Необъяснимо

      Объяснить и доказать правдивость увиденного — цель, поставленная в моей голове.       Задача, от которой я не отступлю. И неважно — придется ли провести остаток дня за рабочим местом, истратить в ноль моральный ресурс, или же завершить исследование весьма «человеческой» реакцией — судорогой в пальцах.       Мое тело выдержит нагрузку, всегда выдерживало, а потому я не волнуюсь, не придаю значения подобной мелочи.       Сводит кисти рук? И пусть. Выпью чай, позволю себе десятиминутный перерыв — и все пройдет.       Однако это не сходит. И нет, не мешающее звено в виде приступов и головной боли, а просчет в собственной задаче.       Наблюдаю за его силуэтом, за «вспышками» на стеклянных поверхностях — блеск на колбах, тень на верстаке, целое отражение в зеркале. Вижу его воочию да не могу объясниться.       Доказать. Желательно, в первую очередь, самому себе — нет, я не настолько измотал себя, что теперь оказываюсь под влиянием галлюцинаций.       Но это невозможно. Недопустимо с самим понятием разумности. Видеть в зеркале, казалось бы, себя — но и не себя одновременно. Идентичный внешне, но противоположный внутри. Нет, не отражение, а иная личность за объектом.       Мой мозг словно делает заминку — тяга объяснить увиденное сталкивается со словом «невероятно».       И все застывает на губах. Вопросы, отрицание. Нет сил даже на эмоции, ведь это… неправильно.       А может, искусственное тело, как-никак, но имеет «срок гарантии»?       — Не воображай себе лишнего, — советует мой… двойник? Да, я был прав — это отдельная персона, оказавшаяся моим отражением. — Я реален.       — Ты…       — Нет, я, — требует он, — я. Повтори.       Довольно интересный опыт — вступить в зрительную схватку с этим нечто.       Мои светлые волосы, мои глаза, мои губы; рост, телосложение и даже одежда — один в один, черта в черту, точно взяли шаблон да воплотили рядом поразительной копией. Но не в идеальности, увы, потому что быстро цепляюсь взглядом за главный недочет.       Единственный факт, почему двойник — не мой. У него на шее нет звезды. Метки, что даже я сам — ненастоящее создание.       — Это первый раз, когда я не могу объяснить увиденное, — наконец удается выдавить слова. — Понятия не имею, что ты такое и почему ты внутри моего зеркала. А потому я даю минуты…       Ох, неудобно получается. По лживому лицу проскальзывает испуг, стоит мне поднять ладонь и заставить пальцы засветиться гео стихией.       — …чтобы ты ответил на вопросы. Уж прости, твое уничтожение — неизбежно.       Секундное оцепенение, дабы сбить с толку — идеальный вариант наступления. Потому что уже не я, а мной, как подопытным зверьком, ловко управляют.       Оборачивая навстречу показанным эмоциям.       Фальшивый «Альбедо» просто делает это — легко, толикой грациозности, ломая законы самого пространства. Перешагивает через рамку зеркала и оказывается напротив, почти настоящим, не призраком — и даже слышится хруст сустава, когда по привычке разминает запястье.       А тепло, исходящее от тела? Только подобравшись ближе, разрешает уловить и это — маленькими электрическими разрядами на коже. Не касаясь, а играясь иллюзиями ощущений, очерчивая пальцами по воздуху близ моей руки. Затуманивая разум так, чтобы я точно усомнился.       Нет-нет, это невозможно. Его присутствие за моим плечом — твердый запрет, ведь…       О, милостивые Архонты…       Что бы сделал человек, если бы увидел себя в компании прототипа, да еще в отражении, множителе абсурдных картин? От такого количества одинаковых фигур тело будто дает «сбой» — ослабевает, тянется куда-то вниз, отзывается болезненными спазмами. И возможно, я бы упал от ужаса увиденного, если бы не «собственные» руки позади.       — Я, — двойник беспощадно ломает разум, обозначая слово «ты» неким табу. — У каждого создания есть «Я». Подлинное, спрятанное под защитой из истинно-лживых масок. Именно оно выравнивает положительные и отрицательные черты. Почти как на весах.       Что… что он несет?       