Обещай, что всегда будешь любить Рождество.
dazeychain, The Wildcardz - Call It
В Рождество, играющих снежинок на горячих ладошках, Чонгук впервые взглянул на этот мир по-другому. Над ухом звучит звонкий голос мамы, представляющей своих друзей: двое взрослых и восьмилетний, лучезарный мальчишка, протягивающий ладошку в ответ. Он старше Чонгука аж на четыре года, с пушистой копной тёмных волос и огромными тёплыми ухогрейками. Взрослые остаются позади, а крохотный мальчишка едва поспевает перебирать коньками вдогонку за старшим, крепко-крепко стискивая горячую ладонь. Огромное белоснежное поле и множество мелькающих фигур других людей смешивается в пёструю картинку, сужаясь до крошечной точки в карих глазах. Первая попытка научиться кататься, масса неуклюжих приземлений на заднюю точку или коленки, и заливистый хохот обоих. — Больно, Чонгук-и? — в искристых карих омутах взволнованность, когда ещё одно неудачное приземление неприятно раздирает нежную кожу ладошки. — Нет! — мириады звёзд и звонкое отрицание. Со рта срываются клубы пара, аромат зимы и тёплых объятий. В тот день, утонув в пряных объятьях мамы, выглядывая из-за её плеча на новоиспечённого друга с улыбкой, Чонгук впервые полюбил Рождество.***
С замиранием будоражит нутро. Пальцы тянутся к мигающей гирлянде, в ожидании празднества Чонгуку уже девять. А долгожданные гости должны вот-вот возникнуть на пороге. — Чонгук-а! — звучит мужской голос в коридоре. Мальчишка вздрагивает, пробегает мимо мамы и счастливо кричит — «папа!». Чонгук понимает: его родители давно не вместе. И где-то на донышке крошечного сердечка таится тоска, но он уже большой, чтобы осознать: мама и папа не могут быть вместе и Чонгук понимал, по-своему, но понимал, уж лучше так, чем нечто болезненное и неуютное. Папа приезжает всегда, исполняет каждое обещание, не обделяя вниманием его и маму. Миссис Чон лишь украдкой улыбается, понимающе кивает и помогает мужчине снять верхнюю одежду, прежде чем мальчишка повисает на крепкой шее, обвивая фигуру отца и руками, и ногами. Чонгук счастлив, и каждый Рождественский вечер пропитан ароматом мандарин, выпечкой овсяных печений и хвоей с примесью цитрусовых горящих свечей, которые так любит зажигать его мама. Их уютный домик наполняется шумными разговорами и тихим смехом взрослых, когда на пороге возникает уже знакомая семья. Чонгук ёрзает, терпеливо топчется за спинами родителей и украдкой поглядывает на своего хёна, который только избавился от куртки. У него всё ещё тёмные пушистые волосы, пахнут внешним холодом улицы. Мягкий свитер щекочет шею и щёки, потому что обниматься очень-очень хочется. Чонгук всюду за ним, не пристаёт с вопросами, а слушает с широко распахнутыми глазами, взрослые шепчутся, смеются и глядят на них с умилением. Родители хёна делятся тем, что их сын учится в музыкальной школе и пророчат ему яркое будущее, а Чонгук вдруг ужасно хочет услышать его игру, но хён подозрительно молчит. Улыбается самыми уголками губ, опустив скромно взгляд, принимая тихо хвалебные речи своих родителей. Уже за полночь, наевшись и напившись, Чонгук с трудом приоткрывает глаза, лицезря перед собой лицо старшего. Тот хитро улыбается и хватает за руки, аккуратно приподнимая с подушек. — Чонгук-а, не спать, — шепчет он и хихикает, когда младший широко-широко зевает, проурчав что-то сонно в протест. — Ты обещал, что мы с тобой погуляем! — А у родителей спросить? — также шёпотом интересуется маленький Чон, на что хён качает головой, прикладывает палец к губам, продолжая хитрить. Они одеваются наспех, старший скрупулёзно кутает младшего в самое тёплое, а сам одевается наспех только в тёплую кофту и хватает длинный шарф, украденный часом ранее с первого этажа. Сон снимает как рукой, когда они, как настоящие агенты секретной операции спускаются на первый этаж и перебираются к задней части дома. Взрослые сидят уже в кухне, тихо переговариваются, продолжая наслаждаться празднеством и приятными разговорами. Чонгук с наслаждением тянет свежий воздух, жадно цепляется за мягкую ладошку старшего в варежках. Они выбираются с заднего двора и бегут вдоль дороги с крошечному озеру за жилыми домами. — Чимини-хён! — запыхавшись выдыхает холодным воздухом младший и резко останавливается, чтобы поднять взгляд и осмотреться вокруг. Красиво. Как в самой лучшей сказке. Кругом тихо, только издалека еле различаются голоса прохожих, яркие огоньки на деревьях и замершее озеро посредине. Тихо и волнительно. Чонгук любуется, дышит быстро-быстро и встречается взглядом со старшим. — Посмотри наверх, — говорит Чимин и указывает на небо. Небосвод усеян яркими пятнышками. Звёзды выглядят такими ослепительными, большими. Волшебство и тёплое объятье за спиной, в попытке укрыть от прохладного ветерка. Чонгук влюблён до трепетно подпрыгнувшего сердечка.***
Чонгук считает своего хёна необузданным и строптивым мальчишкой. Вечно внезапный, яркий, с красивой улыбкой. Чонгуку уже четырнадцать, и за всё время медленного взросления он видел хёна разным: особенно молчаливым, громким, сердитым и безумным. Чимин одевается совсем дерзко, красит волосы и сбегает из дома. Взрослые семьи Пак негодуют, он уже несколько раз слышал, случайно, разговор их мам в гостиной. Миссис Пак удручённо вздыхает, ссылаясь на трудный переходный возраст, журит не только сына, но и главу семейства, говоря, что в их доме стало слишком много ссор. — Чонгук-и! Чон замирает и оборачивается. К нему быстрым шагом приближается старший, почти выпускник в абсолютном раздрае. Чимин полюбил носить красивые вещи, отчётливо подчёркивающую его на удивление складную фигуру, кажется, что хён слишком быстро повзрослел, пропустив неловкость в движениях и юношескую невинность. Он завидный объект обсуждения среди школьников, особенно старших. Любуются и заигрывают, тянутся как мотыльки на свет, но старший будто не замечает этого. Держится уверенно, стойко терпит укоры со стороны преподавателей, преподнося им лучшие результаты, несмотря на вид местного бандита. Чонгук даже завидует, сам он всё ещё нескладный, с округлыми щеками, огромными и невинными глазами с рюкзаком наперевес. Но Чимин говорит, что