Дышать

      Лишь тьма и разрушение, вот что я вижу каждый миг вокруг себя. Так было с самого начала и будет до самого конца.       Великий поглотитель мертв, серпентины низвергнуты, Оверлорд уничтожен, лже-Анакондраи прокляты, призраки изгнаны, Высочайшая повержена, и лишь я остался меж двух сторон. Ни добрый, ни злой; ни герой, ни злодей; ни живой, ни мертвый. Темный лорд, сменивший титул на наставничество, король теней, сам ставший тенью, владыка разрушения, спасший мир от собственной стихии. Гармадон — пережиток в истории молодых и сильных.       Это не страшно. Это всего лишь часть жизни. Я не могу злиться на людей за то, что они легко забывают своих героев, когда те сменяют маску и доставляют столько проблем. Они живут слишком мало, чтобы знать как все было на самом деле. Поколение сменяется каждые сто лет, новые умы поднимаются на вершину, а старые уходят в забвение. Повезло тем, кто смог передать историю через книги и не исказить ее до неузнаваемости. Повезло и тем, кто живет в неведении и лжи, принимая ее за чистую правду. Страшно за тех, кто видит истину собственными глазами и желает донести ее до других.       Свет слеп в собственной невинности, а тьма видела слишком много, чтобы вновь прозреть. Когда их слепая борьба превращается в танец равновесия, мир становится удивительно ясным и понятным для обеих сторон. Есть ли в этом мире боль? Да. Есть ли в нем счастье? Безусловно. Равновесие заключено в равноправии боли и счастья.       Смерть и жизнь неразрывны, они сменяют друг друга. На место тысячи павших придет тысяча родившихся, вместо крови польется материнское молоко, а вместо предсмертного крика прозвучит крик рождения. Мир прекрасен таким, какой он есть. Ни свет, ни тьма не должны преобладать, даже если кому-то кажется, что так будет лучше. Тьма раздавит в порыве ревности, свет сожжет из чувства бесконечной любви.       Счастье и боль исчезнут, жизнь и смерть исчезнут, свет и тьма исчезнут. Как по мне, это можно назвать перерождением.       Цикл никогда не прервется, если только не узнает как избежать тех ошибок, которые он совершает вновь и вновь.       Что будет в этом случае? Кто знает… Может, я уже нахожусь в этом новом, никому неизвестном состоянии, а может, я просто стал ошибкой, которую мир не смог уничтожить и потому запрятал на самое дно, скрыв даже намек на существование чего-то настолько неправильного и уродливого.       Я был заражен, я был исцелен, я был проклят, но так и не получил прощения. Грехи не забыли меня и утянули туда, где мне самое место.       Люди не видят меня, ушедшие не слышат меня, проклятые не зовут меня. Я остался на руинах мира проклятых, похороненного глубоко в море мира живых, став одной своей частью приверженцем мира ушедших.       Естество проклятого разъедает вода, естество человека пожирает соль, естество ушедшего томит бесконечность.       Я не совсем понимаю, жив я или мертв. Я чувствую боль и ощущаю вкус соленой воды. Рыбы касаются меня своими телами и в страхе уплывают, когда я пытаюсь потрогать их онемевшими руками. Я вижу перед собой темное дно, а когда с усилием поднимаю голову, вижу холодный свет поверхности, где светит солнце. Но я не дышу. Моя грудь не вздымается и не опускается. Я словно младенец в материнской утробе.       Моя кожа все еще на месте, но она будто прозрачная, сквозь нее просвечиваются кости давно обглоданного водой тела. Я чувствую боль во всех органах, но она слишком слаба, чтобы я кричал в агонии.       Руки скованы толстыми цепями, которые до сих пор не покрылись ржавчиной, а тело оплели мертвые щупальца некогда великого мира проклятых. Высочайшая держится за единственное, что напоминает о ее прошлом, словно мертвая мать, в последний раз обнимающая обреченное чадо.       Меня будто забыли, но я все еще чувствую каждый год теплый свет летящего в небе фонаря. Иногда мне кажется, что я даже вижу его над собой, но меня это больше не волнует. В порядке ли мой сын, счастлив ли брат, простила ли первая и последняя любовь — все эти вопросы перестали иметь смысл. Я не люблю, я не ненавижу. Я даже не знаю, существую ли я, а иногда забываю и имя.       Старые книги портятся, новые сменяют их, переписывая все, что было раньше. Добро становится злом, зло становится добром. Я становлюсь ничем, мое дитя становится всем. Это неизбежно, это круговорот. Мы не властны над ним.       Я слышу голос, но не слышу, что он говорит. Отвечаю, сам не зная что.       Цепи спадают, руки матери слабнут, вода отступает. Тьма давит, а свет жжет.       Скоро я вновь научусь дышать.