Когда глаза меняют цвет

Чтобы справиться с мучительными кошмарами маленькая Паудер всегда забиралась на колени к Силко и утыкалась носом ему в шею. Сначала мужчина не принимал этого, спешил отстраниться, переложить девчонку на диван в кабинете, не зная толком, как следует вести себя с ребёнком. Маленьким существом с раздробленным на осколки сердцем. Но осознание, что девочке не справится без него под боком пришло быстрее, чем любовь затронула давно умолкшие струны души. Силко гладил её по голове, пропускал синие волосы сквозь пальцы, шептал, что всё давно закончилось, не зная, что кошмары не хотели уходить, что тёмные фантомы прятались по углам, норовя в любой момент выскочить из впиться острыми клыками и когтями в руки и ноги, кусать за уши. И маленькая Паудер верила ему, прижималась как можно ближе, и в конечном счёте засыпала, чувствуя защиту человека, которого раньше Вай клеймила чудовищем. Та самая Вай, что сама оказалась чудовищем. Паудер находила в объятиях Силко утешение и спасение. Рядом с ним ей никогда не было страшно, рядом с ним все ужасы покидали этот мир, с визгом спешили убраться подальше. Рядом с ним голоса в голове затихали, и она не слышала их шелестящий, холодный шёпот, принуждающий убить всех, уничтожить всё вокруг, взорвать очередное здание. Она не слышала дробящий сознание крик сестры, что она во всём виновата. Ведь она не виновата… Не виновата ведь? Она ничего не сделала! Яркий синий взрыв, как от фейерверка, прорезает полоской сознание и память. И сверкающий туман облако удушающего газа отравляет жизнь. Иногда Силко не было рядом. Иногда он уезжал по очередным своим делам, чтобы заключить с кем-нибудь сделку, подписать договор. И вот тогда спасения не было нигде. Вот тогда кошмары настигали Паудер наяву. И в своей раскрашенной яркими мелками и красками комнате, увешанной рисунками замысловатых зверей ей не было места, не было покоя даже в кожаном кресле в задымлённом табачным дымом кабинете. Все страхи вылезали наружу. И тогда Паудер вжималась лицом в подушку, хваталась за голову и долго-долго кричала, пока силуэты друзей, их скрипучие голоса не затихали хотя бы на мгновение, пока горло не начинало болеть, а вместо истошного вопля не вырывался поломанный хрип. В одиночестве ей было чудовищно страшно. Один на один с собой, каждый фантом обретал облик. Майло и Клаггор. Вай. Глупая, ужасная предательница Вай. Ладони скользили по лицу, а мольбы о помощи не помогали никогда. Маленькая Паудер, забившись под стол, ждала возвращения Силко, единственного спасителя, способного одним движением руки отогнать призраки прошлого. Он возвращался, находил её нервно трясущейся, бьющейся в сильной истерике, и лишь накрывал одеялом, мягко требуя: «дочь, посмотри на меня». Но безумство проникало под кожу с каждым новым приступом, въедалось в подкорку, вытравляя все чувства, как реагент. Оставляя лишь неровную уродливую рану — химический ожог. Сумасшествие как болезнь поражало каждую клеточку организма. Не было сил терпеть. Не было сил измываться над собой. Хотелось смеяться и плакать, упрашивать о прощение и изрезать каждого на неровные лоскуты. Взрывы и слёзы, чёрный осадок ложился на промёрзшую до основания душу. Вся голова Паудер — поле боя, дымящиеся руины войны, обломки разрушенных зданий — воспоминания — уродливо скалятся пустыми глазницами окон. Тени прошлого ползут из щелей. С каждым новым днём становилось всё хуже. И без того пресная, убогая жизнь в Заунде превращалась в кромешный, беспросветный Ад. Туго затягивался ошейник на горле. И сколько не хватай ртом воздух, асфиксия наступает стремительно быстро. Объятий давно перестало хватать. Вытянув руку, Паудер проводит двумя пальцами от запястья до сгиба локтя, туже затягивает зубами ремень. Вены под тонкой бледной кожей, не знающей света, должны проявиться. Затупившаяся игла с трудом вонзается в кожу. Поршень назад, поршень вперёд до самой иглы, внося разнообразие в состав крови. Жидкое, крышесносяшее вещество — Мерцание — парализует воспалённый, настрадавшийся мозг. Паудер закрывает глаза, ожидая привычные яркие разноцветные круги и вспышки, приглушённые, как в вакууме взрывы. Силко никогда не позволил бы ей убивать себя, если бы не знал, как ей плохо, если бы не видел, как струится кровь из разбитого носа, как кровоточат ссадины от ногтей — Паудер в панике сдирала с себя кожу, Паудер уничтожала свою плоть. Мысли, как фотокарточки, хаотично расположенные в старом потрепанном фотоальбоме, лежащем возле изголовья кровати на древней покосившейся табуретке. Голова идёт кругом. Холодные руки мертвецов касаются щиколоток. Губы, подчёркнутые чёрной помадой, расплываются в кровожадной полусумасшедшей улыбке. Нужно было его кости, а не слепить куклу из подручных средств. Нужно было собрать по кусочкам своего близкого друга. Ведь он же не умер! Ведь он же живой! Яркий приход. Электрическим током прошивает до кончика большого пальца на правой ноге. Дёргается накрашенный мизинец, дёргается вся рука. И тело сотрясается в мелкой агонии смерти очередного осколка души. Джинкс открывает глаза. Этот кривой мир и без того вертится и никак не остановится, но теперь он идёт беспорядочными, хаотичными радужными волнами. Душно, тошно, железные тиски сдавливают грудь. Во рту пересохло. Её убивает эта дрянная реальность. Но лишь когда глаза меняют цвет наступает покой.