Растапливая лед

Солнце пропустило свое первое энергичное дитя сквозь маленькую щель между портьер около половины пятого утра. Пыль на полу и подлокотниках кресел тихо дернулась от едва ощутимого дуновения ветра, но покидать место своего многолетного пребывания не собиралась. Было душно, в воздухе чувствовалась вязкость и накопившаяся усталось. Этери Тутберидзе устала. Такая необычная в своем звучании, но совершенно логичная фраза. Этери Георгиевна Тутберидзе, беспокойно поглощающая оставшиеся пару часов сна, часто вздрагивала и ворочалась, сильнее кутаясь в тонкое одеяло. Окна в номере отеля были закрыты, но ладони женщины были влажные и ледяные. Кудрявые светлые волосы неизбежно слипались в области лба, по затылку и спине стекала холодная капля пота. Мертвую утреннюю тишину разрушил резкий грохот где-то в коридоре. — Дура ты, Медведева, — низкий мужской голос звучал отрывисто и неприятно. Слова вырывались изо рта резко, неправильно, и даже привлекательный тембр никак не мог спасти ситуацию. В нескольких номерах заскрипели полы — жители неизбежно проснулись. — Я клянусь тебе, что пройдет месяц, и ты приползешь на своих собственных ногах к моим, — он пару раз хлопнул себя по коленям, чуть не упав из-за этого сложного движения, — и будешь умолять, чтобы я никогда не вспомнил об этом. Ты будешь умол-л-ять, — он противно икнул, и по коридору медленно пошел запах дешевого спиртного, — понятно? А я, — икота учащалась, — ник-к-когда, слышишь? — мужчина уже почти задыхался, — Никогда теб-б-бя не прощу. Ты ужасно, просто отвратительно, — его рука опустилась на стену в поисках опоры, — преданная. Только не той любви. И не тому, — он сделал паузу, будто отключившись на секунду, — человеку. Попомни мои сл… — сильное алкогольное опьянение не позволило этому монологу завершиться, и мужчина упал навзничь, чудом избежав удара о жесткий деревянный стул. Мертвая тишина вернулась на свое прежнее место, поглотив собой все мелкие звуки, оркестром звучащие со всех сторон: в конце коридора хлопнула дверь, кто-то слева неодобрительно выдохнул и щелкнул замком, в одном из номеров послышался скрип кровати и парочка нецензурных выражений. Все это исчезало, не дойдя до обычно острого слуха замеревшей посреди всего этого девушки: Евгения Медведева, фигуристка с железной волей и несгибаемым характером стояла и не имела сил ни вдохнуть полной грудью, ни пошевелиться. Женя устала. Наверное, это была предсказуемая, но неправильная реакция на произошедшее. Ведь правильней было расстроиться, когда твои чувства называют полной глупостью, а тебя саму — дурой? Правильней всего сейчас было подойти к этому горю в джинсах и грязной футболке, разбудить, довести до номера, поцеловать, в сердцах попросить прощения и пообещать всегда быть вместе. Правильней было не рушить еще один шанс на «нормальную» жизнь, о которой говорят со всех сторон, правильней было забыть и больше никогда не вспоминать то, что было слишком невыносимо забывать и не вспоминать. Но кто, когда и зачем придумал все эти «правильней»? Может быть, никто и не придумывал? А если не придумывал, то, значит, их и вовсе не существует? Женя не знала. Женя больше ничего не знала. Она устала знать, думать, анализировать, а еще сильнее устала от наличия этих «правильней». Они ей не нравились, они были злыми, жестокими и совсем не такими, как ее собственные. Но Женя знала, что она права: ее «правильней» не причиняли боль, а те — очень сильную. Эта боль распротранялась по телу и сейчас, как бы она не старалась заглушить ее, абстрагироваться и пройти мимо этих ужасных слов, дня и ночи. Эта боль уже давно поселилась в Женькином сердце, но таково было условие ее выбора. Выбора, который был сложен даже в своем появлении, а сделать его было еще сложнее. Но