The Beginning is the End is the Beginning

Эйдан пытается убедить себя, что виной всему однообразие, что он устал проводить выходные за игрой в покер и походами в местный бар. И что только желание хотя бы на день сменить обстановку заставляет его напроситься в Окленд вместе с Дином, которому срочно нужно уладить дела по другому проекту. Спонтанное решение, но всего час лета от Веллингтона и возможность посмотреть другой город. Его родной город – напоминает подсознание, но вслух Эйдан находит в себе силы этого не произнести. Дин, кажется, только рад компании – они успели уже стать неплохими друзьями, чему он не перестает удивляться, по привычке не отпуская мысль, что друзья не берутся из воздуха и нескольких месяцев съемок. Пожимает плечами в согласии, улыбается и предлагает скорее забронировать билет в один конец, а с обратным решить что-нибудь после. Эйдан идет к ассистенту, стараясь не ускорять шаг, но сердце за это время будто пробегает целый марафон. Они вылетают рано утром, и уже в самолете О’Горман говорит, что обратно хотел бы поехать на машине, но не обидится, если Эйдан предпочтет долгой поездке короткий полет. Не объясняет, зачем, но тот и не спрашивает, ему, по сути, все равно. Эйдану нравится ощущение дороги, он говорит об этом вслух, и Дин, прикрывший глаза, улыбается. Тернер запоздало понимает, что 8 часов за рулем, вероятно, и есть та самая роскошь одиночества, которую О’Горман попытался себе позволить. Тяжело не уставать от людей, разрываясь между двумя городами и двумя проектами, особенно от тех, что сначала говорят, а потом думают. Эти мысли занимают его до тех пор, пока самолет не начинает набирать высоту и разворачиваться, оставляя освещенный красным рассветом город где-то внизу. Эйдан немного боится летать, а сейчас не может оторваться от вида из окна: в городе пасмурно, но солнце находит силы прорваться сквозь тучи, освещая красным мягкие склоны холмов и сам город в низине. Этот свет отражается в воде, небесах, он повсюду. Эйдан сидит у окна, так что свет дотягивается даже до него самого, и это прекрасно заметно Дину. Настолько, что тому не сразу удается отвести взгляд, и когда он откидывается на сидении, снова закрыв глаза, то вместо темноты видит перед собой одну из тех картин, что так подсовывает воображение и которую он, скорее всего, никогда не напишет. *** Тернер просыпается от легкого толчка по плечу – такси уже перед домом О’Гормана, и Эйдан даже не силится понять, в какой части города они находятся, потому что вырубился, как только они сели в такси, не успев услышать даже адрес. Он выходит из машины, потягивается, разминая затекшие мышцы, и щурится на внезапное солнце. Перед ним светлый дом за кованой оградой, которая почти что тонет в аккуратно постриженной зелени. Эйдан вспоминает, что девушка Дина обожает сады, а у самого киви даже кактусы умудряются засохнуть. Где-то крутится мысль об увлечениях своей Сары, но Тернер лениво отмахивается от нее, берет свою сумку и проходит за хозяином к дому. - Как ты решил проблему с садом? - Не поверишь, элементарно: в этом мире есть садовники. – Дин улыбается широко, отпирает замок и распахивает дверь, пропуская друга вперед. – Вот здесь я и живу, когда играю в богов, а не Бильбоснежку и 13 гномов. Только сейчас тут слишком тихо, а обычно здесь еще крутится Бэтмен. Дом одноэтажный, но очень просторный и светлый, как и его обладатель. Дин спешно кидает сумки в гостиной, устраивает небольшую экскурсию, по пути рассказывая какие-то нелепицы и будто сам удивляясь некоторым вещам и помещениям. Он выглядит бодрым и веселым, готовым приступить к работе – его ждут уже через полчаса. Сует Тернеру карту города с обведенным ручкой кварталом неподалеку от центра, рассказывает, где можно купить пиво и как дойти до пляжа, где сейчас прохладно, но очень красиво. Проводит пальцем по карте, показывая еще несколько мест, где можно прогуляться и перекусить, называет номер такси и уезжает, обещая вернуться к середине дня. Наконец за ним хлопает входная дверь, и Эйдан остается в чужом доме один. Это кажется ему странным – ступать босыми ногами по светлому паркету, рассматривать фотографии на стенах, какие-то статуэтки, готовить себе чай на кухне, где на холодильнике до сих пор прикреплена в магнитной рамке фотография Дина и Сары с какого-то мероприятия. Сара ушла пару месяцев назад – это всё, что знает Эйдан. Просто в какой-то момент на будничный вопрос о её делах Дин ответил «не знаю», а через пару недель стало окончательно ясно, что он не сильно стремится это узнать. Он не был расстроен или задумчив, обычный О’Горман со своими шуточками и вечным взглядом, обращенным внутрь себя. Сколько ни пытался, Эйдан так и не смог прочитать что-либо по лицу друга, когда тот обмолвился в разговоре с кем-то из каста, что он теперь тоже свободен. Но хуже, что Тернер и себя-то не мог прочитать: с чего вдруг ему тогда стало так легко на душе? И с чего каждый последующий разговор по скайпу с Ирландией давался ему с таким трудом. Хотя не стоит врать себе, причины его поведения ясны и просты, но о них он никогда не скажет вслух. И эта несчастная кухня сейчас, как назло, подсовывает совсем другие мысли, воображение играет новыми красками, подсказывая, как на самом деле могло бы развиваться это утро, проснись они оба в этом доме, и почему он мог бы сейчас сидеть здесь на стуле и пить свой чай из огромной кружки. Логика и здравый смысл вовремя остужают пыл, напоминая, что на самом деле такого не может быть и не будет никогда. Тернер не спеша помешивает сахар, но чай уже тоже совсем остыл. *** Эйдан пытается придумать, что ему делать, но лень и ранний подъем заставляют его предпочесть прогулке по городу телевизор. Он засыпает на диване в гостиной, и ему снится красная от солнца вода и дыхание Дина на щеке совсем рядом. - Вставай, олух. Ты проспал почти весь день, и свой, между прочим, единственный в этой поездке день в Окленде. – Дыхание оказалось вполне явным. Сон постепенно уходит, а боль в затекшей шее становится все ощутимей, пульсируя в такт словам Дина. – Я уже думал, что тебя расчленили где-нибудь, раз ты не берешь трубку. Дин улыбается, но заметно, что он немного на взводе. - Зато ты такой бодрый и жизнерадостный, что зависть берет. – Эйдан пытается встать и размять затекшие от неудобной позы конечности, на секунду задумывается, словно прислушиваясь к другим ощущениям тела, и, наконец, произносит: - Так, раз ты не дал мне поспать, то теперь я есть хочу. Веди меня куда-нибудь. Он улыбается сонно и смотрит на слегка ошеломленного Дина, которому борода сейчас придает даже не возраста, скорее серьезности, ощутимой почти во всех его словах. Но Тернер давно приноровился отличать интонации, и, как ему все же кажется, читать по взгляду хотя бы то, что Дин не старается прятать глубоко внутрь. - Угу, поспал, теперь хочешь есть. Какие еще низменные потребности ты пожелаешь удовлетворить? – Эйдан невольно задумывается о разных потребностях, тщетно пытаясь привести в порядок мозги и себя самого. Дин, словно сжалившись над его стараниями, сдается. - Ладно, собирайся, в свет тебя выведу. И надень рубашку в какую-нибудь более приличную клетку. – Последние слова раздаются уже с кухни, но Эйдан все равно не упускает возможности поинтересоваться, какая из двух самых растянутых футболок будет у хозяина дома сегодня в фаворитах. Он проходит по коридору к ванной, краем глаза замечает, как Дин, достав воду из холодильника, смотрит на закрытую дверцу, снимает с нее фотографию и выкидывает в мусорное ведро. Он хмурится при этом, а Тернер, дойдя наконец до ванной, видит в зеркале одну из самых своих широких улыбок. *** Они ужинают в ресторане на пятьдесят втором этаже Оклендской радиобашни, и Эйдан наконец видит весь город целиком. Видит, как опускается ночь и зажигаются огни, яхты возвращаются к причалам, а где-то далеко горы опять окрашиваются розовым. После ужина Дин устраивает другу небольшую экскурсию по центру города, хотя скорее просто ведет длинной дорогой к другому бару, где меньше пафоса и вкуснее пиво. Они доходят до набережной, где в это время много людей, сворачивают на нее и идут вдоль причалов. Дин рассказывает какую-то очередную забавную историю, связанную с этим местом, и Эйдан внезапно чувствует себя не в центре крупнейшего мегаполиса этой маленькой страны, а в тихом курортном городке, где можно долгими вечерами лениво пить пиво под аккомпанемент морского воздуха и не думать ни о чем. В пабе пиво и правда вкуснее, но, как говорит Эйдан, не дотягивает до настоящего ирландского. И получает в ответ справедливое замечание, что Дин не совсем дурак вести ирландца в ирландский паб в Новой-мать-его-Зеландии, но он действительно любит это место и еще лет десять назад проводил свободные вечера здесь, в приятной компании и со стаканом Гиннеса. О’Горман рассказывает несколько историй, не то чтобы сильно личных, но явно занимающих определенное место в его памяти. Усталость берет свое, но, словно не желая отпускать этот вечер, они забирают еще по пинте домой, чтобы там включить фильм и уже вместе заснуть все на том же диване. Голова Эйдана первая оказывается на чужом плече, и Дин на секунду задумывается, как давно это стало традицией, но тут же засыпает сам, чтобы проснуться под титры и, кое-как растолкав друга, заставить его пойти в гостевую спальню, а самому лечь в их с Сарой. В своей спальне, поправляет он себя, и от этих мыслей становится пусто, настолько, что остро и почти физически не хватает кудрявой головы, лежащей на его плече. Запоздалая мысль об идеально прямых волосах бывшей любимой догоняет Дина уже на самом пороге сна, и он в который раз пытается просто не думать, не сравнивать, не проводить аналогий и не заставлять самого себя признаваться в том, к чему он не готов. Он не боится себя, поскольку знает, что в душе все давно решено, пусть и против его воли, но пока мозг еще держит оборону, он решает оставить очередные размышления о чужих прическах на утро, а еще лучше – на никогда. *** - Машину тебе тоже подготовил садовник? – Эйдан кладет сумку в багажник, морщась от грохота, с которым закрывается крышка, и блеска, до которого она отполирована. Пива накануне было не очень много, но голова у него неприятно гудит, и довольное лицо О’Гормана без малейших следов похмелья раздражает еще больше. - Нет, домработница. А еще медсестра, сантехник и разносчик пиццы. – Уловив, что Эйдан явно не настроен на тупые шутки в стиле его богического персонажа, Дин продолжил. – Да брат пригнал вчера ее, чинил там кое-что, пока меня не было. И улыбается широко, так, что ямочки видны даже через бороду. В ответ Эйдан молча садится на пассажирское сидение. На часах половина девятого, он пьет еще две таблетки обезболивающего и начинает по очереди молиться всем богам, которых помнит, только бы боль ушла, забрав с собой тошноту и желание помереть. То ли молитвы подействовали, то ли не в меру веселый для раннего утра Дин все-таки перенял что-то от Браги, но уже спустя полчаса Эйдан в состоянии хотя бы не огрызаться на каждую реплику. И еще через столько же он наконец может отметить, как изменился Дин, сев за руль. - Слушай, что с тобой? Ты с самого утра светишься как рождественская ель. Кстати, я забыл, в Новой Зеландии вы что наряжаете? Эвкалипт? - Двойка тебе, бестолочь. Мы наряжаем похутукаву, но ты все равно не выговоришь, так что можешь всем рассказывать про папоротник, так хоть смешно будет. - Ладно, как папоротник ты светишься, серебристый, не суть. – Эйдан выжидающе посмотрел на водителя из-под солнечных очков. Ответ был слишком прост. - Тернер, уймись. Люблю я по земле родной на машине кататься, удовольствие получаю бескрайнее от таких поездок. И тебе советую начать уже, а то высажу где-нибудь, и пешком до самого Веллингтона пойдешь. И никакие самолеты тебя уже не спасут. Эйдан скалится, но внезапно переводит все в нормальную улыбку. - Так-то лучше. Кстати, посмотри направо, сейчас будет очень красивая гора. Нет, не та… Вот, да. Потом покажу тебе свою картину с ней. Надо было предложить Питеру устроить какие-нибудь допсъемки там, готов поспорить, с нее открывается потрясающий вид. Дин что-то еще говорит, и Тернер очень старается увидеть через водительское боковое стекло хоть какую-нибудь гору, но взгляд упорно возвращается к лицу друга, полного восхищения этой, по сути, огромной глыбой камня. Эйдану вдруг очень хочется выяснить, с каким взглядом он рисует портреты, с таким ли обожанием он смотрит на каждую свою модель… Но его размышления грубо прерывает звук входящего сообщения с пожеланием «спокойной ночи и хорошего дня или наоборот». В Дублине около полуночи. *** От Окленда до Веллингтона 630 километров, с перерывами на остановки и соблюдением правил движения это часов 10 езды. На пятом часу Дин внезапно сворачивает с основной трассы, и через несколько минут из шести полос остается только одна, причем для обеих сторон. - Может быть, ты сообщишь, куда решил нас завезти? – в его голосе не слышно практически никаких эмоций, лишь немного вежливого любопытства. Дин знает, что Эйдан прячет эмоции, когда они зашкаливают. Смотрит на друга с удивлением, будто тысячу раз обговаривал эту остановку, но потом вспоминает, что нет. - Извини, я хочу пофотографировать здесь одно место. Давно хотел, сейчас вот вспомнил, увидав указатель. Ты увидишь, как там красиво, и сам поймешь. Я недолго. Эйдан готов просверлить в нем дыру взглядом, потому что не забыл еще ту гору «и это озеро», «вон ту милую деревушку» и километры пастбищ, которые все как один красивы. Он любит природу, но не настолько, хотя сейчас находит в себе силы отвернуться к окну, благо пейзаж действительно располагает. Дин останавливает машину на каком-то холме. Впереди недалеко маорийское кладбище и больше совсем ничего на всем горизонте, только горы и низкие облака. Он улыбается почти виновато, бормочет что-то про «минут 20, не больше» и лезет на заднее сиденье за камерой. Тернер выходит вслед за ним и удивляется, каким сосредоточенным, не замечающим ничего вокруг становится тот в подобные моменты. Ему бы перераспределить жизненные приоритеты немного, хотя зачем, если по мнению этого киви, у него и так все хорошо. Он прислоняется к горячему капоту с готовностью наблюдать тщательные поиски удачного кадра, но внезапно вспоминает, как вчерашним утром зашел в квартиру Дина, и первое, что бросилось ему в глаза, был чудовищный малиновый диван в гостиной, на котором ему потом довелось дважды уснуть. После долгих расспросов в пабе Дин все-таки рассказал, как его бывшая девушка Сара позвонила и сказала, что им срочно нужен новый диван, потому что Бэтмен прогрыз дырку в старом, а она уже давно хочет новый, чуть шире, и вообще, О’Горман может себе это позволить. Он позволил. Купил первый попавшийся, но подходящий по размерам, кажется, даже не обратив внимания на форму и цену, которые были чудовищные под стать цвету. Просто ему было все равно, какой диван будет у него в гостиной, когда он был точно уверен в мебели на картине, над которой сейчас работал и к которой спешил домой. Как потом оказалось, через месяц Сара ушла, оставив его с этим уродцем в качестве «памятника твоему, Дин, раздолбайству». Дин снимает живую природу на свою супер-навороченную технику, не замечая никого вокруг. Эйдан тоже невольно замирает от полотна покрытых лесом гор, уходящих за горизонт, и начинает щёлкать что попало на телефон. В конце их привала на камере Дина оказывается примерно сотня фотографий пейзажа, у Эйдана - около пятнадцати фото Дина. *** - Можно задать тебе личный вопрос? Эйдан редко спрашивает разрешения, не важно, собирается ли он взять что-то с твоей тарелки, войти в твой трейлер или влезть в твою жизнь. Такая бестактность поначалу многих раздражает, но потом люди привыкают и уже не обращают внимания. Просто это – Эйдан. И если он спрашивает разрешения, значит, это действительно что-то серьезное либо слишком сильно его беспокоит. Дин знает это и внутренне собирается, будто готовится к нападению, но при этом пытается сделать вид, что полностью открыт. На выходе получается слегка усмехнуться и небрежно произнести: - Валяй. - Можешь рассказать мне, почему вы расстались с Сарой? Тернер произносит это слишком быстро и смотрит так, словно спрашивает о раке простаты: в его взгляде осязаемо чувствуется неуверенность (внезапно!) и явное желание узнать правду. Дин видит это боковым зрением и ловит себя на мысли, что он и правда почти никому не говорил причин, расстались и все. Слишком это личная тема, однако на которую он готов говорить именно здесь и сейчас. Он медлит несколько секунд, прежде чем начать. - Могу. Мы не сошлись характерами. – Взгляд Эйдана слишком красноречив даже сквозь очки. - Окей, я знаю, глупо звучит, но… Это правда так. Да не смотри на меня так, я пытаюсь придумать, как тебе объяснить. Дин смотрит на дорогу, боковым зрением отмечая все тот же недвижимый взгляд. - Хорошо. Она сказала, что я несерьезный. - Ну а в чем ты не серьезен? Не приносишь денег в семью, пропадаешь месяцами на съемках? Или в чем дело? Дети, свадьба, любовь до гроба? - Да не в детях или свадьбе дело, я готов был жениться на ней уже через полгода после нашего знакомства. Но... знаешь, взгляды на мир не сходятся у нас, на быт. Она может сделать перестановку в доме, я же приду и не замечу, просто потому что я такой. Потому что голова будет занята идеей новой картины или строчками из роли. Она же считает, что для резки колбасы и сыра нужно использовать обязательно разные ножи. Мы оба пытались изменить друг друга, думали, что-то выйдет, но не получилось. – Дин помолчал немного и продолжил уже более уверенно. – А может, и в семье дело. И я хочу детей, и она... Сара прекрасна, но я не видел с ней семью, к которой вечером хотелось бы нестись сломя голову. Как-то так. - Я понимаю. Очень понимаю.- Эйдан произносит это слишком серьезно для себя и замолкает. Дин невольно поворачивает голову, выходя из собственных воспоминаний. - А к чему такой вопрос?.. – нельзя сказать, что он ждет ответа, но Тернер, он никогда не будет спрашивать с такой интонацией что-то из праздного любопытства, уж в этом-то он успел изучить своего попутчика. - Я хочу расстаться со своей Сарой. – Руль Дина слегка отводит в сторону, не в последний раз за сегодня, но он твердо держит дорогу. - Ммм. И почему же?.. – Интерес Дина скорее вежливый, хотя он готов просто орать на весь Северный остров, что это невероятно. Постоянные звонки, общение по скайпу, какие-то подарки – будто не 5 лет вместе, а только начинают отношения. Союз, который океан не должен был разрушить, но, видимо, смог? - Она заговорила о детях. – Эйдан говорит это так, будто мир сейчас вот-вот упадет на их несчастные головы. - Дети – не так уж плохо. Тебе скоро тридцатник. - И что? Тебе уже тридцать пять, и ты что-то не озабочен потомством. - Ну, причину я тебе только что объяснил. И потом, кто сказал, что меня это радует?.. Так и что с того, что Сара хочет детей? - То, что я не хочу. От нее не хочу. Женой мне и матерью детям моим не могу ее представить... – Эйдан снял очки и тупо смотрит вперед одной из своих самый страшных митчелловских гримас. Это тот самый момент, когда он открыт полностью, без всех своих масок и веселой улыбки. Он настоящий со всеми своими проблемами, которых в обычной жизни у него якобы нет. Эйдан закусывает губу, смотрит в окно, собираясь с мыслями и, наконец, разражается потоком эмоций, от которого ладони Дина еще крепче прижимаются к рулю. - Ты часто рассказываешь о своей семье, о своем отце, который воспитал в вас с братом тягу к творчеству. Маме, которая вас троих боготворит в вашем стремлении к созиданию, и я по-белому завидую тебе. – На этих словах Дин посмотрел на друга внимательно, насколько позволяло движение. - Ну, потому что ты всегда говоришь о них с любовью, которая так и витает в воздухе от твоих слов. – Эйдан делает пассы своими длинными руками, чуть не прошибая обивку в крыше автомобиля. - Для меня же всю жизнь союз родителей сводился к постоянным ссорам и недомолвкам. Я не жалуюсь, нет, просто в какой-то момент я осознал, что для себя хочу другой жизни, понимаешь? И Дин понимает, потому что сам часто задумывается, как же так, у его родителей все так рано сложилось, а он к четвертому десятку сменил уйму женщин, но так и не смог найти ту, что смогла бы прожить с ним хотя бы лет пять рядом. Тернер замолкает, словно вытаскивая из глубины воспоминания, чтобы снова продолжить. - Так вот, я все детство считал, что уж у меня-то такого не будет. Будет любящая жена, трое детишек, бегающих во дворе дома, сшибая все на своем пути, когда ты приходишь домой. Но когда я сейчас столкнулся с тем, как все это близко, то понял... Понял, насколько ко всему этому не готов. Что это не та женщина, от которой я хочу детей. Я не хочу с ней просыпаться каждый день, идти гулять с общими детьми, её детьми, понимаешь? Я не хочу этого. Ни сейчас, ни тем более через тридцать лет. - Но твои родители, они до сих пор вместе? - А толку? Они не любят друг друга, я знаю, и, по сути, наверное, никогда не любили. Какое-то создание ячейки общества для продолжения рода получается, вот ей-богу. Ну да, уважение, без него никуда, и я готов к тому, что оно сменит любовь в итоге, но не через пять лет отношений же. Вот и я не хочу так. Он замолкает резко, продолжая все так же смотреть в окно, и О’Горман делает неловкую попытку поддержать разговор. - Ну, вот это и называется «не сошлись характерами». Остынь, может быть, пройдет. Ты же на Рождество был дома, неужели родня так достала? - Да не пройдет уже. Да, родня поднадоела, но... дело в ней. И во мне. Разные мы и разного хотим. - Ну а ты-то сам понимаешь, чего хочешь? Спустя минуту Эйдан снимает очки и смотрит на друга, будто впервые увидав своего попутчика, трясет головой и произносит, будто не было всего этого разговора. - Останови у заправки. Сейчас я хочу поссать наконец и большой капучино. *** - … that i’m one of the few who walks away from … - О боги, что за дрянь ты слушаешь? – Длинные пальцы уже крутили колесико айпода в поисках чего-нибудь еще, когда Дин, перехватив руль правой рукой, попытался вырвать плеер из коварных лап друга. - Отдай сюда! – Машину начало резко выносить на встречку, так что маневр не удался. - Либо ты угробишь нас своим вождением, либо своей музыкой. А скорее - и то и другое вместе. - Мы половину пути слушали то, что нормальный человек никогда не назовет музыкой, а ты умудряешься подпевать, и я сурово преодолевал это время, так что теперь помолчи и не порти мне поездку. И это отличная группа. - Дину удается выхватить айпод без потери дороги, и он убрал его обратно в нишу между сиденьями. Тернер закатил глаза. - Возможно, если бы ты не подвывал. Дин повернул голову, не теряя боковым зрением контроля над ситуацией. - Я не заставлял тебя ехать со мной, мог выбрать самолет. - Ты бы тогда точно заблудился и приехал в какую-нибудь Австралию. В углах губ Эйдана застывает такая знакомая полуулыбка. Он тянется на заднее сиденье за бутылкой с водой, открывает крышку и начинает пить крупными глотками. Из-за движения автомобиля несколько больших капель оказываются на его щеке, скатываясь ниже по горлу, и прячутся за воротом футболки. Дин очень пытается сфокусироваться на дороге. Машину опять начинает относить в сторону. - … will be silence. Then there will be silence… *** - Ты не хочешь поесть в городе? - Время 6 вечера, мы девять часов в дороге, я хочу поесть, лежа в трейлере. Ты не устал везти нас столько времени? Я вот устал с тобой ехать. - Лежа есть вредно. И ты мог выбрать само.. - Я помню. Хорошо, давай поедим в городе. Дин чуть ли не светится, словно все их путешествие было только ради того, чтобы поужинать где-то в Веллингтоне, когда до трейлера остается двадцать минут езды. - Мы даже можем затусить в городе, завтра все равно выходной. Что скажешь? – Дин полон энтузиазма, такое чувство, что он ни капли не устает за рулем, а наоборот, заряжается дополнительной энергией. - Я скажу тебе, что у тебя шило в одном месте, и мы могли остаться в Окленде еще на день. – Эйдан долго смотрит на друга, но уже согласен на что угодно. - Но можно и затусить. Они идут ужинать в очередной ирландский паб, где еще относительно тихо, а Гиннес нравится Эйдану значительно больше, чем в Окленде, после перемещаются в соседний бар, потом в другой и дальше по улице. Через несколько месяцев на этой улице будет проходить красная дорожка, ведущая к кинотеатру, но в эту субботу народ просто гуляет, оставляя тяготы прошедшей недели позади. Иногда Эйдану кажется, что людям в этом городе не от чего отдыхать, потому что у них нет проблем – это ощущение витает в воздухе, и Тернер наконец позволяет себе раствориться в нем, пропитываясь насквозь. Это кажется ему особенно уместным, когда рядом находится такой же беззаботный Дин, пьяный и веселый, и даже то, что тот прижимается к нему сильнее обычного, когда пытается перекричать музыку, не кажется чем-то особенным. Они веселятся с прохожими и посетителями, изредка встречая знакомых, но не задерживаясь с ними надолго. Такое чувство, что в толпе они оба еще острее понимают, насколько им достаточно общества друг друга, поэтому почти синхронно принимают решение, что пора проветриться. Дорога ведет к набережной, а через несколько минут неспешного шага гул улиц смолкает, оставляя их самыми главными нарушителями спокойствия. Дин рассказывает очередную нелепую историю с каких-то съемок, в ответ на которую Эйдан разве что не складывается пополам и его смех отражается эхом от соседних домов, смешиваясь с ветром. Алкоголь в крови зашкаливает, и О’Горман пытается вспомнить еще хоть что-нибудь настолько же смешное, лишь бы этот звук не смолкал. Наконец они выходят к воде: на набережной пусто, только на причале под мостом неподалеку слышны разговоры, и Дин ведет Эйдана к самой дальней лавочке с какой-то мемориальной надписью. Впереди них нет никаких ограждений, только вода и, где-то на горизонте, горы, скрытые темнотой. Они болтают о какой-то чепухе, которая в их нетрезвом сознании принимает новую, особую степень важности, а разговор переходит на новую степень понимания. Предложи один из них что-нибудь – не важно, поехать домой или ограбить банк, - второй точно согласится, только бы не оборвать ту связь, что есть между ними сейчас. Изрядно выпивший Эйдан как раз сыплет оригинальными, как ему кажется, идеями, встает на лавку и кричит, что он король мира, на что Дин справедливо, хоть и в шутку, отвечает что-то про короля идиотов и упрашивает Тернера слезть. Но тот лишь шально улыбается, чуть ли не танцует и от совсем триумфального падения в воду его спасает лишь хорошая реакция Дина, который успевает ухватить шатающегося приятеля за руку и стащить вниз. - Я представляю реакцию ПиДжея, если бы ты не смог играть, потому что по пьяни долбанулся в воду с набережной и вышиб себе последние мозги. – Дин старается произнести это строгим тоном, но не выдерживает и начинает хохотать, особенно когда Эйдан болтает что-то про принцессу, которую храбрый рыцарь спас от всех бед, грозивших ей в пучине морской. Он даже пытается эту принцессу изобразить, хлопая длиннющими ресницами и растягивая еще больше гласные, хоть и получается не очень, но Дин подыгрывает, встает на одно колено, берет друга за руку и болтает что-то про ту самую руку, к которой должны прилагаться сердце и остальные части тела. И Эйдан бы рад что-то ответить, но до него наконец доходит, что О’Горман, мать его, стоит сейчас перед ним на коленях, будто реальность окончательно решила поиздеваться и воплотить фантазии, за которые он сам себя ненавидел бессонными ночами, но только в самом невинном ключе. Нечеловеческих усилий стоит ему оторвать взгляд от серых глаз, улыбнуться криво, но в меру возможностей, и рывком поднять приятеля на ноги. - Ладно, мой принц, пора в замок, а то владыка будет сердиться. – Голос у Эйдана почти срывается, и единственная надежда, что оба пьяны и сейчас вряд ли будут заметны такие мелочи, но когда Дин прекращает смеяться, кажется, будто он и не пил вовсе. По крайней мере, по сравнению с ним самим. Магия новозеландского ветра, не иначе. - Ну, раз принцесса настаивает!.. – Дин не смеется, только улыбается слегка печально, и Эйдан ненавидит это в нем, слишком сильно и неправильно эта улыбка на него действует, но тот уже оглядывается в поисках лучшей дороги к месту парковки, выбирает путь и тащит друга за собой. - Ты рехнулся за руль садиться в таком состоянии? - Брось, тут ехать двадцать минут, я и не такое выдерживал. Бурная молодость, знаешь ли. – Его слегка покачивает, но он и правда как-то слишком резко трезвеет. - Ну да, и зрелость тоже не менее бурная? - Что ты предлагаешь? Взять такси? Я не оставлю здесь машину, а ночевать в городе совсем уж глупо. - Глупо за руль садиться, когда ты проехал через весь остров, а потом еще и нажрался по такому случаю. - Ох, Тернер, отстань. Я даже про самолет не буду отшучиваться. Они подходят к месту, где припарковались несколько часов назад. В паре метров пьяная парочка громко выясняет отношения, из отеля рядом выходит несколько женщин, очевидно, персонал. Дин обходит машину, открывает водительскую дверь и облокачивается на нее. - Нет, Тернер, если хочешь, можешь снять вон там номер и остаться, но я поеду. Он выжидательно смотрит на друга, а Эйдан смотрит на сигарету, которую докурил уже почти фильтра. Делает последнюю затяжку и выбрасывает бычок в сторону, думает несколько секунд, словно взвешивая все «за» и «против», и открывает свою дверь. - Ладно, но я с тобой больше никогда не сяду в машину. Дин выруливает с площадки, выезжает на нужную улицу и останавливается перед светофором. - Никогда не сядешь?.. Ну тогда это мой последний шанс, поехали, покажу тебе еще одно местечко. – С пассажирского сиденья слышится ирландская речь, но он улыбается и делает радио громче. Они почти сразу выезжают на побережье, в сторону, обратную от студии, и едут в молчании минут десять, пока, наконец, Дин не сворачивает с дороги, проезжает еще немного по какой-то узкой колее и останавливается совсем недалеко от воды. Машина остается в тени, но вода и берег слегка подсвечиваются отблесками фонарей с трассы и молодой луной, представляя собой совершенно неземной пейзаж. Слева чуть позеленевшие холмы образуют небольшую бухту, справа же море уходит в бесконечность. Под впечатлением Эйдан первый выходит из машины и спускается по валунам к пляжу, встав у самой кромки воды. Дин следует было за ним, но задерживается наверху: ему как никогда раньше хочется, чтобы человеческий мозг обладал фотографической памятью, потому что пленка не в состоянии передать то, что он видит не глазами, а чем-то внутри себя. Высокая фигура на фоне залива кажется одновременно неуместной и идеальной, выглядит как оживший волнорез или древний шаман, разговаривающий с океаном на им двоим лишь понятном языке. Ветер треплет мелкие кудряшки Эйдана, он держит руки в карманах, сутулится слегка под холодным ветром и жадно смотрит вдаль, туда, где теряется граница неба и океана. Дин медленно спускается и подходит к нему, оставаясь чуть позади. - Я же говорил, что это стоит того. – Он произносит это почти шепотом, но Тернер резко оборачивается, в его зрачках играет отсвет воды и луны вперемешку с каким-то детским восхищением. - Почему ты никогда не приводил меня сюда раньше? Мне казалось, мы весь Веллингтон излазили. - Потому что ночью ты обычно занят другими делами, а здесь днем не так интересно. – О’Горман проходит чуть вперед и садится на песок рядом с Тернером, который почти сразу следует его примеру. Песок здесь холодный и жесткий, похожий скорее на мелкие камешки, перемешанные с ракушками, но никто сейчас не обращает на это внимания, хотя от холода алкоголь отпускает практически стремительно. Он сидят в тишине какое-то время, каждый в своих мыслях, и Эйдан с тоской понимает, что хотел бы продлить эту ночь навсегда, оставив в вечности их двоих, слегка нетрезвых, свободных от проблем и обязательств. Здесь, на берегу, он чувствует себя действительно властелином мира, их маленького, на двоих, мира, пусть даже то, что между ними есть, отличается от желаемого. Но если бы у них была вечность, куда торопиться?.. На секунду он задумывается, как давно перестал отгонять от себя подобные мысли, смирившись с тем, чего никогда не случится, но тут Дин нарушает молчание, продолжая ответ. - Я не приводил тебя сюда, потому что люблю приходить сюда только один. По сути, тут нет ничего особенного, у нас каждая вторая бухта такая, что в Окленде, что на Южном острове, но именно здесь мне... Спокойно, что ли? – Он пожимает плечами и смотрит на друга, а на губах играет та же печальная полуулыбка. - Но сейчас мы с тобой тут вдвоем, и тебе так же спокойно, как в одиночестве? – Эйдан произносит это так тихо, что еле слышно из-за шума волн, и ловит чужой взгляд. - Да конечно, с тобой мне не видать покоя нигде и никогда! – Дин будто вспыхивает, улыбаясь уже искренне, но быстро возвращается в прежний тон. – Извини, когда ты вот так слишком серьезен, я вспоминаю тот тупой сериал про нечисть, где ты играл, и не могу сдержать смех. - Сказал человек, играющий бога пиздежа. - Зато не вампира с отпечатком вечной больной задницы на лице, на том спасибо... Да не хмурь ты так свои брови! – Дин быстрыми движениями разглаживает большим пальцем морщинку над переносицей, и Эйдан чуть расслабляется до момента, когда Дин, отводя руку, проводит пальцем по левой брови и легко касается щетины на щеке. – Ты прав. Да, мне спокойно с тобой, Эйд, слишком спокойно и легко. До такой степени, что это уже становится ни хуя не легко и как-то совсем не здорово. - Неужели до такой степени, что когда ты дрочишь, то вовсе не о любимой Саре думаешь? –Звук его голоса ударяется об окружающую их тишину. Дин поднимается, смотрит на Эйдана сверху вниз, это непривычно, и он задумывается об этом так, что смысл фразы не сразу до него доходит. А когда понимание формируется в его голове, становится уже слишком поздно удивляться, потому что дальше происходит то, что он никогда не позволял проецировать на реальность. Эйдан резко поднимается, стискивая плечи друга длинными пальцами, словно О’Горман может раствориться, почти прижимается всем телом, и лицо его оказывается так близко, что чувствуется дыхание на губах. Дин сначала слышит интонацию, чуть злую, несдержанную, будто Эйдана прорывает, поднимает взгляд и видит эту же злость в глазах, а потом уже начинает улавливать суть самих слов. - … вместо того, чтобы твердить ночами в скайп, что хочешь оказаться в Ирландии, когда тебе, блять, и здесь невыносимо хорошо, потому что ты кретин и вовсе не свою девушку хочешь сейчас трахнуть! – Запал заканчивается так же резко, Эйдан замолкает, не отводя при этом взгляда, но злость в его взгляде постепенно меняется на что-то совсем иное. – Твою мать, я ведь никогда и не смотрел на мужиков, пока ты не объявился. - Отпусти меня. – Дин произносит это так ровно, что сам себе удивляется. – Позади вода, а впереди локальный пиздец в виде тебя, так что мне некуда деться. И Эйдан отпускает, резко поднимая руки вверх в оправдательном жесте, и отходит на шаг назад и еще. - Да пошел ты, О’Горман. Он поворачивается спиной, но не успевает сделать и пары шагов, как Дин сбивает его с ног. Эйдан сильнее, но спортивное детство дает преимущество, поэтому Дин оказывается сидящим на спине друга, заламывая назад его руку, чтобы тот не пытался вырваться. Голова Эйдана повернута на бок, он чувствует, как песок оставляет отпечатки на его лице, забирается под рубашку и джинсы, и как Дин прижимается к его спине. - Руку отпусти, кретин, сломаешь. - Отпущу, если не будешь ею размахивать. Эйдан кивает в меру возможности, и Дин ослабляет захват, но когда пытается подняться, то снова оказывается прижатым к песку, теперь уже лежа на спине. Лица снова оказываются слишком близко. - Если так хотел, чего ты ждал? Когда уедешь к своим лепреконам? Или когда я сам не выдержу и наброшусь на тебя, как Торин на Азога? Это тебе к Ричарду тогда. И, не дождавшись ответа, целует, сначала нерешительно, слегка прижавшись губами, но, почувствовав реакцию, продолжает. Эйдан отзывается на