***
После такого фантазировать, как ни в чём не бывало, стало невозможно, и Эдмунд, потерзавшись сомнениями, решил взять быка за рога в тот же день. — Болдрик, — завёл он осторожный разговор, наблюдая, как слуга ощипывает курицу к обеду, — если бы ты жаждал секса с каким-нибудь человеком, как бы ты дал ему это понять? — Просто признался бы, милорд. — Хм… А если нельзя так прямолинейно? Болдрик немного подумал. — Тогда я бы сначала предложил ему репу, — мечтательно сказал он. — Против репы устоять сложно. — Как ни странно, Болдрик, эта в высшей мере идиотская затея имеет шанс сработать впервые в твоей жизни… — Спасибо за похвалу, сэр. Блекэддер мягкой поступью подошёл к Болдрику сзади и встал почти вплотную. Вкрадчивым голосом, каким, наверно, Сатана соблазняет невинные души, он произнёс: — Хочешь репы? — Благодарю, милорд, я только что поел. Сверля глазами спину как всегда беспечного Болдрика, Блекэддер впервые в жизни подумал, не издевается ли тот над ним. Может, он сделал вид, что ничего не понял? А вдруг и того хуже? Что, если всё его поведение от начала и до нынешних дней — лишь тщательно продуманная и кровожадно спланированная стратегия, направленная на то, чтобы вытянуть из своего господина как можно больше нервов и заполучить титул самого несносного слуги на свете? — Сэр, а почему у кур лапы внизу, а голова сверху? Им было бы куда легче клевать зерно, будь наоборот. Иллюзия развеялась. — Не знаю, почему, но у тебя точно вместо головы задница, — ответил Блекэддер, и вышел, скрипя зубами.***
В следующий раз он решил попытать счастья, подгадав момент, когда в руках Болдрика не было ничего слишком таинственного и непонятного, чтобы его внимание могло полностью сфокусироваться на беседе. Учитывая, что его ум был в той же мере пытлив, что и ограничен, то есть, позволял удивляться буквально всему и отвлекаться на что угодно, ждать пришлось два дня. — Ах, Болдрик, какое прекрасное время — апрель, — начал Эдмунд, притворившись, что любуется видом из окна, — распускаются почки, поют птички, в воздухе разлита любовь, ну и всё такое… Каждое божье создание ищет себе пару… Конечно, многое заставляет усомниться в твоём божественном происхождении, но, быть может, кто-нибудь есть на примете и у тебя? — Да, сэр, — откликнулся Болдрик, заставив Блекэддера пережить красочную смесь эмоций из преждевременного ликования, надежды и ревнивой подозрительности. — Правда? — Эдмунд поднял брови, пытливо вглядевшись в лицо слуги. — И кто же? — О-о-о, — Болдрик опустил глаза и смущённо заулыбался, — это кое-кто необыкновенный… Кое-кто очень импозантный, знающий себе цену… — Хм, продолжай. — Со жгучими чёрными глазами… — Так… — Всегда в чёрном, что очень идёт к глазам… Надежда Блекэддера становилась всё отчётливее. Он приосанился и польщённо усмехнулся. — С прелестной аккуратной бородкой и лёгкой порослью на груди… Блекэддер даже хихикнул от удовольствия. К своему удивлению, он заметил, что краснеет. — Мне нравится твой выбор, Болдрик… — сказал Эдмунд, игриво коснувшись плеча слуги подушечками пальцев. — Спасибо, сэр, я знал, что вы одобрите мои чувства к вдове Робертсон. Блекэддер глупо моргнул. Улыбка нехотя сползла с губ. Затем рука на плече Болдрика медленно сжалась в кулак и задрожала у его лица. Вскоре к ней присоединилась другая. Блекэддер стал угрожающе наступать на объект своей страсти, заставляя его пятиться к стенке. — Мне тоже кое-кто нравится, Болдрик. Угадай. Это низкорослое, аморфное и тупое существо, похожее на помесь