она сделала. Женя выбрала, и теперь платила за это каждый день и каждую ночь, зная, что никогда не расплатится. Одинокая слеза скатилась по бледной бархатной коже, но Женя не чувствовала. Как можно обращать внимание на такие мелочи, когда внутри в очередной раз рушится Вселенная? Выбрав Этери, Женя осознанно шагнула в бездну, из которой не было выхода. Эта пропасть поглотила все: ее сердце, ее карьеру, большую часть ее жизни. Но спастись, увернуться и остаться на ногах, сделать так, как будто ничего не было, не получилось. И не получилось бы ни в одном из вариантов. Потому что это было. И бездна все равно настигла бы ее, рано или поздно. Но у Жени было мужество не бежать от нее. От себя. Женя знала, что тренер никогда не сможет ответить на ее чувства. Этери любила ее, любила больше, чем кого-либо в Хрустальном, но эта любовь была не такой, и от этого ранила сильнее, чем ненависть. Этери любила ее как дочь, что часто озвучивала в интервью, но никогда в разговорах с ней или с кем бы то ни было на катке. Женя привыкла считать, что тренер не может позволять себе такие нежности во время работы, чтобы не дать слабину не только спортсмену, но и себе. Ведь лед — он холодный. Это его закон. И чтобы дружить с ним, надо ему подчиняться. На льду не место теплу. И любви. Ведь тогда лед растает, и спортсмен упадет, оставшись без медали на шее и с глубоким, невыносимо жгучим шрамом на сердце. Поэтому это правило ни в коем случае, ни при каких условиях нельзя нарушать. Но Женя нарушила. Самый важный, ответственный и особенный лед в ее жизни — лед Пхенчхана — растаял. *** Этери вздрогнула от громкого шума и последовавшего за ним глухого удара где-то неподалеку. Открыв глаза и сфокусировавшись, она поняла, что звуков больше нет. Непонятный раздражитель исчез также быстро, как и появился. Привычно списав это на уже регулярные кошмары, она лениво потянулась за стаканом воды. В коридоре послышался плач. Этери не любила, когда рядом с ней кто-то плакал. Потому что обычно рядом с ней были ее спортсменки, и она была единственной, кто мог их успокоить и отправить снова заходить на прыжок. Это было ее обязанностью, само собой разумеющимся действием, ведь она была тренером. Великим тренером, воспитавшей уже не одно поколение чемпионок. Она творила историю, и разве успокоить маленького ребенка — большая проблема по сравнению с этим? Но это было проблемой. Это причиняло боль, ведь даже если они очень сильные, уникальные и недосягамые фигуристки — они еще и дети. Которые хотят ласки, тепла и любви. Но лед — он холодный. И все, кто выбирает жить с ним, должны помнить об этом. И девочки помнят. И Этери тоже помнит, и вспоминает об этом чаще, чем кто-либо из ее коллег. Она стала замечать, как в комментариях под роликами с выступлениями многие отмечают ее сдержанность в зоне Kiss&Cry. Кто-то шутит, что Тутберидзе стала соответствовать образу Снежной Королевы, кто-то говорит, что производство медалей стало конвейером. Но Этери понимает, что это единственный способ договориться со льдом. Девочки и без нежностей знают, как она ими гордится, а она — как страшно, когда топится лед. И этот страх преследует ее второй год подряд, не оставляя ни одну ночь без кошмаров. Сила, растопившая лед Пхенчхана, заставила гореть и ее собственное сердце. И теперь каждый день выжигала ее душу, не собираясь отпускать. Она знала о чувствах Жени задолго до Олимпиады. Девочка умело скрывалась, но одиннадцать лет вместе слишком хорошо делали свое дело. И Этери знала. У нее не было возможности не знать, не было варианта отказаться или не видеть. Это была реальность, в которой нужно было существовать и жить, в которой нужно было продолжать идти к самой нужной, самой дорогой и ожидаемой победе. Только неожиданно появившаяся