любит его любым, а ещё обещает, что Чонгук-и вымахает и даст жару всему миру. Что это значит – непонятно. У Чимина выбеленные пряди, перекрашенные в серый, потемневший взгляд когда-то медовых глаз и пирсинги. В ушах пять или шесть проколов, пухлая губа и левая бровь. И ещё, Чонгук заметил, но ничего не спросил: явно проколот язык. — Прогуляем? — старший подстраивается под шаг младшего, подхватывая того под руку. — Но у тебя конкурс, — вяло и неубедительно протестует Чонгук, разглядывая новые кольца старшего. — Ну до конкурса куча времени. Пошли! — Чимин тянет его на себя, бегло осматривается по сторонам и срывается на бег, утягивая младшего за собой. Чонгук даже не сопротивляется. С Чимином всегда хорошо и весело, можно забыть о дикой скромности и тишине, которую так старательно вокруг себя творит Чонгук, оставаясь наедине. Они сбегают в кинотеатр, покупают всякую вкуснятину, так любимую Чонгуком, и прячутся на самых последних рядах. Тихо шушукаются и обсуждают вовсе не интересный фильм, а затем, перенасытившись прогулкой, усаживаются в кафешке. Тогда Чимин впервые протягивает ему подарок. — До Рождества ещё неделя, — удивлённо отзывается младший, принимая крошечную коробочку. — И я не успел приготовить тебе ничего… — удручённо завершает свой монолог. Чимин улыбается, подпирает подбородок на ладонь и говорит о том, что это ерунда и он ничего ему не должен в ответ, ссылаясь на то, что ему просто не терпелось порадовать своего младшего. А вот Чонгук почему-то чувствует подвох, червячок сомнения закрадывается ему в душу и неприятно елозит, пока раскрывает коробочку и любуется тоненьким, серебряным браслетом. Чимин ловко достаёт его и помогает застегнуть вокруг запястья, на мгновение замирая тёплым прикосновением к ладони. — Обещай, что всегда будешь любить Рождество, — вдруг говорит старший, любуясь тёмными ореолами всё ещё детской наивностью в тёмных как ночь очами. — Буду любить, хён. Обещаю, — Чонгук улыбается в ответ. Они расходятся у дома Чонгука, который уже спешит на тренировку по плаванью. Младший обещает, что постарается успеть к выступлению, а Чимин почему-то ничего не говорит, кивает и пятится спиной назад с какой-то странной улыбкой. А затем разворачивается и скрывается за поворотом к школе. Тренировка затягивается, Чонгук на мгновение забывается, забалтывается с тренером, а вспомнив о времени, охает. Даже душ не принимает, впопыхах одевается, забывает и о том, что волосы до сих пор влажные. Натянув с трудом вещи на всё ещё влажное тело, бежит со всех ног. Пропущенные звонки от мамы и быстрое сообщение в ответ: «Я бегу!», а в ответ миссис Чон отправляет голосовое сообщение: «Чимин-а выиграл конкурс! Он такой умничка, давай скорее, ещё успеешь к награждению.» На губах счастливейшая улыбка, сердце гордится за хёна, и сам он будто парит. Ведь Чимин так усердно годами тренировался. Но на празднестве, в суматохе всех присутствующих школьников и их родителей Чонгук не находит Чимина, миссис Пак говорит что-то о том, что Чимин перенервничал, должен вот-вот вернуться, но по факту родителям некогда. Они гордо принимают поздравления, щебечут что-то о прекрасном, а у Чонгука беспричинная тревога внутри разрастается. Он бродит по пустующим коридорам, поднимается на два этажа выше, к музыкальному классу, неспешные шаги, тихие и осторожные, чтобы заглянуть в каждое помещение. Мальчишка вздрагивает от громкого шума, резко останавливается, даже пятится на несколько шагов, когда шум повторяется. Грохот и звон чего-то хрупкого, всхлип и отчаянный крик. Кровь в жилах забурлила от накатившей паники, что-то сильно пульсирует под кожей, а ноги уже несут вперёд. Дверь в класс поддаётся легко, Чонгук вновь обмирает на месте: Чимин сгорблен над фортепиано, у ног лежат осколки…награды? Разбросаны нотные листы, стул перевёрнут и лежит у доски в нескольких метрах от старшего. — Х…Хён? — голос ломается, больше похож на беззащитный писк. Чимин плачет. Навзрыд. Руки дрожат, а плечи подрагивают. — Уйди! — рычит он озлобленно и смотрит впервые со стеклянной яростью. — Уйди отсюда, Чонгук! Первый порыв у мальчишки так и сделать, шаг уже сделан за порог, пальцы сжимаются на ручке, ладони потеют, а горло сжимает страх. Но это ведь его хён, его любимый и самозабвенный Чимин. Он не имеет права на такой проступок, сколько всего старший делал для него, как срывался по первому зову, как плевал на своих друзей и проводил лучшие часы рядом. Чонгук не имеет права на ошибку. Он не уходит, вдруг обрастает уверенностью и уверенно шагает к старшему. Они ведь уже почти одного роста, и пусть Чонгук ещё немного неловкий, скромный и тихий, но приходится сжать старшего в своих руках, прижать так крепко, как никогда. Словно боясь, что Чимин вот-вот упадёт и больше не поднимется. Пак сопротивляется, плачет, рычит с отчаяньем, но, в конце концов, затихает, как щенок скулит, тычется вдруг лицом в изгиб шеи и сгребает младшего в ответные объятья. Между ними повисает тягучая тишина и разрастающийся плач. Чимин дрожит как осиновый лист, сжимает куртку на спине Чона с отчаяньем. Чонгук молчит, терпит и стойко выдерживает чужой вес, старший вдруг кажется таким крошечным, беззащитным и хрупким, что сердце сжимается до горошинки. — Ты…пахнешь хлоркой, — гундосит старший, когда истерика идёт на спад, и он наконец-то приподнимает лицо. — Я немного опоздал, сразу с тренировки сюда, — Чонгук неуверенно улыбается, хочет что-то ещё добавить, но замолкает, когда Чимин поднимает руку и касается волос младшего. Это прикосновение всегда было чем-то особенным. — Ты что, даже волосы не высушил? Заболеешь же, балда, — журит старший и медленно отстраняется, вытирая лицо тыльной стороной ладони. Взгляд блуждает по беспорядку под их ногами, и с губ срывается усталый вздох. — Знаешь, — Чонгук слушает внимательно, потому что старший сбавляет голос до шёпота, — я ненавижу фортепиано. Мне не нравится, но нравится родителям. Точнее, отцу. Терпеть не могу это всё… Чонгук удивлён, и ответить ему нечего, теперь становятся понятны те шептания их матерей на кухне, и то, почему Чимин никогда ему не играл и отказывал. Кажется, что никакие слова сейчас не помогут или это просто Чонгук ещё не знает, что сказать, поэтому он осторожно касается ладони Чимина и крепко с трепетом сжимает её. Старший поднимает на него заплаканные глаза и благодарно улыбается. Чон только сейчас замечает, что пирсинги с брови и губы сняты, а сам он одет в строгий костюм. Абсолютный контраст, удушающий и неподходящий по духу старшего. Чимин чувствует себя загнанным в ловушку. Теперь Чонгук не уверен, что семья хёна в самом деле счастливые люди без изъяна.***
