ПолиАморалы

- Ты перебрала, Хана, и не понимаешь, что говоришь, - скованным горлом сказал Шуга. - Всё я понимаю! Это ты не понимаешь, что ли?! Я хочу секса! - Да я слышу, слышу! – Её руки устремились к пуговицам его рубашки. Он закрывался и убирал их. Получилась какая-то мельница из вертящихся рук, сбивающих друг друга с курса, не дающих дорваться до цели. – Перестань, Хана! - А что в этом такого?! Ты не хочешь, разве? Разве мужчины не хотят секса? Или они не хотят секса только со мной? – она застыла. – Ты не хочешь меня? Ты тоже меня не хочешь? - Не говори ерунды! То есть… Ну, ты же моя подруга, зачем мне тебя хотеть? Хотеть-то тебя очень даже можно, и я хотел бы… То есть, хочу, но не хочу хотеть… Блять! – запутался в словах Юнги, не зная, как донести свою основную мысль. Губы Ханы затряслись: - И ты меня не хочешь! И он не хочет… Я никому не нужна, никому! – всхлипнула она и, осев и сдувшись, потеряла боевой задор. - Глупости! Ты очень красивая, и интересная, - пока женщина угомонилась, Шуга сел рядом с ней на кровать и приобнял за плечо. – Ты же видела, Ыну на тебя слюни пускал! - И сбежал! Я всех отпугиваю чем-то, - расходилась в плаче она. - Это я виноват! Он не сбежал, это я попросил его уйти! Я! - Зачем? – замерла Хана, повернув к нему в темноте лицо. - Я подумал, что утром тебе может не понравиться то, что ты наделала ночью. Ыну бы не растерялся, а ты потом жалела бы. Оно надо? Хана опустила лицо, замолчав. В какой-то момент Шуге показалось, что она просто уснёт и завалится на бок, но нет. - Что со мной не так, Юнги? – шмыгнул нос. В голосе будто бы послышалось протрезвление. - Всё так. - Нет. Хосок даже не обнимал меня в последнее время ночью. Разве это так сложно было? Разве я так много хочу? Просто чтобы он обнял меня, прижал к себе. – Шуге на руку упала слеза, и он понял, что она продолжает плакать. – А теперь он вообще съехал, и я одна, каждую ночь одна! Я так скучаю по нему, по тому, что меня кто-то любил… Меня никто не любит! Отец оставил, маме всегда важнее был он и брат, а не я. Теперь ещё и Хосок! - Я тебя люблю! – прижал её к себе Юнги, погладив по голове. – Как друг, люблю тебя, как человека. Я же тебя не бросил, верно? Я с тобой. И дети! Дети тебя любят, ты же их мама! - Да, дети, - опомнилась Хана, с благодарностью положив голову на плечо Шуге, - если бы не они, я бы с ума сошла! Только они дают мне силы жить, что-то делать. Я никогда не думала, что без Хосока будет настолько тяжело. Я не думала о том, что когда-то останусь без него, считала это невозможным. - В этом частая ошибка людей. Мы слишком привязываемся к чему-то, перестаём полагаться на себя. Повисла пауза. Юнги не знал, что за мысли плутают в мутном от хмеля сознании подруги, но похвалил собственную устойчивость. Что бы было, если бы он поддался и переспал с ней? Совесть бы потом обоих замучила. Но соблазн был велик. Он и сейчас, утешая её и переводя разговор, хотел её, но знал, что не позволит этому случиться. Они с Хоупом всё ещё женаты, и портить сразу две дружбы – с ней и с ним – нельзя. - Я чувствую себя так одиноко, - наконец, вздохнула Хана. - Ты не одна. Я же с тобой! - Спасибо, Юнги, - невидимо улыбнулась она в темноте. - Хочешь, я тебя буду обнимать, пока ты будешь спать? Это я могу. - Правда? - Запросто! Ложись, хватит горевать, мы вообще-то тут были ради веселья. - Хорошо, - послушно кивнула она и, посторонившись, подвинулась к подушке. Легла не раздеваясь. Шуга провёл ладонями по своей рубашке. Да, раздеваться как-то не к месту, вдруг без этой оборонительной