Не нужен. Не нужно.

Он часто говорил мне, что чувствует себя ненужным. Много и много раз я находил его на подоконнике в его собственной комнате, обнимающим колени и разглядывающим нашу общую фотографию. Я всегда садился рядом и наблюдал, как его взгляд оглаживает фигуру Мэтта, улыбающегося своей самой глупой улыбкой до ушей. После он долго смотрел на Тома, который так ревностно прижимал к себе свою любимую гитару. Намного дольше рассматривал меня. Не знаю, о чем он думал в это время, он очень не любил говорить о своих проблемах. А после смотрел на себя. В его глазах поселялось что-то странное и глубокое. Такое, что карие глаза становились темнее. — Было бы лучше без меня, — как-то сказал он, заставив меня поднять удивленный взгляд. — С чего ты это взял? — Просто. Подумал, — буднично пожал плечами и поставил фото на место, рядом с любимым пузатым кактусом. — Я страдаю гипперопекой, держу вас тут вместе, несмотря на то, что вы вон с Томом готовы глотки друг-другу перегрызть. Постоянно ною и, хах, даже сейчас. В тот момент он поднял на меня такие грустные глаза.... А я не придал значения его словам. Только нежно чмокнул его в щеку и сказал что-то успокаивающее о том, что все хорошо и он просто себя накручивает. Больше он эту тему не поднимал. Вслух. Я помню еще один момент. Всегда пытаюсь заставить забыть себя ту ночь, но не могу. Тогда я долго не спал, не помню почему, перед глазами стоит лишь стол с какими-то бумагами. Сходив на кухню, я уже возвращался к себе, чтобы наконец лечь спать, но услышал то, что, кажется, не должен был. Он сидел на краю кровати, вцепившись пальцами в свои плечи. Его фигура сотрясалась во мраке в такт совсем тихим всхлипам. — Никому... это... не нужно... никому... не... — выхватывал я тогда кусочками из лап поглощающей и давящей тишины. Я не знаю, сколько стоял за его дверью, глядя в маленькую щелочку. Опомнился только тогда, когда он тяжело поднялся с кровати и направился в ванную. Мне повезло, что я остался незамеченным в тени коридора. Тогда я решил, что ему просто нужно было вылить эмоции. Это его личное пространство. Со всеми же, блять, бывает. Я смотрел на него каждый раз и не понимал, что же происходит с этим солнышком, которое, казалось, никогда не снимало улыбку. Почему этот золотой подсолнушек стал увядать? Почему стал отмалчиваться и прятаться ото всех? Вспоминая себя тогда, я понимаю, насколько был глуп. Нет, не так. Каким же был откровенным идиотом. Разве тогдашний-я мог знать, что в долгих взглядах, брошенных в мою сторону читалось "Помоги мне"? Я не могу точно сказать, что с ним было. Было ли это очень странное небольшое раздвоение личности? Или он убеждал себя в том, чего не существовало? Или все-таки кто-то приложил к этому руку? А может и я такой же? Когда его не стало, как бы не звучало это ужасно, все стало на свои места. И все же, я бы очень хотел сказать ему теперь, что он был не прав. Мы скучаем. Он был нам нужен. И все, что он делал, тоже.