***
– Я вообще ничего не умею готовить, – усмехается Антон, прокручивая в голове свои невеликие навыки. Утяшева уже успела мастерски представить их и свести тему непосредственно к процессу и небольшому знакомству с Шастуном касательно кулинарии – и эти простые вопросы как нельзя кстати подходят к началу такого интерактивного интервью хотя бы потому, что каких-то важных тем жизни не затрагивают. – Бутерброды я делаю великолепно, – вспоминает парень, – очень хорошо получается. Шаст рассказывает про свой фирменный бутерброд родом из Воронежа, на секунду проникаясь романтикой своих ночных студенческих перекусов. Передает привет скорее по привычке и негласной традиции всех приехавших и пробившихся – вспоминать публично место своего рождения теплыми словами. Ляйсан подводит разговор к их будущему блюду, говорит: «Покупаешь в магазине ногу», не уточняя, чью именно. Шасту хочется пошутить: «Человеческую или все же животного?». Но сдерживается, потому что девушка уже указывает на лежащее перед ними бедро ягненка. Он шутит, усмехается, Ляся его поддерживает и параллельно рассказывает принцип приготовления, а Антон даже вспоминает про свой опыт готовки стейка – и атмосфера от этого всего такая уютно-домашняя, что будто нет вокруг камер и не пудрили его час для того, чтобы он всего лишь помог приготовить ужин, и не интервью это вовсе, а теплая встреча с давней знакомой. Антон смешно ударяется головой о висящую позади них вентиляцию, когда речь заходит про рост, и Ляся переживает за него и пытается успокоить – а он искрит и чистит дебильный лук, ведь тупо забыл, что тот в чистке в принципе нуждается. – Но ты же вообще очень стеснительный парень? – спрашивает она, и Шаст, методично нарезая слезливый овощ, кротко бросает на нее взгляд и возвращается к процессу. – Очень сильно, если честно. Ляся не верит, разражается таким стандартным «Серьезно?», но отвлекается на то, чтобы убрать с плеча гостя пушинку – и Шаст умиляется тому, что мамочка в этой женщине не отключается никогда. Утяшева ему не верит, как и все его знакомые в принципе. Ведь последнее, что можно сказать про Антона – что он стеснительный парень. Быть может – неловкий, громкий, местами неуклюжий или даже временами тупящий – но точно не стеснительный. Но это настоящая правда, пусть и «открытый» – тоже про Шаста. Стеснительность действительно есть – но она достаточно глубоко, осталась где-то в Воронежской душе. Когда и к девушке подойти страшно, и сигаретку стрельнуть – не то что на всю страну на федеральном канале про письки шутить и коллегу бисексуала лапать. Просто в какой-то момент Антон учится с этой своей чертой характера жить, засовывая ее куда-то поглубже, под броню юмора и чистых рефлексов комика, когда шутка выстреливает раньше, чем растерянность. Телевидение и юмор вообще много чему учат, и самому важному – надевать маски, чтобы выкручиваться из разных ситуаций и отвечать на любые вопросы согласно своему образу. Они говорят про возраст и будущее, и Шасту вспоминаются типичные клише собеседований: «Кем вы видите себя через 10 лет?». – Ну вот в сорокет тоже будешь вот-это-вот-все? – Ляся забавно двигает телом и смотрит прямо на Антона. Тот вспоминает про Арсения, которому тридцать восемь и который до сих пор делает «вот-это-вот-все», и думает о том, что, знаешь, Ляся, вполне может быть – ведь Попов счастлив от Импровизации до усрачки, так почему же и Антон в сорок не сможет продолжать гореть от юмора? Но отвечает он ей, конечно, нет, и добавляет что-то про то, что скорее всего уже женится, даже как-то на автомате – потому что так надо, так быть должно. «Надо, да, обязательно, это нормально» – этими отговорками Антон буквально живет, особенно в вопросах собственной свадьбы. Чтобы все как у людей, чтобы и семья с детьми, и дом полная чаша. Потому что это – нормально, нормально для всех людей и для него, Антона, тоже должно таким быть. По крайней мере, на камеры. По крайней мере, пока ему еще нет сорока и пока он поддерживает образ вечно молодого, хоть и тридцатилетнего парня. – Женишься? – переспрашивает Ляйсан участливо и заинтересованно. – Ну, наверное, уже надо будет. Наверное, – он бросает на девушку короткий взгляд. – Не знаю. Стопудово надо будет, конечно. Надо будет. Потому что Антон путается в этом ответе так, что толкает туда сразу все – и ненароком свои сомнения тоже. Наверное. Потому что Антон не знает, как правильно. Не знает, как сказать всему миру о том, что жениться на Ире в принципе не планирует – и это вылезает в этих дурацких «наверное». Шаст уже давно научился ловко вызывать спокойствие во взгляде, когда ему задают вопросы про его девушку, с которой они, между прочим, вместе уже чертовски долго по современным меркам. Такая же оперативная привычка, как повышать эмоциональность на сцене и четко двигать губами в «громком вопросе». Ведь вопросы про личную жизнь на интервью – это нормально, это максимально естественно несмотря даже на то, что Антон никогда первым такие темы не заводит и вообще предпочитает о них не говорить. Но об этом, конечно, мало кто знает, всегда прекрасно покупаясь на его «естественность». Кроме, разве что, шипперов из всех возможных социальных сетей. Те, суки, даже нарезки делают из моментов со взглядом Антона, когда он говорит об Ире и когда – о своем друге-коллеге Арсении Попове. И разница блеска глаз очевидна настолько, насколько глупа и бренна сама идея шипперства под названием «Артон». Ляся ожидаемо задает вопрос про претендентку, и Антон отыгрывает, как ему кажется, прекрасно. Ладно, если признаться честно, – отыгрывает он почти никак. Как бы ни старался, не может вложить в свои слова ту любовь и искренность, которую так часто слышит из уст Воли про Лясю, от Сережи – про свой комичный хвостик, от Димы – про детей и от Арсения – про театр и кино. Арсений… Этот актер явно будет недоволен его игрой. Но в этом вопросе, пожалуй, только ей. Ляся рядом – не физически, а морально. Шаст знает о том, что эти вопросы нельзя не задавать. Но Утяшева понимает – и потому даже спрашивает парня о любимых актрисах, чуть разбавляя атмосферу и растерянность Антона, которая появляется всякий раз, когда приходится говорить с любовью о нелюбимом. Шаст радуется, что эту растерянность видит только Утяшева, ведь она стоит слишком близко, чтобы не видеть. Или является слишком проницательной женщиной. А, может, просто понятливым человеком. Они шутят, отвлекаются на лук, который Антон нарезал просто отвратительно, и Ляся аккуратно поправляет его. Просит ассоциировать Иру с Джоли – только подумать! – и Шаст отвлекает девушку вопросом про глаза этой актрисы, вновь пропитывая все шутливым настроением. В итоге, конечно, Шаст понимает, что молчать и переводить тему окончательно банально нельзя, и отвечает стандартным «самая красивая». И не потому, что не умеет сравнивать и ассоциировать прекрасное, а потому что не хочет. Иру – не хочет. Слишком много любви будет в том, чтобы рассуждать о бликах в ее глазах и искать им ассоциации в окружающем мире. Утяшева спрашивает про возраст его избранницы, и Шаст как настоящий альфа-самец приподнимает правый уголок губ, прикрывая один глаз, и называет ее «малышкой», смотря прямо в камеру. Надеется, что искренний похуизм во взгляде дорогие объективы не передают – а он, черт возьми, всегда появляется, когда речь заходит о его девушке, и Шаст только зря пытается скрыть усмешками и ухмылками отсутствие в глазах блеска и наличие какого-то несвойственного любящим парням равнодушия. Он снова не может ответить на вопрос о том, сколько они уже вместе. Действительно каждый раз забывает, просто потому что это – не важно. Но зато помнит, что с одним голубоглазым человеком знаком уже восемь лет. Они слетают с этой темы, и Шаст, все еще пребывая в хорошем настроении (вопросы про Иру уже давно не портят его, с чего бы вообще?), смеется и делится лайфхаком о том, как пикапить девушек. – Короче, вы просто томно смотрите на девушку, которая вам нравится. Очень долго, – улыбка веселая и в каком-то смысле даже обольщающая, аки Шастун-гуру-пикапа. Лайфхак, конечно, рабочий. И чертовски неосознаваемый уже для Шаста, выливающийся потом в тысячи нарезок его таких «томных» взглядов, однако далеко не на Иру. Они снова смеются, Антон