переменная в этом и без того кошмарном уравнении делала все слишком тяжелым, слишком запутанным. С какого момента процесс пошел не по плану, женщина не знала, но однажды на тренировке случилось то, чего никогда не происходило: Этери Георгиевна Тутберидзе закрыла глаза на прыжке своей спортсменки. Тренер, обязанностью которой было контролировать чистоту и правильность исполнения, испугалась за Евгению Медведеву. Наверное, именно в ту секунду пошел обратный отсчет. Теперь этот страх, который Этери так неосторожно пустила в свое сердце, останется там на долгие годы. Теперь она часто будет вздрагивать на неудачных выездах и бледнеть при падениях, теперь она будет смотреть на походы Жени к врачу не с точки зрения обиды от потенциального пропуска стартов или поражения, а с иной. Какой именно, женщина не знала, а, возможно, пока еще боялась узнать. Женя всегда была очень тактильной, она любила обниматься больше, чем любая другая ее фигуристка. Ей было необходимо постоянно чувствовать эту связь, поддержку, опору и… любовь. И Этери могла дать все, кроме последнего. Конечно, она любила Женю. Иначе быть не могло, ведь если ты что-то делаешь без любви, то это никогда не сможет тронуть других, это никогда не сможет остаться в веках. А Женины прокаты остались, и Этери это знала. Она любила ее, потому что прожила с ней всю ее сознательную жизнь. Это было ее собственное творение, самая большая ценность и награда. Женя была удивительно искренней, поразительно преданной, и умела любить. Потому что выросла в любви, которую она сама же ей подарила. Все в Хрустальном видели этот особый уровень доверия и отношений между ними, и в том числе благодаря этому успех девушки был настолько ошеломителен. Их тандем сиял ярче с каждым днем, с каждым годом, пока не настал момент, когда это сияние сменило оттенок. Теперь Этери переживала за нее на сложных элементах и чувствовала что-то странное и тянущее, когда видела Женю, уходящую с катка под руку с молодым человеком. В любой другой ситуации женщина бы назвала это ревностью, но здесь она не имела права. Это же Женя. Ее Женя. Ее ли? В олимпийской деревне Пхенчхана обе знали о своей любви, обе чувствовали, что от этого нельзя убежать или спрятаться. Но это была их работа и обязанность. Льду нельзя было позволить растаять. Этери никогда не давала ей повода думать о том, что чувства взаимны. Она знала, чем это может грозить, как сильно это может разбить им обеим не только сердце, но и мечту. Женщина понимала, как молодо сердце Жени и как легко оно поддастся на любое движение в его сторону. Поэтому всю ответственность за происходящее она взяла на себя. И долго и стойко держалась. Но она не могла не видеть, как быстро и нежно в ее ученице расцветает росток первой и истинной любви. Как он толкает ее бороться с травмой и внезапно появившейся Алиной, и как одновременно с этим медленно убивает. Ситуация усложнялась до самого последнего дня. До олимпийского проката «Анны Карениной». Это был гениальный прокат, который полностью опустошил их обеих, став долгожданным признанием и завещанием одновременно. Женя плакала навзрыд, и Этери делала тоже самое, но в душе. К сожалению, роскоши выпустить эмоции у нее не было. Тогда они обе понимали, что нарушили главный и непреложный закон. Лед был растоплен, и на это ушла вся так долго копившаяся любовь, оставляя внутри только боль, печаль и обиду. Они хранили это чувство так долго, так трепетно, и так безрассудно использовали. Да, этот прокат будет признан лучшим в истории. Да, Евгению Медведеву наградят золотом зрительских сердец. Но цена за это была слишком высока. И они не были готовы ее заплатить. Слова, сказанные друг другу во время разлуки и в период расставания оставляли все новые и новые шрамы. Каждая из