«И полетят и полетят над нами патроны. Бежать куда-то смысла нет. Я давно уж понял. Радары лают, приглашая в эту суету. И яркий свет в ночи предскажет нам беду»
По отряду словно прошлась ледяная волна. Все замерли, и только самые храбрые осмелились поднять глаза на неё. А она, как всегда зацепившись обеими руками за шею, шумно вздохнула. Все индикаторы на экране показывали полную готовность к бою: полностью заряженный бак, магазины. Комментариев не последовало. Но одна чёткая мысль прожектором засветилась у всех в мыслях: «Такого очевидного пророчества ещё не было». И кто мог знать, что касалось оно её самой? В его голове снова прозвучал этот тихий голос: «Я не хочу умирать», в красках возникло её уверенное и спокойное лицо и огонёк решимости, никогда не угасающий в глазах. Но в тот день судьба распорядилась иначе. А её решения не оспариваются. И даже рассудительная смелая Кая попала в сети смерти. Может быть, её не стало в тот день. Может быть, они уничтожили даже то, что от неё осталось, подорвав того дрона. Но в его сердце, как и в сердцах тех, которые сейчас ждали от него, от своего Жнеца, приказ начать бой, та внимательная и отважная Кая до сих пор оставалась жива, как и все погибшие товарищи.И полетят, и полетят над нами патроны
2 декабря 2021 г. в 15:26
Моторы ревели со всех сторон, затмевая голоса солдат. Повсюду маячила тёмно-серая форма, и чёрные ящики с боеприпасами. А в нос неустанно ударял запах моторного масла и железа. Он стал настолько привычным, будто преследовал его с самого рождения. Ладони уже по привычке готовились взяться за родные рычаги, а в глазах светилась панель дрона, в кабину которого он должен был сесть с минуты на минуту.
Поле боя. Рокот пуль и взрыв снарядов. А сердце билось по-прежнему ровно. Он шёл туда, как к себе домой. Тишина уже стала более чуждой. Она всегда предвещала беду. Но в этот раз затишье перед бурей мелькнуло почти незаметно. Голова разрывалась изнутри от сотен голосов. Они затмевали его собственное сознание, мешая собрать мысли воедино. А сейчас это нужно было, как никогда.
Ребята уже ждали по машинам, в полной боевой готовности. Годы закалки, опыт и тернистый путь совместной службы успешно делали своё дело — никто не проронил ни слова. Каждый из них чётко знал свою роль в этом бою, поэтому в дополнительных указах никто не нуждался. А он рассчитывал на их врождённые инстинкты быть солдатами. Син не поднимал глаз, исподлобья посматривал на своего стального товарища, который обещал послужить хорошую службу.
И кто бы мог сказать, сколько ещё машин Легиона поляжет под его автоматом или клинками? Но ответа на этот вопрос как всегда не было. Вместо него сотни других начинали вонзаться острыми иглами в сердце под чьи-то пронзительные голоса: «Почему ты всегда остаёшься живой? Почему именно ты? Почему погибли они?». Теперь он начал с ними соглашаться. Смысл собственной жизни упорхнул от него на крыльях холодного осеннего ветра. А как жить дальше? Зачем? Он не знал. Делал то, что умел, по привычке.
Белый корпус Ригенлейва оказался по левую руку. И даже здесь снова старая привычка — он называл его старым именем, хотя это была другая машина. Знакомый скелет на корпусе с лопатой за спиной приковал холодный взгляд. Для всех остальных этот значок был и остаётся легендой, навеевающей ужас, а для него — отражением души. Особенно в этот момент. Рука невзначай потянулась к белому корпусу, как будто спрашивая о чём-то. И стоило только тёплым пальцам коснуться стали, как в голове, разбивая на миллионы осколков голоса Легиона, вспыхнули воспоминания.
