прокараулил… — Подъем, раб. Болезненный тычок ботинком в ребра развеял остатки сна, и парень сел, застонав и морщась. В кресле перед ним сидел Господин, а его брюнетистый холуй возвышался над ним, злобно ухмыляясь. Какой-то предмет полетел в него, ударив в грудь. — Трахни себя. От приказа, Антон вздрогнул и посмотрел на фаллоимитатор, лежащий у его коленей. Краска залила лицо, когда воображение нарисовало картинку, которую горел желанием увидеть блондин. — Обойдешься, — выплюнул Антон, прекрасно сознавая последствия отказа, но все его существо возопило, противясь исполнению непристойных требований, целью которых было еще сильнее втоптать в грязь его человеческое достоинство. Господин с притворным огорчением покачал головой: — Какой же ты упрямый… Виктор. На Андреевский крест его. От одного названия, у парня по спине побежали мурашки, а когда его распяли на металлических досках, скрепленных буквой «Х» и выкатили из темного угла некий аппарат, который окрестить иначе, как *трахалка* он не мог, Антона охватила паника, и он стал биться в своих путах, в бессмысленных попытках освободиться. — Нет!.. Валентин передвинул кресло и теперь бесстрастно взирал на то, как подручный настраивает агрегат. Пленник яростно вырывался и он порадовался, что крест оснащен наручами, а не металлическими наручниками. — Запомни, раб, я всегда получаю, что хочу. В руке мужчины появился пульт и он, настроив интенсивность, включил аппарат. Это была пытка: безжалостно и неотвратимо вонзившись в его анус, пневматический фаллоимитатор стал размеренно двигаться в нем, иногда, по воле уверенной руки меняя темп и глубину погружений. И нельзя было ни подстроиться под жесткие толчки, ни как-то их смягчить… Через час — он плакал. И просил прекратить это. Блондин махнул рукой, и Виктор подошел, встав к его лицу спиной и спуская штаны: — Лижи, красавчик, — выставил он голый зад, — Да как следует, отрабатывай. Антон закрыл глаза и отвернулся, со стоном… Очнулся он уже снова на цепи, один, во мраке пыточной, едва в силах шевельнуться. И этот день стал лишь первым из четырнадцати оговоренных в «путевке» в Ад… И которым, ему каким-то чудом удавалось вести счет. Наверное, только мысль о том, что завтра все закончится и, однажды, он забудет это время, как страшный сон, помогла пережить последний день, когда мучители оторвались на нем хуже прежнего, так что к нему приходил врач и зашивал. По живому… И Антон не мог сказать, когда было больнее, когда его рвали или штопали. Кроме того, последнее было унизительнее, и он плакал на радость «зрителям». В эту ночь, он так и не смог уснуть от боли, пугаясь собственных стонов, и лишь под утро задремал, чтобы быть грубо разбуженным тычком. — Подъем, раб. Антон сел, хлопая спросонок густыми ресницами и ничего не понимая. — Но… ведь две недели уже истекли, — посмел возразить Антон, и тут же получил по губам, умолкая. — Ты, видимо, плохо помнишь договор, раб! – заметил ему босс, делая акцент на последнем слове, — А значится там, что ты — секс-игрушка, а не мученик, так вот две недели будет считаться только с того момента, когда ты станешь беспрекословно выполнять все, что я прикажу. Две недели полного, абсолютного подчинения, — блондин выждал, давая парню осмыслить услышанное, и продолжил: — Ну что, попытка номер раз? — Он расстегнул ширинку и наклонил голову раба к своему паху. — Возьми в ротик, детка. Ну! Антон помедлил пару секунд, зажмурившись, пряча от глаз мучителя горечь, почти детскую обиду и рой стремительно пронесшихся мыслей, а потом нерешительно обхватил губами головку не маленького ствола, так жестоко терзающего его всегда, начиная неумело делать минет. Сперва, Господин управлял им, давя ладонью на затылок, а когда раб приноровился, только гладил по волосам. — Смотри на меня. Антон послушно