королева

      Однажды Рэйчел прямо так и сказала: «Я похоронила его своими руками». Джейсон тогда безотрывно пялился на нее с минуту, прежде чем с попыткой успокоить не взял за руку. Рэйчел улыбнулась в ответ на его растерянное и немного испуганное лицо, перекошенное сожалением.       Джейсон заведомо чувствовал себя сильнее рядом с Салимом, но оставаться с ними обоими наедине было невыносимо — поперек горла становились их (не)тайные клятвы о любви. Перед любовью Рэйчел была слишком бессильна — неподъемный груз. Она чувствовала себя ребенком и не могла, как в детстве, спрятаться. От потребности никуда не денешься, тем более — от чужой и той, что скрыть невозможно, как бы она не старалась. Джейсон это понимал и чаще всего приходил один, а звал к себе, когда Салим был на работе или уезжал к Зейну.       Зейн мало похож на Салима — Рэйчел видела его всего несколько раз, больше ту любовь, с которой на него смотрит Джейсон. Пару раз были даже до аварии — она слышала от него несколько неуместных шуток об Эрике, а после пересказывала ему. Под покровом ночи, укрытые одеялом и теплом друг друга они смеялись вместе.       От той Рэйчел, что первая поцеловала Эрика, когда они только начали встречаться, а через несколько лет, не задумываясь, сказала ему «да», не осталось, кажется, ничего. Больше трех месяцев она по ошибке заказывала доставку еды на двоих, а потом все попросту подальше от глаз выбрасывала — Джейсон, она знает, замечал, но ни разу об этом не заговорил. По его лицу слишком просто считать немой вопрос, на который Рэйчел не хотела отвечать.       «Я похоронила его своими руками» — конечно, она думала об этом часто, и не могла молчать вечность. Немного жаль, что в тот момент рядом оказался именно Джейсон — перед ним хотелось наконец казаться счастливой, чтобы отпустить его к своему счастью. Но с этим обстояли дела слишком сложно — после смерти Эрика он считал своей обязанностью позаботиться о Рэйчел, даже если она тысячу и один раз могла послать его к черту.       К Салиму — если быть точнее, и намного более мягко.       От старой Рэйчел, которая, может, так и могла, не осталось ничего — она не хотела даже слишком громко разговаривать, как будто боялась кого-то спугнуть. Она не чувствовала Эрика рядом — это было бы смешно; не чувствовала тоже, что его больше нет. Как будто он слишком долго задерживается на работе, как будто он уехал к родителям на неделю-другую и почему-то не взял Рэйчел с собой.       Может, он обиделся?       Эрика похоронили без нее — она возненавидела тюрьму, в которую ее заперли. Называли больницей. Неделей позже мама Эрика плакала в ее палате и извинялась; Рэйчел молчала, упершись взглядом в зашторенное окно, плохо пропускающее свет.       У нее так же убиваться — со слезами — не получалось, часть ее все еще ждала Эрика дома даже спустя несколько месяцев, когда Джейсон и Кларисса стали ее постоянными гостями. Один раз приходил Салим — они пообедали в тишине, и впервые за долгое время Рэйчел чувствовала настолько безмятежное спокойствие от чьего-то присутствия.       Ей кажется, что она потеряла что-то важное и не может найти — как будто старается для этого недостаточно, как будто бросает то, что оставлять никак нельзя было.       Она пыталась найти его в Нике — не вышло, хотя он старался и долго ждал, пока Рэйчел в него всматривалась: и в первую встречу, и в последнюю. Как будто специально он был полной противоположностью Эрика — противоположностью того, что она хотела.       Эрик мог спасти ее от целого мира, спасти от невыносимых мыслей, норовящих обнять в темноте — он всегда опережал. И никому больше не удавалось — она сказала Нику: «Я убила его своими руками», и его взгляд напомнил растерянный взгляд Джейсона. Еще хуже — с тем же знакомым в теплых цветах теплом, обращенным Джейсоном к Зейну и Салиму, с хорошо скрываемой тоской, которая появляется только вместе с присутствием самой Рэйчел — она приносит им неудачи.       