В это Рождество Чонгук впервые встречает только со своей мамой и приехавшей бабушкой. Вечер выдался тихим, сытым и печальным исключительно для Чонгука. Миссис Чон сообщила ему, что в этот раз семья Пак немного заняты, а после дел уставшие. Ему сла́бо верилось в эту историю, потому что в последний раз Чонгук видел мистера Пака в гневе, выводящим своего сына с порога школы. Спать Чон ушёл совсем рано, получив по одному поцелую от каждой женщины своего семейства, он уходит к себе и запирается на щеколду. Падает на постель и скучающим взглядом смотрит на мигающие огоньки крошечной, настольной ёлочки. В комнате полумрак и душно. Ему хочется написать Чимину, но каждое, отправленное сообщение остаётся непрочитанным. Отвернувшись на другой бок, мальчишка сгребает в объятьях подушку и закрывает глаза, стараясь отогнать от себя худшие фантазии, когда со стороны окна слышится шум. Чонгук тут же подскакивает на месте и смотрит на то, как к нему в окно бесцеремонно влезает сначала голова, а потом и вся остальная часть. — Привет, — улыбается ночной гость с самой шальной улыбкой, а у Чонгука глаза увеличиваются от ужаса. Это тень так падает? Для подтверждения он зажигает прикроватный светильник и тут же падает рядом на пол к Паку. Чимин на такое действие лишь вопросительно изгибает бровь и смотрит в ответ. У хёна растёт приличный синяк на скуле и правый уголок губы трескается с запёкшейся капелькой крови. — Что случилось, хён?! — с тревогой щебечет младший. — Подрался, в первые что ли? — отмахивается и перехватывает ладонь Чона, чтобы крепко сжать её в своих руках. — Я, вообще-то, пришёл поздравить тебя. С Рождеством, Чонгук-и. — С Рождеством, хён, — младший оставляет попытку выяснить откуда синяк, вместо этого вдруг лезет к Паку с объятьями и там же замирает, уютно уткнувшись в плечо. Чимин словно утешает и успокаивает, обнимает в ответ и заботливо похлопывает ладонью между лопаток. От него пахнет привычным хлопком и слабым ароматом выветрившегося одеколона. Чонгуку не хватало для полного ощущения праздника именно этого человека, сейчас хочется так и остаться, и никуда больше не отпускать. Чон не задумывался над природой своих чувств, так как не чувствовал ничего не правильного. — Всё хорошо, Чонгук-и? Они так и сидят на полу, под мерцающими огоньками у приоткрытого окна. Обнимаются и нежатся в привычных объятьях. — Это я у тебя хотел спросить, — Чонгук заглядывает в глаза старшего, пытается найти ту самую каплю недосказанности между ними, но безуспешно. — У тебя всё хорошо, хён? — Сейчас всё прекрасно, — шепчет он, опускает голову и поддевает пальцами тоненький, подаренный браслет. — Нам нельзя прекращать любить этот праздник. Трепетное ожидание чуда, счастья и нечто особенного. Словно вот-вот что-то произойдёт. Чонгук поджимает губы с улыбкой, кивает и перехватывает крошечные ладони хёна. И когда вдруг такие незначительные мелочи стали проявляться? — Я ненадолго, Чонгук-и, — Чимин легко и в привычном, мягком жесте бодает младшего лбом в лоб, заставляя смотреть сейчас только на себя. — Тебе пора в постель, а завтра мы с тобой снова сбежим. Покатаемся на коньках. Не забыл уже, как на них стоять? Чонгук мычит в отрицании и тоже легко напирает и невесомо касается своим кончиком носа старшего. Оба улыбаются в этом заботливом моменте, пока Чонгук послушно не перебирается в постель и Чимин не оставляет свой привычный поцелуй на лбу, обещая увидеться завтра. Только обещание впервые не будет исполнено. Впервые мягкие оттенки празднества обретают удушающий плач и дикую беспомощность. Чимин не приходит на утро. И днём. И вечером тоже. И на следующий день вовсе. Обивать пороги нет смысла, семья Пак в смиренном горе — гордость семьи и непутёвый максималист оставил их в собственной печали. Не попрощался. А Чонгук стоит посреди ледяного поля в фантомных картинках, вспоминая, как раньше здесь было людно и как в хрупкой ладони теплилась надежда. Он чувствует себя преданным, маленьким четырёхлетним мальчишкой с разбитыми коленями и всё ещё влюблённым в Рождество. Впервые грустное и разбитое.🎄🎄🎄
Чон Чонгук обещал любить Рождество и образ вселяющий ему трепет с самых первых неловких шагов из далёкого прошлого. Но любить теперь приходится образ. С тоской и каплей горькой обиды. Яркая гирлянда над головой у окна напоминает и шепчет о предстоящем волшебстве, только Чонгуку теперь двадцать пять и трепета такого щемящего больше нет. Напротив дом - не горит тёплым светом. Он пустует уже много лет, а яркое пятно рассеяно годами. До Рождества ещё три недели, но улицы уже пестрят яркими огнями, ажиотаж приближающего празднества всегда был с размахом, то чего в определённой степени им не хватает в гуще трудных будней. Допив кружку кофе, он собирает сумку и покидает свой дом, направляясь на привычную и любимую работу. Несколько воспитанников, пару лекции по музыкальной грамоте и приятная встреча вечером с друзьями, где они уже решают, как провести одинокой молодёжи предстоящий праздник. Гул в кафешке стоит привычный, согревающий напиток расслабляет и обещает вполне себе приятный вечер. Закадычные друзья чуть не по парочке вдруг вспоминают о холостяке в их компаний и уже в привычном галдеже решают притащить на отдых всех одиноких товарищей, на что Чонгук, как обычно, лениво улыбается. Его потешают попытки друзей, и он вовсе не противник отношений, напротив, знакомится с лёгкостью, но просто пока ни к кому не зарождалось нечто большее. Прошлые отношения и вовсе, длившиеся по несколько лет всё же разбивались, но со своими бывшими Чонгук всегда оставался в хороших дружеских отношениях. Не это ли гармония с собой? Искать