no choice

— как вообще до этого дошло? томура переводит воспаленные глаза на источник звука. в сознание клочками залетают обугленные воспоминания. он, учитель, темный кабинет. седой мужчина в кимоно, молодой парень рядом. томура еле доставал учителю до пояса. парень мужчине — до плеч. короткий кивок, и он, прямой, как натянутая струна, выходит за дверь. томуре очень хочется остаться. рука учителя на плече. приходится выйти следом. в коридоре пусто и незнакомо. учитель сказал, что это “нейтральная территория”. он садится прямо на пол, подпирая спиной стену. парень в маске держится так же прямо, стоя у противоположной. шигараки интересно. он отвык от глупых детских разговоров очень быстро. курогири не был тем, с кем можно было их вести. томура не говорил. он изучал. парень выглядел точь-в-точь как те человечки из его обучающих книжек. черные брюки, белая рубашка, короткая стрижка. пол-лица и вовсе закрыто. детскому глазу было почти не за что уцепиться. почти. пронзительные, янтарные, отчего-то слишком живые глаза. они смотрели прямо перед собой, четко в побеленную стену и будто даже не моргали. сейчас его глаза были совершенно другими. злость сменилась апатией, взгляд расфокусом гулял где-то за пределами комнаты, а золото поблекло. возможно так. а возможно томуре так кажется из-за полумрака. — ты меня спрашиваешь? оба вопроса остаются без ответа. шигараки хмыкает и тянется к чужому лицу. кай вздрагивает и заметно напрягается, но не отстраняется. он повернут к томуре боком, так что различить чужие эмоции было невозможно при всем желании. а учитывая, что желания и не было.. грубые пальцы идут снизу вверх, начиная от подбородка с лёгкой щетиной. очерчивают линию челюсти, выше, по щеке, виску. останавливаются и ловят каштановую прядь. — раньше были короче. — раньше? — а ты не помнишь? кай прикрывает глаза и вымученно улыбается: — это было, сколько, лет, — хмурится, что-то вспоминая, — лет тринадцать назад? хочешь сказать, что помнишь, какой длины у меня были волосы? — помню, что ты не выглядел так по-уродски. — ты тоже был ничего. — ха? — шигараки театрально приподнимает брови, — мне было восемь, кретин. — а мне пятнадцать, — отвечает безэмоционально, — замечательно. мы оба владеем азами арифметики. томура недовольно кривится. кай всё-таки смотрит на него. — хотя, пожалуй, по эмоциональному развитию ты до сих пор где-то там. где-то там. где-то там, в складских доках, куда томуру берут так же в порядке обучения. там, где он сидит на верху грузовых контейнеров и наблюдает. он не знает никого из этих людей. он знает, что часть их работает на учителя. часть — на того мужчину в кимоно. а остальные, те, кто падают на землю, крася серый асфальт бардовым, не должны его волновать. он должен сидеть и смотреть. учиться. узнавать. он смотрит. не на то, как проходят переговоры, не на последующую бойню. он смотрит на парня, чье имя ему никто так и не сказал. томура много раз видел, как от одного движения руки учителя замертво падала целая толпа людей. но это был учитель. а это — обычный, ничем непримечательный человек. но те, кто бросались на него, падали красивее всего. лужи крови под ними растекались чарующе медленно. а он? он, к концу боя почти целиком покрытый этой жидкостью, выглядел нереальным. нереально элегантные движения, нереально строгая выправка. нереально было то, как легко злые глаза выцепили тощую фигуру ребенка, находившегося в укрытии, в нескольких десятках метров от той бетонной платформы. и от этого взгляда в тело шигараки будто впились сотни мелких иголок. и это было прекрасно. томура ничего не отвечает, только склоняет голову на бок и, привычно отставив мизинец, треплет мягкие волосы. — что тогда произошло? — тринадцать лет назад? да много чего вообще-то. тебе в хронологическом, или.. пальцы с силой сжимаются и шигараки резко вздергивает рукой. — многовато дерзости для кого-то, кто находится в твоем положении, не считаешь? — шелестит угроза. когда томура не кричит, не сыплет оскорблениями, а ведет себя вот так, он выглядит куда более устрашающе. и куда более.. — у босса возникли какие-то разногласия с все-за-одного, — кай говорит на одном дыхании, быстро, испуганно. он боится не томуры. он боится собственных мыслей, — меня, знаешь ли, тогда тоже не сильно посвещали в такие дела. пальцы разжимаются и кай передергивает плечами. шигараки в задумчивости. была девушка. настолько