грязной свиньи и ещё более грязной свиньи. Казалось бы, при такой наследственности есть шанс хотя бы научиться рыть пятачком землю в поисках желудей, но родители были вынуждены бросить отпрыска на произвол судьбы, так как убогое создание не умеет даже этого, оно вообще не будет ничего делать, если на то нет приказа, и, знаешь, горе в том, что меня безумно это влечёт! Душа адского порождения состоит из слоя жира, слоя ядовитых терний и снова слоя жира, но я готов продраться сквозь все эти препоны, лишь бы увидеть за ними нежное любящее сердце, вот в чём моя беда, Болдрик! — Сэр, но я думал, вы не претендуете на вдову Робертсон… Следующие несколько секунд Блекэддер искал в глазах Болдрика совесть, параллельно надеясь испепелить его на месте силой молчаливого, страдальческого гнева. Затем он задался вопросом, что будет лучше — хлопнуть дверью, или хлопнуть о дверь Болдриком, и решил пока героически воздержаться и от того, и от другого. «В следующий раз надо быть прямолинейнее…» — подумал он, прежде чем зарычать в голос от отчаяния.***
«Наверно, я всё-таки перебарщиваю с благородной яростью, — рассудил Блекэддер на следующий день. — Бедняга не виноват, что, встретив атаку моего жаркого темперамента, соединённого с остротой изощрённого ума, он бессознательно игнорирует её, подобно тому, как остаётся в открытой клетке птица, которой даруют свободу. Нужно мягко подтолкнуть птицу наружу, а не угрожать отрезать ей крылья ржавыми ножницами». Вдохновлённый такой глубокой мыслью, которую он втайне считал достойной пера Монтеня, Блекэддер кликнул Болдрика. Когда тот появился в дверях, Эдмунд сразу обнял его за плечи — постаравшись сделать это как можно деликатнее. — Дорогой Болдрик! — сказал он, вложив в голос максимум дружелюбия. — Мой верный, верный Болдрик, стабильный, как нестабильность её величества, и предсказуемый, как подхалимские шуточки лорда Мелчетта… Иногда тебе может казаться, что я ненавижу тебя, но на самом деле я глубоко ценю твой труд и твою личную преданность. — Это так мило с вашей стороны, сэр, — улыбнулся тронутый Болдрик. Ощущалось, что ему непривычно и очень приятно слышать от хозяина похвалу. — Да, Болдрик, — промурлыкал Блекэддер и, картинно развернувшись к нему лицом, будто невзначай погладил его по груди, — ведь ты действительно хороший слуга… Конечно, ума у тебя не больше, чем у обезглавленного сумасшедшего, зато ты расторопный, добрый, отзывчивый… — Спасибо, сэр, — Болдрик разомлел до такой степени, что даже положил ладонь поверх руки Эдмунда. Тот нервно облизал губы. — Это чистая правда… — искренне сказал Блекэддер. Теперь он нежно погладил сперва шею слуги, а затем и его щёку. В глазах Болдрика сиял неприкрытый восторг. Помешкав, Эдмунд коснулся пальцем его нижней губы. — Я тоже счастлив служить такому господину, как вы, милорд, — проговорил Болдрик, и тогда Блекэддер хватко обнял его за талию. — Я хочу наградить тебя за службу, — горячо выдохнул он ему в самое ухо. — О, сэр, вы повысите мне жалование? Блекэддер, почти коснувшийся шеи Болдрика языком, замер с открытым ртом в дюйме от неё. Из-за разницы в росте эта картина выглядела особенно жалко. — Болдрик. По-твоему, так ведёт себя человек, когда он хочет повысить кому-то жалование?! — Не знаю, в моей жизни таких случаев ещё не было. Эдмунд хлопнул себя по лбу, затем, совладав с отчаянием, снова натянул на лицо милую улыбку. — Нет-нет, мой дорогой слуга, — переходя к более решительным действиям, он закинул ногу на стул сбоку от Болдрика и