них подсознательно хотела переиграть, сделать все иначе, но обе понимали, что это невозможно. Их чувства друг к другу росли заново и теперь ковались совсем в других условиях: они впервые были не вместе, не имели возможности коснуться, обнять, поговорить. Этери выбрала Женю. Она не знала, как с этим жить, но перспектива жизни без этого пугала сильнее. Женщина часто вспоминала об обидных фразах, брошенных в интервью после ее ухода, и каждый раз больно закусывала губу. Она не любила жалеть о чем-либо, но эти поступки были слишком неправильными и болезненными. Они обе объяснили сами себе, почему расстались после Олимпийских Игр, и все дальнейшее выглядело больше как цирк или представление для публики. Но Этери знала, что Женю это ранит. Тем не менее, такова была жизнь, в которой они оказались: у них хватило сил выиграть два золота Чемпионата мира, но сил, чтобы признать свои чувства, и мужества, чтобы быть с ними в солгасии, увы, на тот момент не было. Плач за дверью становился сильнее, и уснуть снова не оставалось ни единого шанса. Женщина медленно потерла глаза и встала с кровати, накидывая на легкую хлопковую пижаму светлый махровый халат. Подойдя к двери и положив ладонь на железную ручку, она почувствовала, как сердце пропускает удар за ударом. Она слышала этот плач столько раз в своей жизни, что не имела возможности его не узнать. Всхлипы звучали отчаяннее, чем, по ее памяти, были на тренировках, и это пугало. Этери резко отступила назад, нечаянно и слишком шумно дернув злополучную ручку. Душераздирающие звуки мгновенно стихли. Женщина перестала дышать. За дверью послышался легкий шорох и пару шагов в сторону ее номера. Через несколько секунд, по предположению женщины, человек снаружи коснулся деревянной поверхности, прислонившись головой или плечом. Или всем вместе. Словно находясь под гипнозом, Этери сделала тоже самое, положив на холодную дверь не только плечо, но и замерзшую руку. Тишина начинала звенеть. — Здесь кто-нибудь есть? — Женин голос звучал надломленно и хрипло, но все с теми же нотками теплоты. Этери молчала. — Я вас разбудила. Извините. Надеюсь, вы легли спать, — она не потеряла умение быстро справляться с эмоциями и выравнивать голос после истерики. Этери позволила себе маленькую внутреннюю усмешку. С кем Женя сейчас говорит? Она знает, кто живет здесь? — Это даже хорошо, что вы спите. Потому что слушать меня никто не хочет, а мне очень нужно выговориться. Я вас не знаю, и вы меня тоже, но давайте сделаем вид, что я вам как будто все рассказываю, а вы внимательно слушаете, — снаружи послышался вздох. У Этери не было сил произнести ни слова. — Тихо. Наверное, вы все-таки уснули, — Женя говорила сама с собой. — Ведь если бы нет, то вы точно вышли и остановили бы меня. Кто захочет слушать бред незнакомца в такую рань? — Женя остановилась на полминуты, но было слышно, как она сползает по двери, очевидно садясь и устраиваясь поудобнее. Этери продолжала стоять в прежней позе, боясь пошевелиться. Насколько плохо ей было, как сильно она отчаялась, если готова выложить душу спящему жителю отеля через дверь? Ее сердце сжалось. — Понимаете, я очень люблю одного человека. Я даже не знала, что умею так сильно любить и что любовь такого масштаба существует не только в сказках. Но все-таки, — она немного поерзала, — это не сказочная любовь. Потому что она причиняет боль. Но я… я спортсменка. Профессиональная. Я выросла в дисциплине и довольно жестких условиях, так что терпеть боль для меня — привычное дело. И я продолжаю терпеть, — ее голова откинулась на дверь, издав глухой стук. — Но раньше со мной был любимый человек, который помогал терпеть боль. А теперь я одна. И я, — ее голос дрогнул, — устала. Такое бывает, я часто уставала и на тренировках, но всегда