оболочки сорвётся на грех? Он устроился рядом с Ханой и, согласно обещанию, обнял её. Она уткнулась в него и, не прошло и минуты, тихо засопела. Шуга, вымотавшийся и уставший, тоже вырубился, вопреки бьющимся внутри него сомнениям, страхам и искушениям. Проснулся он первым. Макияж Ханы размазался, причёска растрепалась, но ничего из этого не заставило посчитать её менее привлекательной, чем накануне. Юнги смотрел на спящую женщину, ощущая в душе беспокойство и испуг. Она слишком понравилась ему, слишком прельщала. Хотелось заботиться о ней, быть рядом, делать с ней вот такие выползки, веселиться вместе. И всё бы ничего, все эти желания исполнялись ролью близкого товарища, но были и дополнительные, в рамки служебных обязанностей друга не входящие: хотелось поцеловать её, откинуть прядь волос и коснуться губами щеки, потом её губ. И что было с этим делать? Постараться дорушить отношения Ханы с Хосоком? Он на такую подлость не пойдёт, напротив, нужно сделать всё для сохранения их семьи. Неужели ничем нельзя помочь? Хана лежала на его руке, и он не шевелил ею, боясь разбудить, так что когда она открыла, наконец, глаза, рука порядочно онемела. - Доброе утро, - улыбнулся он. Она слегка отпрянула. Память не была потеряна, и осознание событий никуда не делось, но без действия алкоголя потерялось их ночное восприятие. На Хану накатили стыд и неловкость. - Доброе… Господи! – села она, освободив руку Шуги. Поморщилась – в голове набухла тяжесть. - Болит? – приподнялся Юнги. - Гудит, - признала она. – Есть попить? Во рту жуткая сухость. - Момент, - поднявшись, мужчина открыл мини-холодильник номера и достал питьевую воду. Протянул бутылку подруге. - Спасибо, - открутив крышку и присосавшись к горлышку, Хана отвела глаза, стесняясь встретиться взглядами. Она всё помнила. Каждый свой «выкидон». - Как в целом? Норма? - Продолжая пить, она кивнула. – Тогда надо будет повторить! – задорно заявил он, силясь разрядить обстановку. Чуть не подавившись, она оторвалась и помотала головой: - Нет, пожалуй, я больше такого делать не буду! - Почему? - Ты ещё спрашиваешь?! - А что такого-то? – Юнги на самом деле не находил с её стороны ничего предосудительного. Всё по-человечески, всё как у всех. Напилась – разошлась. А как иначе-то? - Не заставляй меня озвучивать, - покраснев, закрутила бутылку Хана и отставила на тумбочку. - Я и сам могу! Отплясывала ты огонь, не веришь – можно записи с камер наблюдения попросить… - Господи, мой позор ещё и в записи остался?! - Какой позор, на хрен? Мне папа с детства говорил так: «Только узкий кругозор – человеческий позор!». А ещё: «Стыд не жир и худоба! Худые мысли – стыдоба». Ты народной мудрости верь, она не врёт. - И всё-таки… - Ну, хочешь я прям сейчас перед тобой спляшу? А пляшу я так себе. Тебя это расслабит? - Не надо, танцы – не самое страшное… - Ты про проснувшуюся в тебе похотливую самку? - Юнги! – сделалась она пунцовой. – Пожалуйста, давай не будем… - Хана, прекрати стесняться всего на свете! Поговорить можно обо всём! Что в этом дурного? Я тебя не осуждаю, это было прикольно. Не подумай, что я смеюсь над тобой! Прикольно в хорошем смысле! Ты такая раскованная, когда прибухнувшая – это даже мило. Она недоверчиво покосилась на него. У неё не сходилось представление о том, что прибухнувшие могут выглядеть мило. И её сжигал стыд перед другом за то, что она к нему приставала и домогалась его. Опуская взгляд, она заметила пятна на его белоснежной рубашке. Тронула свои губы, щёки и виновато ткнула на пятна пальцем: - Я тебя ещё