поднял на блондина полные слез глаза, продолжая ублажать. А что ему оставалось? Если он хотел вырваться отсюда… Ночью, не раз униженный за день, зацелованный и затраханный своим Господином, Антон спал, как человек, в постели, просыпаясь от каждого движения мужчины, обнявшего его во сне, и долго выжидая, прежде чем снова провалиться в забытье. Сегодня, тот показал ему, что в сексе с мужчиной есть и приятные моменты, и парень всякий раз густо краснел, вспоминая, как с криком кончал на радость усмехающемуся партнеру. А потом… потом, были попытки под №: 2, 3, 4… всякий раз, как Антон срывался, отказываясь или не в силах выполнить то, что от него требовали. И две условленные недели все не начинались… Теперь, присмиревший и более покладистый, пленник жил в его комнате, прикованный цепью к не заправляющейся ни ночью, ни днем кровати. И Валентин не упускал возможности в перерыве между делами, наведаться к нему, чтобы «приласкать». Просто не мог противиться, тело рыжего, его сладкие стоны и слезы — сводили с ума, заставляя желать снова и снова. И вот, он в очередной раз поднимался по лестнице к своему Чуду, предвкушая, как будет дрожать в его руках стройное тело, от боли и страсти. А вечером, мальчика ждало наказание, в виде грубого, отвязного секса с двумя садистами: Валентином и Виктором. Он провинился, отказавшись взять в рот при гостях, которым он хотел продемонстрировать приобретение, пустив прахом четыре дня беспрекословного послушания и снова отодвинув день, когда Валентину придется распахнуть двери темницы, отпустив пленника во внешний мир. Он тихонько приоткрыл дверь, чтобы посмотреть, чем мается раб, коротая часы между исполнением обязанностей, когда его никто не видит. И замер, услышав громкие, с трудом сдерживаемые всхлипы и стон, больше бы подошедший раненому зверю, нежели человеку. Да и сам Антон, свернувшийся на постели эмбрионом и вздрагивающий плечами, был похож на маленького, забитого зверька. И сердце вдруг болезненно сжалось. Ему нравился упрямый и гордый парнишка, который исполняя даже самые унизительные повеления Господина и моля о пощаде, умудрялся сохранять некое подобие достоинства, но он никогда не видел, что бывало с тем после его ухода, как проходили его дни, как ему удавалось сохранять разум… Впрочем, это не должно его волновать, верно?.. Валентин бесшумно прикрыл дверь, спустился на один пролет и нарочито громко поднялся, заставляя деревянные ступени стонать под своими ногами. Когда он стремительно вошел, распахнув дверь, раб сидел, обхватив руками колени, его глаза были покрасневшими, но сухими. Или вернее тщательно вытертыми наволочкой. Он настороженно следил за движениями Господина. Каждый мускул стройного тела напрягся, когда Валентин полез в шкаф, откуда доставал «игрушки», терзающие его. Губы шевельнулись, но вслух не произнесли ни звука, начиная уже привыкать, что молить о пощаде бессмысленно. — Одевайся. Антон недоверчиво посмотрел на свою одежду, а потом по-армейски быстро натянул на себя шмотки, впервые за долгое время, почувствовав ее, пусть и мнимую, защиту, комфорт. Но в душе поселилась тревога, только усилившаяся, когда его посадили в машину и повезли куда-то. Вспомнилось, как Господин отдал его поразвлечься какому-то важному гостю, истязавшему его до тех пор, пока парень не начал молить о пощаде, и страх сковал все внутри… — Не трясись, — заметил Господин пробивающуюся изнутри дрожь. — Мы просто едем ужинать — я голоден. А ты? Антон недоверчиво посмотрел на Господина и тут же отвел взгляд: — Я… да. Трудно было сказать, высказал раб свое желание или произнес то, что хотел услышать Господин, и Валентина это, почему-то расстроило. Одет парень был явно не для заведения, в которое его привели, и он сразу стал предметом внимания, которого не желал. Он чувствовал на себе