Больно больше не будет

Слэш
NC-17
Завершён
619
автор
Размер:
19 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Награды от читателей:
619 Нравится 16 Отзывы 136 В сборник Скачать

*

Настройки текста
Примечания:
             Вы знаете, как падают самолёты? Очень просто — технически между вами и грешной землёй около двенадцати тысяч метров, и в какой-то момент это расстояние начинает катастрофически сокращаться.       Ключевое слово — катастрофически.       В детстве Кэйа никому не рассказывал, что ему снится. Мама говорила, не называй кошмары по именам — это не помогало ему ни разу, сколько бы он ни молчал, беды шли своим чередом, без какой бы то ни было закономерности, вынюхивали его следы, как гончие. Беда была его вторым именем, а первое — Кэйа Альберих — он взял так давно, что забыл, каким было настоящее. Да и было ли в его жизни хоть что-нибудь настоящим?       В такие ночи, как эта, только одно казалось настоящим.       Падение.              Кэйа давно не боится смерти; всё, что его мучает — злость на собственную беспомощность. Равнодушные приборы отсчитывают метры до земли, и лучше смотреть на табло, чем на смертельно бледное лицо сидящего рядом Дилюка. Они давно не летают вместе, но в таких снах вторым пилотом всегда оказывается Дилюк. Может, потому что именно с ним Кэйа хочет попрощаться, а может, потому что так и не смог проститься с ним до конца.       Падения во снах никогда нет — только тьма, которая выключает все ощущения и звуки. Кэйа видит снег под пальцами и кровь, очень много крови, — но не чувствует ни боли, ни холода.       Дилюк в тусклом аварийном свете ещё бледнее, плечи оттянуты ремнями безопасности, и Кэйа не может решить, что лучше: что он уже мёртв — или жив и всё понимает.       Сон всегда обрывается, когда Кэйа протягивает руку, чтобы коснуться его плеча.              Альбедо слишком много известно о его снах.       — Снова Дилюк Шрёдингера? — усмехается он, приткнувшись рядом на крошечном балконе, и достаёт сигарету. Кэйа даёт ему прикурить от своей и только хмыкает в ответ — Альбедо всё видит по его лицу.       — Когда-нибудь он перестанет мне сниться, — убеждённо говорит Кэйа. — Даст хоть в кошмарах побыть одному.       Кэйа снова лжёт — он меньше всего хочет умирать один, даже во сне. Есть какая-то лишённая логики справедливость в том, чтобы Дилюк умирал вместе с ним. Говорят, любовь в том, чтобы отпустить, но Кэйа отпустил слишком многих. Разве в сказках все умирают не в один день? Разве не это любовь?       Альбедо научил его, что — нет, и Кэйа за это благодарен.       — Тосты? — спрашивает Альбедо, выдохнув дым через ноздри, и приваливается плечом к плечу. Уголки губ сами приподнимаются в улыбке; кошмар истончается, тает в утреннем солнце, и Кэйа говорит себе — ничего этого нет и не будет. Если однажды авария унесёт его жизнь, рядом не будет Дилюка. Будет только падение и равнодушные цифры на табло.       (И никто о нём не заплачет.)       — С сыром и арахисовым маслом.       — Ненавижу тебя, — смеётся Альбедо. — И твои вкусовые рецепторы.              Вкусовые рецепторы дарят Кэйе взрыв ощущений, когда Альбедо под ним вздрагивает, и головка его члена сладко трётся о нёбо. Сперма стекает по языку, размазывается по нижней губе — с утра всегда солонее, чем к вечеру, и сильнее горчит от выпитого за ночь кофе, и Кэйа никогда не устанет шутить, что при своей ненависти к кофе потребляет слишком много кофеина.       

***

             Пусть между ними давно всё кончено, во время случайных встреч Кэйа привык видеть Дилюка всегда одного — и не знает, что чувствовать, когда это меняется. Когда он видит Дилюка улыбающимся — не ему, и не то чтобы он в последние годы ждал иного, — но он уже забыл, каким Дилюк становится, если влюблён.       Ревность и радость рвут Кэйю пополам — и вдвое обиднее от того, что это девушка. Длинные волосы небрежно заплетены в косу, форменный комбинезон туго перетянут ремнём — должно быть, Дилюк может обхватить эту талию ладонями.       На прощание они целуются — неловко, как люди, которые только начали встречаться, — и Кэйа чувствует себя отвратительно неправильно, следуя за незнакомкой по людному залу аэропорта. Но он хочет узнать в лицо ту, что смогла покорить столь неприступное сердце.       Кэйа нагоняет её ближе к терминалам, будто бы случайно толкает локтем и тут же рассыпается в извинениях.       — Ты в порядке? — он наклоняется, заглядывает в лицо — и понимает, что ошибся.       Сердце Дилюка украдено другим мужчиной — и сложно сказать, плохая или хорошая новость, что у них с Кэйей всё ещё до обидного похожие вкусы.       — Я могу чем-то помочь? — спрашивает незнакомец, и под его прямым и честным взглядом Кэйа решает не юлить.       — Я случайно увидел вас с Дилюком вместе. Рад, что он больше не один.       — Я тоже, — сдержанно кивает незнакомец и, помешкав, протягивает руку: — Я Итэр.       — Кэйа. — Его ладонь крепкая и мозолистая; судя по нашивке на плече, он из технического персонала, и это, прямо скажем, странный выбор для господина Рагнвиндра. — Ты давно здесь?       — Переехал недавно. — По какой-то причине их рукопожатие длится дольше необходимого, и Кэйе с этим… комфортно? — Дилюк был очень добр ко мне.       — Что ж, — Кэйа выпускает его ладонь, — поздравляю. Таких людей, как он, немногим везёт встретить.       Он разворачивается и уходит, говоря себе не оглядываться, — но в зеркальной стене на повороте видит, как Итэр неподвижно смотрит ему вслед.              — Вот как, — кивает Альбедо; он сидит на кровати, в одной руке держа ополовиненный стакан кофе три в одном, а в другой — холодный сэндвич из столовой аэропорта, и Кэйа смотрит на него как на божество, всезнающее и всепрощающее, потому что он не может выпить столько, чтобы забыть, и потому что Альбедо находится с этим фактом в абсолютном согласии. — Кажется, я его видел. Серьга-перо, верно?       Порывшись в памяти, Кэйа кивает.       — Вроде бы, да.       — У него нетипичная внешность. — Альбедо отпивает из своего стакана; Кэйе даже смотреть отвратительно сладко. — Я хотел бы его нарисовать.       — Я ревную, — усмехается Кэйа и откидывается на подушку. Его тошнит — не от вина, а от зашкаливающих эмоций, — и Альбедо двигается ближе, чтобы можно было положить голову ему на колени. — А ты нет.       — А должен? — спокойно интересуется Альбедо. — Мы, кажется, такого не планировали в своих отношениях.       — Обожаю тебя, — искренне говорит Кэйа и смыкает ресницы с полным пониманием, что сегодня ему снова приснится этот кошмар.       

***

             В темноте крошечной комнаты, куда кроме двух спальных мест влезает только расхлябанный металлический шкафчик, Дилюк всё ещё тяжело дышит, а Итэр лежит рядом на узкой койке, уткнувшись носом ему в шею, касается губами тугого завитка волос за ухом.       — Ты мог бы переехать ко мне, — говорит Дилюк тихо, — ты здесь, наверное, никогда не бываешь один.       — Мы с соседкой работаем в разные смены, — отзывается Итэр, — думаю, она даже лица моего не помнит. И лица того, кто здесь жил до меня.       — И ты не боишься оставлять в этом месте свои вещи? С незнакомым человеком? — Дилюк приподнимается, чтобы включить тусклую лампу над изголовьем, и Итэр улыбается тому, какой он взъерошенный и как горят его щёки.       — У меня нет вещей.       — То есть… — недоверчиво хмурится Дилюк.       — Когда я получил униформу, то выкинул свою старую одежду. Она всё равно никуда не годилась.       — Итэр, — Дилюк прижимает его к себе, смотрит в глаза, стараясь казаться внушительнее, — я могу снять тебе квартиру.       — Я всё равно работаю в аэропорту, — улыбается Итэр и тянется к его губам. Дилюк опускает ресницы; он так трогательно смущается, когда Итэр его трогает, и так тянется к каждой ласке, словно у него долго, очень долго никого не было.       И, может, Итэр многим кажется наивным, но за время своих путешествий он научился наблюдательности.       Конечно, он догадывается, кто был до.       

