***
— Что ты делаешь? Чонгук, этот вечно недовольный, ворчащий волшебник, морщит нос и смотрит на запуганного лисёнка, что случайно оказывается в его мрачной и одинокой избушке, а теперь сшибает всё на своём пути и смешно лает, совсем обосновавшись здесь. Волшебник готов не то рассмеяться с ситуации, не то начать злиться: все его магические принадлежности разбросаны по дому, в комнатах кавардак, а милое существо умиротворённо лежит на чужой кровати после успешно проведённой суетологии и сопит. — Ну и что мне с тобой делать, а?! — синеволосый присаживается рядом и аккурат по росту золотой шёрстки проводит ладонью от самой макушки до пушистого хвостика, тут же слыша недовольное шипение и видя скалящиеся длинные передние клыки. — Святая Нимфодора, да ты такой злюка! — Чонгук свою ладонь всё-таки убирает, хмурясь, поднимается на ноги и направляется к другому колдуну, не то, чтобы он чувствует себя теперь неуютно в собственном доме либо даёт пространство маленькому лисёнку. Всё дело в разговоре, ага, да-да. Путь до чужой избушки совсем недолгий, но за это время Чонгук успевает почему-то обдумать сам вопрос, с которым он буквально поскакал к Намджуну, его давнему другу и очень мудрому человеку. Намджун был что-то вроде старшего брата-отца, раздавал советы направо-налево и считался авторитетом. Чонгук не дурень, безусловно, но такие ситуации ему всё-таки хочется решить с более умным волшебником. — Хён? Я не отвлекаю тебя? Привет, — из распахнутой настежь двери слышится тирада слов, а после появляется синеволосая макушка. Намджун расплывается в улыбке и параллельно ловит на руки свою младшую дочурку, после крепко её обнимая и целуя в висок. — Если ты пришёл побыть нянькой Кахи, то ты здесь желанный гость, серьёзно, — Намджун по-доброму смеётся и приступает щекотать малышку, пока та оглушительно заливается смехом, поднимая на уши весь дом: от фамильяров до уставшей и уснувшей матушки. Чонгук в ответ тоже расплывается в улыбке и присаживается на свободный стул, оглядываясь по сторонам. — Вопрос более серьёзного характера, но я всегда рад поиграться с Кахи, как-никак я её крестный, — колдун подзывает Кахи к себе, чтобы наконец обнять дитя и шепнуть что-то явно интересное на ушко, раз глаза маленькой волшебницы вспыхивают огоньками радости и озорства, а после она вновь начинает носиться по комнате, практически сшибая на своём пути бедного чёрного кота. — Кахи, — строгий тон Намджуна заставляет девочку резко остановиться и уставиться на отца, выжидая его дальнейших речей. — Будь потише, хорошо? Мы же не хотим разбудить нашу мамочку, да? Девочка понятливо кивает и продолжает смотреть на колдуна. — Да, папочка, прости, — она улыбается ему и спокойным шагом подходит к нему за очередным ласковым чмоком в лобик. — Вот и хорошо, ангел, ступай, — седовласый мужчина не может прекратить улыбаться, пока в ответ на своё действо получает лёгкий чмок в щёку и тихое: «я пойду проверю мамочку и Санхён». — Такая тактильная Кахи стала, а ещё безумно шумная, — теперь уже обращаясь к Чонгуку, Намджун тяжело выдыхает и поворачивается к нему всем корпусом. — Что у тебя произошло? На тебе лица нет, обеспокоенный какой-то. Чонгук задумчиво поглядывает на старшего и обдумывает, с чего бы начать разговор. По факту, рассказывать-то нечего, но внутри почему-то ощущение, что на душе кошки скребут, а сердце взволнованно ухает в пятки. — Ну, у меня лис в доме живёт, — и тишина. Намджун корчит лицо в полном недопонимании, мол, ты пришёл сюда, чтобы похвастаться, что к тебе в избу лис забрался, или что? Околесица какая-то. — И всё? Подожди, ты ради этого и зашёл? — Намджун качает головой и цокает языком. Ему уж точно нужно больше контекста, чтобы понять Чонгука. С ним всегда так было: некогда могущественный колдун, о котором слагали легенды, замкнулся в себе после смерти своей возлюбленной, переехал в старую мрачную избушку, которую местные жители обходили стороной, практически перестал практиковать белую и чёрную магии и, казалось, и вовсе утратил свой магический дар. Намджун хотел тогда помочь ему, но этот момент для обоих очень болезненный, и они до сих пор не рискуют его обсудить и расставить