взгляды прилично одетых, холеных богачей, и ему казалось, что они знают, что он есть для мужчины, уверенно идущего через зал, и раздевают глазами. Он видел шест на подиуме, где танцевал полураздетый парнишка, и мурашки бежали по спине при мысли, что его тоже заставят выйти к шесту. Он не сможет повторить такие движения, даже если захочет, и снова будет наказан. А он и так с ужасом ожидал предстоящей ночи… Но они ушли от шума музыки и яркого света с подиума, в уютный закрытый кабинет, и Антон позволил себе вздохнуть чуть свободнее. Уткнувшись в раскрытое перед ним меню, попытаться найти что-нибудь знакомое и привычное для его желудка, и не найти. Заметив на лице спутника затравленное выражение, Валентин тихонько рассмеялся и попросил принести для него куриное рагу и салат. — Их нет в меню. — Для нас будет, — умилился наивности раба Валентин. — Правда, придется ждать дольше. И, поскольку в этом твоя вина, — он не без удовольствия заметил, как напряглись мышцы на прекрасном теле, скрытом безвкусными тряпками, — тебе придется меня занять. Пальцы Антона впились в сидение кожаного дивана: неужели и здесь ему не избежать того, чем он обычно занимал время Господина? Что же он ненасытный-то такой… Парень прикрыл глаза, готовясь к очередному унижению и сдерживая подступающие слезы, которых не хотел показать монстру, превратившему его жизнь в ад. — Давай поговорим. Пожалуй, видеть, как обреченность на милом, осунувшимся за эти месяцы, личике сменяет удивление и надежда, стоило того, чтобы позволить сладким губам ненадолго сменить профиль. — О… чем? — О тебе, — словно это было само собой разумеющимся, передернул плечами Валентин. Почему-то то, что он не знал о рабе ничего, кроме того, что было связанно с его телом, вдруг показалось ему огромным упущением, которое он был намерен исправить. — А… Идея не пришлась парню по душе, но избежать перспективы, было слишком заманчиво… Два часа пролетели стремительно и были полны для Валентина массой приятных моментов и удивительных открытий, потому как раб оказался не только начитанным, но и умным, а также не лишенным юмора и эстетического вкуса. Общаться с Чудом ему понравилось не меньше, чем владеть его телом, и он уже обрабатывал в уме открывающиеся перспективы на будущее, задумчиво допивая вино и любуясь блуждающим румянцем на щеках собеседника. — Поехали. Отставив бокал, он решительно поднялся. Решение Господина было внезапным, а спешка наводила на мысль, что отсрочка закончилась. Странно только, что его не заставили выполнять обязанности прямо там, на кожаном диванчике… Обычно, Валентин не ждал. Но какого было его удивление, когда тот устроил шопинг, поставив своей задачей «привести Антона в божеский вид». Через несколько часов, он был нахолен, причесан, завален обновками… вот только радости от того не испытывал, понимая, что не стал бы Господин тратиться, не будь уверен, что Антон будет принадлежать ему еще долгое время… Понимая, что у того появились новые планы на него, пока не известные рабу. «Домой» возвращались в молчании. Где-то в глубине души, Антон надеялся, что этот «новый» Господин пощадит его и простит, отменив объявленное утром наказание, но, увы, его надежде суждено было умереть, когда его отвели в пыточную и распяли на цепях. И все же… Он готовился к обещанной ночи боли, но Валентин оказался на удивление мягок, и даже одернул своего партнера-напарника, когда тот усердствовал, полосуя спину игрушки плеткой. Антон был благодарен, но он видел лицо Виктора в тот момент и с ужасом ожидал расплаты за доброту Господина. И она не заставила себя ждать. Когда они совершили рокировку, водила вторгся в него, надев на член самую большую и жесткую насадку. «С усиками» — определил он по ощущениям, памятным еще с пятого дня своего пребывания в Аду. И был так груб, что