Кажется, кислородное голодание стирает последние упоминания адекватности, ведь дышать, разбирать смысл слов и пребывать в его объятиях одновременно — не под силу.       Сейчас я подобен простому человеку, что оказался в хватке некого «запретного искушения». И почему искушения? А как иначе описать поведение этой иллюзии? Его несогласие вывести разговор в нужное русло?       Склоняет лицо и проводит носом в недопустимой близости к шее, втягивает нотки своего же аромата. Устремляет взгляд в зеркало, на меня, не на себя, и расплывается в такой непривычной, похабной улыбке, что становится дурно.       Мое лицо и подобные эмоции никак не связываются воедино. Я не принимаю это, не приму, даже будучи «зрителем» со стороны.       — Я устал в последнее время, — завлекает, дурманит песней-издевкой, а чтобы действие точно принесло нужный эффект — закрепляет «результат» прикосновением к метке. — Так измотан исследованиями, и даже нет свободной минутки. Ночь на дворе, а все пытаюсь принести пользу науке. Зачем же терзать себя?       Гладкой тканью перчатки по мокрой коже. Самыми кончиками пальцев по дрожащему кадыку и вниз, под воротник рубашки.       Скулы сводит мучительнее, а слюноотделение — обильнее. И по какой причине? Что я лишь наблюдаю за происходящим в зеркале? Что «я» так бесцеремонно трогаю себя и попутно изучаю возможные реакции тела?       Нет, все. Мой разум окончательно разваливается даже от сравнений, попыток растолковать хоть малую часть реальности.       Ибо это просто не поддается словам. Как коварный демон за спиной, столкнувший ангела с обратной стороны. Как подлинный близнец, опровергающий теории, мало ли, потусторонней живности теплым контактом.       Расстегивая пуговицы рубашки — одна, вторая, и неспешно, чтобы насладиться пикантным мгновением; обнажая, скорее, не белоснежную кожу, а золотой рисунок фальши, тщательно скрытой от глаз.       — Я хочу перерыв, — шепчет, прислоняясь губами к уху. Повторяет мольбой по несколько раз, не забывая оставлять влажные следы от языка, ластится как зверек, и настолько приторно, что даже тошно. — Я заслуживаю человеческий отдых. Оказывается, люди расслабляются, когда потакают своим низменным желаниям. Морально восстанавливаются, вкушая соблазн.       — Но до такого я опускаться не буду.       Мой твердый ответ вызывает у него усмешку.       — Или буду?..       И начало отрицаний.       Я не успеваю возразить — почему он, плод моего воображения, последствие от продолжительного отказа в отдыхе, смеет за меня решать, еще и так бесстыдно?       Потому что этим же бесстыдным порывом, нетерпеливо сжимая ладонью пах, он отнимает у меня возможность говорить и здраво мыслить.       Кажется, последний фактор я потерял еще с первым «показалось» на поверхности алхимического сосуда…       Но теперь сомнений нет, что схожу с ума. Ведь так оно и есть — пока он оседает на сознание тяжким дыханием и разгоняет огонек под кожей ловкими пальцами.       О, воистину умелые, выточившие мастерство под быстрыми реакциями — подхватить колбу, схватиться за нужный ингредиент, оставить запись в дневнике. А сейчас — массируют член сквозь ткань шорт, осторожно, словно под определенный ритм, дразнят гранью между «еще» и «хватит».       Задирают края расстегнутой рубашки, чтобы игриво скользнуть под пояс.       — Я совсем не против.       Голова плавится от абсурдности. Говорит за меня, разгоняет жар для меня, наполняет воздух сладостью сесилий против меня — и как, почему, неужели?..       Неужели я действительно не выдержу, запрокину голову назад, на его плечо, разорвав издевательские гляделки с отражением, и задохнусь в немом крике от неизведанной сладкой боли в районе полового органа?       Увы, я стремился познать мир, но не внешнюю «оболочку», отставленную на дальний план.       И каковы дальнейшие действия? Ошибки начнет исправлять двойник?..       — Да.       Ужас стискивает глотку — будто читает мысли. Либо он и есть мое нервное окончание, пропускающее вдоль себя импульс страшного наслаждения.       — Я хочу смотреть. Видеть свой экстаз.       Не жалеет, издевается сполна. Хватает второй рукой за волосы и насильно указывает на отражение, повторяет — смотри-смотри-смотри, какой невинный, какой красивый, а какой румяный, что даже непривычно. Как сладко раскрываешь губы, не в силах захватить побольше воздуха, а как томно закатываешь глаза, стоит мне сжать посильнее пальцы у головки.       — Мне нравится, когда я делаю так, — скользит снизу вверх по затвердевшей от ласки плоти, сцарапывая ногтями выступившую влагу. — Причинять себе боль, смешивать с удовольствием…       И срываться на какой-то внезапный «инстинкт самосохранения» — затрепыхаться в хватке двойника, отчаянно двинуть бедром в сторону, точно поверив в шанс избавиться от чужой руки в штанах.       Прекратить пытку и наконец поймать ртом воздух.       Чтобы после разодрать горло хриплым стоном.       Двойник протест не оценивает, хотя, коварная улыбка так и не сходит с его лица. И именно с ней картина зеркала леденит душу окончательно — о, дорогой Альбедо, дальше будет «слаще».       Отражение повторяет падение оторванных пуговиц, скольжение шорт по ногам вниз, завершает вид очертаниями оголившейся части тела.       Ладонь прототипа возвращается на начальную «точку»: сначала усиливает яркость удовольствия плавным скольжением по длине органа, а под конец добивает обещанным контрастом с болью. Ритмичные движения становятся лихорадочными, почти безумными — и я теряюсь, задыхаюсь, умираю.       Буквально чувствую, как придавливают вздувшиеся вены и перекрывают очаг возбуждения вровень с кульминацией — и нет, милый Альбедо, это будет нашим своеобразным научным опытом.       Замолчи, не говори ни слова…       И не смей подмечать, что я опускаюсь до самого позорного предела. Не вижу, да и не хочу смотреть в это марево из отражений, не буду слушать, проигнорирую, оставлю за бешеными ударами сердца и рваным дыханием.       Душно, жарко, невыносимо — и хватит, прекрати, остановись уже. Я и так беспомощный подопытный на дрожащих ногах, так зачем еще?       Чтобы я под твоим нетерпеливым приказом разглядел кусочек правды?       К болезненной стимуляции добавляется новая искра боли — бью лбом по запотевшему стеклу, расплываясь уже не подобием стона, а жалобным воем. И нет, не моя инициатива — «близнец» сам вдавливает резким толчком вперед.       Вот и новые переплетения с блаженством — неконтролируемым, звериным, никак не моим, а прототипа. Теперь его черед забирать добро: мерзостно трется эрекцией через ткань одежды, впивается рукой уже в талию для удобной позиции — и удовлетворенно мычит куда-то в шею от имитации полового акта.       Размашистые движения тазом по ягодицам — тело вжимается в зеркало. Пальцы скользят вниз по поверхности и отвратительно скрипят как по самым нервам.       Но разве они остались? Пока ощущаю жар чужой груди, взмокшую ткань рубашки, что до пылающих очагов натирает спину — нет, все обратится очередной иллюзией.       Рассыплется на частички, клочками пара вдоль отражений. На бессвязные да неразличимые слова, шорох ткани, зловещий смех. На влажное хлюпанье спасительных движений пальцев…       — А теперь, можно и расслабиться.       И просто прекратит существовать.       Казаться реальным.       Ошибкой помутневшего рассудка.       В первые секунды станет слишком правильным выбором.       Но действительно ли так?       Тело больше не мое. Исключительно оболочка, захлебнувшаяся слюной на вдохе и распластавшаяся у зеркала долгожданной слабостью на выдохе. Переживший эксперимент подопытный, взирающий на результат сквозь опьяняющую дымку.       — И даже вернуться к работе.       Как на прощание, в знак благодарности — двойник наугад мажет губами по моему лицу, помечая подобием поцелуя.       «Разве потакать низменным желаниям так плохо?»       Треклятое зеркало четче вырисовывает силуэт: я — подрагивающий на полу от остывающего оргазма, притока крови в иных местах и смущающего вида размазанных по бедрам выделений.       Только я один.       И никакого двойника позади.       Но что же это было?.. Ответ один — необъяснимо.