Гроза разврата

Салли сидит на старой лавочке, слегка освещённой светом фонаря. Позади, на черном, словно сгоревший уголь небе, яркими полосками рассекает ночь молния. С жутким звуком гроза сотрясает весь Нокфелл, пугая детей, животных и многих взрослых. Фишеру плевать, он докуривает сигарету, глядя пустыми глазами вдаль. В голове крутятся одни и те же мысли. Одни и те же картинки. - Ебаный Джонсон, - шипит парень, надавливая пальцами на сигарету, отчего та ломается. - Блять... Глубокий вдох. За спиной, будто жуткий вой мифического чудовища, гремит гроза. Фишер хватается за голову, потягивая хвосты вниз, тем самым доставляя себе боль. - Выйди нахуй из моей головы! – истерично кричит Салливан. – Сколько сука от тебя боли! Парень поднимает голову вверх, прикрывая уставшие глаза. Уже несколько месяцев его мучает жуткая бессонница. И снова ебаный Джонсон. Почему нам с тобой не вернуться назад? Неосознанно холодные бледные руки закатывают рукав свитера. Черный портак, набитый самим Джонсоном, красуется на худых запястьях. Ларри Словно клеймо на его жизни. Изрезанное, избитое имя на его руке. Сколько раз он пытался вырезать его? Неизвестно. Хладная сталь касалась кожи, давая хозяину новый вдох. Ларри наверняка свой свёл. Зачем ему имя парня, которого он люто ненавидит? Когда вечная крепкая дружба стала адом ненависти? Купанием в лаве? Словно девять ебаных кругов ада. Твои глаза поцарапаны прошлым Салли закусывает губу до боли, до крови. Мои губы покусаны смертью Парень резко дёргает за рукав, с силой сжимая руку. - Я тебя забуду. Над головой, будто выстрел, гроза. Салливан достает из пачки еще одну сигарету, поджигая ее. Затяг. - Забуду, - выдыхает дым. Затяг. -Забуду, блять! Он закрывает глаза, пытаясь забыться. Отойти от мира как можно дальше. Абстрагироваться, не существовать здесь, где миром правит только боль. - Забудешь, Фишер, забудешь, - хриплый голос позади заставляет тело покрыться мурашками, заставляет задыхаться, лишает возможности говорить. - А пока угости сигареткой и сдохни нахуй, - на пухлых губах блестит ядовитая улыбка. Если ты хочешь, чтобы я умер Значит, нам уже ничего не поможет - Так что тебя держит Джонсон? – парень выгибает бровь. - М? - он опускает темные глаза на меня. - Возьми и убей меня. В чем твоя проблема? - издевательская улыбка пляшет на губах. Хочется смеяться. - С удовольствием бы тебя придушил, - он смотрит в мои глаза, прямо в сердце, замораживая все органы и боль. Почему ты так хочешь меня задушить? - А я бы любил. Любил так, что немели губы. Так, что останавливалось сердце. Так, что при виде тебя возбуждение захлестывало с ног до головы. Так, что твои глаза казались самыми родными и холодными. Раскат грома. - Я обожаю тебя Джонсон. Я болен тобой. Каждое твое слово - шрам на мне. Твое имя - мое клеймо, которое я держу, как память. Я просто ребенок в испорченной коже - Ты вообще понимаешь, что несёшь? Твой мозг вообще, блять, понимает, сколько боли я наношу тебе одним своим присутствием? - Походу, я ебаный мазохист. - Ты псих, Фишер, - он улыбается. - Знаю, - кивает голубоволосый, прикрыв глаза. - Ты серьезно бы отдался мне? – парень опирается на фонарный столб, также совершенно наплевав на крик грозы. Парень сглатывает тяжелый ком в горле, мешающий говорить. - Покажи запястье, - Салливан уставился на его руки, к которым уже лет сто не прикасался. Джонсон закатывает рукава кофты оверсайз, показывая Салли несведенный портак. Его имя красуется на смуглой руке. Салли. - Ты его оставил? - недоуменные глаза уставились на руки брюнета. - Свести было бы самой большой ошибкой моей жизни, - хриплый стальной голос дрогнул. Голубоволосый касается запястья металлиста. Нежные, нежные руки - Я бы серьёзно отдался тебе, - кивает парень, пока над головой сотрясается ночное небо. Я готов пожертвовать собой - Ты же понимаешь, что я просто сейчас возьму тебя? Больше выбора у тебя не будет, - он закусывает губу, в его глазах пляшут черти, но он серьёзен. - Я согласен на все. Даже, если я завтра сдохну от твоих рук. Делай, что хочешь. Раскат грома. Ларри крепко хватает протезника за руку и с силой тянет за собой. Даже при долгой разлуке Держи меня, не отпускай Они спускаются к нему в холодный подвал. Такой же холодный, как его обитатель. Как властный хозяин страха. Много времени не понадобилось, все слишком близко. Они не успели остыть, они не успели подумать. За стенами апартаментов по-прежнему погода плачет и гремит. Она поет песню, словно похоронный природный хор. Под колыбельную планет Ларри бросает Сала на кровать, будто тот ненужная вещь. Белоснежные подушки, повидавшие не одну шлюху, становятся камнем под головой Салливана. Разреши мне убить понедельник И всех долбоебов, что тебя хотят В комнате открыто окно и безумно холодно, но кого пугает холод? Кого пугает темнота помещения? Только свет луны раскрывает глухие тайны. В руках металлиста толстая джутовая веревка. С такой можно весится и быть уверенным, что она не порвётся. - Раздевайся, - грубый прокуренный голос, от которого у голубоволосого подгибаются ноги. У парней дрожат руки, но не один из них не знает от возбуждения или страха. Хрупкие костлявые руки стягивают тонкий свитер, оголяя