каждое прикосновение, бездумно проводя руками по такому непривычному телу, и мысль, что у него это впервые, Дина заводит еще больше. Он прерывает поцелуй и начинает спускаться ниже, не прекращая дотрагиваться губами до каждого открытого участка кожи, расстегивает рубашку и слегка прикусывает сосок, вынуждая Тернера выгибаться, еще сильнее вжимаясь стояком. Проводит языком по выступающим ребрам к пупку и еще ниже, в это время пытаясь расстегнуть ремень на джинсах Эйдана, пока не чувствует опять пальцы, впивающиеся в плечо, и свое имя, протянутое на стоне. - Дин. – Эйдан пытается сфокусироваться, но ему тяжело высказать свою мысль. – Подожди, Дин. Я никогда раньше… То есть, я хотел бы, но не уверен, что здесь хорошее место, чтобы.. Дин подтягивается так, что их лица опять оказываются на одном уровне и утягивает Эйдана в глубокий, тягучий поцелуй, гладит по волосам, прикасаясь пальцами к щетинистой щеке. Его голос тоже на срыве, но он пытается говорить успокаивающе. - Расслабься. Я не совсем идиот, чтобы трахаться на холодном песке, но у тебя стоит так, что ты мне бедро сейчас проткнешь, а это не лучший выход. Он улыбается, и Эйдану наконец-то не нужно сдерживать себя, сцеловывая улыбку с лица О’Гормана. Борода так непривычно колется, но это становится совершенно не важно, потому что Дин уже справился с застежками на джинсах и поглаживает его через трусы, оттягивает их вниз и почти обхватывает одной рукой крепко стоящий член. Он опускается ниже, и Тернер чувствует его горячее дыхание на себе. Открывает глаза и первое, что видит перед собой, это усыпанное звездами небо, которые становятся ярче с каждым движением руки по члену и сжимаются в одну точку, когда Дин проводит языком по вене и берет на всю длину. Эйдана просто разрывает изнутри от осознания, что перед ним не Сара и не плод его воображения, он жадно втягивает воздух и кончает с громким стоном, в котором явно слышится имя. Перед глазами будто взорвалась сверхновая, он приходит в себя через какое-то время и наблюдает обратную борьбу О’Гормана с его ремнем. - Блять, сам справляйся с ним, а лучше не надевай такой больше. - Забей. Иди сюда. Тернер притягивает Дина и целует медленно, но требовательно, чувствует свой вкус во рту, и до него наконец доходит, что это Дин, его Дин перед ним, его Дин был перед ним несколько минут назад, и что это не сон. Наполненный внезапной нежностью, Эйдан накрывает его пах рукой, но Дин отводит ее. - В чем дело? Как же ты? - Справлюсь, не переживай. Рубашку лучше застегни, не январь. И поехали уже, скоро светать начнет. Он поднимается, дожидается, пока Эйдан справится с одеждой, и поворачивается в направлении машины, но останавливается, почувствовав опять цепкие пальцы на плече. - Твою мать, О’Горман, какой ты проблемный. Сейчас что не так? - Да все так, Тернер, поехали. Он напряжен, не от возбуждения, а нервно, это хорошо чувствуется. Пытается вырваться, но Эйдан только сильнее прижимает его и целует, долго, пока не чувствует, что ответный захват на руке ослабляется. - Я сейчас скажу просто самую сопливую хрень для девочек, так что можешь смело мне вломить, но когда я спросил о вас с Сарой, то в глубине души надеялся услышать что-то вроде «у меня есть чувства к другому человеку» или «я вообще больше по мальчикам». Потому что это дало бы мне хоть какую-то надежду понять, что я хочу на самом деле. И эта ванильная тирада не последствия прекрасного оргазма, хотя за него спасибо, но просто с тобой невозможно адекватно общаться. – Он улыбается открыто, словно окончательно принимая все то, что произошло и что у них еще впереди, и Дин не может сдержать усмешки. - Нет, Тернер, я в последнее время все же больше по девочкам, но для тебя и твоей задницы сделаю исключение. И все-таки я тебя прошу, поехали. Мне тоже нужна разрядка, но я ненавижу заниматься сексом на песке. Это как крошки в постели. Эйдан рассмеялся от облегчения. - Так я и знал, что в этом дело, а я тут нежности развел. Поехали, только будь готов, что я никогда не делал минет, но готов практиковаться. И обожаю грызть чипсы в кровати. – Они медленно пошли к автомобилю. - Там все просто, главное зубы не выпускай и не смейся в неподходящий момент, как ты это любишь. Но за чипсы придушу. – Очередной приступ хохота был ему ответом. *** Они возвращаются на студию, когда уже почти светает и, лишь добравшись до трейлерной площадки, оба понимают, насколько изматывающим был прошедший день. Закрыв за собой дверь трейлера Дина, Эйдан высказывает общую мысль. - Если я с утра выйду от тебя, нас неправильно поймут… - Ты прав. Иди спи к себе. – И в опровержение своих слов еще сильнее прижимает к себе Тернера. - Но мне ничего не мешает прийти с утра. - Все же мне мешает что-то тебя сейчас отпустить. Уже в полусне перед глазами у Эйдана всплывает из памяти плакат в аэропорту Окленда со словами «as one journey ends another begins». И ведь правда, финал их маленького путешествия стал началом какого-то большого, пока не совсем ясного приключения, в омут которого он только рад попасть. На том плакате было еще что-то про unique Kiwi warmth, и Дин в его объятиях сейчас является лучшим подтверждением этого тепла.