***

             Невыспавшийся и страдающий от головной боли, Кэйа меньше всего на свете хочет видеть Дилюка, но первое, что он видит, войдя в кабинет Джинн, — напряжённые плечи под чёрным кителем и выбивающиеся из-под фуражки ярко-рыжие кудри.       — Святой Барбатос, — выдыхает Кэйа и разворачивается на каблуках, но Джинн оставляет его одним повелительным «кхм». Приходится вернуться и закрыть дверь.       — Чем обязан? — ядовито спрашивает Кэйа, обращаясь только к Джинн. Дилюк игнорирует его вежливее и оттого ещё обиднее, и злость искрит у Кэйи под кожей, как уколы тысячи пронизанных электричеством иголочек.       — Когда всё это произошло, — тихо и серьёзно говорит Джинн, и плечи Дилюка поникают, а Кэйе в довершение прочих сомнительных радостей этого утра становится стыдно, — я просила вас только об одном — соблюдать нейтралитет на работе. Как бы вы друг к другу ни относились. И сегодня, — она нервно облизывает губы, и у Кэйи зарождается дурное предчувствие, а дурные предчувствия его никогда не обманывают, — вам придётся выполнить обещание. Дело в том, что у Дилюка заболел второй пилот, и…       Кэйа разворачивается на каблуках решительнее.       — Кэйа, — со сдержанной злостью окликает Джинн, — для меня это решение тяжелее, чем для тебя. Вылет срочный. Мне некому доверить его, кроме тебя. В качестве компенсации…       — Мне не нужна компенсация, — огрызается Кэйа, но возвращается снова. Он всегда возвращается, если Джинн просит, потому что… он у неё в долгу, не как коллега или подчинённый, а как друг. — Просто найди кого-нибудь другого.       Но он и сам знает, что она выбрала бы любого другого, будь у неё хоть крохотный шанс избежать этого разговора.       — Пожалуйста, всего на один рейс, — просит она, и Кэйа боковым зрением ловит косой, напоказ равнодушный взгляд Дилюка, — будьте хоть немного снисходительнее друг к другу.       Дилюк первым говорит:       — Хорошо, — и по тону Кэйа понимает, что разговор был долгим, и что у Джинн есть причины выглядеть усталой и раздражённой. Дилюк проклятый упрямец, и кому, как не Кэйе, знать это лучше всех.       Джинн переводит взгляд на него, и Кэйа неохотно кивает.       — Мир, мастер Рагнвиндр, — усмехается он, и Дилюк награждает его таким взглядом, что любой другой испугался бы сесть с ним в соседнее кресло. Но Кэйю так легко не испугать. — До нашей общей мягкой посадки.       Дилюк поджимает губы — и Кэйа благодарит небеса за то, что он в кои веки сделал одолжение и сдержал свой непомерно острый язык.              Едва завидев Кэйю на пороге, Сахароза взвивается с места и исчезает в смежной комнате. Альбедо поднимает глаза — его стол завален отчётами, справками и документами из лаборатории.       — Да? — спрашивает он сухо, как всегда на работе. Кэйа заваливается на стул для посетителей и вытягивает ноги.       — Нас с Дилюком поставили на один рейс. Вылет через два часа.       — Таблетку от головной боли? — предлагает Альбедо, и папка с документами у него в руках вздрагивает. — Или…       — И таблетку. — Кэйа закидывает голову, шарит взглядом по потолку, пытаясь привести мысли в порядок. Холодный рассудок почти никогда его не подводит — но не в случаях, если дело касается Дилюка. — Если это произойдёт… не знаю. Найди себе кого-нибудь получше.       — Я встречаюсь с тобой не от безысходности, — холодновато напоминает Альбедо. — Поэтому будь добр вернуться живым.       — Послушай, — Кэйа перевешивается через стол и заставляет Альбедо опустить папку, — я не верю в кошмары, но…       — Но? — подбадривает Альбедо.       — Ты лучшее, что со мной было.       Альбедо поощряет его лёгкой улыбкой и поцелуем в губы.       — Подожди здесь, я сейчас поищу болеутоляющее.       Конечно, Кэйа идёт за ним в подсобку — и Сахароза едва не сбивает его с ног, метнувшись прочь. Прикрыв за ней дверь, Кэйа подпирает её спиной.       — Я на работе, — напоминает Альбедо и суёт ему в руки блистер с таблетками и маленькую бутылку воды, а сам опускается на колени. Кэйа закидывает голову и довольно закусывает губу — он обожает, каким Альбедо становится жадным, если спешит. Вцепившись Кэйе в бёдра, он забирает в рот твердеющий член, обсасывает головку, отстраняется, и от его языка тянется нить слюны.       — ...Альбедо, — выдыхает Кэйа и, подчинившись его строгому взгляду, выдавливает из блистера две таблетки и открывает бутылку. Пузырьки газа щекочут нёбо — и Кэйа едва не давится, потому что Альбедо не собирается ждать, пока он закончит. Отшвырнув бутылку, Кэйа обхватывает его голову ладонями, сам толкается ему в горло, и внизу живота становится горячее от пьяного взгляда Альбедо из-под светлых ресниц. — Ох…       Альбедо отстраняется и сплёвывает в урну с медицинскими отходами, где кроме случайной спермы может найтись ещё архонты знает что.       — Действия эндорфина должно хватить до того, как подействует обезболивающее, — говорит Альбедо и поднимается с колен. — Воздержись от алкоголя ближайшие двенадцать часов. Когда вернёшься, прими снотворное, я оставлю на твоей тумбочке.       — Люблю тебя, — шепчет Кэйа и за подбородок тянет его к себе, чтобы поцеловать, — ты лучшее, что со мной случалось, правда.       Альбедо целует его, обняв за шею, а после легко толкает в грудь.       — Сконцентрируйся. Вы всего лишь коллеги. По крайней мере, сейчас.       — Я попробую, — обещает Кэйа, но и сам знает, что у него не получится.              Всё идёт хорошо, пока шасси не отрываются от взлётной полосы.       — Что за груз? — дежурно спрашивает Кэйа, больше чтобы разрушить напряжённое молчание.       — Не твоё дело, — огрызается Дилюк и так швыряет фуражку об стекло кабины, что Кэйа всерьёз ожидает разгерметизации. — Ты всего лишь заменяешь Эльзера! Не мог бы ты…       — Я просто спросил, — зло напоминает Кэйа и отворачивается. Молчание в кабине становится ещё невыносимее. — Необязательно на мне срываться. Всё, что между нами было, в прошлом.       — Между нами ничего не было. — Дилюк стискивает челюсти, дёргает узел галстука, чтобы ослабить, и Кэйа невовремя вспоминает, что они не были настолько близко… год? полтора? — Не понимаю, о чём ты.       — Джинн же просила.       — Я не меньше тебя был против её решения. — Впервые с разговора в кабинете — и, может, за годы вражды, — Дилюк смотрит Кэйе в лицо, словно неохотно признавая факт его существования. — Может, даже больше.       — И я даже знаю, почему, — хмыкает Кэйа, глядя на тусклое сияние над Драконьим Хребтом. — Он прелесть.       Теперь молчание становится откровенно враждебным.       — Всё-то ты знаешь, — яростно шепчет Дилюк, и Кэйа понимает, что на этом разговор закончен. Возможно, вообще навсегда.       Впрочем, Дилюк уже сказал больше, чем Кэйа надеялся от него услышать до конца жизни. Можно считать это победой. Наверное.              Предмет ночных страданий Кэйи трудится на аэродроме: перебрасывает чемоданы с погрузчика на ленту. Холодный ветер с дождём раздувает широкий не по фигуре форменный комбинезон, а Альбедо наблюдает через мутное стекло курилки и думает. Что свело замкнутого Дилюка с этим человеком, нечего и гадать, — Итэр выглядит потерявшимся, а Дилюк слишком любит спасать. Только вот спасение, как бы он ни отрицал, нужно ему самому. Что до Итэра…       Затушив окурок о стекло, Альбедо направляется к погрузчику. Там трудятся ещё трое — ничего страшного, если он ненадолго украдёт их коллегу.       — Нужна помощь? — первым спрашивает Итэр; остальные угрюмо игнорируют Альбедо, только исподтишка косятся на его белый халат в подозрительных пятнах. — Вы заблудились?       — На пару минут, — говорит Альбедо, и Итэр послушно следует за ним в пустую курилку. Она продувается насквозь, поэтому остальной персонал её избегает, а значит, им никто не помешает. — Вопрос может показаться тебе странным, но ты веришь в дурные предчувствия?       — Я… встречал людей, которые верят, — осторожно говорит Итэр. Со своими роскошно растрёпанными волосами и внимательным взглядом чуть исподлобья он с каждым мгновением кажется Альбедо всё привлекательнее; вероятно, падение Дилюка в омут новой любви тоже было скоротечным. — Не могу сказать, что я к ним отношусь.       — Мне нужен твой телефон. — Альбедо снова закуривает и предлагает сигарету Итэру, но тот качает головой. — Или другой способ срочной связи. Дело в том, что я тоже не верю в дурные предчувствия, но знаю кое-кого, кто верит, и у меня есть основания не сомневаться в этом человеке.       К его удивлению, Итэр не задаёт вопросов. Пошарив по бездонным карманам комбинезона, он находит сложенный вдвое флаер и огрызок карандаша и пишет свой номер.       — Если я не смогу взять трубку, то перезвоню, когда освобожусь.       — Идёт. — Альбедо выдыхает дым через ноздри и прикрывает глаза. — Спасибо, что уделил время.       — Обращайся. — Итэр дарит ему солнечную улыбку и отправляется обратно под дождь, а Альбедо смотрит на него и думает, что дурные предчувствия могут быть вымыслом, но Кэйа и Дилюк в кабине одного самолёта — сочетание дурнее не придумаешь, и у этого рейса есть десяток более чем логичных причин завершиться грёбаной катастрофой.              Привыкший к шумным салонам пассажирских самолётов, Кэйа смотрит в темноту между закреплённых ремнями цистерн в грузовом отсеке, и дурное предчувствие становится сильнее. Он не мастер разбирать маркировки, но здесь их ни на чём и нет; возможно, обычное дело для важных грузов, доставляемых авиакомпанией по заказу частного лица. Больше ему ничего не известно: даже если в цистернах газировка или вовсе пусто, из Дилюка и слова не выжмешь.       — Что ты там разнюхиваешь? — раздражённо окликает Дилюк, и Кэйа возвращается в кабину.       — Джинн не упоминала, что я должен всю дорогу сидеть прикованным к креслу. Может, мне ещё глаза завязать?       — Просто не суйся куда не просят. — Дилюк устало трёт переносицу; его голос звучит почти миролюбиво. — Пожалуйста, Кэйа, ради своего же блага.       Такой его тон всегда обезоруживает; Кэйа без дальнейших пререканий занимает своё место, проверяет показания приборов и снова уставляется на растущую впереди громаду горы.       — Зачем маршрут проложили прямо над пиком? Там всегда турбулентность.       — Требование заказчика, — пожимает плечами Дилюк. Он говорит спокойно, и почти можно поверить, что они с Кэйей просто коллеги. Почти. Кэйа сглатывает, глядя на ослабленный галстук и расстёгнутый на верхнюю пуговицу ворот белой форменной рубашки; он так завидовал, когда Дилюк стал пилотом грузовых самолётов, во многом из-за того, как к лицу ему был строгий чёрный китель. Даже сейчас это чувство, пусть и придавленное годами разногласий, живо в нём. — Он готов компенсировать вероятные риски.       — Вероятные риски? — повторяет Кэйа. — Твою жизнь невозможно компенсировать. И, если уж на то пошло, мою тоже.       — Моя жизнь теперь стоит не так уж много, — скупо усмехается Дилюк, плавно поворачивая штурвал. У Кэйи захватывает дух от того, как легко под его управлением закладывает вираж тяжёлый грузовой самолёт. Словно вся эта громада двигается сквозь снег и ветер без малейших усилий.       Кэйа снова переводит взгляд на гору, на мерцающее голубоватое сияние в неукротимой снежной круговерти.       — Над Драконьим Хребтом давно не случалось аварий, — ровно говорит Дилюк; ещё пара минут, и они пойдут только по приборам, потому что видимость сегодня ещё хуже обычного. — Маршрут, которым мы летим, самый короткий и безопасный.       — Над Ли Юэ отличная видимость, и мы могли бы…       — Груз не может находиться в цистернах больше определённого времени. Этим вызвана спешка. Мы не могли отложить рейс.       — Не говори мне, что мы работаем на Фатуи, — тихо говорит Кэйа. — Только они заказывают такие грузы.       — Задавать вопросы — не моё дело, — обрывает Дилюк, но его пальцы на штурвале стискиваются крепче. — Я надеюсь, что нет. Но Фатуи работают с нами так же, как другие заказчики, и…       Он угрюмо замолкает, не в силах примириться с собственными словами.       — Что там? — спрашивает Кэйа, указывая вниз. — Не помню, чтобы кости Дурина светились раньше. Какая-то новая затея волонтёров?       — Я давно не летал этим маршрутом. — Дилюк снова пожимает плечами, набирая высоту. Кэйа смотрит на табло, где отсчитываются метры; земля так далеко, а подсвеченные багровым исполинские рёбра всё ещё кажутся слишком близкими. Когда-то Кэйа часто пролетал над этим местом и подшучивал в микрофон над паникующими пассажирами, но теперь ему бы самому не помешало ободрение. — Может, какое-нибудь природное явление. В любом случае, мы проделали почти треть пути. Над морем видимость будет отличной. Разгрузимся в Гуйли и обратно полетим длинным маршрутом.       — Дилюк, — тихо говорит Кэйа и, не в силах совладать с собой, вцепляется в его запястье. Голова становится лёгкой, как на взлёте, нос самолёта резко ныряет вниз, мгновением позже вспыхивает аварийное освещение, и кабину заливает тем же багровым светом, каким мерцают заметённые снегом кости далеко внизу. — Дилюк!       Между ними и землёй чуть больше двенадцати тысяч метров, и они падают.              — Тридцатый борт пропал с радаров над Драконьим Хребтом, — быстро говорит Ноэлль, и её тотчас перекрикивает Эмбер:       — Я только что его видела! Пилоты не выходят на связь!       — Эмбер, спокойно, — просит Джинн, и крики в динамике утихают. — Ноэлль, держи меня в курсе, если что-нибудь изменится. В этой зоне часто бывают помехи. Зафиксируйте место, где видели борт в последний раз.       — Да, мастер Джинн. Я перешлю координаты.       Связь со щелчком обрывается, и Джинн с размаху бьёт кулаком по столу. Она никогда не верила в вещие сны, хотя Кэйа рассказывал ей свой кошмар не раз. Она всегда знала — и, видит Барбатос, у неё не было другого выхода, но…       ...если его сон вещий, она никогда себе не простит.       Высвечивается входящий вызов из диспетчерской, и у Джинн падает сердце.       — Мастер Джинн, — глухо говорит Ноэлль, — помехи над пиком продолжаются, но… кажется, мы получили показания приборов. Тридцатый борт потерпел крушение.              Первое, что Кэйа чувствует — холод. Удара о землю в памяти нет, как нет и боли. Кэйа пробует пошевелиться, и в ту же секунду его обжигает страхом.       Дилюк. Где он?       Он переворачивается на живот, шарит взглядом вокруг. Что бы ни было в цистернах, оно окрасило снег алым; в свете горящего двигателя кажется, что всё залито кровью. Кошмар исполняется с точностью до кадра: Кэйа смотрит в ощерившееся осколками стекла окно кабины и уже знает, что увидит там оттянутый ремнями за плечи силуэт Дилюка с безвольно поникшей головой.       — Нет, — шепчет он; следующий вдох отдаётся болью в левом боку, но этой боли недостаточно, чтобы его остановить. Он поднимается и сразу проваливается по колено, снова падает; красный снег липнет к ладоням и синим рукавам кителя, и шутка про Дилюка Шрёдингера кажется как никогда несмешной. — Дилюк... Дилюк!       Сломанное крыло на фоне бушующей вверху метели выглядит таким же зловещим, как ребро давно умершего дракона. Молясь всем богам о том, чтобы проснуться прямо сейчас, Кэйа локтем выбивает осколки, заглядывает в кабину, трясёт Дилюка за плечо.       — Дилюк!       В кабине слишком темно, чтобы рассмотреть, есть ли где-то кровь, но даже если нет, это ничего не значит. У каждого пилота сотня способов умереть без единой царапины, и после знакомства с Альбедо Кэйа бонусом назвал бы сто первую. Но это не значит, что он готов смириться.       — Дилюк! — рявкает он и наотмашь бьёт Дилюка по щеке. Ответа всё так же нет, и кожа на ощупь кажется холодной. Багровый аварийный свет продолжает мигать; поддавшись страху и ярости, скопившейся за годы дурных снов, Кэйа бьёт Дилюка по щеке ещё раз, грубо встряхивает за плечи, а потом обхватывает его голову и прижимает к груди. — Нет, — шепчет он, — нет, Дилюк, ты не можешь умереть вот так. Мы не можем.       Он закрывается лицом в мягкие кудри, как делал много раз в далёком прошлом, о котором запретил себе думать и вспоминать, комкает в кулаках чёрный китель — и чувствует запястьем слабый пульс.       Дальше память его подводит. Кажется, он отстёгивает ремни; кажется, тащить Дилюка приходится волоком, потому что идти с ним на руках, проваливаясь в липкий снег — непозволительная трата времени; кажется, огонь добирается до почти полного топливного бака. Кажется, пока Кэйа взбирается на уступ скалы и затаскивает туда Дилюка, всё вокруг на мгновение становится белым, а потом жёлтым и снова красным.       Может, всё это сон, но если остановиться сейчас, мороз сожрёт их обоих заживо, и Кэйа так и не узнает развязку. Вбитые годами учёбы знания всплывают в памяти сами; Кэйа взбирается по скале выше. Оттуда вид чуть лучше; развороченный фюзеляж слева полыхает, а чуть правее чернеет тренога очага. Скатившись со склона, Кэйа почти бегом добирается до него, нашаривает в защитном кожухе под чашей огниво, чиркает несколько раз. Хвала достижениям алхимии, пламя занимается.       Кэйа оглядывается на Дилюка, неподвижно лежащего на снегу, и понимает, что не проснётся, — и что у него нет ни одной идеи, что делать дальше.              — Хвала Барбатосу, — выдыхает Джинн, когда Эола появляется на пороге кабинета. Альбедо уже здесь, в тёплом комбинезоне и с чемоданчиком для экстренной помощи. — Ты быстро.       — Я выехала ещё до того, как ты позвонила, — признаётся Эола, — Эмбер успела первой. Сказала, я наверняка понадоблюсь.       — Возьмите в помощь кого-нибудь из техников и выдвигайтесь немедленно. Будьте осторожны. Судя по тому, что связь пропала, над Драконьим Хребтом могла снова возникнуть неизвестная аномалия.       — Да, мастер Джинн! — салютует Эола, а Альбедо, кивнув, говорит:       — Насчёт техника. У меня есть кандидатура.              Итэр берёт трубку после третьего гудка.       — Да? — Он тяжело дышит, вероятно, Альбедо снова отрывает его от работы. — Это Итэр, я слушаю.       — Самолёт Дилюка упал на Драконьем Хребте. — Произнося эти слова так спокойно, Альбедо чувствует себя… странно, но не время поддаваться панике. — Мы вылетаем через десять минут. Ты с нами?       — Да, где вас найти?       Альбедо называет номер терминала.       — Я сообщу магистру Гуннхильдр, что ты отправляешься с нами. Всё снаряжение в вертолёте. Поспеши.       Итэр бросает трубку.       Покрутив сигарету в пальцах, Альбедо смотрит на тлеющий табак, дует на него, и угольки вспыхивают ярче. Прошла ли испытание временем смесь для аварийных очагов? Смог ли Кэйа добраться хоть до одного из них? Что он чувствует, оказавшись в собственном кошмаре? Чувствует ли он ещё хоть что-нибудь?       Альбедо трёт горло и приказывает себе ни о чём не думать. Никто не видел место крушения — от спутников всё скрывает снег и туман. Единственный способ узнать, что случилось с тридцатым бортом, — посмотреть своими глазами.       Из терминала выбегает Итэр — встрёпанный, в расстёгнутом на груди комбинезоне, с завёрнутыми до локтей рукавами, с алым румянцем на щеках, панически оглядывается по сторонам. Альбедо выходит из курилки и цепляет его под руку.       — Идём. Вон там наш вертолёт.       — Есть новости? — без особой надежды спрашивает Итэр и первым забирается в салон. Альбедо занимает место рядом с пилотом и ставит между колен чемоданчик. Дальше, за пассажирскими креслами, портативный дефибриллятор, носилки, аппарат для вентиляции лёгких и кое-что ещё, по мелочи. Пристёгивая ремни безопасности и надевая наушники, Альбедо, лишённый всяческих религиозных предрассудков, смеет надеяться только на то, что всё это ему не понадобится, — или, если понадобится, то хотя бы поможет.              За первым взрывом следует второй, не такой сильный. Кэйа сначала чувствует вибрацию скалы, и только потом приходят звуки — скрип промёрзших ветвей, шорох снега, скрежет железа. Запах гари доносится всё сильнее; значит, надежды спасти из самолёта хоть что-то для выживания нечего и надеяться, даже если хватит смелости подойти ближе.       Очаг даёт достаточно тепла, чтобы не замёрзнуть рядом даже в лёгкой форме, не адаптированной для Драконьего Хребта, но оставаться здесь долго — такое же самоубийство, как забраться в горящий салон самолёта. Подтянув Дилюка ближе, Кэйа прижимает его к себе, крепко обнимает за плечи и говорит себе: думай. Думай, что делать дальше. Сейчас здесь нет никого больше, кто бы помог.       Что бы сделал Альбедо? — пытается он затем и почему-то вспоминает случайно увиденный неловкий поцелуй. Если Дилюк не выберется отсюда из-за него, как он снова посмотрит Итэру в глаза? Обычно Кэйа не из тех, кого гложет чувство вины, но почему-то на память приходит именно Итэр, не Джинн и не десяток общих друзей.       — Отпусти, — слышит Кэйа и, боясь верить ушам, опускает взгляд. Дилюк хмурится — а потом его глаза распахиваются, он тянется к Кэйе, трогает его щёку, висок, и Кэйа видит на его пальцах кровь. — Кэйа…       — Мы в заднице, — говорит Кэйа, готовый рыдать от облегчения.       — Давно здесь? — спрашивает Дилюк, оглядевшись. — Самолёт там? — Он пытается поднять руку и, скрипнув зубами, повторяет: — Отпусти.       Кэйа разжимает объятия, и Дилюк, выдохнув, другой рукой бьёт себя по плечу. У Кэйи сводит скулы от звука, с которым сустав встаёт на место.       — Старая травма, — равнодушно поясняет Дилюк. — Ты ранен?       — Не знаю.       Уцепившись за подставку очага, Дилюк встаёт на колени, потом, с трудом, на ноги, оглядывается ещё раз.       — Можешь идти?       — Сюда дошёл. — Кэйа подаётся вперёд, но после нескольких минут в тепле боль в боку становится сильнее, и он оседает обратно. Дилюк ловит его под локоть, помогает подняться и указывает дальше между скал:       — Я бывал здесь несколько лет назад. Если память меня не подводит, — он кивает в сторону скелета Дурина, — в той расщелине есть несколько пещер, где собирались устроить музей культуры Каэнри'ах. В них должны были остаться очаги. Добровольцы раз в несколько месяцев приезжают за ними приглядеть. Если будем двигаться быстро, успеем добраться туда.       — Что, если там нет очагов? — спрашивает Кэйа — и ловит себя на том же тоне, каким в юности отпускал шпильки в адрес безупречных планов Дилюка. — Мы замёрзнем.       — Вернёмся сюда. Возможно, нам удастся открутить очаг от камня. — Дилюк толкает треногу подошвой ботинка, но она даже не качается. — Подумаем об этом, когда узнаем, что в пещерах. Готов?       Здоровой рукой он обнимает Кэйю за плечи — исключительно функциональное прикосновение, если они будут двигаться рядом, то потеряют меньше тепла, — и, может, из-за этого Кэйю охватывает необъяснимая злость. На то, что Дилюк снова всё знает лучше него, на то, что они вообще попали в это ужасное место, на то, что Дилюк, возможно, тоже страдает от боли, и у Кэйи нет ничего, чтобы ему помочь, кроме лишённых сейчас всякой пользы знаний о первой помощи. Он стискивает зубы и вместе с Дилюком делает шаг из круга тепла. В кожу мгновенно въедается холод — и это даже больнее, чем ожог.       — Быстро, — приказывает Дилюк, и дальше они почти бегут, стараясь не замечать, как сразу находят общий ритм шаг в шаг. Когда-то они умели двигаться как две тени — и это умение никуда не ушло.       По счастью, снега на их пути мало, а тот, что есть, сбит ветром в плотный наст. Ниже по склону, где метёт пурга, мелькает чей-то костёр, и Кэйа сбивается с шага, намереваясь повернуть туда, но Дилюк грубо толкает его плечом в едва заметную расселину и дальше, в темноту. Кэйа задыхается от боли в боку и в горящих от ледяного воздуха лёгких, рычит, не в силах даже выругаться, цепляется за каменную стену — и понимает, что она тёплая.       — Здесь недавно кто-то был, — шепчет Дилюк. Звенит огниво, сухо трещит растопка, вспыхивает очаг, а по сторонам от него Кэйа видит ещё два. — Пещера прогрета.       У стены свалены походные термоматрасы для отдыха и ящики с запасом еды. Прихрамывая, Дилюк идёт к ним, отрывает крышку с ближайшего.       — Есть вяленое мясо и что-то ещё. Свежее. Видимо, волонтёры приезжали недавно. Садись, тебе нужно отдохнуть.       Гадая, насколько плохо выглядит, Кэйа добирается до матрасов и сползает по стене. Дилюк выглядывает из пещеры и ныряет обратно.       — Снаружи огонь не видно. Ветер скоро заметёт следы. Думаю, шансы, что нас найдут, невелики.       — Ты сейчас про поисковиков? — ядовито спрашивает Кэйа.       Дилюк растерянно смотрит на него несколько секунд, а потом отворачивается так, что растрёпанные волосы бьют его по лицу.       — Я про тех, кто живёт здесь на правах хозяев. Поисковики наверняка знают про это место. Главное, чтобы они нашли нас раньше хиличурлов.       — Надеюсь, они сделают для этого всё возможное.       — Я бы не надеялся, что они быстро узнают об аварии. — Дилюк садится рядом, морщится, поводя плечом, но сейчас Кэйа не находит в себе сил на сочувствие. Ему всё ещё тяжело дышать. — Здесь плохо работают приборы. Может, они до сих ждут, пока мы появимся на радаре. С них станется.       — Если ты так ненавидишь нашу авиакомпанию, зачем на неё работаешь? — выплёвывает Кэйа ему в лицо и пытается отодвинуться, но в пещере и на тёплой подстилке не так много места.       — Ты сам знаешь, Джинн попросила меня остаться. Я не мог её подвести. Не после всего, что она для меня сделала.       — Ты просто не смог справиться один, — цедит Кэйа и откидывается на стену. — Только бравировал этим.       — Кэйа, — тихо говорит Дилюк и снова отворачивается, — заткнись.       Кэйа вздыхает и говорит себе, что их найдут. Что бы Дилюк ни говорил, наверняка Альбедо уже в курсе, а значит, спасение уже близко.       Спасение от Дилюка, в первую очередь.              У подножия Драконьего Хребта они оказываются, по подсчётам Альбедо, примерно через два с половиной часа после аварии.       — Повторить их маршрут не получится, — говорит Эола, хмуро глядя на плотный туман, — мы не можем подняться так высоко. Попробую обойти восточнее. Сядем на одной из скал и осмотримся. Мало ли, что может быть на месте аварии.       — Что там может быть? — глухо спрашивает Итэр, подгоняя липучки тёплого комбинезона. Даже затянутые на максимум, манжеты всё равно слишком для него широки. — Кроме самолёта.       — Здесь — что и кто угодно. Смотрите, — она указывает в просвет между скалами, — думаю, получится пролететь. Дальше есть несколько площадок, где можно безопасно приземлиться.       — Только не у Дурина, — хмыкает Альбедо.       — Шутишь, я что, самоубийца, — фыркает Эола, огибая скалу. — Какого…       Альбедо видел немало упавших самолётов, но к этому зрелищу, как и к смерти, нельзя быть готовым. Чувствуя, как кровь отливает от лица, он смотрит на торчащее вверх сломанное крыло, на чадящий фюзеляж, вокруг которого разлито что-то тёмное, вероятно, из груза, но хуже того…       Итэр поднимается, зацепившись за их подголовники, и давится воздухом.       Фатуи. Их десятки, и они собирают залитый неизвестной жидкостью снег.       — Как думаете, где их искать? — тихо спрашивает Эола. — Может, они успели…       — Кабина не повреждена, — говорит Итэр; Альбедо хочет сказать что-нибудь, но понимает, что не может разжать зубы, не может даже расслабить пальцы, сами собой стиснувшиеся на коленях. Разум отказывается работать, именно сейчас, когда он так нужен. — Не похоже, чтобы она горела. Я думаю, есть смысл поискать следы. Где-то поблизости можно укрыться?       — Дилюк хорошо знает Драконий Хребет, — задумчиво говорит Эола, разворачивая вертолёт. — Но я знаю его лучше. Следов мы уже не найдём, так что обыщем окрестности. Они должны были оставить опознавательный знак.              — Мы должны оставить опознавательный знак, — говорит Кэйа, помолчав. — Чтобы нас смогли найти с воздуха.       — Всё, что мы можем оставить, сметёт через пару секунд, — огрызается Дилюк; вероятно, он думает над тем же, и у него нет вариантов. — Если только у тебя нет какой-нибудь гениальной идеи.       — Кажется, поблизости было дерево. Можно привязать к верхушке мой китель, — предлагает Кэйа. — Его видно лучше всего, что у нас есть.       — Хочешь украшать ёлку — занимайся этим сам, — фыркает Дилюк, и Кэйа испытывает невероятно сильное желание съездить ему кулаком в челюсть — а он-то думал, что всё пережил, что забыл и отпустил, и это чувство никогда не вернётся.       — Есть идеи получше?!       — Я уже предлагал — заткнись.       — Давай его сюда!       Стаскивая китель, Кэйа смотрит на Дилюка победно, пусть ему и приходится улыбаться через боль.       — Забирай. И постарайся пристроить его повыше.       — Без тебя знаю. — Дилюк поднимается, стараясь не подать вида, что это нелегко, выходит из пещеры — и тотчас шарахается обратно. На нём лица нет, и Кэйа теряет всякое желание шутить.       — Что там?       — Фатуи. Целый отряд, очень близко. — Дилюк прикрывает глаза, выравнивая дыхание. — Если они знают об этой пещере, нам конец.       — Подожди, откуда им о нас знать, — ободряет Кэйа — и понимает, что кошмар стал ещё страшнее. — Что они здесь ищут?       — Наш груз, — говорит Дилюк и выглядывает снова, осторожнее. — Возможно, им нужен он. Не знаю, зачем. Похоже, они двигаются в ту сторону. Но, хотя бы, не к нам.       — Отдай, — говорит Кэйа и, поднявшись, отбирает у Дилюка свой китель. — И одолжи свой.       Дилюк отдаёт без лишних вопросов, хоть и скрипит зубами, — с вправленным плечом он точно не сможет забраться высоко. Оглядевшись по сторонам, Кэйа выскальзывает из пещеры, цепляется за уступ, подтягивается и забрасывает себя наверх. Мороз снова оказывает ему услугу — обнажённая кожа болит сильнее, чем бок. Несколько сосен над пещерой с высоты должно быть видно неплохо. Взобравшись на нижнюю ветку, ту, что ближе к скале и хуже заметна с той тропы, по которой только что прошли Фатуи, Кэйа подтягивается снова и закидывает китель как может высоко, для надёжности завязывает рукав на одной из веток. Лучше уже не получится; остаётся надеяться, что поисковики пролетят достаточно низко, чтобы заметить этот сомнительный знак.       Назад он скатывается, снова не чувствуя тела, и спешит завалиться в тёплый угол раньше, чем боль вернётся с новой силой.       — Получилось? — с показным равнодушием спрашивает Дилюк.       — Я не берусь за то, чего не умею, — язвит Кэйа — и захлёбывается следующим вдохом. В тепле становится больнее. — Блядский мороз!       Дилюк берёт его руку, зажимает между ладонями, и Кэйа обмирает. От воротника чёрного кителя сладковато-горько пахнет шампунем и одеколоном, и от этого хуже, чем от всего остального.       — Не трогай меня, — тихо просит Кэйа и отстраняется. — Давай просто подождём.       — Давай подождём, — удивительно спокойно соглашается Дилюк. — Спасибо, что взял всё на себя.       — Это для моего же блага, — ворчит Кэйа и втягивает голову в плечи. — Не больше тебя хочу тут застрять. Разбуди меня, если я усну.       — Как скажешь.       Тепло впитывается в тело постепенно, унимает боль; стараясь дышать неглубоко, чтобы не беспокоить бок, Кэйа вытягивает ноги и пытается расслабиться. У него нет сил снять проклятый китель, нет сил смотреть на Дилюка в белой рубашке и ослабленном под воротничком красном форменном галстуке; у него нет сил даже моргать, и, задрёмывая, он клянётся себе, что сможет проснуться, и тогда кошмар наконец-то закончится.              