обычная, что ничего кроме ее звонкого, наигранного смеха томура и не помнил. она появилась однажды, поздним вечером, когда ему уже пора было спать. учитель встретил ее сам, а она, что-то вереща, прямо с порога свалилась к нему в объятия. наблюдать за этим было неприятно и обидно. но интересно. ему было интересно, почему она, приезжающая вместе с учителем и уезжающая с ним же, так безоговорочно ластится, сидит на его коленях, не возражает никогда и ни в чем. а была ли она одна такая? чем дольше томура пытался, тем отчетливее вспоминал, что лакированные пряди в один день были длиннее, чем в другой, а однажды и вовсе окрасились каштаном. потом, кажется, было черное каре. а после рыжие кудри. — вы любите друг друга? — однажды всё-таки набравшись смелости, спросил он. учитель помедлил, усмехнулся и кивнул: — она меня — да. — почему? — потому что выбора нет. — почему? — ну, скажем так, — глубокий вздох и теплая ладонь на детском плече, — у меня иной статус. гораздо, гораздо выше ее. шигараки нахмурился, переваривая информацию. — значит, если вы главнее, то вас будут любить? кивок. — если ты так захочешь. он хотел. он хотел, чтобы его любили так. показательно, преданно, беззаговорочно. он хотел, чтобы у его ног всегда был такой человек. и он даже знал, кто именно это должен быть. эта мысль появилась в детском мозге тогда и присоединилась к другим "когда-нибудь". когда-нибудь он вырастет. когда-нибудь можно будет ложиться позже девяти. когда-нибудь курогири сделает ему что-то кроме молочного коктейля. когда-нибудь злые, золотые глаза будут преданно смотреть на него. только на него. томура распутывает клубок воспоминаний с несвойственной ему нежностью. куда делись все старые мечты? когда он стал жалеть, что не лег раньше? когда скучать по вкусу клубничного молока? зачем ему так хотелось вырасти? — желание сепарации от родителя вполне естественно. — что? — томура в задумчивости опустил голову так, что от резкого ее поднятия белые волны забавно подпрыгнули. — ты спрашиваешь, почему тебе хотелось вырасти, — кай продолжает будничным тоном, — зачастую взросление в детском сознании равно сепарации, что является нормой. от этого и происходит желание быстрее повзрослеть. глаза шигараки расширяются. — и давно я вслух говорю? — в голосе предательски проступает паника. кай грустно улыбается и спустя пару мгновений отвечает вопросом: — в твоём детском понимании я был эквивалентом проститутки? мы же пересекались от силы раза три, какого черта? томура недовольно морщится и показательно отстраняется сам. они сидят на его кровати. до этого настолько близко, что не было возможности рассмотреть собеседника целиком. теперь она есть. шигараки пользуется. по новой выцепляет образ из воспоминаний и зло улыбается. волосы и правда отрасли, немытые пряди теперь почти закрывали уши. взгляд потускнел, глаза, как у мертвой рыбы, поддернулись белой пленкой. ровная спина горбатится, осанка скруглилась. напоминанием сильных рук, способных за минуту беспробудно усыпить десятки людей, покачиваются пустые рукава. — жалкое зрелище, — несдерживается. — жалкое, — кай согласно кивает, — непонятно только, зачем оно тебе нужно? расщепил бы до конца и дело с концом. томура топит раздражение в смехе. пускай говорит что хочет. в конце концов, только на это он теперь и способен. снова садится ближе, ещё ближе, теперь лицом к лицу. на этот резкий выпад кай замирает и, кажется, даже перестает дышать. шигараки ловит чужую голову в ладони и показательно ласково улыбается. — что, сдохнуть захотелось? понимаю, мне на твоем месте тоже хотелось бы, — наклоняется так, что их лбы соприкасаются, — проститутка? ты считаешь? проституткам, если ты не в курсе, платят. а ты, — узловатые пальцы переползают на шею, — а ты тут на правах разве что моего трофея. понимаешь? — называй это как хочешь. о непробиваемое спокойствие злорадство шигараки разбивается в дребезги. его хочется сломать, растоптать, засунуть осколки в чужую глотку. шигараки томура — глава преступной организации, насчитывающей в своих рядах десятки тысяч людей. чисаки кай, с недавнего времени — одно большое ничего. о большем разрыве в статусе и подумать нельзя. тогда почему? и всё-таки не сдерживается. сжимает пальцы на бледной коже шеи, валит несопротивляющееся тело на кровать. все будет. он добьется чего желает, как всегда наставлял учитель. у томуры нет сомнений. а у кая — выбора.