и перепачкала! Дура… - Да ну и ладно, постираюсь. - Давай я постираю? Я знаю, как отбелить, никаких следов не останется! А то явишься такой Хвасе, у неё будет много вопросов… - Зачем вопросы? Я сам расскажу, что мы с тобой оторвались. Разве есть, что скрывать? Хана ещё раз пробежалась по волнам памяти. Точно ничего не наделали? Нет, всё обошлось. - И ты расскажешь ей, как я… я… - Приставала? – смеясь, подмигнул Шуга. Ему всё это дурачество и делание незатейливого вида давалось не очень легко, но на благо Ханы он справлялся. – Если не хочешь, то могу не рассказывать. - Не рассказывай, пожалуйста. - Договорились. Кофе хочешь? Для бодрячка. - Не откажусь. - В бар спустимся или в номер? - Я в таком виде никуда не пойду. Лучше сюда. Шуга кивнул и позвонил вниз. Попросил два кофе, у него самого немного разбитая голова была. Хана скользнула в ванную, чтобы по возможности привести себя в порядок. Вскоре вышла оттуда умытая, отклеив ресницы и замотавшись в гостиничный халат поверх золотого платья. - И как я только согласилась в этом выйти в люди! Срам. - Срам никто не видел, как бы ты ни предлагала – даже я не глянул! - Да Юнги! – почти обижено шлёпнула она его. – Ну хватит! Мне неудобно, правда! - Буду дразнить, пока не прекратишь смущаться. - Не могу я прекратить – это внутри меня. Аж плакать хочется. - Тебя никогда не дразнили? В школе, например? - В школе – нет, в университете уже бывало. То ботаничкой, то зубрилой, то мышью. Девчонки из столицы часто придумывали что-нибудь обидное. Пока я не вышла замуж за Хосока. Языки они прикусили, но в глазах ещё больше ненависти появилось. - Вот собаки злые! - Бог им судья, - отмахнулась Хана, постепенно свыкаясь со всей этой историей – историей ночного разгула. В Шуге не было деликатности и такта Хоупа. Когда она говорила мужу, что чего-то боится или стыдится, тот вежливо отступал, уступал и берёг её хрупкость. Шуга же считал, что хрупкое надо сносить и строить на его месте что-то более крепкое и надёжное. Он вообще не брал в расчёт заморочки Ханы и это удивительным образом работало. Он ничего не смущался сам, заражая этим её. Пока они пили кофе, она украдкой смотрела на друга, лепечущего какие-то прибаутки, сыплющего приговорками, и чувствовала в себе что-то неладное, что-то незнакомое. Как будто бы возбуждение до сих пор не прошло. И если раньше она при таких ощущениях думала только о Хосоке, то теперь не отвлекалась от Юнги. И хотя алкоголь выветрился, и она должна была бы осознать, где муж, а где нет, ранее не виденная или не замечаемая сексуальность друга открывалась всё ярче и ярче в его простоте, открытости, юморе. Да, он не был, как Хосок, парнем с картинки, но был каким-то настоящим, естественным. Таким же, как она, до которого не надо было дотягиваться, который сам делал шаг навстречу, когда она в этом нуждалась. Хана уговорила Шугу подняться. Дома всё равно по-прежнему никого не было. Закинула его рубашку в стирку, сама с облегчением влезла обратно в свой домашний спортивный костюм и принялась готовить обед, дав временно другу футболку мужа – Хосок забрал далеко не все вещи, большую часть даже оставил, взяв лишь необходимое. Это оставляло надежду на возвращение. Футболка была Юнги немного велика, но он не обращал на это внимания. Чувствовалось, что Хана не хочет оставаться одна. Как и он, женщина предпочитала семейные посиделки, присутствие кого-то близкого. Он хорошо её понимал в этом, поэтому не отказался поесть с ней и дождаться вычищенной и выглаженной рубашки назад. Ближе к вечеру, посмотрев с ней