Кэйе снится «Рассвет» — ещё прежним, не перестроенным; после гибели Крепуса Кэйа ни разу не приезжал туда, только видел фото в случайных репортажах. На виноградниках трудятся люди, но никого не узнать в лицо; Дилюк поворачивается к нему, сияя солнечной улыбкой, и застенчиво прячет за спину начатую сигарету. Тогда он ещё курил, а Кэйа почти не пил.       — Отец всё равно знает, — смеётся Кэйа и перехватывает его руку, но не берёт фильтр губами, только утыкается носом в туго затянутую манжету рубашки, тянет носом. — Давно приехал?       — Только что. — Дилюк вкладывает сигарету ему в рот, а сам тянется обнять, обвивает шею обеими руками, так крепко, что Кэйа закашливается. — Извини. Я соскучился.       Он кажется таким настоящим, хоть Кэйа и знает, что это сон; он изо всех сил цепляется за тот летний день, за солнечные лучи, пробивающиеся между листьев винограда, за пение работников и за Дилюка, того Дилюка, которого он любил так сильно, что и помыслить не мог ни о ком другом.       Как сильно всё изменилось, — думает он, не желая просыпаться, потому что ему так давно не снилось далёкое прошлое.       — Я знаю, что ты не спишь, — тихо говорит Дилюк, и Кэйа понимает, что сполз ему на плечо. — Мне казалось, твои домогательства в прошлом.       — Домогательства? — Кэйа вскидывается, мгновенно проснувшись от злости; ничто в Дилюке не напоминает его сон, словно в этом теле живёт теперь кто-то другой, озлобленный и желчный, даже черты лица кажутся незнакомыми. — Не ты ли…       — Не хочешь драки — остановись сейчас. — Дилюк поднимает ладонь, но ничто в нём не желает мира, как не желает мира ничто в Кэйе. — Я не хочу…       Ударом отбросив его руку, Кэйа хватает его за галстук, и сладкое упоение долго копившейся обиды вскипает в нём, затмевает все доводы рассудка.       — Я виноват, но ты виноват больше, — говорит Кэйа то, что много лет не решался сказать ему в лицо; его всё ещё ранит сон, лёгкий и тёплый, как летний ветер, и по сравнению с этим физическая боль сущий пустяк, Кэйа о ней почти не помнит. — Я отдал бы всё, чтобы ты меня простил, но ты мог меня только презирать!       Видения прошлого проносятся перед ним ясно как никогда: закрытый гроб с телом отца и они с Дилюком, ночью в морге отбивающие крышку, потому что Дилюк до самого конца отказывался верить; и та фраза, которую Кэйа обронил не подумав; и чудовищная драка среди обвитых лентами венков; и…       — Я никогда не презирал тебя, — тихо отвечает Дилюк, и Кэйа чувствует, как разжимается уже стиснутый кулак. Дилюку плевать на боль, даже сейчас, и плевать, что Кэйа готов его снова ударить, после стольких лет напряжённого нейтралитета; он смотрит в лицо и на этот раз не собирается ни сопротивляться, ни нападать. — Единственный, кого я не мог простить — это я сам.       Вместо того, чтобы заехать в челюсть, Кэйа отвешивает ему пощёчину.       — Не смей, — шипит он, задыхаясь от снова вспыхнувшей боли в боку, — не смей лгать мне сейчас!       — Кэйа, — тихо отзывается Дилюк и берёт его лицо в ладони, — после всех этих лет… я не заслуживаю тебя.       Кэйа снова смыкает ресницы и делает длинный выдох. Всё, чего он хочет, — оказаться где угодно ещё. Там, где они враги или хотя бы бывшие друзья. Там, где они не потратили на пустую ненависть так много времени просто потому, что…       — Почему ты сразу не мог мне сказать?.. — спрашивает Кэйа, но Дилюк молчит — а потом медленно прижимается губами к его губам, будто спрашивая разрешения. Будто они чужие друг другу, будто это разрешение вообще ему нужно.       «Ненавижу тебя», — думает Кэйа и, схватив его за воротник, вталкивает язык ему в рот и заваливает его на спину. Дилюк целует его, продолжая бережно гладить по щекам, у него дрожат руки, и лучше бы всё это тоже оказалось сном.              — Облетим окрестности, — деловито говорит Эола; Альбедо не хуже Джинн знает, что Кэйа её близкий друг, и что, выбери Джинн для поисковой операции кого угодно другого, сейчас Эола бы лезла на стену от отчаяния. Но она, как и Кэйа, умеет держать себя в руках, пока занята делом, и Альбедо особенно сильно восхищается этой её чертой. Ему самому, похоже, самообладание вот-вот изменит — мысли то и дело возвращаются к изувеченному самолёту. — Нас всё равно уже заметили, так что надо спешить. У меня плохое предчувствие.       — Только не ты, — стонет Альбедо и прижимается щекой к стеклу. — Не бывает никаких дурных предчувствий.       Сведя брови к переносице, Эола указывает на тусклое багровое сияние за перевалом.       — Знаешь, что было в прошлый раз, когда он так светился?       — Самолёты не летали здесь двадцать лет. Да, я в курсе, — напоминает Альбедо довольно ядовито, — моя мать и Алиса рассказывали достаточно.       — Вот именно. Плевать на Фатуи, облетим несколько точек, куда они могли пойти, и…       — Эола! — Альбедо вскидывается от оклика Итэра, который прилипает к окну с другой стороны. — Вон там!       Эола закладывает крутой вираж и кивает.       — Спускаемся.       Уцепившись за подголовник, Альбедо приподнимается, чтобы посмотреть вместе с ними, и у него падает сердце.       Ветер треплет повязанный на ветку сосны синий китель, и даже сквозь снег Альбедо видит на нём красные следы. Много красных следов.       В следующую секунду от обшивки рикошетит пуля.       — Проклятый застрельщик! — рявкает Эола и наклоняет вертолёт. Альбедо бросает обратно на сиденье. — Но есть и хорошие новости — я поняла, где они, у нас есть запасной путь!       Сквозь шум лопастей и вой ветра Альбедо слышит ещё несколько выстрелов, но, к счастью, больше ни один по ним не попадает.       — Возможно, у нас мало времени, — глухо говорит Альбедо. — Если оно вообще есть.       Итэр ободряюще сжимает его плечо.       — Мы уже близко, всё обязательно будет хорошо, — обещает он, и, хотя они едва знакомы, Альбедо почему-то ему верит.              С той поры, как надежда вернуть Дилюка окончательно угасла, у Кэйи было много мужчин и одна большая любовь, и всё это, он надеялся, стёрло воспоминания, — но, стоит Дилюку его коснуться, он всё вспоминает так ясно, будто не было ни разлуки, ни ссор, будто они всегда оставались тенями друг друга. Дилюк точно так же опускает ресницы и смущённо краснеет, когда Кэйа проходится поцелуями по его горлу и прикусывает чувствительное местечко под ухом, и точно так же торопливо сжимает его плечи, стоит прижаться бёдрами к бёдрам.       — Дилюк, — шепчет Кэйа с негодованием, хотя предпочёл бы обольщать, — почему ты такой?       — Тебя сейчас правда волнует именно это? — спрашивает Дилюк, вскинув ресницы, и Кэйа знает, что он готов снова захлопнуться в своём молчании и в своих лжесправедливых выводах — а ещё знает, что не позволит ему этого сделать, потому что не готов потерять ещё раз.       — Теперь ты заткнись, — хрипит Кэйа ему в губы и вталкивает колено между его колен, яростно притирается всем телом. Прострелившая от рёбер боль не останавливает его; ничто не способно его остановить теперь, когда Дилюк снова в его объятиях, как Кэйа и мечтать не смел. — Пожалуйста.       — Неужели кто-то научил тебя манерам? — усмехается Дилюк и за прядь на виске тянет его к себе, снова целует, грубее, торопливее. Опираясь на локоть, чтобы не отвлекаться на грёбаный бок, Кэйа второй рукой расстёгивает Дилюку брюки, обхватывает уже твёрдый член, и его накрывает блаженное чувство узнавания. Всё в этом напоминает начало их романа, тайные поцелуи на винокурне, быстрый секс в тёмных закутках, где они спешили насытиться друг другом и не попасться никому на глаза. Точно так же, как тогда, Дилюк задыхается, толкаясь ему в руку, и между порывистыми вздохами, слетающими с его приоткрытых губ, Кэйа слышит своё имя.              — Расщелина сквозная, — говорит Эола; вертолёт над горой слишком высоко, чтобы достал застрельщик, но Альбедо видит мелькающее между соснами красноватое сияние прицела. — На той стороне три или четыре небольших пещеры. Вы выйдете с другой стороны, проберётесь к пещерам и осмотрите их. При идеальных условиях всё не должно занять много времени. Я пока отвлеку застрельщика и буду следить с воздуха. Как только найдёте их, двигайтесь обратно, я вас подберу. Готовы?       — Да! — отзывается Итэр и застёгивает комбинезон до подбородка. Вздохнув, Альбедо вытаскивает из рюкзака балаклаву и натягивает ему на голову.       — Здесь очень холодно. Подгони всё как можно плотнее.       Итэр кивает, и Альбедо невольно усмехается, когда в прорези для рта сверкает улыбка.       — Если что-то пойдёт не по плану, — серьёзно продолжает Эола, — вы знаете, что делать.       — Что? — живо интересуется Итэр.       — Выжить и отомстить за неё, конечно, — усмехается Альбедо. За разговорами становится немного легче; он хотя бы может ненадолго отвлечься от мыслей об окровавленном кителе. — Снижаемся?       — Двухминутная готовность!       Итэр принимается шуршать липучками комбинезона, а Альбедо надевает свою балаклаву и говорит себе, что всё под контролем. По крайней мере, обратное пока не доказано.              — Не надо, — шепчет Кэйа, когда Дилюк бережно переворачивает его на спину, и закусывает рукав, чтобы не стонать; конечно, он не в силах отказаться, тем более сейчас, когда всё тело искрит от возбуждения.       — Шутишь? — краешками губ улыбается Дилюк; этого и тёплого взгляда хватает, чтобы Кэйю окончательно развезло. — Я тоже хочу.       По его повадкам трудно предположить, насколько он внимательный любовник, но Кэйю этим не удивишь; кое-что так и не изменилось. Дилюк касается его так бережно, будто боится сломать — будто не он ломал Кэйю тысячу раз едкими словами и показным равнодушием, — но сейчас Кэйа не хочет помнить о том, что успело произойти между ними. Он хочет, чтобы Дилюк, мягкий и влюблённый, принадлежал ему полностью, в занесённой снегом пещере, со всех сторон окружённой опасностями, даже теперь, когда у них обоих есть кто-то ещё. Никто не может быть ближе, — и, когда Дилюк выдёргивает полы его рубашки из-под ремня и торопливо покрывает живот нежными поцелуями, расстёгивает ремень, трётся щекой об оттянувший брюки член, Кэйа запускает обе руки ему в кудри, сдёргивает с них резинку и сладко стонет от того, как становится тепло и щекотно.       — Кэйа, — ласково укоряет Дилюк и тянет молнию вниз. Прежде чем наклониться ниже, он заправляет волосы за ухо. Кэйа так скучал по этому простому и бесконечно трогательному жесту; он сам зачёсывает непослушные пряди назад, придерживает, пока Дилюк медленно вылизывает ствол, и хочет никогда больше не просыпаться.              Спрыгнув в снег, Альбедо перехватывает у Итэра свой чемоданчик и рюкзак с комплектами тёплой одежды, а потом помогает спуститься самому Итэру и сразу накидывает ему на голову капюшон и застёгивает на все липучки. Дальше общаться приходится жестами — из-за ветра всё равно ничего не слышно. Дождавшись, пока они отбегут к скале, Эола поднимает вертолёт и почти сразу скрывается из виду: внизу метёт ещё сильнее. Даже если где-то рядом Фатуи, хиличурлы или кто угодно ещё, увидеть их нечего и надеяться.       Крепко держа Итэра за руку, Альбедо поспешно протискивается между скалами и с облегчением выдыхает — в расщелине ветра нет, но и сумерки слишком густые. Итэр отбирает у него рюкзак, закидывает на спину, а сам кладёт руки Альбедо на плечи. Так двигаться легче. Ведя ладонью по скале, прощупывая каждый шаг, прежде чем перенести вес на ногу, Альбедо двигается вперёд невыносимо медленно, но, в отличие от Эолы, он никогда не приближался к пещерам с этой стороны.       Он выдыхает с облегчением, когда под снегом проступают камни. Ещё через пару шагов он нащупывает узкий лаз в первую из пещер, прислушивается, но внутри, похоже, никого. Не успевает Альбедо пережить этот факт, как Итэр обгоняет его и уверенно двигается дальше. Где-то над ними слышится стрёкот вертолёта и выстрел; вздрогнув, Альбедо догоняет Итэра, толкает его в следующую пещеру, где им точно не будут грозить пули. Лицо обдаёт теплом; облегчение оказывается таким сильным, что, Альбедо боится, у него подкосятся колени.       — Вы здесь, — выдыхает он, — вы живы.              Кэйа не хочет, чтобы это кончалось, но это кончается — и они снова остаются один на один, в тягостном молчании, пусть Дилюк и скрашивает это молчание нежными поцелуями, собирая с живота светлые капли.       — Послушай, — говорит Кэйа и, не удержавшись, обводит большим пальцем его скулу, снова, уже сам, заправляет за ухо вьющуюся прядь, — Дилюк, я знаю, что…       — Ты ничего обо мне не знаешь, — резко, почти грубо обрывает Дилюк, и это бьёт больнее на контрасте с тем, как ласково его рука всё ещё сжимает бедро Кэйи, — и я не хочу продолжать этот разговор.       Скользнув ладонью ему на затылок, Кэйа тянет его к себе, целует в уголок губ, в щёку, в ухо; напряжённый, Дилюк не пытается отстраниться, но и не вырывается.       — Пожалуйста, — едва слышно просит Кэйа, он готов умолять, готов поступиться собственной гордостью, если это вернёт даже не всё — хотя бы десятую часть того, что было. — Дилюк, не надо… Поговори со мной, или хотя бы выслушай, если не хочешь говорить. Я люблю тебя. Я никогда не переставал тебя любить.       Дилюк отворачивается, подаётся назад, и Кэйа тянется за ним, но боль в боку бросает его обратно.       — Поговорим, если выберемся отсюда, — отвечает Дилюк тише, всё ещё глядя в сторону. — Дай мне немного времени. Я не готов.       Кэйа перехватывает его руку на своём бедре, сжимает — и вздрагивает, услышав шум возле входа в пещеру.       Первое, что делает Дилюк, — заслоняет его собой от двоих в защитных комбинезонах.       — Святые Архонты, — с облегчением шепчет Кэйа и заторможенно сдвигает ниже полу рубашки.       Один из поисковиков стаскивает капюшон и балаклаву, и Дилюк густо краснеет.       — Итэр, — говорит он так пристыженно, что в других обстоятельствах Кэйе стало бы смешно, — я могу всё объяснить.       Помотав головой, Итэр широко улыбается.       — Я надеялся, что так и будет, — говорит он. — Скорее одевайтесь. У нас мало времени.              По уже знакомому пути двигаться выходит быстрее. Вертолёт ждёт их — Альбедо видит сквозь метель яркий свет фары. Эола жестами велит поторопиться. Помогая Кэйе забраться в салон, Альбедо ловит на мутном небе багровые отблески, и ему становится не по себе.       — Фатуи уходят, — говорит Эола, как только он занимает своё место, — и нам пора. Что бы здесь ни происходило, это не к добру. Я уже сообщила Джинн, чтобы она уведомила Алису. Все готовы?       — Да, — хрипло отзывается Дилюк. Он обнимает Кэйю за талию, как и всю дорогу до вертолёта, будто боится отпустить, и Кэйа, хоть и бледный, выглядит довольным. — Готовы.       — Тогда удачи нам, — довольно улыбается Эола. Для неё бушующая метель — скорее вызов, чем препятствие.       Не чувствуя ни тревоги, ни страха, Альбедо снова прижимается щекой к стеклу, смотрит в снежную муть — и в багровых сполохах ему чудятся тени перепончатых крыльев и жуткая разверстая пасть.       Пожалуй, кофе со стимуляторами на сегодня достаточно.              Убаюканный стрёкотом мотора, Кэйа снова засыпает, уронив голову Дилюку на плечо, а когда просыпается, с другой стороны от Дилюка, обняв его руку, дремлет Итэр.       — Мы уже недалеко от Мондштадта, — шепчет Дилюк и целует его в лоб, — нас ждут. Осталось потерпеть совсем немного, и больно больше не будет.       — Просто не будь букой, — усмехается Кэйа; бок болит сильнее, но это совершенно не расстраивает, пока Дилюк продолжает касаться губами виска. — Это куда больнее.       Дилюк отвечает неуверенным «гм», но не отстраняется, и Кэйа снова засыпает, благословлённый мыслью, что ему больше никогда не приснится проклятый кошмар.       