под его натиском разошлись недавние швы. Крик вышел задушенным, потому как во рту уже поместился член Господина, и остался не замеченным – один из множества… Когда истязание закончилось, Антон был на грани обморока. Последнее, что он услышал, был сердитый голос Валентина: — Какого черта, Вик! Я же просил… А потом, его накрыла тьма. Проснулся Антон утром, в постели Господина, от мягкого прикосновения поглаживающей его по волосам ладони, и тут же снова смежил веки, ничем не выдавая себя. Но уже не мог изгнать из памяти полное выражения нежности, задумчивое лицо, что подсмотрел из-под опущенных ресниц. Сперва приятная, ласка стала невыносимой, окрасившись в цвет его не радостных мыслей, и парень беспокойно зашевелился «во сне», надеясь вспугнуть мужчину. Рука исчезла, и он позволил себе открыть глаза, чтобы тут же пожалеть — рука переместилась, погладив по щеке, а Господин склонился, заглядывая в лицо: — Если очень сильно болит, скажи, я укол сделаю. И снова Антон смотрит в эти омуты, как кролик, и послушно кивает. Когда пришло облегчение, раб опять провалился в чуткое забытье, четко различая, когда Господин приходил, поправляя одеяло, и когда он оставался один. Пока ладонь последнего не умостилась опять на щеке, привлекая его внимание. — Тебе надо поесть. Сидеть было больно, но Антон заставил себя и взял тарелку, уткнувшись в нее, лишь бы не смотреть на Валентина. Чувствуя, как от его пристального взгляда щеки заливаются проклятым румянцем… — Вечером, мы идем в театр. Готовься. Антон подавился последним куском, закашлявшись, и дернулся, когда Господин приблизился вплотную, очевидно, намереваясь постучать по спине, забыв о свежих полосах на ней. И это не укрылось от его взгляда. — Не бойся, я не трону тебя сегодня, — пролил он бальзам на душу. — Но этот день не войдет в условленный срок. А вот это уже похоже на Господина… Тихий вздох: — Я понимаю… С этого дня, Антон всегда был с ним, в филармонии, в театре, на приемах, в деловых поездках и в гостях. Всегда доступный для удовлетворения его потребностей, всегда рядом, чтобы скрасить беседой минуты ожидания партнеров по бизнесу или приема у чиновника. Всеобщий любимец, объект желания и зависти мужчин из его окружения. Через неделю, Валентин уже не представлял, как будет, когда придется с ним расстаться. А между тем, все к этому шло. Он не зверствовал, не мог… а Антон, был до безобразия послушен, хотя и было заметно, что иногда, он просто наступает на горло сам себе. Парень хотел на свободу. Очень хотел. И никакая ласка и щедрость Господина, не могли этого изменить. — Ах… Антон… — руки скользнули по стройным ногам, ложась на бедра «скачущего» на нем верхом парня, задавая чуть более быстрый ритм, и тот повиновался, насаживаясь резче и чаще, срывая с уст Господина довольные стоны. Его стройное тело было натянуто, точно тетива, готовая спустить стрелу, и возбуждено, в очередной раз доказывая, что удовольствие от процесса получают оба партнера. Что бы ни говорило после упрямое рыжее Чудо… — Господин… прошу… По губам скользит усмешка: — Со мной… Парнишка стонет — мольбы не помогут. Наконец, Валентин тоже достигает пика и не послушными пальцами освобождает плоть раба от утягивающего кольца, чтобы кончить с ним вместе… — Когда истечет срок договора… — Валентин не сдержал вздоха, — что станешь делать? – спросил он Антона, затихшего в его объятьях. — Уеду из этого города. Не шевельнувшись и не глядя на Господина, поглаживающего его по плечу, словно нехотя, тихо отозвался парень. Внутри что-то оборвалось. Нет. Не будет этого! — От стыда подальше… или от меня? Не дождавшись отклика, Валентин заглянул в лицо «спящего». Не удержавшись, провел пальцами по припухшим от требовательных поцелуев губам. — ТЫ — только МОЙ. Слышишь..? — потребовал он, и ресницы раба