демонстрирует свои «альфа-томные взгляды», пугает Ляйсан ножом, потому что слишком сильно жестикулирует, и даже рассказывает про свою первую влюбленность. Влюбиться в детском лагере – звучит как обязательный сюжетный эпизод в жизни каждого человека. Шаст смотрит на Лясю, рассказывая о той самой Насте, и улыбается тепло и искренне – потому что воспоминания правда греют душу, и влюбленность – несмотря на такие частые плачевные исходы – все-таки всегда чувство приятное. – Со скольки лет ты курил, сынок? – чуть прищуривается Ляся, продолжая тему, которую Шаст охотно развивает. Он шутит про пахнущие руки и курящих друзей, делится историей и не забывает выдать традиционное «курить – плохо». О том, что он жалеет о появлении этой зависимости, Шаст тоже говорит скорее по привычке – потому что, если честно, курить он любит, просто по-банальному «нравится табак, нравится процесс, нравится, сука, и что теперь, отъебитесь». Они вновь переходят на готовку, и Антон в очередной раз отмечает, насколько же рядом с Лясей заниматься кулинарией комфортно. Несмотря на то, что большинство работы уже сделано – и картошка отварена, и приправы на мясо насыпаны, и даже духовка разогрета. Им остается только тот самый недоделанный Шастовский лук, да закрепить степлером кулинарный пакет, и это забавно, потому что от слова «готовка» здесь разве что «готово уже, все для вас, чтобы вы могли вволю попиздеть». Антон, когда Ляся, словно ребенку, объясняет ему, что такое духовка и как ее открыть, резонно вставляет, что в курсе, но сыпется на своем же тупом вопросе «вот так прям и вставлять?», когда в руки передают поднос, и уверенность в отношениях с духовкой на «ты» как-то преуменьшается. – Да, прям так и вставлять, Антон, – бархатно отшучивает Утяшева, пока парень закрывает вслед за угощением стеклянную дверцу. Шаст возвращается к Ляйсан. Она поднимает тему про семью – и Антон спокойно делится с ней фактами о разводе матери и отца, переживаниях за маму и чуть-чуть о восприятии «я-мужчина в семье». Пропускает в своей голове связь ответов «родители развелись когда мне было четырнадцать» и «курить я начал классе в девятом». Они говорят о том, что сложно пережить развод, что нужна большая работа над собой. – Ты поэтому так тянешь с замужеством? То есть… – С женитьбой, – спокойно поправляет ее Антон и следом усмехается уже выводящей на нейтралитет эту заминку Лясе. Оговорки по Фрейду происходят не только у Арсения, который в одном из недавно вышедших выпусков Импровизации на вопрос рэп-викторины «Расскажите про своих жен» вдруг читает, сбиваясь, рэп про приятеля-Антона, лишь к концу сводясь к заданной теме, но и у Ляси – которая, так или иначе, тоже в этой всей теме человек не мимо проходящий. В ответе Шаста опять скользит дебильное «не знаю», но он перекрывает его десятками фраз про то, что у них все и так хорошо, нормально. – Да я уверен, мы это сделаем. Типа, там, в ближайшее время точно, – спокойно добивает Антон. – В этом нет для нас чего-то такого… И дальше – спокойные рассуждения, уже отточенная за годы тренировок импровизация. Жаль, что этой импровизацией не получается зажечь взгляд, который, казалось бы, должен гореть от мыслей о свадьбе с любимой девушкой. Ревность – да нет, вы что, никаких поводов. И вообще Антон очень хороший. Подарки – а что, надо дарить чаще? Девушкам приятно? Ну, теперь будет дарить! Всегда-а-а. Конечно. Они даже обращаются к Ире – просто потому, что это органично вписывается, потому что так должно быть. Антон уже давно не испытывает противоречивых чувств, когда его публично спрашивают об отношениях. Уже давно ориентируется в ответах на вопросы и выдает то, что наиболее подходит к ситуации и настроению программы. Если сейчас необходимо показать, какой он хороший парень и что уже почти готов сделать предложение, – но не делает чисто из-за отсутствия необходимости, а не отсутствия чувств, вы не подумайте! – он покажет. Потому что это – нормально. Жизнь такова, ситуация и черт знает что еще – банально весь мир вокруг. Проще сказать «обязательно все будет, потом, чуть позже, сто пудов» – и забыть об этом до следующих