то, к чему потянется душа в один прекрасный день. Возвращаясь уже под вечер домой в приподнятом, немного пьяном настроении, Чонгук в привычном ожидании останавливается на светофоре. Людей вечером особенно много, где-то в отдалении звучит праздничная мелодия ближайшего магазинчика с сувенирами, где-то задорно пробегают дети, а где-то ленивой походкой прогуливаются пары. Чон приближается к своей улице, обходя три дома с соседями, когда поднимает взгляд с заснеженного асфальта и останавливается как вкопанный. У дома напротив, горит свет чуть ли не во всех окнах. Припаркованный грузовичок и какой-то мальчишка топчется у открытого кузова, держа наперевес в руках собственный рюкзак, пока грузчики выносят расставленную часть мебели и заносят её в дом. Мальчик озирается по сторонам, любуется незнакомым местом и вдруг повисает внимательным взглядом на самом Чонгуке. Который как минимум выглядит странно, уставившись в их сторону. Мальчик хмурится, но всё же уводит взгляд. — Ки-ки! — слышится мужской голос из глубины дома, мальчик вздрагивает. — Никто там не забудет твоего, иди в дом! Холодно! Мальчик дует губы, ревностно осматривает машину и бегом, обойдя двух мужчин, срывается к порогу дома, когда выходит мужчина и, судя по всему, это его отец. Чонгук думает, что ему алкоголь ударил в голову и сейчас он просто ловит сильные галлюциногенные картинки. Этот дом не зря пустовал столько времени и принадлежал он лишь одной семье, и никто его не выставлял на продажу. Чонгук трезвеет вмиг, узнав в небольшой фигуре уже давно позабытого знакомого, которого он так отчаянно пытался выгнать из памяти. Люди меняются, определённо, но что-то знакомое и привычное остаётся неизменно. Черты мягких очертаний лица из прошлого ожесточились, заострились, взгляд приобрёл более осознанную тень. Тело и особенность в движениях лишь закрепились и приобрели чёткую грань закрепляясь. Кажется, что персональное проклятие в виде праздничной феи настырно врывается в твою жизнь в определённый момент. Чон ловит дежавю. Только уже в другом проигрыше. Мужчина останавливается у машины, бегло осматривает остатки и только потом замечает подозрительную фигуру через дорогу. Хватает лишь секунды, чтобы Чонгук очнулся от ступора, вздрогнул и быстро развернулся к своему крыльцу. Руки странно потряхивает, ключ не с первого раза попадает в замочную скважину, а пристальный взгляд в спину ощущается кожей даже сквозь верхнюю одежду. Неприятно. Спутанно. Волнительно и обидно. Чонгук закрывается изнутри, дышит глубоко и подпирает спиной дверь. Все позабытые детские обиды разрывают грудь, и Чон отказывается принимать эти чувства. И, честно говоря, не сразу понимает отчего реагирует так бурно. Будто бы все давно позабытые эмоции того маленького Чонгука обострились на два и теперь борется с ним – взрослым.🎄🎄🎄
Оставшийся вечер Чонгук даже не выглядывает в окно, готовится к предстоящему дню, игнорирует в первую очередь себя и свои чувства, а наутро даже не пьёт кофе, отчего в школе он один из первых и уже восседает в своём кабинете, несмотря на то, что будущих два занятия будет только через три часа. — Мистер Чон? — дверь в кабинет приоткрывается и там виднеется миловидная головка преподавательницы. Она улыбается своей самой очаровательной улыбкой, проходя в кабинет. — К Вам ещё один новый ученик, прошу, знакомьтесь. Проходи, — она мягко подталкивает новенького мальчишку немного вперёд и укладывает ладони на его плечи, — это Пак Киён, он сегодня первый день в школе и уже выбрал Ваш кружок для дополнительных занятий. Мальчишка двенадцати лет делает поклон с правильным углом: — Здравствуйте, учитель Чон. Чонгук поднимается на ноги, откладывая нотные тетради, и лишь на мгновение забывает отреагировать, вспоминая, что вчера именно этого мальчика видел вместе с Чимином. — Здравствуй, Киён. Проходи, пожалуйста, — вернув себе самообладание и указав на стул рядом, Чонгук улыбается мягко, кивнув учительнице, та кивает в ответ, шепчет мальчишке что будет ждать его снаружи и выходит за дверь, оставляя их наедине. Киён уверенно шагает к стулу, усаживаясь на него, опуская рюкзак рядом с собой на пол. Мальчик весь собранный, аккуратный, даже немного строгий и взгляд острый, глубокий… как у отца. Чонгук вспоминает, что глаза у Чимина из детства всегда отличались особой строгостью, несмотря на ангельскую внешность и пухлость розовых щёк. — Я прочитал, что Вы преподаёте занятия на барабанах и гитаре. — Верно, — Чон кивает и тянется к блокноту, чтобы раскрыть расписание на предстоящие дни и уже готовый записать нового ученика. — На чём бы ты хотел научиться играть? — Гитара, но я умею уже играть, — Киён кивает и тут же отвечает на вопросительный взгляд учителя, — меня мама учила и играла мне всегда. Мне нравится гитара. — Хорошо, — Чонгук с понимающей улыбкой кивает и опускает взгляд на исписанный лист, — Ты хочешь играть для себя или, может быть, у тебя есть мечта? — Хочу создать свою рок-группу в будущем, — амбиции что надо. Чонгук пристально смотрит на мальчика, видя, как загорается в карих очах неподдельная страсть. Это рвение ни с чем не спутать. — Вот как, прекрасное желание и мне нравится, как уверенно ты об этом говоришь, — улыбка на лице взрослого становится шире, взгляд внимательно изучает лицо маленького мальчика, словно встречая напротив себя свою маленькую копию, дышащую огромной мечтой, которая когда-то разбилась вдребезги. Многие в этом классе занимаются потому что надо или для дополнительных знаний, но ещё никто не озвучивал столь яркое желание с долгоиграющим будущим. Потому что некоторым родителям кажется это несерьёзным и лишь мимолётным желанием, а их дети слишком подавлены, но слишком любят музыку чтобы бросать и недостаточно уверенны чтобы продолжать и идти наперекор. — Папа говорит мне, что я должен жить так, как чувствую, и он мне не запрещает заниматься тем что нравится мне. Поэтому я хочу попробовать, а Вы занимаетесь вокалом? — Киён ёрзает на стуле, подпирая кулачки в колени, выпрямляясь в спине с особым трепетом вглядываясь в будущего учителя. — Немного, могу преподать азы постановки голоса и дыхания, если мы с тобой будем стараться, я смогу тебя порекомендовать одной замечательной преподавательнице, и она с удовольствием возьмёт тебя к себе в группу. Попробуем сейчас провести небольшое занятие? — Чонгук откладывает блокнот и присаживается полубоком к раскрытым клавишам фортепиано, которое здесь стоит годами именно для таких моментов. Киён подскакивает как мячик на месте, улыбается и быстро кивает, поднимаясь на ноги, выпрямляя спину, словно уже готов показать самый лучший результат.🎄🎄🎄