вставала и шла делать дальше. Это был единственный вариант, чтобы выиграть. Чтобы быть кем-то, — Этери ощущала, как ее ноги наливаются тяжестью, а дыхание норовится участиться. — И я стала кем-то. Меня знают в мире, мне принадлежит несколько рекордов. Но я уже не уверена, я ли это. Ведь чтобы стать такой, я убила, — Женя осеклась, исправляясь, — заглушила в себе то, что толкало меня на победы, что делало меня счастливой. То, что делало меня собой. Я променяла свою любовь на медали. Я поставила спорт и работу выше чувств. Такие правила, но… — было слышно, как она снова борется с эмоциями, — правильно ли это? Произнеся последнюю фразу, Женя не выдержала. Слезы с новой силой брызнули из глаз, а Этери наконец-то нашла в себе силы выдохнуть и отойти на метр назад. — Лед должен оставаться холодным, — рыдания отчаянно вырывались из ее груди. — Лед не терпит любви и тепла, — Женя сползла еще ниже, принимая горизонтальное положение. — Но теперь я не выбираю лед. Теперь я не позволю себе быть в его власти. Лед не вытерпит моей любви, но я больше не покажу ее ему, — она затихла, устав после такого тяжелого монолога. Теперь в коридоре слышалось лишь глубокое дыхание и шорохи одежды. Этери смотрела на дверь и понимала, что Вселенная передала слово ей. Теперь в ее выборе и власти дальнейший шаг: медленно вернуться в постель или… открыть эту деревянную дверь, уронив не только голову Жени, застывшую в неудобном положении, но и затянувшееся молчание между ними. Этери дрожала. — Ты не имеешь права поступить так с тем, что мы вместе строили одиннадцать лет, — дверь все-таки открылась, и голова Жени правда упала, слегка стукнувшись о деревянный порог. — Закрывшись ото льда, ты закроешь то, что делает тебя гениальной фигуристкой. Спрятав любовь, ты убьешь свое фигурное катание. У тебя нет на это права. Потому что ты выбрала этот путь, — голос Этери звучал также надломленно, как Женин в самом начале, но женщина умело это прятала под маской раздражительности. Карие глаза на полу приняли оттенок на два тона темнее, а губы, покрытые вишневым блеском, шокированно приоткрылись. Немногочисленные краски ушли с миниатюрного лица. Этери, прямо как на тренировке, сухо подала ей руку в порыве помочь встать, но Женя, как подобает ее лучшей ученице, не приняла. Не отрывая взгляд от нечитаемого лица, она медленно встала, постоянно держась то за косяк, то за стену. Увидеть Этери Георгиевну было не страшно — это регулярно происходило на соревнованиях. А вот осознание того, что та, вероятно, слышала эту пламенную речь, доводило до потери сознания. Женя молчала. Все силы на диалог ушли пару минут назад. Они обе просто смотрели друг другу в глаза, обдумывая, как начать разговор. И стоит ли его начинать? Может, лучше развернуться и пойти по своим делам, дружно забыв это странное утро? — Но ведь вы поступили точно также, — Женя все-таки нашла в себе что-то, что еще не закончилось. — Вы закрылись от меня. Вы разорвали эту связь. Вы убрали свою любовь, — она говорила тихо, но уверенно, не собираясь отнекиваться от своих чувств и слов. В глазах Этери попеременно загорались злость, отчаяние и что-то еще, чему Женя не знала названия. — Так было правильно, — Этери хотела произнести привычную для подобных разговоров речь, но что-то во взгляде девушки не позволяло ей продолжать. Она осеклась и отвернулась. — Разве я не имею права знать? Я уйду сразу же, как мы договорим. Но разве я не могу узнать, что на самом деле случилось тогда? Разве я этого не заслуживаю? — громкости Женя не повышала, но в голосе ощущались стальные нотки. Этери, сама того не осознавая, воспитала копию себя. Набравшись смелости на адреналине от происходящего, Женя сделала шаг вперед и оказалась в номере. К ее удивлению, тренер не оказывала