провокационных вопросов, а пока дать людям то, что они хотят услышать и что он обязан сказать. – Через десять лет, ты сказал, что точно уже будешь женат, – возвращается к начальной теме интервью Ляйсан, тактично пропустив мимо ушей очередное «ну, наверное, да» от Шаста, – а в профессии? О возможной будущей работе Антон рассуждает недолго, просто потому что действительно не видит смысла планировать что-то, и они переходят к юмору – самому, наверное, важному, что существует и когда-либо существовало в жизни Шаста. Шаст юмор любит, Шаст юмором – живет. И Ляйсан справедливо замечает про его «альтер-эго» на сцене, которое прогоняет или вовсе убивает в такие моменты его природную стеснительность, и Антон искренне соглашается, ведь даже сейчас каждую минуту юмор находится рядом с ним и в нем – в его улыбках, шутках, взглядах и движениях. Антон по диплому менеджер, а по сердцу – часть мира юмора и юмор сам по себе. А еще Антон немного шопоголик, начиная с тех самых часов-подделки и заканчивая шутками про жизнь под мостом и пуховиками. Он просто любит покупать качественные вещи, а самое главное – вещи, которые хочется, и не так важно, нужны ли они ему действительно в долгосрочной перспективе. Может, и правда незакрытые детские гештальты. Они снова тепло смеются, говорят о музыке. – Ты сейчас прям по жесткому, да? – уточняет Ляся, когда они говорят об одном из исполнителей, который Антону нравится и которого тот не против послушать в машине. – Нет, сейчас я езжу под Сергея Лазарева «Снег в океане», – отвечает Шаст и начинает смеяться. – Ну правда, я один раз ее послушал – какой же кайф! Утяшева поддерживает смешинку. Комик показывает рукой, как он ведет машину. Разговор продолжает течь так же тепло, как обычно слушается та самая песня, ненароком ассоциируясь у Антона с одним-единственным человеком в его окружении. Шаст не не умеет сравнивать и ассоциировать прекрасное. Шастун просто не хочет. Иру – не хочет. Ведь слишком много любви в том, чтобы рассуждать о бликах в ее глазах и искать им ассоциации в окружающем мире. А вот в его глазах он и правда видел снег в океане. Они вновь говорят про Иру, Антон вновь без проблем диалог поддерживает, и разговор утекает в сторону фильмов. Речь заходит про единственный в жизни Шастуна кастинг на «МосФильме» – и парень про него охотно рассказывает, ведь эмоции и правда остались сумбурно-положительными, а Ляся эти эмоции охотно поддерживает, углубляясь в историю и даже спрашивая, не помнит ли Шаст свой монолог, и он радуется, что не помнит – потому что иначе пришлось бы пробы вновь повторять. Антон, конечно, тогда переживал в силу своих возможностей. – В итоге он позвонил, сказал, что все нормально – давай в следующий раз попробуем. Я чуть-чуть расстроился, но потом подумал, что это хорошо. И это правда было хорошо. Потому что Антон – не Арсений, он не актер и этим не дышит. Каждому человеку свое место, и пусть Арсений делит сразу два – и комика, и актера театра и кино, Шаста это не задевает, потому что все мы сильны в чем-то своем, а опыт для того и опыт, пусть даже речь про неудавшийся кастинг главной студии Москвы. Антон мысль об актерстве и не отбрасывает насовсем – он вообще никакие вариации своей жизни, наверное, не отбрасывает, – но он этим не горит и об этом не думает, ведь ему и так хорошо. Они достают ягненка с чуть подгоревшим луком, и приятный запах запеченного мяса пропитывает не только комнату, но и их самих. – То есть ты уверенно можешь говорить… – подводит итог Утяшева, но Антон перебивает. – Что я умею готовить ногу ягненка? – Что ты умеешь готовить, – договаривает Ляса, надрезая последние сантиметры пакета. – Просто, не уточняй, пожалуйста, что… Они смеются. Шаст неуклюже пытается отрезать кусочек от их творения, пока обворожительная ведущая бегает за тарелкой, и даже что-то говорит о футболе. – Авторское блюдо – ягненок с картофелем а… а… а-ля Шастун! – довольно заявляет Антон, смеясь, когда они создают импровизированную подачу в виде одного кусочка мяса и одной картошины на просто огромной для этого тарелке. Мясо вкусное, такое же, как и весь этот вечер. Потому