Чонгук отбивает только ему ведомый ритм пальцем об столешницу в кухне, перечитывая своё письмо на электронной почте. Прекрасная рекомендация, миссис Дэвис должна будет согласиться на эту встречу — потому что Киён его сегодня приятно удивил, заметно, талантливые гены родителей синхронизировались в этом мальчишке и такие данные упускать ни в коем случае нельзя. Оставшись довольным собой, Чон делает глоток кофе и поворачивается к окну, втянув носом прохладный воздух через приоткрытое окно. В кухне горит мягкий свет, лёгкие занавески слегка колыхаются, а обволакивающая тишина убаюкивает мысли. На дверной звонок Чон реагирует не сразу, провалившись в свои мысли. На часах девять часов вечера, большая стрелка перевалила за цифру пять и кому в такое время не сидится дома? Чонгук оставляет кружку, возвращается в гостиную и даже не взглянув в глазок открывает дверь. Этот человек всегда ассоциировался со всеми лучшими воспоминаниями из детства. Побегами под покровом ночи и играющими яркими огоньками. Горячими ладонями на замерших щеках и ароматом дома. С бешено бьющимся сердцем, сумасшедшей улыбкой и привкусом мандарин, окутанным серебряным Рождеством. Чонгук был безумно влюблён в затёртое уже воспоминание, с громким концентратом в одном человеке. Отрицать нет сил, потому что под грудью разгорается волнительный и обиженный жар от встречи. — Привет, Чонгук-и, — это всё, что требуется для полного коллапса. Только Чонгук не ребёнок и обязан уже отпустить тени прошлого. Сейчас они уже другие. Повзрослевшие и не имеющие права на глупости. — Привет, хён, — Чонгук отвечает спустя минуту, слегка щурится, вглядывается в человека перед собой, немного склонив голову в сторону. Чимин стоит перед ним в полном контрасте от представляемого образа. Никакой лишней кожи и броских цветов. Серебряная сдержанность: чёрные брюки и в цвет рубашка, а сверху серое, утеплённое пальто, длинный серый шарф, накинутый слабым узлом. Видно он только перебежал дорогу по привычному маршруту и теперь стоит на морозном воздухе, ожидая вердикта. Никаких пирсингов, никаких следов от громкой юности и постоянного протеста. Тотальная тишина и строгое спокойствие. Чонгук делает шаг в сторону, Чимин уводит взгляд, посмотрев на знакомые стены прихожей, и делает уверенный шаг внутрь, вместе с еле различимым вздохом облегчения. Чон помогает избавиться от верхней одежды, ведёт себя сдержанно и ведёт за собой в кухню. Чимин украдкой оглядывает изменившийся немного интерьер гостиной, осматривает тёплую кухню и усаживается на предложенный стул, пока хозяин дома возится у чайника. Они молчат всё это время, Чонгук занят тем, чтобы найти лёгкое угощение к чаю, а старший смотрит ему в спину, чувствуя синхронную недосказанность. От одного пылкий и обиженный вопрос, от другого глупое и такое нужное извинение. — Киён сегодня про тебя не замолкал, — первым вступает Пак, Чонгук на это хмыкает, кладёт вазу с конфетами в центр стола и отворачивается обратно, чтобы приготовить заварку. — Он оказался очень талантливым, хочу его направить к одному хорошему преподавателю по вокалу, он охотно согласился, — отзывается Чон, пустив чайник на подставку. — А с гитарой? Он сказал, что хочет у тебя заниматься, — в голосе Пака звучит неприкрытая надежда. — Будем совмещать, приятное с полезным, — Чимин наконец-то видит полноценную улыбку на лице Чона, когда тот ставит перед ним кружку с напитком и усаживается рядом, закрывая и отодвигая ноутбук в сторону. — Я работаю в средней школе, ему в любом случае придётся идти дальше и это выше моего профиля, но мы найдём выход из положения, не переживай за сына. Я сделаю всё, что от меня зависит. — А почему ты остался здесь? — Чимин говорит вдруг тише, — Ты в отличие от меня любил музыку. — Так сложились обстоятельства, мама заболела, пришлось крутиться шустрее, а папа покинул страну. На тех начинаниях, что я был, музыкой не прокормить семью, а, когда её не стало, я ушёл в ту возможность, которая мне была доступна, и я счастлив тому, что у меня сейчас есть. Счастливые и талантливые дети — лучшее поощрение и отдушина. Ты многое пропустил, хён. Колкий укор, Чимин принимает его с немым кивком, Чон продолжает улыбаться, смотрит бегло на старшего вновь и вновь возвращая взгляд к вазе или кружке. Сдержаться оказывается, невыносимо сложно, Чимин порывается. Ему до дрожи хочется обнять Чона как тогда из их совместных воспоминаний, ужасно хочется задышать ароматом хлопка и морского мыла. Прижать к себе этого птенца и никогда уже не отпускать. — Почему ты уехал так внезапно? — Чонгук наконец-то озвучивает вопрос, смотрит в упор и больше не избегает прямого взгляда, а Чимин тянется к чужой ладони. Сжимает как-то лихорадочно тонкие и длинные пальцы, перебирается к ладони и пробирается самыми кончиками пальцев под тонкий рукав тёмно-синего свитера, чувствуя кожаный ремешок и рядом металлическое тоненькое плетение. Рядом с часами серебряный браслет, подаренный так давно. Носит. Чонгук не шевелится, позволяет прикосновению обжечь кожу и смотрит с проникновенной тоской. Ему ужасно не хватало в своём одиночестве этого человека. — Прости, Чонгук-и, прости меня, пожалуйста… — Чимин подаётся немного вперёд, сжимая ладонь крепко в своей руке, поглаживая большим пальцем тёплую кожу на тыльной стороне, поддевая браслет. — Я выбрал свою жизнь. Я задыхался в своей семье, ты это знаешь, да, поступок глупый, но мне в тот момент казалось это лучшим исходом. Ты же знаешь Джису? — Чонгук кивает, прекрасно знает эту девчонку, они с начальной школы дружили с Чимином, только девочка была абсолютно из неблагополучной семьи, и дружба их была на слуху у каждого. Естественно, что