сопротивления. Девушка толкнула ногой дверь, захлопывая. — Моя любовь ушла сама по себе, — осторожно начала Этери, нервным движением достав сигарету. Женя удивленно подняла брови, но ничего не сказала. В комнате повисла тишина, женщина явно думала, что на вопрос она ответила. Осознав это, Женя воскликнула: — Это ужасная ложь! Это невозможно! Так не бывает, — Этери отошла к окну, и Женя шаг за шагом приближалась к ней. — Ты говорила, что я тебе как дочь, — тяжело выдохнула она, переходя на «ты». Никто из присутствующих этого не заметил. — Правда? Когда? — Этери изогнула изящную бровь, перекладывая сигарету в другую руку. Женя не была уверена, что она разговаривает с той Этери, которую знала. — Во всех интервью, которые ты согласилась дать, — характерная огненная ярость неумолимо нарастала. — Игра для публики. Обычное дело. Трогательные рассказы привлекают аудиторию. Это выгодно для Федерации и для спорта, — Этери была прекрасной актрисой, но только не перед Женей. Только не сейчас. У девушки перехватило дыхание. Она видела, что женщина врет, видела, как нервничает и как сложно дается ей эта беседа. В ее сердце всегда была надежда, что те обидные слова, сказанные за последние полтора года — это эмоции и ничего более. Но зачем Этери продолжала говорить это? Неужели это может быть правдой? — Моя любовь, которая была адресована ребенку и ученице, исчезла, — женщина потушила сигарету. — Ей на замену пришла другая, говорить и думать о которой было нельзя, — голос Этери все-таки дрогнул, но взгляда от Жени она не отвела. Повисла тяжелая пауза, потому что впервые они обе признались вслух так, чтобы вторая это слышала. Женя — несколько минут назад на полу коридора, Этери — в ушедшую секунду. Предполагалось, что мгновенно должно было стать легче: объятия, примирение, счастливое будущее. Но жизнь часто оказывается гораздо сложнее. Женя попыталась сделать шаг навстречу, протянув руку, но Этери мгновенно пресекла: — И о ней все еще думать запрещено. Я сказала это не для будущего, а потому что ты имеешь право знать. Этери говорила что-то еще, что-то про лед, про правила, про обстоятельства, про скорые соревнования, но Женя уже ничего не слышала. Она делала шаг за шагом, пока женщина, не заметив, оказалась всего в каких-то двадцати сантиметрах от нее. Коснувшись рукой влажной и холодной ладони, девушка сделала последний шаг и порывисто обняла своего тренера. Нет, уже не тренера. Своего человека. Длинный монолог Этери прервался, а худые руки так и остались висеть по швам. Женя не отступала, прижимаясь крепче, чем когда-либо, и легко перебирала пальцами по напряженной спине. Маленький нос нежно потерся о ключицу. Женщина резко выдохнула и положила руки на тонкие плечи, попытавшись отодвинуться. Она была слишком близка к омуту, из которого уже не было выхода. — Я скучала, — Женя выдохнула это куда-то в плечо. — Этери, ты очень умная. Самая умная из всех, кого я знаю. Но кое в чем ты ошиблась, — рука девушки соскользнула со спины и снова коснулась холодной ладони. — Мое катание уже умерло. Потому что рядом со мной нет тебя. Женщина не могла оставаться безразличной к ней так долго, так что предательская рука все-таки невесомо коснулась тонкой девичьей талии. Женя улыбнулась тому, что не ошибалась. — Лед жесток, но для него мы безлики. Ему все равно, какую жертву ты принесешь сегодня. И если рядом со мной будешь ты, я что-нибудь придумаю. Но любовь я больше ему не отдам. Никогда, — последнее слово она выдохнула уже прямо в шею, и рука Этери обвила талию уже смелее, ближе прижимая Женю к себе. — А я, Жень? Что отдам ему я? — она впервые за сегодня произнесла ее имя, и этот факт заставил девушку поднять голову и заглянуть в уже далеко не злые, не обеспокоенные глаза. Теперь в них стояли