что на правду «дерзкая готовка» оказывается совсем не дерзкой, а глубоко теплой, учтивой и веселой. – А ты хорошо готовишь, Антох, правда, – искренне хвалит Ляся, пережевывая мясо, и даже это она делает чертовски красиво, – мне надо почаще тебя звать! Шастун улыбается, потому что знает – вряд ли позовет еще раз, просто в силу специфики всех шоу на ютубе, которая требует разнообразия гостей. Но улыбка – искренняя, потому что действительно согласен приходить на такое интервью хоть каждые выходные. – Ты знаешь, когда мой сын, ему восемь… – вспоминает Ляся, и глаза ее нежно-умиленно горят при упоминании сына и мужа, – Роберт, на выходных готовит нам с Павликом завтрак… Павликом. Антону каждый раз приятно слышать от этих двоих упоминания их семьи и друг друга. Приятно слышать и это самое «Павлик». Шаст Иру «Ирочкой» не называет, потому что язык не поворачивается. «Арсюша, мой любимый официант! Что заказали?!» «Арсюша, дорогой!» «Да, Арсюша, что такое?» – Он сделал бутерброд из черного хлеба… – смеется Ляся после собственной шутки про хвальбу Антона, которая, на самом-то деле, от нее была искренней. Шаст салютует восьмилетнему любителю бутиков в камеру, припоминая вкус хлеба, тонких полосочек кетчупа с майонезом и твердой колбасы в своих шастуно-воронежских шедеврах кулинарии. Антон напоследок с теплотой рассказывает про родной город, вновь возвращается к КВН и слушает историю Утяшевой, которая даже связана с ним. – Воронеж – классный город, – искренне говорит Антон. Воронеж – прекрасный город, который Шаст очень любит. Юмор он любит все-таки больше, чтобы остановиться только на его воронежском проявлении. Да и в Москве много еще чего важного, без чего уже Шастун жизни не представляет. И пусть любимого места в Москве у Антона так и не появилось, зато он может кататься в своем огромном автомобиле и слушать «снег в океане». – Ребят, пожалуйста, вы можете приостановить пандемию? У нас Антон жениться хочет, – насмешливо, уперев руки в бока, говорит в камеру Утяшева. – Горит, горит! – усмехается в ответ Шастун. И нет ничего напряженного ровно до следующего вопроса. – Ты однолюб, я правильно понимаю? – чуть более серьезно спрашивает Ляся. Шаст на секунду теряется, отмечая про себя, что они чуть заигрались с представлением «идеально правильной личной жизни Антона», и сияющая улыбка Утяшевой буквально на последней секунде окончания ее же вопроса чуть меркнет, когда и она понимает, что зашла немного слишком далеко, и этого вопроса можно было не задавать. – М-м… Наверное. И в этот раз «наверное» – не потому, что речь об Ире. Речь ведь сейчас совершенно не о ней – перестает быть в тот момент, когда слово «отношения» заменяется на «любовь». – Не знаю. Я… Антон пытается ответить честно, да только не получится. Потому это тогда выйдет за грани нормальности и перемешает все, по крайней мере, в голове Шастуна – ведь вопрос сейчас о том человеке, о котором он на интервью обычно не говорит. Он не может сказать, что он однолюб, потому что ведь влюблялся до этой встречи и жил как-то. Да и в будущем все может измениться. Это все-таки жизнь – и зарекаться словом «однолюб», что подразумевает прямое и дикое «навсегда» он не может, хотя бы потому, что банального «навсегда» не существует. Особенно в его жизни и ситуациях, которые все приближают его к тому, чтобы надеть кольцо на палец не тому человеку. Ляся чувствует, читает – и за доли секунду приходит на помощь, используя любимое оружие и вместе с тем щит Шастуна – юмор. – Ну, глазками уже не стреляешь? И вот этот вот взгляд, – Утяшева делает забавное лицо, – не делаешь, все у тебя есть? Не замечаешь, да, красивых девушек? – Нет, почему – замечаю, – честно смеется в ответ Шастун. Девушек он действительно замечает, ведь красивыми быть вполне законно, да и смотреть на таких – удовольствие. На Ляйсан же он смотрит сейчас и ничуть себя за это не корит, отводить взгляда не хочет и не собирается. Но мы ведь не трахаем красивый комнатный цветок, верно? В понятиях «красивая девушка, на которую я смотрю» и «красивый человек, на которого я томно смотрю» разница как раз-таки в этом. Ляся сминает