родители Чимина были не в восторге, и как-то так завелось, что именно она улавливала настроение старшего, всегда была как пацан в юбке. Пока оба не обозначали своих отношений ведя друг с другом абсолютно свободные отношения. — Мы тогда решили уехать вдвоём. Я так сглупил, испугался осуждения, ненавидел родителей и то чем занимаюсь, решение было принято быстро. Не скажу, что всё было легко и как в фильмах, было ужасно тяжело и пришлось с этим как-то жить, с ней было удобно, и я мог ей доверять. А ты видел во мне слишком яркий идеал, и это было неправильно. А я слишком большой трус, чтобы сказать тебе об этом. — Как-то вы слишком рано залетели с Киёном, — отвечает Чон, представляя почему-то с усмешкой напуганных молодых родителей. — Да уж, оба тогда испугались, но, знаешь, на удивление она оказалась крепким орешком. Мы тогда очень долго разговаривали и, как видишь, обоюдное решение теперь бегает по родительскому дому с такими амбициями, что даже я завидую, — Чимин мягко улыбается в ответ, когда видит, что Чонгук тихо фыркает. — Родители много лет уговаривали меня приехать к ним с внуком, но я решил: раз сбежал то должен и сам встать на ноги, а потом можно и к бабушке с дедушкой наведаться. Мы с Джису приложили огромный путь чтобы я оказался здесь с Ки-Ки, а она обрела своё новое счастье. — Вы не вместе? — Чонгук озадаченно хмурится и что-то внутри предательски дёргается в слабой надежде. Неправильной надежде. — Нет, — Чимин сжимает крепче руку Чона и уводит взгляд к окну. — И прежде чем что-то сказать, я отвечу, что нам так лучше. Киён видится с ней каждые выходные, она ещё злится на меня, что я эгоистично отобрал его у неё, было много плохого, но, кажется, мы справились. По крайней мере, мы стараемся, чтобы наш сын не чувствовал себя плохо. Знаешь, всё очень просто и в то же время сложно или просто мы взрослые вечно утрируем. Чимин затихает, видно, как он напряжён и обеспокоен, и тогда Чонгук сжимает его ладонь в ответ, получая благодарный взгляд в ответ на следующие слова: — Хён, ты спрашивал его, он счастлив? Или, может быть, его что-то огорчает? Когда развелись мои родители, я чувствовал грусть, но они сделали всё возможное только чтобы я не видел, как им плохо. Всё что я видел — это мир между ними и этого было достаточно. Папа приезжал каждые праздники, поддерживал со мной общение, а мама была просто благодарна за моё спокойствие. Поверь, ребёнок видит старания родителей в его пользу, уж ты-то точно должен знать об этом. — А я говорил, что ты вырастешь замечательным человеком, — Чимин прикрывает глаза. — Спасибо, Чонгук-и…спасибо, что, как и прежде слушаешь меня. Словно ты старший, а я младший и постоянно ищу в тебе поддержку или одобрение. — И как ты только смог бросить такое чудо, как я? Алмаз же! — Чонгук тихо смеётся, с облегчением выдыхает, когда Чимин встаёт с места и жмётся к нему с крепким объятьем, прижимая голову к своей груди, а сам зарывается носом в макушку. — Прости-прости-прости, — шепчет он в волосы, обжигая кожу горячим дыханием. — Всё хорошо, хён. Всё хорошо, — Чонгук обвивает талию старшего, оставаясь в тёплых объятьях, раздвинув немного шире ноги и позволяя старшему встать совсем близко. — Ты стал таким красивым, — старший на сантиметры отстраняется и приподнимается голову Чона, заглядывая в его глаза, поглаживая кожу щёк, — чуткий, милый, добрый мальчишка из моего детства, как ты вырос… — Говоришь, как мой дед, ещё спроси где моя будущая жена и пять детей, — фыркает младший и оба тихо смеются. Чимин кивает, соглашаясь с таким сравнением, и прижимается лбом ко лбу. Привычный жест, значащий для них то самое единение мыслей, теплоты друг с другом, но в этот раз позвоночник простреливает мандраж. Чонгук сдерживает вдох, прикрывает глаза, потому что в этот раз смотреть на старшего нет возможности. Нечто особенное, иное теперь чувствуется. Возможно даже неправильное, но с этим поделать что-то никак уже нельзя. Чонгук давно себе признался в первой, забытой и странной любви, вкладывая в каждое признание немое откровение, пока старший смотрел на него всё с той же теплотой. Пусть всё так и останется. — С наступающим тебя, Чонгук-и, — горячее дыхание обжигает щёки, а Чонгук взглянуть боится, а ещё боится, что выдаст себя суматошным стуком сердца в груди. Отворачивает голову, сжимает руки на талии старшего, избегая прикосновения, утыкаясь вновь в грудь. Чимин улыбается, зарывается пальцами в тёмные пряди, ероша и лаская кожу головы. — С наступающим, Чимин, — сухими губами отзывается он.🎄🎄🎄
— Это Вам, — протягивает Киён крошечный сувенирный шарик с хаотичными снежинками внутри, когда Чонгук всё же наведывается к ним домой через пару дней после откровения старшего. Чимин обещает, что в этот вечер наконец-то познакомит его с Джису и поближе представит своему сыну. Чонгук немного нервничает, поэтому уже заранее тоже подготовил подарок. Чимин удивлённо смотрит на них обоих, стоя в проёме коридора с корзиной постиранного белья. — Вы чего это подарками решили обменяться? — Я на Рождество уеду с мамой, поэтому решил подарить учителю подарок заранее, —гордо вещает мальчишка, вручая взрослому любимый, между прочим, сувенир. — А я, — Чонгук принимает шарик и протягивает в ответ небольшой пакетик, — подумал, что ночь Рождества – это семейный праздник, и я не смогу присутствовать, поэтому держи. — Это ты собрался отмечать без меня, значит? — Чимин демонстративно хмурится, пока нетерпеливый Киён уже нападает на подарок, усаживаясь на диван. Чонгук изгибает вопросительно бровь. — Вот как, ладно-ладно. — Медиатор!!! — визг мальчика заставляет Чонгука подпрыгнуть на месте, а Чимина отвлечься на сына. — Папа! Посмотри какой крутой!!! Киён подскакивает к отцу, демонстрируя в раскрытой ладони аксессуар для гитары. Родитель с любопытством разглядывает деталь и с улыбкой кивает сыну, ероша его волосы одной улыбкой: — Ничего в этом не понимаю, но выглядит реально круто. Киён разворачивается на пятках и на первых эмоциях подлетает к Чонгуку, обнимая того за пояс так крепко, насколько способен. — Спасибо большое, учитель! Это лучший медиатор! И он ведь безумно дорогой! Мальчишка