***

             — Ваши друзья уже пришли, — говорит смущённая медсестра; одного её вида достаточно, чтобы понять, кто успел проникнуть к Кэйе раньше всех. — Господин Альберих спрашивал о вас.       — Спасибо, — сдержанно кивает Альбедо и, следуя по указателям в коридоре, заходит в палату. Как он и ожидал, там шумно: на больничной кровати резвится Кли, Кэйа смеётся, подшучивая над ней и то и дело прерываясь отдышаться, а на единственном стуле для посетителя сидит Алиса.       — Альбедо! — восклицает она. Вдвоём с Кли они создают максимальное количество шума, какое Альбедо способен перенести. — Скорее заходи! Ты успел к самому интересному! Так вот, Фатуи здорово не повезло с самого начала! Во-первых, ваш самолёт упал слишком далеко от нужного места, вопреки всем их расчётам, во-вторых, собранной крови не хватило для нужного ритуала, а метель смешала их планы окончательно. Ко всему, у Рэйн с утра было дурное предчувствие, и она решила проведать своё покойное детище, ну, знаешь, как это бывает, тебе с утра вдруг хочется навестить чью-нибудь могилу…       Кэйа смотрит на Альбедо с тайной мольбой о спасении, и Алиса, перехватив его взгляд, снова заходится смехом.       — Прости, — она сердечно пожимает Кэйе руку, — не стану утомлять тебя. Подумала, вы с Дилюком должны знать, во что вас втянули. Тем, кто это сделал, крупно не повезло, Рэйн их уже отыскала. Отдыхай, мы с Кли должны навестить Дилюка.       Направляясь за ней, Кли сворачивает к Альбедо и обнимает его ногу. Она ещё слишком мала, чтобы говорить, но всем видом демонстрирует, что в будущем готова доверить парочку страшных тайн.       — Просто погладь её по голове, — хмыкает Кэйа, и Альбедо с опаской следует его совету. Довольная, Кли уносится в коридор, и Альбедо с облегчением закрывает за ней дверь. — Присядешь?       Альбедо неловко притыкается на край кровати, вздыхает — и только теперь позволяет себе осознать, что Кэйа действительно в порядке, и что всё случившееся — не очередной кошмар, рассказанный за завтраком перед работой.       — Я… рад, — говорит он. В такие моменты у него, обладателя огромного словарного запаса, всегда беда с тем, чтобы подобрать уместную фразу. — Я… наверное, волновался.       Кэйа протягивает ему руки, и Альбедо, задрожав, утыкается ему в грудь и жмурится изо всех сил, чтобы сдержать слёзы.       — Я так боялся, что больше тебя не увижу, — шепчет Кэйа, прижимая его к себе, — если ты вдруг сомневался, ты всё ещё лучшее, что со мной было. И лучшее, что со мной происходит прямо сейчас. Спасибо, что нашёл меня.       — Это не я, — признаётся Альбедо, но не находит в себе сил от него оторваться, — твой китель заметил Итэр. Я… я слишком нервничал. Если бы не он…       — Неважно, ты за мной пришёл, — ласково шепчет Кэйа, поглаживая его по спине, — всё хорошо, правда ведь, всё хорошо? Я и не мечтал, что однажды меня спасёт настоящий принц.       Альбедо фыркает сквозь слёзы — когда-то он пригласил Кэйю на свидание именно потому, что не мог устоять перед его шутками, — и отстраняется, только чтобы его поцеловать.              К тому моменту, когда Альбедо добирается до палаты Дилюка, Алиса прощается с изрядно запуганным доктором. Незаметно проскользнув мимо, Альбедо уже собирается постучать в дверь, но взгляд падает на кушетку, с которой свешивается знакомая золотая коса.       Итэр спит, накрывшись клетчатым пледом: похоже, у кого-то из медсестёр при его виде дрогнуло сердце.       — Итэр. — Альбедо осторожно трогает его руку, и желание прямо сейчас достать скетчбук становится нестерпимым: заспанный, Итэр ещё притягательнее, и Альбедо не в состоянии объяснить этот феномен. Сам он, должно быть, выглядит паршиво, с красными глазами и опухшим носом, но, в конце концов, почему это должно его волновать. — Почему ты здесь? Дилюк в курсе? Тебя выгнали из палаты? Что случилось?       — Я… просто ждал здесь и уснул, — растерянно отвечает Итэр и зевает, сладко потягиваясь. — Сколько прошло времени? Кэйа в порядке?       Тяжело вздохнув, Альбедо протягивает ему руку.       — Идём со мной. Прямо сейчас.              После двух чашек кофе и плотного ужина на лицо Итэра возвращается очаровательный румянец.       — О чём ты хотел поговорить? — Итэр выглядит безмятежным, но тени под его глазами и морщинки в уголках губ говорят о том, что долгий сон был вызван скорее сильным стрессом, чем желанием отдохнуть. — Я могу чем-то помочь?       — Навестишь со мной Дилюка? — спрашивает Альбедо, потягивая остывший эспрессо.       — Думаешь, он захочет меня видеть? — Итэр словно становится ещё меньше; вздохнув, Альбедо кладёт руки ему на плечи и встаёт, перегнувшись через маленький стол.       — Если он не захочет видеть тебя, я сам его ударю.       Итэр распахивает глаза.       — Не будь тебя, всё могло кончиться куда хуже, — внушительно продолжает Альбедо. — Мы все как минимум хотели бы тебя отблагодарить.       — Я люблю помогать людям, — растерянно отзывается Итэр.       У Альбедо начинают ныть зубы.       — Идём, — говорит он, — если захочешь, потом подброшу тебя до дома.       Но что-то подсказывает ему, что Итэр снова останется.              В палате Дилюка не оказывается, зато оказывается растерянная медсестра, с негодованием созерцающая свисающую со стойки капельницу. С иголки уже натекло.       — Он опять! — восклицает она, посмотрев на Альбедо. — Господин Рагнвиндр улизнул к своему другу! Третий раз за сутки! Доктор запретил ему вставать, но он игнорирует любые запреты!       С трудом сдерживая смех, Альбедо тянет Итэра за собой по коридору, и через пару десятков шагов местонахождение Дилюка становится очевидно.       — Ты должен был мне рассказать! — доносится из палаты его гневный голос. — Почему я ничего не знал?!       — Ты не хотел меня слушать! — возмущённо откликается Кэйа и закашливается. Остановившись на пороге, Альбедо складывает руки на груди: Дилюк тут же принимается хлопотать вокруг с таким испуганным лицом, будто Кэйа вот-вот скончается у него на руках, а Кэйа, продолжая кашлять, уморительно дуется, и сдержать смех становится невозможно. — О, Итэр, привет, проходи!       Повернувшись, Дилюк светлеет и торопливо обнимает Итэра за плечи.       — Рад тебя видеть, — шепчет он, — пожалуйста, никуда не уходи, — и возвращается к Кэйе. — Я тоже виноват, но это не значит…       — Ты меня не слушаешь, — тут же укоряет Кэйа, и его кашель подозрительно усиливается. В отличие от Альбедо, Дилюк не замечает обмана — или охотно поддаётся манипуляции. — Как я должен с тобой разговаривать?       Итэр смотрит на них с нежностью — и, пока есть шанс, Альбедо трогает его за рукав.       — Моя просьба может показаться немного странной, — говорит он, — но, пока они заняты, можно набросать твой портрет?       — Портрет? — Итэр удивлённо вскидывает брови, и его смущённая улыбка так хороша, что Альбедо поспешно расстёгивает рюкзак и ощупью нашаривает карандаши. — Конечно, можно.       Продолжая заходиться кашлем в объятиях паникующего Дилюка, Кэйа подмигивает, — и Альбедо, не в силах удержаться от маленькой мести, рисует в углу листа карикатурный портрет, для которого достаточно всего трёх линий.       

19.07–1.12.2021

По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.