тему, переводя разговор на импровизацию. Шутят про фанаток, и Антон наконец желает доброму и хорошему зрителю Ляйсан счастья, здоровья и прочих тупых простецких поздравительных пошлостей, но любви желает совершенно искренне, несмотря на неумение говорить тосты, – просто потому, что это пиздец, как важно. – Любви ко всему и ко всем. И, конечно же, чтобы у вас получались только такие ноги ягненка, – дошучивает вечный Шастун. Не зря же говорят, какие фанаты – такой и кумир. Зритель Ляйсан – добрый и хороший, потому что сама Ляся такая же. А вот зритель Антона… …зритель Антона круглосуточно ссыт кипятком по некоему Арсению Попову, и Шаст мало чем отличается от своих же фанатов.***
Камеры тухнут, съемочная группа обменивается благодарностями. Кто-то даже делает с Шастом фотку – но Антон уже давно не запоминает своего присутствия у кого-либо в смартфонах, стабильно всегда улыбается и обменивается объятиями или рукопожатием, в зависимости от пола поклонника. Ляся расслабленно улыбается, когда падает в кресло в небольшой комнатке, где еще недавно Шастуна гримировали перед съемками. Судя по цифрам на экране айфона, на кухонной площадке они провели почти два часа. Выпуск, конечно, потом порежут и скостят минимум половину – для подвижности, лаконичности и чтобы внимание зрителя не потерять. Но факта насыщенного времени это не меняет, и Антон тоже устало падает в кресло напротив. Между ними – небольшой журнальный столик, на который буквально в течение пяти минут учтивые работники Утяшевой приносят заварник с кофе, две кружки и тарелку с приготовленным ягненком – ожидаемо одну, потому что Ляся тщательно следит за питанием и лишь пробует приготовленное на камеру. – Хороший получится выпуск, – слегка задумчиво, концентрируя взгляд где-то на стене позади Антона, кивает своим мыслям Ляся. – Уверен, – тепло улыбается Шастун и нападает на ягненка. Утяшева наливает себе в чашку кофе и делает глоток, погруженная в свои мысли, давая Антону возможность восстановить потраченные силы. В очередной раз он думает о том, что Воля отхватил бриллиант – ведь комик знает, что при желании может остаться тут хоть до вечера, не то что перекусить и поболтать за чашкой кофе. Ягненок чертовски вкусный – то ли с голодухи после съемок и хилого утреннего завтрака, то ли они действительно молодцы. Вопросы, конечно, в чем именно – в засыпании лука, закреплении кулинарного пакета или слежкой за духовкой – но это уже и не важно. Выпуск, думает Антон, и правда получится хорошим. Когда тарелка пустеет, а голоса из коридоров пропадают окончательно, Ляся вновь разливает по кружкам еще теплый кофе. Ее работники отлично знают, как проходят съемки – после финального «снято» жена Воли обязательно уходит вместе с гостем в гримерную, которую к тому моменту работники полностью покидают, им приносят остатки ужина и большой заварник с кофе с двумя чашками. Пока ужин завершается, работники окончательно покидают помещение. Ляся – не только прекрасная жена, но и гостеприимный хозяин, даже своего шоу, и потому гость всегда уходит сытым, обговорившим эмоции после съемок, с разницей только в том, что кому-то Ляйсан кофе в кружку после первой порции не подливает. Шастун пьет уже вторую, и Утяшева наконец смотрит на него, устало улыбаясь. – Ты хорошо держался. Маски спадают еще тогда, когда последние голоса пропадают из помещения. Антон улыбается так же устало, делая еще глоток горького напитка, в этот раз намеренно не добавляя сливок и сахара, и откидывается на спинку кресла, прикрывая глаза. – Старался. Спасибо. Ляся знает много. Наверное, можно было бы сказать «все», если б только хотя бы Антон знал это самое «все». – Прости, что было так много вопросов про личную жизнь, – девушка чуть виновато поджимает губы и отводит взгляд в сторону. – Но, сам понимаешь, рейтинги. Да и ты гость не простой. Шаст открывает глаза и, смотря на Лясю, кивает, все еще улыбаясь. Ему с такой Утяшевой спокойно. Она сейчас не кажется той львицей, которую все привыкли видеть на экранах. Она – такой же человек, во многом даже более искренний, чем самый милый комик на сцене. – Понимаю, конечно. Не