все точки. — М-м-м, да? — синеволосый неуверенно отвечает и переводит взгляд с Намджуна на деревянный стол, на котором множество сладостей, баночек с травами, что собирают в своём саду Хваса вместе с девочками. — Изба-то скрыта. Намджун на мгновение торопеет. Он неверующе смотрит на колдуна и хмурит лоб, обдумывая услышанное. — А как давно он у тебя? И что вообще делает? — Бардак устраивает и спит на моём месте, — всё ещё ворчит Чонгук и продолжает показывать своё недовольство. — Я хотел его погладить, он шикнул на меня и клыки показал, представляешь? — Я бы на его месте тебя ещё и укусил, — честно признаётся Намджун, хихикая. — Возвращайся домой и приглядывай за ним. Когда животное оказывается случайным образом в доме — это хороший знак. Я спрошу у Хвасы об этом, она лучше разбирается в данном вопросе. Потерпишь несколько дней, ладно? Чонгук ухмыляется и поднимается на ноги. — Куда я денусь? Если он не будет меня беспокоить — то хорошо, а если будет — мигом в густой лес вернётся, — насчёт последнего Чонгук, конечно же, врёт, но умалчивает. Дорога домой, напротив, кажется Чонгуку слишком длинной; ощущение, что это дерево он уже встречал на своём пути, а вот и ещё знакомые пейзажи. Он будто ходит по кругу, будто что-то мешает ему, оттягивает время. Но колдун слишком сосредоточен самокопанием, самоанализом и размышлением о случившемся, нежели тем, что приход лиса в его дом и поиск этого самого дома взаимосвязаны. — Наконец-то. Бурчание Чонгука всегда, сколько он себя помнит, присутствует в его жизни и является одной из отличительных черт опытного волшебника. Жизнь знатно потрепала ему нервы, а заодно и его самого; он в одночасье лишился всего: любимой, утратил силы, даже желание жить. Чон напоминает своим друзьям забитого чёрной полосой старика с молодым лицом, изношенным сердцем и потухшим взглядом. Но знаете ли вы, почему тогда Намджун оторопел? Нет, это далеко не из-за сказанной Гуком информации о лисе; во время кроткого, но ёмкого рассказа в глазах волшебника загорелась надежда. Та самая, которая могла помочь Чонгуку вновь найти себя. Обрести долгожданные силы. Вернуться. — Какого… лешего! Что, чёрт возьми, происходит?! — Чонгук застывает на пороге собственного дома, изумлённо оглядываясь и не веря увиденному. Света в избе становится значительно больше, и теперь помещение не напоминает Чонгуку загробный мир: нечто мрачное, чем обычно запугивают детей, читая сказки на ночь о волшебном мире и чёрной магии. Здесь благоухает теперь не зловоние, а лёгкий ромашковый шлейф распространяется по всему дому. Колдун не может закрыть собственного рта от удивления, проходя дальше, прямиком в свою комнату. Вещи, что раньше раскидал лис, убраны, сложены в идеальные стопочки, банки с зельями поставлены на полки, а сушёная трава сложена в аккуратные букетики и повешена на верёвки в кухонной комнате. Синеволосый готов упасть на пол от таких перемен, будто в его душе тоже всё переставили с ног на голову; он готов вот-вот схватиться за сердце и ухать от гнева, как самый настоящий старик, но замечает на своей кровати уже проснувшегося и бодрствующего лиса, что статно сидит и теперь не напоминает Чонгуку запуганного лисёнка. Самый настоящий лис — украшение природного мира. Его слегка раскосые глаза плавно следят за каждым движением Чонгука, а тот медленно подкрадывается и всё-таки присаживается на край кровати. Чонгук почему-то взволнованно сглатывает слюну, что обильно собирается во рту, и рискует. Он протягивает свою ладонь, надеясь вновь дотронуться мягкой шёрстки и погладить животное. — Если это твоих рук дело, то спасибо, — говорит колдун тихо и прикрывает глаза. Он ощущает под своими длинными пальцами мягкий мех, ему даже становится щекотно, а в душе на какой-то момент расцветают ирисы. Открыв веки, Чонгук обнаруживает лиса, свернувшегося прямо рядом с ним в маленький клубочек, пушистый рыжий хвост прикрывает мордочку, а ладонь Чонгука всё ещё покоится на животе у зверька. В эту ночь ничего не подозревающий Чонгук открывает не только дверь в свою хижину и помогает лису спастись, но и в своё изношенное сердце, в котором вот-вот залатаются все дыры. Все без исключения.***