фильм, Шуга всё-таки попрощался и уехал. Хана взялась прибираться на кухне, помыла пол во всей квартире. Стоило закрыть дверь за другом, как душа опустела. Стало тихо и грустно, давило безмолвие, покинутость. Она едва дотерпела до возвращения Хосока, привёзшего детей. Вопреки обидам и злости, она была ему почти рада, обнимала детей и, с улыбкой, предложила вместе поужинать. - Я выпью только чаю, - сдержанно согласился Хоуп, уже готовый ко всему: нападкам, обвинениям, слезам, требованиям вернуться или убраться окончательно. - А я хочу йогурт, пап, достань, - усевшись за стол, попросила Нана. Он распахнул холодильник и, прежде чем нащупал глазами йогурт, обнаружил бутылку вина. Та точно не принадлежала ему, потому что он уже несколько лет не брал и капли алкоголя в рот. Но и Хана никогда не пила без повода. И она никогда не покупала спиртное сама! Ему хотелось задать вопрос сразу же, но жена куда-то вышла. Когда она вернулась, он подбирал слова, чтобы не нагнетать при детях и не обескуражить тех непонятными разборками. - А что… - решился он, прокашлявшись в кулак. Возникла странная потеря ощущения дома, будто в гости пришёл. – Какой-то праздник? Хана удивлённо на него посмотрела, потому что он уставился на неё. - Нет, а что? - Да так… увидел вино и подумал… Супруга покрылась румянцем. Он заметил, что у вина действительно была причина или повод. - Я просто взяла, - бросила она и отвернулась, отвлекаясь на тарелки и разговор с сыном. Ходжун увлеченно рассказывал, как дедушка возил их кататься на пони, а бабушка потом повела всех во французскую булочную, и ещё они видели собаку, и гладили её, несмотря на то что дедушка ругался! Но папа разрешил, и они с Наной даже захотели завести свою собаку. Пока дочь присоединилась к повествованию, выдавая подробности, какую именно собаку она бы хотела, Хоуп опять не удержался: - И будешь пить в одиночестве? - А ты хочешь присоединиться? – огрызнулась Хана, с трудом сдерживая яд в голосе. - Нет, что ты, разве я посмею напрашиваться в компанию? – поджал он губы. – Но не увлекайся, пожалуйста, такими развлечениями. - Как хочу, так и развлекаюсь, - негромко парировала она. - Лишь бы не при детях. - И без тебя знаю. Хосок налил себе чай и молча сел за стол, больше не открывая рта. Хана расспрашивала детей о проведённых выходных дальше, они смеялись, и она будто игнорировала его, забыла о его присутствии. Внутри сжалась какая-то струна, заскоблило подозрение, а не станет ли она настраивать дочь и сына против него? Да нет, Хана же беззлобный и честный человек. Была им, до последнего времени, а теперь с ней творится что-то неладное. Нет, перемены и их происхождение ясны – это он во всём виноват. Но что-то в ней, всё-таки, не то. Не сказать, что подменили, но переделали. И мало ему отца, который за эти дни уже весь мозг проклевал о семейных ценностях, о замечательности Ханы и том, что Хосок должен быть с ней и детьми, никуда от них не отлучаться, так ещё и здесь холод и ненависть! Отец не понимал и не представлял, какой силы негативизм пробуждал в сыне, ведь что бы он ни говорил, тот привык делать наоборот, вопреки. И если он призывает к какому-то долгу и ответственности, то это создаёт отторжение, сопротивление. И некуда бежать, выговориться, пожаловаться. Раньше хотя бы жена поддерживала добрым словом, мирила их с отцом, а теперь против него коалиция. После ужина Хоуп вспомнил о забытых ещё в пятницу наручных часах, а завтра ему на работу, так что надо было их забрать. Он прошёл в спальню, сначала не придав значения какой-то