Вместо Эрика образуется огромная пропасть — Рэйчел пытается разобраться с «Целусом». По несколько раз переслушивает голосовые заметки, боится забыть «дорогая», «милая», «я люблю тебя» — их место старательно пытаются занять «двадцать-третье-октября-заметка-номер-восемьдесят-восемь» знакомым сосредоточенным голосом. Наработки кажутся иностранным языком — для Рэйчел не проблема, но впервые она не может понять — не может понять Эрика, кажется, даже не знает, кто он такой и кем он был.       Быстро вспоминает: первую очередь — ее, сразу после — работы, занимавшей в их жизнях роль третьего супруга или горячо любимого ребенка. Рэйчел бросает все, за что ни берется — ее отвлекает звонок Джейсона, голос девушки Клариссы, которую та оставляет, кажется, ради Рэйчел слишком часто.       До они были мало знакомы и далеко не близки, но без долгих раздумий Кларисса вступила в гвардию, возглавляемую Джейсоном, и мысленно самой Рэйчел названной «На смерть Эрика Кинга». Слишком многое меняется — не в лучшую сторону, даже если хочется себя в этом убедить.       Слишком многое они пытаются ей дать, но пропасть кажется бездонной — ни один мост не пересекает ее полностью. Рэйчел всматривается в чернеющее ничто и попросту хочет оказаться на дне — где-то там ее ждет Эрик.       Наработки ей не поддаются, в отличие от Эрика когда-то они перед ней — неприступная крепость. Последнее, кажущееся почти что живым воспоминание от него сливается в одно темное пятно полного непонимания.       Или Рэйчел попросту не хочет понимать — не хочет разгадывать его.       Под пальцами живет написанное им от руки — у Эрика был отличный почерк (точно лучше, чем у нее), но он никогда не любил бумажную волокиту и слишком многое держал в голове. Оставлял после себя только очередную почти полностью заполненную голосом карту памяти — Рэйчел никогда не думала, что будет благодарить его за это.       Его улыбающееся красивое лицо смазывается несмотря на то, что она смотрит на их совместные фотографии каждый день — ни разу еще не пропускала. Как будто Эрик от нее прячется, укрывается легким одеялом, как в жаркую погоду летом, отворачивается к стене. Не разговаривает с ней, не возвращается от родителей, считает работу важнее, чем они.       Почему ты обиделся на меня?       Пару раз Джейсон спрашивает, о чем она думает, когда вместе они приходят на кладбище. Рэйчел неизменно отвечает, что ни о чем; Джейсон знает, что о ком-то. Она представляет, как сама копает могилу — прямо руками — Эрик стоит у нее за спиной и молчит.       «Миссис Кинг,       Мисс Кинг,       Рэйчел?»       Только Джейсону, кажется, хватает смелости называть ее дорогой и милой — она никак не может вспомнить, когда это началось и почему не заканчивается.       Дорогой, горячо любимый супруг — ему так следует называть только Салима, чего он почти никогда из-за своей вредности не делал — сам же говорил. Рэйчел чувствует себя лишней и не может уйти, ее место рядом с Эриком, а не без него, она не может спрятаться в объятиях Ника, который пообещал не отпускать, что бы ни случилось. Даже если Рэйчел пошлет его к черту; к женщине, которую он заслуживает, если быть точнее.       Тень той, старой Рэйчел Миссис Кинг, кажется, осталась с Эриком, лежит вместе с ним с придавленной землей грудью без ведома настоящей Рэйчел — ей никто не сказал. Даже его мама, когда плакала, взяв ее дрожащие холодные руки в свои.       Он же должен вернуться — он должен вернуться? Ему надоест работать, надоест быть у родителей, надоест обижаться, надоест без нее.       Она не говорит Джейсону: «Я скучаю» — он, как и всегда, понимает — меняется в лице, внимательно смотрит и обнимает, как будто забыв о том, что дома его ждут муж и ребенок — не торопится.       Рэйчел не забудет — Эрик тоже ее ждет.