только печаль и давно забытая нежность. — Ничего. Я отдам за двоих, — Женя не выдержала и, приподнявшись на носочках, прижалась к плотно закрытым губам Этери. Это лишь отдаленно напоминало поцелуй: девушке просто нужно было дать выход чувствам, которые слишком долго сидели взаперти. Женщина стояла, не шевелясь, не отвечая и не отталкивая дрожащую в ее объятьях Женьку. Отстранившись спустя пару секунд, Женя не была способна открыть глаза от наступившего наваждения. Этери смотрела на ее расслабленное лицо, на подрагивающие ресницы, чувствовала родной запах и ощущала мягкую руку в своей руке. И впервые за целую жизнь признала поражение. Она переместила руку с талии на затылок и резче, чем ожидала, притянула Женину голову к себе, целуя уже по-настоящему, так, как им обеим часто снилось по ночам. Она целовала ее губы, нос, щеки, пока руки безостановочно гладили шею и затылок, постепенно переходя на спину. Женя тяжело дышала, прижимаясь еще крепче, еще теснее, словно боясь, что Этери растворится в ее руках, а она снова проснется в полном одиночестве у себя в постели. Одновременно издав тихий полувздох-полустон, они отстранились друг от друга. Женя спрятала голову у женщины на груди, а та положила подбородок ей на макушку. И это произошло так ненавязчиво и естественно, словно было сотни раз до этого, словно так всегда и должно быть. — Что же будет, Женя? — Этери гладила ее по спине и по плечам, и не было ясно, успокаивает она ее или саму себя. — Я вернусь в Россию, — женщина рвано выдохнула, услышав подобное. — Отношения на расстоянии — слишком тяжело для нас, не думаешь? — Ты… ты хочешь обратно ко мне в группу? — Этери задержала дыхание. — Нет, — Женя поудобнее устроила голову на плече. Этери резко распахнула глаза, отстранив расслабленную девушку от себя. — Что? — смогла выдавить женщина, недоуменно смотря на ту, которая призналась ей в любви и которая снова пытается разбить ей сердце. — Этери, — уловив панические нотки в ее вопросе, Женя продолжила объяснять: — Мы больше никогда не сможем делить работу и чувства. Мы не могли этого делать еще тогда, — она не уточнила, когда именно, но это и не требовалось. — Чтобы сохранить все это вместе, нужно искать другие пути. Я буду тренироваться в России. Я буду рядом с тобой. Но я не хочу, чтобы у нас были причины хоронить что-то в себе ради чего-то. Я больше не отдам тебя льду, — не встречая сопротивления, Женя вернула голову на плечо и облегченно выдохнула, когда Этери обняла ее в ответ. — Прости меня, — женщина выдохнула это с болью, с такой, какая еще не звучала в ее голосе сегодня. Женя удивленно подняла взгляд: — За что? — За все, что было в эти полтора года. Как ты могла продолжать любить меня? После стольких ран, — Этери легко провела по месту, где быстро билось Женькино сердце. — Потому что я верила, что это была не ты. Это лед, который мы обе выбрали, который поселился у нас внутри. Но его всегда можно растопить. Но для этого нужная большая вера. И любовь. Все это у меня было, а как оказалось бы в итоге… я старалась об этом не думать. Мысль о том, что ты никогда не сможешь ответить мне, была слишком убивающей, слишком болезненной. Но это была плата. Льду всегда надо платить… — Женя не заметила, как слеза снова покатилась по ее щеке. Этери обняла ее еще крепче, проводя носом по волосам и целуя в макушку. — Теперь ты ему ничего не должна, Женька. — Мы не должны, — она выделила это слово, делая его основой всего между ними. — Теперь мы должны только друг другу. Счастье, — Женя впервые улыбнулась широко и искренне, так, как Этери это помнила. — Это единственный долг, который я согласна выплачивать всю жизнь, — на этих словах женщина снова поймала Женины губы, и лед окончательно отступил, оставляя место любви и теплу.