щебечет, не переставая восхищаться, пока Чонгук улыбается во все тридцать два зуба. — Пожалуйста, твори в удовольствие, и я жду исполнения твоей мечты, не забывай, — Чонгук опускается чтобы быть одного роста с мальчиком, легко ероша его мягкие пряди. — Обязательно, учитель! — мальчишка сжимает аксессуар в кулачке и с лёгким прищуром заглядывается на старшего. Быстро оглядывается, и когда не видит отца в коридоре, тихо добавляет. — Папа хочет это Рождество провести с вами, я слышал его разговор с мамой. Вы ему очень нравитесь. Так что не оставляйте его тут одного, ладно? Сказать, что Чонгук удивлён? Чонгук удивлён. Он нервно сглатывает, расплывается в глупой улыбке и согласно кивает. Киён убегает к себе в комнату, издав победный клич, оставив взрослого в загадочных чувствах. Направление он держит прямо в ванную, где Пак остался возиться с постиранными вещами, он проходит в комнату и прикрывает дверь за собой. — Хён. — Сейчас, я скоро закончу, — отзывается Пак, суетясь у сушилки. Чонгук смотрит на него со спины и думает о том, как же кардинально изменилась его жизнь: хаотичная, полная встреч и приключений жизнь. Как он вдруг стал абсолютно домашним, мягким и покладистым. Никаких больше крашеных волос, пирсингов и броской одежды. А Чонгук думает, что его хён выглядит слишком хорошо в любом виде. — Чимин, — зовёт он старшего вновь и делает шаг ближе, останавливаясь в паре шагов. Пак замирает, сжимая в руках влажную футболку, разворачивается наконец на голос. — Что? — Хочешь поехать со мной и моими друзьями за город на праздничную ночь? — спрашивает в лоб. — А я не буду слишком старый для вашей тусовки? — замирая с футболкой у груди. — Скорее одиноким холостым, как и я, так что нам не будет скучно среди парочек, — Чонгук пожимает плечами. — И так, на будущее, ты не старый. Уголки губ старшего трогает улыбка. — Тогда хочу. — Тогда договорились. А тихая и такая внезапная неловкость между ними вдруг рассыпается. На весь дом звучит звонок, они оба вздрагивают, когда из коридора уже слышится топот Киёна, который на всех парах мчится вниз открывать двери с криком: «Мама!». — Мой Ки-Ки! Колокольчик! Чонгук с Чимином выходят в коридор и видят девушку, присевшую на прихожую тумбу, чтобы заобнимать своего ребёнка. Чонгук замечает, что она беременна и срок уже довольно поздний. Джису игриво ведёт кончиком носа по носу сына и поднимает взгляд на них. — Привет, Чимин-а и…Чонгук, верно? — она поднимается на ноги, прижимая к своему боку сына. — Да, мам. Это мой учитель Чон и оказалось, что это ещё друг детства папы, — рапортует мальчишка, когда Чонгук протягивает ладонь для рукопожатия. — Помню-помню этот соловьиный взгляд, теперь неудивительно, что про тебя мне прожужжали уши оба моих мужчин, — Джису с многозначительно косится на бывшего супруга, игриво вздёргивая бровь. Всё, что помнит Чонгук о Джису - это мешковатые вещи и коротко остриженные волосы. Бывшая бандитка на районе теперь совершенно не вяжется с женственностью и обворожительной улыбкой. Словно перед ним другой человек, похоже, Чимин и Джису положительно повлияли друг на друга в их совместном прошлом. — А где твой Брэд Питт? — Чимин подходит к двери, чтобы закрыть за гостьей, не наблюдая во дворе машины. — А он приедет к вечеру, заберёт нас. И его зовут Уджин, — девушка снимает пальто и протягивает гостеприимному хозяину дома. — Сама сказала, что это твой эталон, и если мне память не изменяет, твоя комната была в его плакатах. — Это было давно, и неправда! Шутливая перепалка между ними вызывает в Чонгуке смешанные чувства. Они в самом деле смотрятся гармонично, даже как-то по родному и самую малость внутри становится завидно. Что за чувство такое? Чонгук просто не успевает разобраться в этом. Они перебираются в кухню, где уже накрыт стол, а хозяйственность Чимина вводит в ещё больший ступор. — В моих руках ничего не держится, — Джису игриво двигает пальчиками. — Поэтому Чимину пришлось учиться готовить, чтобы я не спалила съёмную квартиру. Вечер проходит в расслабляющей беседе, Киён сдаёт практически все косяки своих родителей с задорной улыбкой, заставляя тех молча переглядываться, и в редких потугах пытаясь заступиться за свою честь. Чонгук слушает внимательно, улыбается и завидует ровно до того момента, пока немного опьяневший Чимин не выдаёт все его секреты из детства с каким-то нездоровым воодушевлением. Джису хохочет как ненормальная, игриво играет бровями и при новом приступе смеха, улыбается самой широкой ухмылкой, хитро поглядывая на покрасневшего Чона. Киён уже явно не с ними в кухне, мальчишка хлопочет с вещами, несколько раз спускается к ним, хватает самое вкусное со стола, потерпев напасти в лице своих родителей, которые при любом удобном случае заботливо то поцелуют, то приобнимут. — Тебе хватит, — ворчит Чонгук, ловко забирая из рук старшего ещё недопитую бутылку с вином. Чимин дует губы, Джису неприлично фыркает. — Я совершенно трезвый! — Твой язык слишком развязный, — упрекает младший. — А мне понравилась история про девочку! — добавляет девушка, поймав пристыжённый взгляд Чонгука на себе. — Да ладно тебе, думаешь Чимин что ли сразу научен был девочек кадрить? — Эй, — звучит укор со стороны Пака, пока он убирал в раковину тарелки, но бывшая и слышать ничего не хочет. — У меня вообще было впечатление, что ему легче находить общий язык с мальчиками, — аккуратные бровки Джису игриво вздёргиваются. — Особенно с миленькими такими, мла… — Шутки у тебя несмешные, мадам, — Чимин беспардонно затыкает девушку, демонстративно выглядывая за шторку в окне, как раз в тот момент, когда прозвучал сигнал машины. — Кстати, там твой Брэд Питт приехал. Девушка останавливает взгляд на фыркнувшем Чонгуке, пожала плечами и набрав в лёгкие побольше воздуха, крикнула сыну собираться скорее. — Ки-Ки, идём! Чонгук с готовностью принимает её ладонь и мягко обнимает. — Приятно было познакомиться поближе, Чонгук-а. Можешь называть меня нуной, мне приятно и тебе удобно, — она ободряюще хлопает его по плечу. — Взаимно, нуна, — Чон кивает и выпускает новую знакомую из объятий. Джису немного морщится, массирует поясницу и поворачивается к Чимину. Она тянет к нему ладонь и позволяет себе оставить на его щеке лёгкий поцелуй: — Проведи эти выходные хорошо, ладно? Есть в этом заботливом жесте нечто особенное, Чонгук не хочет мешать, не хочет обращать внимание на странные ощущения внутри, может и у него маленькая доза алкоголя взыграла? Оттого и эмоции становятся более свободными. Он выходит к Киёну, уже спустившегося с небольшой, дорожной сумкой. — До свидания, учитель Чон, — обувшись и прихватив удобнее сумку, мальчик делает поклон и протягивает ладонь уже вышедшей к нему матери. Чимин провожает их до машины, а Чонгук остаётся на пороге дома, наблюдая за тем как всё семейство улыбается и прячется в машине, Чимин склоняется к машине и какое-то время о чём-то переговаривается с этим самым Уджином, Чонгуку его не видно, но судя по улыбкам, беспокоится нечему. Их отношения явно дружеские и не доставляют дискомфорта. Старший буквально вбегает в дом, дрожа от холода, скидывает пальто и возвращается на кухню. Чонгук понемногу наводит порядок, складывая грязную посуду в раковину, и уже собирается включить кран, чтобы вымыть её. — Может, пойдём в гостиную? Посмотрим что-нибудь или просто поболтаем? — Чимин останавливается у обеденного стола, пока Чонгуку требуется мгновение на раздумье. Они перебираются с остатками угощения и фруктов в гостиную, устраиваются на низком столике рядом с огромной, украшенной ёлкой, ютятся чуть ли не впритык. Чимин немного убавляет света, приоткрывает шторы и включает телевизор на фон. Они вдруг обрастают дурацкой неловкостью, какое-то время смотрят зачем-то в телевизор, Чонгук тянется к мандаринке, а Чимин всё же выносит недопитую бутылку вина, разливает его по бокалам и протягивает Чону его. — Спасибо, что согласился провести этот вечер с нами, — тихо проговаривает старший и хрупкое стекло мягко звучит в тишине комнаты. — Не за что благодарить, хён, мне было приятно, и я скучал ужасно именно по такому, — Чонгук делает глоток вина, пока Чимин сидит рядом и смотрит на него в упор. Именно по таким моментам, когда они оставались вдвоём, в одиночестве и весь мир оставался где-то там, снаружи. Пак ставит бокал обратно на столик и нервно облизывает губы. — И я очень скучал, Чонгук-и. Очень, правда, — его голос вдруг граничит с шёпотом, Чон мягко улыбается с какой-то щемящей болью в груди. Такой старший всегда вызывал тревогу, его странная тоска и грусть в голосе щемила в самой груди. — Прости… — Эй, ты чего? Ну, — оставив свой бокал, Чонгук на пару сантиметров становится ближе и обнимает Пака за плечи, прижимая к себе, позволяя уложить голову в изгибе шеи. Чимин обнимает его тут же за талию и жмётся совсем тесно. Дышит тяжело, словно вот-вот накатит новая волна дурацкой истерики, но он сдерживается. Выравнивает дыхание и ластится как котёнок, прикрыв глаза, задышав уже привычным запахом младшего. — Всё же хорошо. Говорят, если человек твой - он даже спустя долгие года, останется рядом, и примет тебя любым вне зависимости от того, что могло произойти в прошлом, и как бы ты ни обидел его однажды. Чонгуку волнительно от такой близости, но отстраняться совсем не хочется, старший в его руках слишком податливый, мягкий и не такой, как в обычной жизни при посторонних. И это так приятно жалит его самолюбие, подчёркивая свою особенность в жизни Пака. Чон вдруг приподнимает Чимина за лицо и просто любуется чертами его лица. Ведёт подушечками пальцев по лбу, вискам и щекам, исследуя буквально каждый миллиметр. Старший не сопротивляется, опускает веки и прислушивается к своим ощущениям. — Чонгук-и, — чужое дыхание отдаёт привкусом вина и мандарина, Чонгук замирает, как раз обводя большим пальцем кожу на подбородке, под губой. Осознав только сейчас, что эти прикосновения не столь безобидны, как хотелось бы. Жаркий котёл из винегрета чувств теперь бурлит по-другому. В карих глазах старшего обволакивающая дымка, он дышит глубже чем обычно, и неловкая обстановка обрастает нечто другим. Играющие огоньки с декоративной ёлки приятно освещают одну половину лица старшего, делая кожу более мягкой. Чонгук не хочет отдавать себе отчёта. Не хочет разбираться хорошо это или плохо. Не хочет думать, чем это закончится. Не хочет и предполагать, как может на это отреагировать Чимин. Он хочет побыть эгоистом и сделать так, как сейчас, желает всё его нутро. Сейчас. Именно. В. Это. Мгновение. Чон медлит не потому что даёт возможность старшему, он медлит потому что хочет прочувствовать этот миг. Медленно, с неровным выдохом, склоняясь чуть ниже, он мягко прижимается своими губами к чужим. У Чимина губы мягкие, ужасно мягкие и влажные. Кажется, что уже от этого прикосновения становится жарче. Старший не дёргается, наоборот выдыхает ртом и сам льнёт навстречу. Неторопливо, пробуя на ощупь суховатую кожицу губ младшего в ответ. Невинные совершенно, лёгкие поцелуи опьяняют не хуже вина. Кажется, что они так целуются целую вечность. Исследуя, не рискуя перейти грань, плавно с каждым движением рук и прикосновений, Чимин ловит уголок губ младшего и приоткрывает губы, позволяя быть смелее. Чонгук выпрямляется в спине, скорее по инерции, бережно зарывается пальцами в тёмные пряди без оттенка подлавливая чужой язык губами. Дыхание у обоих немного ускоряется, в груди копошится волнение и лёгкое возбуждение от близости. Чимин сцепляет руки за спиной Чона, бережно ласкает ладонями поясницу, выпрямляясь тоже, чтобы оказаться ещё ближе насколько это возможно. Воздуха немного не хватает, они на мгновение отстраняются, чтобы сблизиться снова, Чонгук тонет, задыхается от переполняющих его чувств и как же упоительно понимать и чувствовать, что Чимин тоже. Они останавливаются, когда хочется дышать глубже, с лёгким головокружением. Оба замирают в сантиметрах друг от друга и вдруг глупо улыбаются. — С наступающим, — еле слышно шепчет Чимин, убирая выбившую прядь со лба младшего. — И тебя, хён… Сидя в слабоосвещённой гостиной, под играющими огоньками в последних днях декабря, они обсудят это немного позже. Укутавшись в объятьях родственного тепла, Чонгук понимает, он всё ещё так сильно. Так беспросветно. Влюблён. В серебряное Рождество.