Отогреть Йотунхейм

      Смерть, она… она так близка ему. Так родна, что кажется, даже брат никогда не был ему так близок. Она голодна, постоянно требует есть, свирепеющая от потребности пожирать, стелется чёрной водой под ногами, и не увидишь, где же будет дно, только когда провалишься под неё с головой. Когда начнёшь захлебываться без возможности всплыть, ведь вода окажется густой смолой старых деревьев, что росли в саду его матери. Локи касался смерти так часто, зная, что когда-то она заберёт его, что не смог просчитать тот факт, что она может забрать кого-то другого. На пепелище оставленного войска, смотря со стороны, он видит, как умирает его единственная за все эти годы любовь. Над ней рыдает юноша, что покрыт похожей бронёй, словно меньшая копия, над ней рыдает жена, над… ним будут рыдать миллионы, но ему не будет среди них места. Так просто приходит это осознание, стоя на обломках одного из кораблей, не решаясь подойти ближе. Это не его трагедия. Не должно быть его трагедией. То, что он любил Старка, не значит для этих людей ничего, и никогда не значило, даже если он кинется на его грудь в слезах, окропляющих горячий металл, оставляющий наверняка столь много шрамов сейчас внутри, это ничего не изменит. Скорее, заставит всех вокруг увидеть в нём иное. То, что видеть не нужно, то, что может остаться чёрным пятном не только на его и так чёрной репутации.       Лафейсону кажется, что он не может сделать по-настоящему глубокий вздох. Наверняка это едкая пыль забралась в лёгкие, а не ком в горле собирается такой плотный, что перекрывает любые потуги к дыханию.       Всё это ложь, всё это лишь неправильное сплетение жизней, Локи знает, каково это, когда твоя жизнь рушится на осколки, Локи знает настолько прекрасно, что даже не пытается что-то изменить. Нечего изменять. Смерть решила наказать его иначе за игры с ней, за то, что выскальзывал ловко, оставляя в её руках лишь оторванный хвост. Она забрала другого. Она забрала его.       Шаги тонут в осколках чужих поражений, он подходит к месту его смерти. Его уже унесли. Героя не могли оставить на трупах, занимаясь другими, он первый окажется погребён с честью и славой, а ему останется лишь земля, на которой он испустил дух.       Локи не знает, искал ли он его среди тех людей, что окружали его в моменты последнего вздоха. Не знал, думал ли хотя бы о нём. Лафейсон, который привык контролировать каждый вздох, не знал, вспомнил ли о нём этот глупый человек в последние моменты перед своей смертью о нём. Но если бы не вспомнил, наверное, имел на то полное право. Ведь Локи исчез. Растворился всё в той же мутной воде в один миг, оставив его одного. Старк имел право не помнить его и больше никогда не любить.       «Я обязательно вернусь».       Такие слова он сказал в их последнюю встречу?       Под коленями камни ощущаются так остро, что даже броня не спасает, и пальцы касаются места, где в последний раз стучало его сердце так наверняка громко. Сгребая её в ладонь. Грязь забивается под ногти, его тянет к земле. Бог никогда бы не смог подумать, что будет так сильно хотеть умереть следом. Потому что нечестно. Как ребёнок, что плачет и бьёт кулаками и ногами по земле, так и он готов по ней кататься. У Бога обмана и лжи не может быть чувств? Не может быть боли? Не может быть слёз, которые, кажется, жгут его кожу сильнее самого холодного льда? Да кто может сказать это точно. Даже брат не знает его. Даже он…       Утыкаясь лбом в землю, не боясь, что кто-то увидит. Кто-то посмотрит, не отведёт взгляд, какая теперь разница. В этом нет ничего. Совершенно ничего.       Только отчаяние, которое глушит даже приближение чужой магии. Так явно он слышит шаги, но ощущает только пустоту, которой, кажется, нет никакого предела. Шарканье, земля расходится в стороны, даже сейчас она не может удержать себя на месте, рассыпается, становясь похожей на песок.       Кто-то трогает его. Кладёт на спину ладонь и шепчет тихое:       — Пойдём. Здесь уже нечего делать. — и в этих словах истина. В этих словах правда, здесь и правда нечего делать, но стоит ли ему теперь быть где-то ещё.       Стрэндж никогда не думал, что будет сидеть на корточках рядом с тем, кто никогда бы не показал себя настоящего. Ощущения, что он видит то, что ему не предназначено, останавливает нож у горла, но он видел уже столько, сколько не должны видеть люди, что ещё одно видение он переживёт. Ещё то, как Лафейсон, великий бог, когда-то желающий разрушить землю, захватить власть, когда-то попавшийся в его ловушку и падающий в темноте, сейчас будет будто со вскрытой грудной клеткой перед ним. А может, даже и лучше. Потому что Стивен никому не расскажет. Ему это не нужно, говорить лишние сейчас слова, всё это пустое и оставит после себя лишь пустоту.       Он не знает, как и никто не знает, что было между Старком и Локи. Почему тот сейчас убивается рядом с местом смерти этого мужчины, но всё это лишь оставшиеся на ветру воспоминания.       Он говорит тихое:       — Пойдём, — аккуратно утягивая его за плечи наверх, и почему-то сейчас, кажется, все обнажили свои грудные клетки. У всех потихоньку изнутри вываливаются куски мяса, окровавленные ошмётки боли, которые ещё долго придётся внутрь укладывать, и швы никогда не будут ровными и не исчезнут до конца. Даже у богов и магов. Даже у тех, кто, может быть, никого не потерял, хотя, кажется, теперь в этом мире, — в их собственном мире, — таких не осталось.       Локи не уезжает с братом жить на побережье с остатками своего народа. Он не собирается никому помогать в восстановлении этого мира. Он будто исчезает. Для всех и сразу. Никто не видит его, никто не слышит о нём, просто иногда ходят слухи, что где-то в сердце магии города, вместе со Стрнэджем затаилось зеленоватое свечение всполохов заклинаний. Конечно же, это враньё. Локи не использует магию. Все то время, что живёт в доме верховного мага.       Будто что-то внутри него исчезло. Испортилось и сгнило. Может, даже сама его магия превратилась в пепел. Будто бы обратный щелчок что-то не смог вернуть обратно. Почти всё время проводя в библиотеке, не переставая читать пыльные тома книг, которые пахнут таким же гниением, что и внутри него, он ощущает себя хотя бы менее уязвлённо, не понимая сам, зачем остаётся здесь. Не пытается найти смысл своего нового существования, а застревает в месте, что является концентрацией его внутренней сущности, которую, кажется, пытается в себе же похоронить.       Наказывает? За то, что не спас. За то, что, обладая такой силой, не использовал её, чтобы спасти. Но ведь он не спаситель. Он чёрная бездна и злой персонаж этой вселенной, ему нет места среди героев, он потерян, разрушен и, может, даже отравлен своим собственным ядом, что сочится из открытых ран.       — Так и будешь продолжать перечитывать одну и ту же строку? — Стрэндж всегда появляется незаметно. Это Лафейсон успел выучить. Обычно всегда удавалось остановить его до того, как тот начинал говорить, будто предупреждая: "я знаю, что ты стоял за моей спиной уже какое-то время". Сейчас он пропустил этот момент. Совсем теряя ориентир, и правда пробегаясь по строке уже не в первый раз и поджимая губы, касаясь потрёпанных страниц. Так теряют внимание больные звери.       — А это было когда-то запрещено? Может, я хочу выучить её наизусть. — если Локи и ощущает себя разрушенным, не значит, что потерял свою былую остроту языка. Тем более с этим магом, которому на самом деле был должен. За многое. За то, что увёл с пепелища войны, за то, что дал остаться. По сути приютил горящие скорбью глаза. Но соседство со Стрэнджем не такое простое, как может показаться. Потому что этот чёртов педант имеет кучу вредных привычек. Вставать слишком рано. Греметь на кухне так, что будет слышно во всём доме. Раз в неделю он стабильно разбивает чашку, и пусть собирает её магией обратно, у Лафейсона почти что тик случается, и однажды он ловит её на полпути к полу. Вызывая у Стрэнджа прищур глаз и улыбку. Потом он всё равно её разбивает. И это не нормально. Будто без этой разбитой чашки его мир разрушится следом.       Чему он улыбается? Кажется, понять это может лишь он сам. Не расскажет, он никогда не рассказывает, что у него в голове. После всех событий, он просто стал обратно тем высокомерным магом, о котором мужчина слышал раньше, а он пытался стать собой. И пусть до сих пор по ночам с ним говорит мертвец, у богов тоже есть слабости.       Им тоже могут сниться кошмары.       — Ты хочешь выучить наизусть заклинание, как превратить человека в крокодила? У тебя определённо нет вкуса, Лафейсон, почему сразу не в жабу?       — Потому что одну я уже перед собой наблюдаю, зачем мне две?       И в этом их общение, которое не приносит никакого дискомфорта. Ядовитые слова, которые проходят мимо них, словно не желая касаться чего-то внутри, но лишь укрепляя панцирь. В этом последние отголоски Локи.       Стрэндж понимает, что он умирает изнутри. Великий бог не знает простых человеческих эмоций, а Стивен слишком уж не дурак, чтобы видеть, как тот всё сильнее покрывается коркой толстого льда, из которого ему сложно будет выбраться.       А ещё он ощущает его магию. Что медленно превращается в лёд. Застывая изнутри толстыми шипами, и ранит чужие внутренности, не давая ранам закрыться. Стивен Стрэндж опытный врач, но не психотерапевт. И пусть в университете у них была общая информация, мог ли он точно дать Лафейсону какое-либо заболевание души? Богу? Звучит глупо, казалось, что их душа состоит из немного другой материи, как и чужая магия, что походила на кляксы акварели. Не такая, как у Стрэнджа. Даже не похожая.       Стивен не знает, почему позволяет ему остаться. Это похоже на блажь, на собственную прихоть. В которой нет никакого смысла. Никогда не страдал альтруизмом и желанием выскрести свою душу ради другого.       Никогда не страдал желанием помогать, пусть и был врачом. Да и помогает ли он? Старается ли помочь другому, когда всё кидает на попытки спасти самого себя? Пережить гибель половины вселенной почти невозможно без последствий.       Лафейсон не спит по ночам. Стивен слышит, как пара часов тишины сменяется брожениями по коридорам, что чаще всего затихает в районе библиотеки. Почему не спит Стивен? Не знает сам. Кажется, ему становится не всё равно. Взрослый мужчина, что беспокоится о боге, потерявшем всё божественное. Может, всё же не так уж всё равно, сжимая чуть дрожащие руки в кулаки, в которых, кажется, рассыпается нечто важное.       Однажды вставая с кровати и направляясь туда, где чужое дыхание и чужие глаза потускневшие. Последние дни он смотрит в них слишком уж пристально. И не ошибается в своих поисках. Локи сидит в кресле, что было им облюбовано ещё в самом начале, медленно листая страницы толстого тома с магическими артефактами.       — Я думаю, даже богам нужно спать. — выдавая свое присутствие, от которого мужчина вздрагивает еле заметно и поднимает взгляд. Кажется, привык, что никто не трогает его в эти уединённые моменты тишины, оттого чужое присутствие заставляет выдохнуть напряженно и нахмуриться. Просто тишина стала его другом, а Стрэндж всегда её нарушает. Он не даёт в ней утонуть. Тянет руку и хватает его за волосы под тёмной водой, заставляет выдернуть голову и глотнуть воздуху. А после — медленно начать оседать в воде вновь, пока вновь не схватят за волосы. Он раненое животное, которое уже никак не может убежать от охотника.       — Не учи меня, смертный. Я прекрасно знаю, что мне нужно. — огрызаясь с налётом попытки спастись от разговора. Он ненавидит разговоры. Разлюбил их в момент, когда они были ему так сильно нужны. Еще в Асгарде, когда отец предпочитал другие формы общения, а мать молчала. Пусть он и любил её, но царская чета не умела разговаривать на серьёзные темы. Лишь наказанием и жили, лишь своими собственными ошибками.       — И что же? Не спать? Не есть? Медленно ждать естественной смерти? Идея не из лучших, знаешь ли, просто потому что твой труп не будет украшать мою библиотеку. — делая несколько шагов ближе, в наступлении, пока Лафейсон захлопывает книгу и становится ещё напряжённее. Кажется, коснись, — и начнёт вибрировать, словно струна. Или вспыхнет. Или превратится в пепел. Как от щелчка. Но если бы Стрэндж боялся всего, был бы он тут?       — И что ты предлагаешь мне, мудрый чародей, у тебя же наверняка есть идеи?       — Например, отпустить его? — острое лезвие проходит по солнечном сплетению. — Он больше не вернётся, Локи. Ты знаешь это. Но продолжаешь себя рушить. Отрывать каждый день по куску, будто это тебе поможет. — грубо, потому что Стивен не умеет по-другому. Волнение всегда выливается в нападение. Только вот Лафейсон, кажется, иного толка. Он замирает, будто пойманная в клетку птица. Которой вот-вот свернут шею. Лафейсон пойман, ему не уйти, не спрятаться, у него просто… не будет сил. Убежать. Как обычно делают люди. Убегают от разговоров, которые им не нужны, он видел, как этому научился Тор, но сам он пока так и не познал этой особой магии.       — Боги… редко теряют себе подобных, Стивен. Я потерял на своем веку трёх, кто был для меня важен, — его голос превращается в хриплое подобие наждачки. Ему тяжело говорить, тяжело глотать, ему тяжело двигаться. Ощущая дикий холод, что идёт изнутри, сердце снижает сердцебиение, руки покрываются синевой и шрамы вырисовываются на них.       Е м у т я ж е л о д ы ш а т ь.       Это истерика, это панические состояние, это первые слёзы, что, кажется, пробиваются с момента чужой смерти, Стивен всего парой слов разбил его хрустальное безразличие. Лафейсон не смог сбежать. Даже с места сойти, погружаясь в голодную воду, что за ним покрывается кристаллами льда.       Чужие руки касаются его собственных. Наверное, это холодно. Слишком холодно, но руки не исчезают. Лафейсон впервые видит их без перчаток, грубые, сжимают с силой, заставляя поднять взгляд. И дрожат. Наверное, и правда холодно.       — Люди тоже редко теряют людей. Боги не сильно отличаются от нас, Лафейсон, как бы ни хотел ты этого отрицать. То, что ты бог, не даёт тебе права закрыть себя со своим горем. Это убьёт тебя. — Стивен никогда не страдал альтруизмом… Но почему-то сейчас падает в него с головой. Руки горят от холода. Он не знает, что именно происходит с Лафейсоном, но его магия превращается в пульсирующий холодный ком, от которого всё вокруг начинает покрываться инеем и снегом. Кажется, этот процесс необратим, пару снежинок падают на его голову, но Локи смотрит на него.       — Зачем тебе это? Спасать меня?       — Я доктор Стрэндж. Доктор, Лафейсон. Спасать — моя профессия. — кивая и давая Локи прийти в себя. На его руках остаются алые пятна, как будто долго держал снег в ладонях. Сжимал так крепко, будто пытался добыть себе воду, без которой вот-вот умрёт. Умереть от обезвоживания в снегопад — почему это кажется таким смешным, смотря на то, как его руки и правда дрожат сильнее чем обычно?       Локи похож на животное, которое пришло умереть в чужих руках, потому что на морозе правда так холодно. И Стрэндж опускает продрогшие ладони на голову бога, поглаживая волосы неловкими движениями. Пока он утыкается куда-то в его грудь. Вот так просто. И ничего для этого было не нужно. Просто тишина, которая становится тёплым куполом над их головами, и Стивену кажется, что всё так и было нужно. Вскрыть и вытащить осколок из чужого сердца. Даже если это сердце кажется ему всё ещё чужим.       Эту ночь Локи не может заснуть. Ничего не бывает так просто сразу, он ворочается, сжимает под пальцами одеяло, но Тони не приходит к нему.       Когда глаза все же закрываются медленно.       Ему снится, как на его голову опускается плащ. Тяжёлый, тёплый и пахнет знакомо, но точно не брата, не отца, не матери. Что-то совершенно другое. И под ним безумно тепло. Настолько сильно, что, кажется, впервые в своей жизни отогревается по-настоящему.       Но просыпается он с тяжёлой головой и волосами растрёпанными и похожими, скорее, на чьё-то гнездо. Кое-как собирая их в пучок и недовольно хмурясь, он как-то не совсем осознанно идёт на кухню. Где сидит Стрэндж. Где стоит завтрак. И Локи ест. Хотя, кажется, не помнил, когда в последний раз делал это. И готов поклясться, что чужой живой плащ как-то странно двигается и будто смотрит на него. Он не сошёл с ума, этот плащ правда это умеет!       Лафейсон замечает перемены слишком медленно, как кажется ему самому. Просто в какой-то момент понимая, что взмахом руки подзывает к себе книгу, а не как обычно подходит к ней сам. В этом нет ничего странного, магия его кровь, и всё же.       После такого долгого стопора, она почти кажется ему чужой. Почти не его собственной.       Стрэнджа стало больше в его мире. Больше в его разрушенной вселенной. Саркастичного голоса и слишком тёплого тела.       Локи впервые не видит в нём врага. Не видит друга. Он не видит в нём отражение своего горя. Стрэндж касается его заледеневших рук, будто в попытках отогреть с постоянной периодичностью. Не получится. Хотя магия, что соскальзывает с пальцев, сплетается с его собственной так же часто. Может, шансы у него есть. Ведь один раз уже получилось.       Стивен перестал носить с ним рядом перчатки. Потому что Локи слишком часто мёрзнет и нуждается в тепле. В этом нет ничего, что казалось бы странным. Он просто захотел жить?       — Я знаю, что твой плащ был в ту ночь рядом. А ты?       — А нужно ли тебе так много знать?       Его губы легко касаются костяшек рук Лафейсона. Это продолжение их диалога без слов, подтверждение, неких внутренних вопросов, что стали роиться в голове с недавнего времени. Это то, что отогревает его руки прямо сейчас.       Он просто захотел жить. Кажется, впервые за всё свое существование.