коробке на кровати. Но когда застегнул на запястье ремешок и оглянулся, то попал взором ровно на неё. Название известного бренда подсказывало, что это-то уж точно Хана не сама купила, она никогда не сорит деньгами, да и не следит за модой. Подойдя к кровати, Хосок сдвинул крышку и увидел давным-давно подаренное жене платье: миниатюрное, откровенное, сексуальное. Он тогда половину Сеула объехал, ища что-то идеальное, что подчеркнуло бы её фигуру и то отношение к ней, какое он испытывал: она была его драгоценностью, которую хотелось оправить в золото. Она сама по себе была настоящее золото! Но Хана отчитала его, что потратил деньги зря, ведь она никогда не влезет в такую… как она тогда сказала? Пошлость? Нет, как-то… Порнуху! Да, она назвала это порнухой. И не стала даже примерять. В спальню вошла Хана, и Хоуп, застигнутый врасплох, склонившийся над коробкой, постарался не дрогнуть. Только медленно выпрямился и, вспоминая обиду и неоценённость, которые пережил тогда, сунул руки в карманы. - Что, решила выбросить все мои подарки? Женщина чуть не стукнула себя по лбу. Она забыла забраться на стул и убрать назад наряд! Чёрт! - Не твоё дело! - Я уходя могу прихватить и бросить в мусорный контейнер, - взял он коробку. Хана подошла к нему и потянула коробку на себя: - Отдай! - Зачем? – не выпустил он. – Или ты хочешь его сжечь, разрезать на кусочки? - А если я гулять в нём собралась? - Да конечно! Я скорее поверю, что ты им пол вымоешь. - Вымою, обязательно вымою! Но сначала устрою в нём эротическую фотосессию и выставлю в интернет! - Если я увижу где-то твои эротические снимки – я тебе устрою! – не удержался он, запоздало прикусив язык. Почему он так злится? Какое имеет право? Разве они не расходятся? - Что ты мне устроишь? Ещё десяток баб перетрахаешь?! – гневно прошипела Хана, отвоевав коробку. - Делай, что хочешь! – опустил он руки. – Но не позорь детей! - Я думаю о них побольше твоего! Не я семью развалила! - Я не хотел этого! И не хочу! - Ты для этого всё делаешь! Ещё скажи, что нехотя! - Я не виноват, что ты не можешь договориться и не слышишь то, что я говорю! Люди должны приходить к компромиссам. Мы два взрослых человека! Хана отвернулась, прижимая коробку к груди. До неё только сейчас стало доходить ночное ощущение. Как было легко, как кружило голову! Как смотрел на неё тот парень – Ыну… Это было очень приятно. Если бы на неё так смотрел Хосок! А не сведя брови к переносице и пыхтя, как злой дракон. Не дождавшись от неё больше ни слова, он ушёл к сыну и дочери, чтобы побыть с ними перед сном, прежде чем уедет. Им было мало лет, и они ещё не понимали, что значит эта логистика с шатанием отца по квартирам. Всё свободное время он был рядом, максимально прикладывал усилия, чтобы им его хватало. Но у него был и ещё один сын, о котором он не мог перестать думать. Юнги увидел во дворе родителей, гуляющих с Джесолем. Открыл калитку и прокричал: - Я вернулся! Где мой пацан, а? - Папка! – прокричал мальчик и бросился ему навстречу. Повис на шее, но быстро вырвался и забегал вокруг. - А, явился, пиздюк! – подошёл к Шуге отец. - Па, ну чего ты материшься при мелком? - Лучше пусть от нас всё узнает, чем где-то со стороны наберётся, чего такого? Ты сам с младшей школы матюгаешься, плохим человеком что ли вышел? - Ну, в таком случае пиздюк – он, - указал он на Джесоля, - а я теперь уже в старшинстве. - Ты б домой возвращался быстрее из своих командировок, старшинство! Тут сосед повадился, то спросить что, то соли ему, то соевого соуса. И всё только когда тебя нет! Вот