послушно дрогнули в ответ… К «отвальной» Антон морально готовился несколько дней, настраивая себя, что он должен выдержать все, сделать все, что бы ни потребовал Господин. А спросит он по полной, парень это чувствовал, читал в задумчивом взгляде Валентина, который ловил на себе эти последние дни. «ТЫ — МОЙ», — бились пульсом в голове его слова. Когда к вечеру приехали гости, ломая об его тело похотливые взгляды, Антон все понял… Так мерзко и паршиво, ему было, наверное, только в первый день. Первым, по праву владения, был Валентин, грубо отымев его на глазах у четырех ублюдков, которые уже пускали слюни. А потом… Было противно и горько, но, вопреки здравому смыслу, не от того, что его подписали на групповуху и сейчас в него долбились с двух сторон, пока руки других блуждали изучая тело, а от того, что блондин, еще утром нежно обнимавший его, сидит и смотрит, как гости буквально рвут его на части. И Антон плакал, но был покорен, отдаваясь чужим рукам и прихотям. Он должен это выдержать! Когда все закончилось, он был никакой, едва держась на дрожащих руках и ногах, стоя на четвереньках, весь в сперме и синяках, от пальцев, впивавшихся в его тело. Оставшийся один, во мраке пыточной, как раньше, от чего сознание затопил ужас, при мысли, что все вернется. Нет. Нет, он ведь все выдержал и завтра утром — он будет свободен. Так он уговаривал себя, но страх не желал уходить. Сколько прошло времени, трудно было сказать, но, измученный раб успел задремать, когда дверь открылась, и в комнате снова загорелся свет. — Ешь. Поставил Господин перед рабом миску, в которой тот с ужасом обнаружил экскременты… Антон поднял на него взгляд: — Топишь… В последнее время, Господин был так мягок с ним и нежен, что парень почти забыл, с кем имеет дело, наверное, от того и было так больно. В глазах его отразились бесконечное отчаяние и такая щемящая ненависть, что сердце Валентина сжалось. Он присел перед обнаженным, от чего было видно, как дрожит его тело, рабом и, приподняв за подбородок обреченно опущенную голову, провел большим пальцем по скорбно и одновременно упрямо сжатым губам. — Нет, — вздохнул он, — ищу повод задержать тебя рядом. Поцелуй, жадный и нежный, как никогда прежде, увлек их, на время, унеся от реалий бытия, где один был рабом, а второй — Господином. И, когда все закончилось, Антон обнаружил себя в крепких объятьях последнего. — Останься, а? Просто так… Сначала, Антон долго смеялся, как ненормальный, потом плакал, а на утро, проснулся в постели Госп… Валентина. Некоторое время, он разглядывал безмятежное лицо спящего блондина, перебирая в памяти воспоминания поздней осени и уходящей зимы, а потом осторожно выбрался из-под руки, по-хозяйски лежащей на его талии. Задев босой ногой валяющийся на полу порванный надвое договор, поднял и тихо прокрался к шкафу, доставая старую свою одежку, скрывая под тканью следы прошедшей ночи. В дверях, он оглянулся, бросая прощальный взгляд на своего мучителя, к которому привязался, по своему, и губ коснулась печальная улыбка. Были у них и приятные моменты, вот последние несколько дней, например, они были почти как… В памяти всплыли лица гостей и горечь чужой спермы во рту. Почти… Он уже переступил порог спальни, когда за спиной раздался хрипловатый спросонок голос: — Я еще не предупредил охрану. Тебя не выпустят. Внутри оборвалось. Неужели снова, Господи?! Антон затравленно смотрел на приближающегося Валентина, и не подумавшего прикрыть наготу, выглядывая на лице усмешку, но не находил. — Прошу, останься… Господин медленно опустился перед бывшим рабом на колени, обнимая его стан и утыкаясь лицом в живот: — Дай мне… хоть один шанс. Рука Антона нерешительно легла блондину на голову, перебирая мягкие волосы: — Только один. Окончательное и безапелляционное условие нового договора.