Тогда было ранее утро. Первые солнечные лучи робко выглядывали из-за горизонта, окрашивая небо в волшебные кобальтовые цвета. Вот только им до этого волшебства дела не было никакого, впереди ждал трудный бой. И каждый шёл на него, как в свой последний путь, хоть вида никто не подавал. Мимолётное спокойствие, заглянувшее в их старенькую базу всего-то на несколько часов, смыло волной беспощадной реальности.
У всех на лицах тогда застыли маски решимости, сердца закрылись в стальной броне отваги, но где-то глубоко отчаянно рыдала печаль. Даже звучали меткие шутки. Особенно со стороны остроумной Каи. Её за это обожала вся эскадрилья — за талант поднять боевой дух и снять напряжение. После самого Сина и Райдена она была, пожалуй, следующей по старшинству, негласному и духовному. К ней всегда прислушивались, а самые зелёные так и вовсе пытались ровняться.
Сколько уже минуло с тех самых пор, а он как сейчас видел её серьёзный глубокий взгляд, которым она всегда заглядывала ему в глаза, ловко и незаметно прокрадывалась в самую душу и пыталась разгадать его загадку. Самому себе он признался, что этого давно стало не хватать. Даже Райден в силу характера не мог настолько кропотливо разобрать его очередной пазл. А вот Кае всегда удавалось. Они служили вместе едва ли около года, а она уже успела прочитать его, как раскрытую книгу, конечно, те страницы, которые не были закрыты на сотни замков.
Стало не хватать её понимающего молчания. Эти серые радужки из-под приопущенных ресниц признавались, что всё рассмотрели, даже его неоднозначное отношение к майору, но она никогда об этом не говорила при всех. В редких случаях и наедине, когда это могло ему чем-то помочь. А он ведь так и не успел сказать ей «спасибо».
Сейчас она бы, наверное, снова внимательно всмотрелась в его уставшее лицо, наткнулась бы на дикую воющую боль в рубиновых радужках и сжала кулаки, позволив этому многотонному чувству пройти сквозь сердце. Если бы всё было так, если бы они снова вернулись с грядущего боя живыми, она бы, как всегда, невзначай селы рядом на крыше под звёздным дождём или случайно застала его в гараже рядом с покалеченным в бою Джаггернаутом. Как всегда, отважно и прямо спросила бы о том, что занозой сидело в его мыслях и сердце. И он бы ответил, вывернул бы почти всю душу наизнанку, потому что знал — она не вынесет этого за пределы их разговора.
Такие люди ему встречались редко. И только на фронте, в жестокой кровопролитной бойне можно было действительно со всех сторон рассмотреть их мудрость, опыт и понимание, накопленные на пути глубоких ран. Только война могла по настоящему показать ценность подобной верности, внимательности и чуткости. Глаза рефлекторно прищурились. Он не хотел бы этого вспоминать, но отчего-то именно этот момент пёстрой бабочкой мелькнул в сознании, полоснув по сердцу острым ножом.
У неё было отменное чувство юмора, а ещё врождённая смелость, которая проявлялась не только в боях. Иногда перед самым пеклом, словно чувствуя заранее беду, она напевала песни, которые когда-то звучали в концлагере. В эскадрилье об этом не говорили, но сам Син заметил одно — после этого кто-нибудь погибал в бою. А по лицам некоторых солдат он видел, что и их это наблюдение стороной не обошло.
Вот и в то утро у всех промелькнуло какое-то бездонное чувство, покрытое пылью суровой отваги. Машины дерзко выстроились в ряд перед ангаром, как всегда глядя только вперёд своими красными лазерами. И они, и солдаты были на низком старте. Син украдкой всматривался в каждого, но никто из его ребят не поднимал головы, хмуро настраивал и проверял машину.
Только Кая широко открытыми глазами смотрела вдаль, туда, где их всех ждало туманное будущее. Щелчок. Не сводя глаз с горизонта, она наощупь застегнула ремень. А потом, дерзко поведя бровью, запела: