Золотые сны

Спой мне дорогу в ночи, если хочешь, Но придет рассвет, И дорога вернется домой — И об этом ты тоже спой.

Северная осень — не более чем недлинный и влажный промежуток между холодным северным летом и суровой зимой. Пролетает она до обидного быстро: сначала разом желтеют листья на деревьях у драконьего логова, затем на траве по утрам и поздними вечерами начинают похрустывать крупинки льда, а там и до настоящих морозов рукой подать. Каждый раз, когда кобольды вокруг заговаривают об осени — надо б запасти побольше еды, а то племя опять начнет жрать самых слабых, — Дикен настораживается и опасливо прислушивается к себе. Знает, что еще чуть, и его начнут мучить золотые сны. Мир в этих снах мир всегда окрашен в огненные оттенки, и закатное солнце выглядит нереально большим, и сам Дикен будто находится в центре теплого урагана, чувствуя, как клокочет внутри магия большая, чем когда-либо давалась ему. Она того же цвета, что солнце, — красная с золотом, совсем не как у Тимофаррара с его льдисто-белым дыханием. Благодаря этой силе Дикен свободен, уверен в каждом шаге и делает то, что хочет. А впереди, насколько хватает глаз, тянется дорога. Широкая и удобная, хоть и ничем не мощеная, но самое главное, Дикен на ней не один. С ним — герои из прошлого, о которых кобольд читал и которыми восхищается. Мужчины и женщины разных рас, они подшучивают над ним, но все же относятся к нему как к равному, и он чувствует себя равным им, и все именно так, как должно быть. Под конец сна герои всегда уходят вперед, к каким-то своим великим делам. Дикен тоже хочет идти за ними, но медлит, прежде чем сделать шаг по залитой теплом и солнцем дороге. А потом, суча пятками, просыпается в темном затхлом драконьем логове, в лучшем случае — в своей нехитрой постели из одеял, в худшем — под боком у Тимофаррара. Который опять вернулся из человеческого поселения ближе к утру и теперь жаждет плясок и песен в исполнении верного шута-барда. Дикен пляшет, как может, и поет, не жалея горла, но подошвы на лапах его зудят, словно он ходит по муравейнику. Постепенно зуд этот добирается до затылка, отвлекает кобольда от чтения и учебы, мешает горевать о порванных струнах лютни. И Дикен начинает собираться в дорогу уже наяву. Он до самого конца не верит, что собирается убежать (снова). Не верит, когда тайком собирает пожитки и уносит из сокровищницы дракона несколько драгоценных камней — у Тимофаррара их много, он нескоро заметит пропажу. Не верит, когда подыскивает подходящий день, чутко прислушиваясь к новостям о прибытии и отбытии каравана полуросликов в Хиллтопе. Дикен не верит в свой грядущий побег, даже когда при свете мерцающей свечки выводит записку для своего Мастера. Когти дрожат, мелкий почерк его больше похож на каракули, но уходить не прощаясь все же ужасно грубо. В свои последние дни в драконьем логове он старается сунуть нос в каждую щель, обойти все-все комнаты. (Хотя не то чтобы в них что-то сильно меняется с его прошлой попытки побега.) Почти болезненная потребность запомнить побольше загоняет его даже в те закоулки, от которых обычно мутит. Племя старается не замечать его, обходит стороной, немногие решаются поднять глаза — на Дикене лежит тень своенравного и капризного дракона. Дикена могут недолюбливать или презирать, но говорить ничего не будут. Тимофаррар не особо заботится о своем ученике, но неуважения терпеть не станет. Расстаться с мастером оказывается тяжелее, чем расстаться с племенем. Дикен слишком хорошо изучил его за время, пока ходил в учениках. Настолько хорошо, что загодя понял, чем закончится доставка бочек вина из пустыни Анаурох — и дело даже не в сорванных спинах полуросликов Катрианы, которые тащили все это добро высоко в горы. Так что теперь, вместо того чтобы тихо выскользнуть из логова через потайной ход — тот самый, которым пользуется дракон в человеческой форме, когда хочет посетить кого-то в ближайших деревнях, — Дикен стоит и смотрит на снежно-белую посапывающую тушу. Развалившийся брюхом кверху дракон проспит так еще очень-очень долго. Крылья Тимофаррара смяты, а когти бездумно скребут по земле, как будто тому снится что-то из старых времен — кровавых и богатых на приключения. Полуприкрытый глаз с вертикальным зрачком совсем не реагирует на Дикена, хотя кобольд для верности пару раз машет перед ним лапой. При каждом выдохе Дикена обдает хмельными парами; ему даже думается, что, если сейчас поднести спичку, будет беда. Хорошо все-таки, что Мастер дышит льдом. Первое и самое дурацкое желание Дикена — прикоснуться к дремлющему дракону. К чешуйкам на подбородке, к клыкам в тыщи раз больше и опаснее собственных. Второе, не менее дурацкое, — и вовсе растолкать Тимофаррара, попросить совета или наставления на дорогу. Но в обоих случаях его, скорее всего, сожрут, так что кобольд не рискует. Постоянно оглядываясь, он закидывает за спину сумку с припасами, а потом, немного подумав, забирает и любимую лютню. Дикен не знает, откуда Мастер принес ее, но подозревает, что старый дракон все равно растопчет ее от злости. Он точно-точно будет искать Дикена. Просто потому, что Дикен все это время был его, а Тимофаррар не любит расставаться со своей собственностью. Еще Дикен знает слишком много секретов — не зря же столько времени был единственным, с кем дракон разговаривал, почти не пытаясь запугивать. Дикену будет не хватать этих длинных бесед, происходивших, когда на дракона находило болтливое настроение. Однако Тимофаррар ни за что не отправится по той дороге из золота: он стал слишком толст, а все его мысли крутятся вокруг демонофеи по другую сторону гор и планов о том, как бы заграбастать древние артефакты из Хиллтопа. Дикен должен уйти — один, сейчас. Чуть-чуть помявшись, кобольд подкладывает под драконий коготь письмо, а затем проскальзывает к тайному ходу. Его слегка потряхивает и морозит, то ли от собственной смелости, то ли от холодных камней вокруг. Синий драконий глаз открывается полностью, вполне осознанно и чуть-чуть иронично наблюдая, как хвост Дикена исчезает в проходе. А затем закрывается, и дракон досматривает свои сны. Выскользнув из норы, Дикен вышагивает по буро-желтой траве и радуется, что на его лапах — ботинки, а спину прикрывает неуклюжая, шитая-перешитая, но все-таки теплая куртка. (Честно говоря, снятая с одного из тех замороженных воителей, которые постоянно покушаются на богатства Тимофаррара.) Это сейчас, когда в глаза бьет предзакатное солнце и мир залит золотом, ему жарко. Скоро тепло сменится моросящим дождем, и мокрым ветром, и темнотой, и он останется со всем этим один на один… Нет, конечно, Дикен надеется пробраться в караван в Хиллтопе, проехать с ним как можно дальше и пристать к какому-нибудь начинающему герою, которому как раз нужен носильщик, летописец или хороший друг. Но теперь ему очень некстати думается, что он не знает, как говорить с кем-то, кто не кобольд и не дракон. Пусть Дикен пару раз разговаривал с Мастером в его человеческом облике, он все равно видел сквозь личину стареющего беловолосого мужчины драконью сущность и здоровенные клыки. Интересно, что бы сказали на это в деревне, в которую тот ходит есть пироги. За этими мыслями Дикен не замечает, что начинает идти медленней, потому что наплечная сумка давит на спину, лапы цепляются за камни и ветки, а хвост волочится по траве. Его так и подмывает оглянуться, чтоб найти взглядом метки, ведущие к драконьему логову. Страхи тянут его назад — совсем как в прошлый раз. Точнее, разы. Дикен раздраженно щипает себя, не обращая внимания на обидную резь в горле, и прибавляет шагу. Ну и что, что в прошлом году он раздумал бежать на полпути к Хиллтопу, столкнувшись нос к носу с белоснежным и чуть-чуть прозрачным оленем: тот смотрел на Дикена с таким укором, будто знал, о чем он думает и куда собрался идти. А в позапрошлом — бросил все на этапе сбора пожитков, решив, что не утянет так много несомненно нужных и важных вещей. Хотя бы один раз у него должно все получиться. Большая поляна в лесу, через которую проходит кобольд, из просто золотой понемногу становится красной. Цвета вокруг подбадривают и чуть-чуть вдохновляют Дикена — слишком уж напоминает это его золотые сны. И в нем даже поднимается, отзываясь на красный цвет, та самая сила. Ее, как огонек на ветру, хочется прикрыть обеими лапами, чтобы сберечь, подпитать чем-нибудь, чтобы позволить ей разгореться. Кстати, с вот этого вот восторженно-захлебывающегося чувства в груди обычно начинаются все песни Дикена… Сделав шаг, другой, кобольд разворачивается и уверенно топает к поваленной елке. В конце концов, почему бы и нет: Тимофаррар проспит как минимум до утра, а в племени его искать вряд ли будут. К тому же он еще не приблизился к людским поселениям настолько, чтобы кому-нибудь помешать, и ушел достаточно далеко от логова, чтобы его не обнаружили кобольдские патрули. Решение наиграть пару нот кажется сколь естественным, столь же и необходимым. Тимофаррар говорит, что однажды Дикен освоит бардовское искусство настолько, чтобы музыкой поддерживать дух в других героях, залечивать их раны и наполнять их решимостью. Но пока музыка, которую сочиняет Дикен, поддерживает дух только в самом Дикене. Он и не замечает, что слишком увлекся и солнце уже вот-вот скроется за горизонтом. Сначала, усевшись поудобнее и закинув вещи в кусты, наигрывает и пропевает пару-другую песен о бесстрашии и отваге, затем вспоминает пошловатые баллады, которые нравятся Мастеру, а потом и вовсе начинает бездумно перебирать струны, с удовольствием отмечая, как одна к одной складываются в голове ноты. Слова к ним подбираются сплошь печальные, но хорошие. Кобольд даже думает потратить еще чуть-чуть времени, чтобы достать из рюкзака перо и чернила и все записать, но замирает, как заколдованный. Потому что кто-то его внимательно слушает. — Играй-играй! Я не хотел тебя напугать, — старый дварф, присутствие которого заставляет сердце кобольда уйти в пятки, сконфуженно выходит из-за деревьев и выставляет перед собой руки в перстнях. О том, что это именно дварф, Дикену говорит его приземистая фигура и гладко причесанная борода, украшенная косичками. Длина и густота бороды как бы компенсируют лысину на голове чужака. Однако он глядит на Дикена с таким живым интересом, что даже лысина перестает быть смешной. — Никогда не видел, чтобы кто-то из вашего рода интересовался музыкой. Ты из племени в Нижних Горах? Дварф не спеша рассматривает Дикена, отмечая и сжатую до онемения лютню в лапах, и куртку не по размеру, и висящий на оранжево-желтом кусте рюкзак. Дикен тоже рассматривает дварфа, правда, чуть более панически. Всего его внимания хватает только на то, чтоб отметить, какая богатая, но практичная на том одежда — правда, припаленная с одной стороны. А потом Дикен обнаруживает, что их с дварфом разделяет не такое уж большое расстояние. И как он мог подпустить кого-то настолько близко! Пересохший язык не подчиняется кобольду — так же, как остальные части тела (ох, по-другому должен был начаться его первый разговор с существом иной расы). Он только и может, что открывать и закрывать рот да часто моргать. Зато дварфу, кажется, даже нравится болтать одному. — Я тренировал учеников неподалеку, когда услышал тебя. Мы всегда уходим подальше в горы, если нужно отрабатывать сложные заклинания. Иначе, как видишь, с Хиллтопом уже давно случилась бы какая-нибудь беда. Дварф добродушно указывает на свой обожженный рукав и почерневшую с одной стороны штанину. Интонации в его голосе совсем не такие, как у Тимофаррара. От голоса Мастера Дикену часто хочется куда-нибудь спрятаться, голос дварфа вызывает желание доверять и довериться. Так мог бы разговаривать кто-то, кто постоянно учит существ еще более неумелых, чем Дикен, для начала заставляя их признаваться в самом болезненном и важном. А еще дварф умудряется вести себя так, как будто они с Дикеном — одного роста, говорит с ним, как с другом, как с равным. Кобольду даже хочется в ответ проболтаться о том, как он однажды обрушил потолок в одной из пещер, экспериментируя с заклинаниями, но тут в его голову приходит страшная догадка. Хиллтоп. Дварф — из Хиллтопа, он учит учеников магии, у него, наверное, есть своя школа. Это может быть тот самый дварф. — Я Дроган Дрогансон. А тебя как зовут? Дварф делает пару спокойных шагов вперед, к Дикену, и тот наконец-таки отмирает. Одно долгое мгновение он думает, как поступить, почти решает остаться на месте (на бревне хватит места и для двоих), но затем утопает в тошнотворном чувстве вины. Ведь школу в Хиллтопе скоро ограбят. Школу Дрогана Дрогансона, первого и пока что единственного, кто хорошо отнесся к Дикену, скоро ограбят. Дикен слишком сильно предан Тимофаррару, чтобы разбалтывать его планы. Пожалуйста, пусть дварфа смогут защитить его ученики. Похватав вещи, загребая ботинками листья и опавшую хвою, Дикен с воплями убегает обратно в драконье логово.