не менее костлявое, бледное, изрезанное тело. Вынуть пуговицу из петлицы и расстегнуть ширинку оказалось намного сложнее, чем в любой другой момент. Напряжение росло. - Быстрее, - Ларри, подобно возбужденному красной тряпкой быку, сорвал с Салли бордовые джинсы и боксёры. Мощные руки размотали верёвку. - Встань и подними руки, - властный тон, возбуждал каждую клетку, казалось бы, мертвого тела. Фишер повинуется. Брошенное тело, будто фарфоровая кукла стоит посреди темной комнаты, слегка освещенное лунным светом. Раскат грома. Но уже не рядом. Он где-то на улице, в устрашающей темноте. После грозы Всё станет хуже Брюнет связывает запястья крепким узлом, от которого останутся болезненные следы. Ведёт веревку ниже. - Опусти руки. Парень уводит руки за спину и привязывает их к телу. Лёгким движением голубоволосый оказывается на кровати. - Согни и раздвинь ноги. Веревка перекрещивается на спине. Чуть ниже паховой области она охватывает ногу и привязывает голень к бедру. Со второй точно также. - Теперь ты в моей власти, Мальвина. Салли делает глубокий вдох, он давно не слышал такого обращения в свою сторону. Так обращался только Джонсон. - Тебя бы не помешало хорошенько выпороть. Как минимум за это, - темноволосый сжимает изрезанные бедра, некоторые раны открываются и начинают кровоточить. Протезник делает глубокий выдох. Он не может двигаться, не может притронуться к себе, как сильно бы не этого не желал. Джонсон отошёл от него, глядя на проделанную работу. Перед ним связанная фарфоровая кукла. Ларри стягивает с себя толстовку, оголяя прессованный живот и крепкие руки. Фишер снова в его власти. Только ты, можешь понять мою боль Металлист кусает бледную, подобную мертвой, кожу. Где-то проступает кровь от острых клыков парня. Алые окровавленные засосы покрывают все тело. Горячий язык проходится от ключиц к низу живота, цепляя зубами чувствительную кожу. Мальвина изгибается, постанывая и глубоко дыша от накатывающей боли и наслаждения. Холодные смуглые пальцы с силой, так, что потом останутся следы, сжимают ребра, подвигая связанное тело к себе. Джонсон хватает Салли за шею, притягивая к своему лицу, глядя то на невинные голубые глаза, то на шрамированные губы. Миллиметр от губ. Рука сильнее сдавливает горло. Как можно тобой болеть, при этом люто ненавидя? Тяжелое дыхание обоих переплетается. Раскат грома. Ларри впивается в губы Фишера, беспощадно кусая их, грязно и развратно. Салливан кусает Джонсона за язык, добавляя крови и металлического вкуса в поцелуй. А если завтра я умру? Не терять же все. Металлист отстраняется, засовывая в рот протезника несколько пальцев. - Насколько тебе будет больно, зависит только от тебя. Работай, Мальвина, - пошлая ухмылка победителя посещает лицо темноволосого. Голубоволосый облизывает пальцы друга, хорошо смачивая слюной. Брюнет медленно, в некоторой степени мучительно, заставляя изнывать от желания Сала, достает пальцы. Он, легко касаясь тела, добирается до бедер. Сжимая задницу, он аккуратно вводит палец. Фишер изгибается из-за инородного тела внутри, а также ноющей боли внизу. - Терпи. Вдох. Выдох. Металлист двигается внутри, пытаясь коснуться комочка нервов, задеть точку наслаждения. Салли связанными руками сжимает простынь за спиной. Боль уходит, сменяясь неповторимыми ощущениями. Ларри, удовлетворенно наблюдая за картиной, вводит второй палец, начиная быстро трахать протезника. Мальвина хрипло стонет, совсем не сдерживаясь и не пытаясь быть тише. Пусть все знают, что они живут моментом. Джонсон вынимает пальцы и одним рывком переворачивает Фишера на живот. Со связанными ногами и руками он не может сопротивляться, да и не особо собирается. Грубый шлепок по бёдрам, выбивает из голубоволосого дрожащий стон. Раны продолжают кровоточить, но никого это не беспокоит. Кровь скатываться по ногами и застывает, темнея. Ногтем Металлист проводит вдоль позвоночника, царапая и вызывая двоякие ощущения. Сал дергает плечами и выдыхает. Лёгкими движениями Ларри стягивает с себя джинсы и боксёры. Из тумбочки достается презерватив в блестящей упаковке и смазку с охлаждающим эффектом. Хотя куда холоднее их чувств. Он раскрывает упаковку контрацепции и отбрасывает в угол. Раскатывает защиту по возбужденному органу. Смазав член Металлист грубым толчком врывается в бедра Фишера. Он беспощадно и грубо вдалбливает того в кровать, не обращая внимания на громкие, возможно, болезненные стоны. Кровь на бедрах и ненависть в душе. Сильный шлепок по бедру. Брюнет впивается пальцами в задницу, насаживая протезника сильнее. Нежность не в этой сказке. Они теряются во времени, в ночи, где-то среди грозы. Ларри периодически останавливается, шлепает протезника и нежно входит обратно, быстро ускоряя движения. Грубо. Не зная пощады. Не зная любви. С громким, почти кричащим стоном, Салливан кончает, отпуская напряжение всего тела. Несколько таких же грубых толчков и рядом с ним падает Металлист. Тяжелое дыхание обоих заглушает тихий вой грозы. - Никто тебя также не трахнет, - улыбается Джонсон, развязывая узлы шибари* - Меня кроме тебя никто не тронет, - тяжело дыша, высказывается протезник. - Завтра все будет как прежде. После грозы Я буду тем, кто тебе не нужен