переживай об этом, я ведь знал, куда шел, – он обводит взглядом комнатку и отставляет кружку, вновь смотря на собеседницу и складывая руки на груди, раскидывая длинные ноги чуть дальше. – Знаешь, в какой-то степени это было даже мягко. Девушка возвращает к нему взгляд и искренне, чуть насмешливо улыбается. – Особенно про однолюба, да? Шаст хмыкает, усмехаясь уголком губ. Кивает. – Знаешь, Лясь, вот вроде привык уже ко всем этим вопросам, а почему-то иногда теряюсь, будто теорему Пифагора спрашивают. Утяшева коротко смеется, чуть запрокидывая голову. – Понимаю. У тебя вообще все твои выходы в свет – как экзамены по математике. При условии, что ты гуманитарий. Теперь смеется уже Антон, и они еще какое-то время молчат, отдыхающие в уютной тишине и понимании, которого в этом мире остается все меньше. – Антон, – чуть задумчиво зовет Ляся, и парень фокусируется на ее светлом лице, – знаешь, это не мое дело, но… Это стоит того? Ляся – великолепная. Well-ик-ole-пная. Потому что никогда не лезет туда, куда не просят. Потому что всегда может выслушать и поддержать, а может и дать совет – в зависимости от потребностей. Антон улыбается устало, и не от двухчасовых съемок – а от этой чертовой, несправедливой жизни. – Стоит. Определенно стоит еще тысячи таких неудобных вопросов и даже больше. Стоит косых взглядов, слухов за спиной. Невозможности показать, невозможности признаться со сцены, как делает это Паша. Невозможности выкладывать нежные фотографии, как делает это Стас. Риском потерять всю жизнь, к которой так долго шел, из-за одного неосторожного несвоевременного движения или палевом в общественном месте. – Почему? Вопрос от Ляси, скорее, риторический. Или ей просто хотя бы сейчас хочется увидеть в глазах Шаста ту нежность, которая так должна была вписаться в интервью о его личной жизни. – Потому что я его люблю пиздец, Лясь, – Шаст смотрит ей прямо в глаза. – И эти глаза стоят всех слухов и рисков, которые только могут случиться. Девушка улыбается уголком губ, и грусть и несправедливость сквозит в этой улыбке слишком открыто. Шаст понимает это – потому что сам чувствует во сто крат больше боли от устройства этого мира. От мира, в котором ты не можешь быть с человеком, которого любишь, если он твоего пола. Особенно, если ты чертова публичная личность. – Представь, – Антон дрогнувше улыбается уголком губ и опускает взгляд, – просто представь, что вам с Пашей нельзя было бы быть вместе. Нельзя друг друга любить. – Я бы разрушила весь этот мир, – незамедлительно отвечает девушка и, подавшись вперед, дотягивается рукой до длинной, упирающейся в столик коленкой ноги Шаста. – И не понимаю, как этого еще не сделал ты. Парень поднимает взгляд и накрывает ее руку своей – некрепко сжимая, тепло благодаря за поддержку не только на съемках, но и сейчас. – Потому что я люблю его. У Арса глаза горят, когда он на сцене. И сколько бы он ни говорил о том, что он чертов актер, импровизатор он чуточку больше. По крайней мере сейчас. Да и, что греха таить, я тоже шикарен, – Шаст хохочет, когда Ляся с улыбкой фыркает и принимает нормальное сидячее положение. – Мы не можем потерять это. Но знаешь, несмотря на все это дерьмо, есть то, что удерживает меня от ошибок. – И что же? – Он меня тоже любит. Ляся улыбается так тепло, что внутри словно растекается шоколад. Она – понимает. Понимает настолько, насколько два плюс два равно четыре, насколько «снег в океане» ассоциируется с Поповым и насколько шипперы «Артона» бесконечно верно отделяют обычные Шастовские взгляды от тех самых томных в сторону коллеги графских кровей. – Я счастлива за вас. Даже если ваше счастье такое. Берегите друг друга. Шаст верит, что когда-нибудь так же, как Паша, произнесет со сцены признание в любви Арсению. Верит, что тот выставит их общую нежную фотографию в свой продуманный хештегами инстаграм, написав не #этонедело #всебудетскоро, а #этодело #всеужесейчас. Ну, или какой там милый зашифрованный бред обычно пишет Арс. Антон верит, что любовь не дается просто так. И верит в то, что песня Лазарева не права. Я в глазах твоих видел снег в океане. Этим снегом с тобой