так жену уведут – и моргнуть не успеешь! - А где она? В доме? - Да, кашеварит, - подошла к нему мать и поцеловала в щёку, - как оно там – в мире? - Да всё, как всегда! И везде одинаково. У нас лучше – зуб даю! Он дошёл до дома, разулся на веранде, переступил порог наполненной запахами еды кухни. Из-под крышек вырывался пар, так что Хваса резала овощи в майке. Жарко было в помещении. Юнги, скинувший куртку в прихожей, подступил к женщине. - Привет, - он поцеловал её в щёку. - Куда ты в белой рубашке припёрся? Обляпаешься весь! Привет, - запоздало поздоровалась и она, - понятно, в кого Джесоль поросёнок! Только в чистое оденешь – сразу в грязь! - Да сейчас переоденусь, - вместо того, чтобы уйти, он сел с краю, на дальний угол от процесса готовки. – Хваса, у меня проблемы. - Что такое? – озабоченно посмотрела она на него, не переставая шинковать морковь, следом лук. - Я ж тебе рассказывал, что Хоуп Хане изменил? И что она от этого сильно убивается. - Ну, и? Нашла из-за чего убиваться! Ждать от мужчин верности – это как ждать кометы Галлея! Раз в семьдесят лет может и промелькнёт такое дело! - Да ну ладно уж… - А то я не права? – хитро посмотрела она на него. Шуга немного пристыдился, но сменил тему: - Короче, я хотел её взбодрить и потащил в клуб. Чего ей дома сидеть и киснуть, пока дети у свёкров? - Согласна. Когда мужик загулял – от него отставать не надо, а лучше по баллам перегнать. - И, в общем… Хваса, она мне понравилась, - произнёс Юнги и застыл в ожидании приговора. Женщина перестала резать, и посмотрела на него. Он боялся, что разозлит её этим, но Хваса была спокойна. Даже не огорчена. - Хана? – уточнила она. - Ага. - А раньше она тебе не нравилась? - Как человек – да! Но это же жена Хоупа, я даже и не думал о ней в каком-то таком плане… А теперь они не то разводятся, не то нет… и меня что-то переебало. Сам не в восторге. - Тебе не понравилось, что она тебе понравилась? – хохотнула жена. - Ну да… Двойная беда: мало того, что я увидел в ней сексуальный объект – это очень мешает дружбе, так ещё и какая-то привязанность сыграла. Я столько лет её знаю! Хваса, я не хочу влюбляться ни в кого, правда, чего мне с этим делать? - Передёрнуть? – посоветовала с иронией она. - Да блин, не смешно! - А я без шуток. Может, ты просто был неудовлетворённый? Мужики в таком состоянии иногда и в блеянии овец слышат сексуальный призыв. - Думаешь? - Можно попробовать, - пожала она плечами, - не пройдёт – тогда ещё подумаем. Хотя… чем тебя пугает влюбиться в неё, если она будет свободна? - Потому что я вообще не хочу вот этого всего: страсть, любовь, экспрессия! Ну в жопу. Спокойствия хочу и умиротворения. Я вот может и тебя бы мог полюбить, но тоже не хочу. Мне так легче. В смысле, не пойми неправильно! Я тебя люблю, но не как женщину. Я и Хану так люблю – не как женщину. А как женщину никого не хочу любить. - Ах ты филофоб! – засмеялась она и положила нож. Выключила конфорки. – Иди, снимай рубашку. Я тебя сейчас догоню с терапией. - А вдруг родители придут? - Ой, тоже мне проблема! – Хваса вышла на веранду и, открыв дверь, крикнула: - Мама, папа, вы не замёрзнете, если погуляете ещё полчасика с Джесолем? - Нет, дочка, а что? – спросила мать Юнги. - Тогда не беспокойте нас полчасика, хорошо? Спасибо! – жирным намёком объявила она, закрыла дверь изнутри на щеколду и вернулась к Шуге, отряхивая ладони друг о друга, как при слаженном дельце. – Вот и всё, друг мой. Я же тебе всегда говорю, если обо всём говорить прямо – никогда и никаких проблем ни с чем не возникает!