провёл рукой по своему бедру. — Я намерен наградить тебя иначе… — О, вы подарите мне собственные штаны?! Это величайшая честь, сэр! — Нет, Болдрик. Награда будет куда лучше, — подкрепляя слово делом, Блекэддер запустил руку себе под дублет. Кожа груди обожгла чувствительную ладонь. Эдмунд понял, что ещё немного и он начнёт дрожать от возбуждения. — Ну уж нет, сэр, ваш дублет для меня слишком роскошен. Я не смогу в него сморкаться, а вы же не хотите, чтобы у меня вечно текло из носа? — Ты снова не угадал, Болдрик, но я верю, что у тебя получится с третьего раза, — терпеливо гнул свою линию Эдмунд. — Позволь меткой мысли смело пронзить пространство. Под дублетом есть рубашка… А под рубашкой — нечто давно никем не глаженое, влажное от горячего пота, ждущее твоих рук… — Да понял, понял… — обречённо вздохнул Болдрик. — Вы не повысите мне жалование, потому что я плохо слежу за вашей одеждой. Можно было так прямо и сказать. — Пошёл вон. — Слушаюсь, милорд. Болдрик скрылся за дверью, но тут же выглянул снова. — А что за награда, сэр? — О, это величайшая награда! — взорвался Эдмунд. — Прямо-таки несоизмеримая с твоими усилиями, и заключается она в том, что сегодня я не откручу тебе голову! Хотя мне безумно, безумно, безумно этого хочется! — Благодарю, милорд, — ответил Болдрик, и Блекэддер едва не застонал от того, как возбуждающе это прозвучало.***
— Хорошо, Болдрик, давай попробуем ещё раз. Слуга и господин сидели за низким столиком, склонившись над горсточкой белых бобов. Оба были очень увлечены процессом. Болдрик — потому, что Блекэддер объяснял ему то, что не удавалось объяснить ещё никому, а Эдмунд — потому, что ему нравилась роль учителя. Притязания на Болдрика он до поры отринул, и просто тихо наслаждался тем, что может проводить с ним много времени. — Это называется сложение. Если у тебя есть два боба… а я к ним положу ещё два… сколько будет бобов? — Несколько, — уверенно сказал Болдрик. — Да! И нет… Давай ещё раз. У меня есть два боба. Я добавляю ещё два, — Эдмунд по-очереди положил бобы перед слугой, чтобы было нагляднее. — Сколько получается? — Три и ещё один. — Хорошо, а если я этот один положу к тем трём? — А! Несколько! — узнал Болдрик. Очаровательный совместный досуг, грозивший стать бесконечным, был прерван лордом Перси, который, ворвавшись в комнату, защебетал что-то про королеву и про то, что новый безобразный воротник делает его более сексуальным. Если есть люди, у которых блестяще развито чувство времени, то у Перси превосходно работало чувство несвоевременного. Он являлся исключительно тогда, когда это было наиболее неуместно. Завязался спор. Блекэддер заверял, что не видел ничего более нелепого с тех пор, как королева появилась на балу с бритой головой (которую несла под мышкой), а Перси защищал обновку, утрвеждая, что это последний писк моды. В общем-то, Эдмунду было глубоко наплевать, как там одевается Перси, но каждый раз, когда с ним спорили, всё его существо восставало против оппонента, заставляя пререкаться из принципа. Он уже почти забыл о Болдрике в пылу спора, когда тот внезапно подал голос. — Я понял! — О, славно, — обернулся Блекэддер. — Вот видишь, как всё про… — Вы меня хотите. Эдмунд застыл с открытым ртом. Опасливо взглянув на Перси, он увидел, что у того тоже отвисла челюсть. — Болдрик, какого дьявола ты… Начав с неуверенных смешков, Перси скоро захохотал в голос. — Ух, какая новость, сэр, — ликовал он. — Думаю, её величество и лорд Мелчетт очень порадуются этому обстоятельству. Двор скучает без скандальных союзов, а с тех пор, как королеве пришла в голову идея случить черепаху с жуком-носорогом, банальные пары уже не имеют прежнего эффекта… Но вы произведёте фурор! — Заткнись, Перси! — Простите, милорд, но неужели женщины настолько обделяют вас вниманием, что вы решили пойти самым лёгким путём? Только почему-то не дошли и свалились в канаву с отбросами… — Всё не так! — Осмелюсь предположить, так, сэр… — Нет, не так! — Я понял! — воскликнул Болдрик снова. — Я тоже хочу вас! И, кажется, люблю… — добавил он, ласково глядя на сползающего со стула хозяина. Обстановка предсказуемо не разрядилась. Блекэддер никогда не видел Перси таким сияющим. От смеха тот начал задыхаться. Эдмунду невыносимо захотелось швырнуть ему в лицо горсть бобов. — И чем же этот коварный соблазитель так зацепил вас, милорд? Заскорузлыми портками? Сообразительностью коровы? — Не только… Нет! И это не твоё дело. И вообще, ты гораздо глупее него. Заскорузлые портки, тоже мне! Он хотя бы не станет носить вместо плаща юбку цыганской циркачки-проститутки, — Блекэддер окинул выразительным взглядом костюм Перси. — Я был тогда пьян, — ответил Перси серьёзнее. Чувствовалось, что он задет за живое. — В это не поверила даже она сама, когда ты, спохватившись, потребовал вернуть свой залог — корсет из фальшивого золота. И сам ты насквозь фальшивый! — запальчиво добавил Эдмунд. — Падкая на блестяшки сорока, пытающаяся исполнить брачный танец павлина, мечтающего сойти за сокола… И мне всё равно, что ты ещё скажешь о наших с Болдриком чувствах! Я прямо сейчас пойду и пересплю с ним, да! И кровать будет трястись так, что ходуном заходит весь дом, и этот чёртов воротник сам слетит с твоей шеи! — Я понял! — Что ещё?! — хором воскликнули лорды. — Два и два — четыре.***
Блекэддер и Болдрик лежали в обнимку на смятых простынях и блаженно улыбались потолку — уставшие, растрёпанные, и с засосами, ярко пунцовеющими в самых неожиданных местах. Балдахин снова не был задёрнут — как в тот раз, когда Болдрик впервые застал Эдмунда в пикантном положении, только теперь по другой причине: он был наполовину сорван. Блекэддер взглянул на Болдрика и, погладив его по волосам, в который раз за этот вечер коснулся губами его губ. Тот ответил — с долгожданной и упоительной нежной страстью. Эдмунд склонил голову ему на плечо и довольно вздохнул. — Наконец-то это случилось, Болдрик. — Вы прекрасны, мой лорд, — теперь Болдрик всё понимал верно. — Даже лучше, чем вдова Робертсон. Да что там, мне теперь никого не нужно кроме вас. Знаете, мне кажется, я всегда испытывал к вам чувства, но вы были так холодны и неприступны… — Совсем как арифметика, Болдрик, совсем как арифметика… — Особенно в последнее время. Помолчали. Блекэддеру всегда нравилось лежать с любовниками молча, а уж с Болдриком это было особенно приятно… Умиротворённость момента не могло нарушить ничто, включая восторженные вопли Перси, разносящего по коридорам свежие вести… Сладостный туман сконцентрировался до такой степени, что превратился в мягкое удобное покрывало — под таким чувствуешь себя спокойно и защищённо. Эдмунду казалось, что, даже если он поднимется с кровати, покрывало не сползёт с плеч: как волшебная мантия, оно пушистым шлейфом последует за ним всюду, куда бы он ни пошёл… И это было лучшее, что Болдрик когда-либо делал для своего хозяина. — Сэр? — всклокоченных прядей коснулись робкие пальцы. — М-м? — Хотите репы? — С удовольствием! Впервые в жизни Блекэддер был абсолютно счастлив.