Согласен

На больничной койке, опутанный проводами и трубками, в неестественном холодном электрическом свете он такой неподвижный. Игрушечная кукла. Кажется хрупким и бледным — его сильный, уверенный Дин, Дин-насмешник и Дин-озорник. Дин-опора, Дин-тыл, Дин-весь-его-гребаный-смысл. Сэм хлюпает носом и протирает глаза, которые после аварии хорошенько заплыли. Глубокую ссадину на лбу печет, и вывихнутое предплечье некому вправить, потому что Дин без сознания (не произносить слово "кома" даже в мыслях, не надо!), а докторов он и не догадался попросить, если честно. Хорошенькая медсестра в ультракоротком халатике (Дин бы ее глазами всю облизал и отвесил вдогонку пару своих пошлых шуточек — исключительно, чтобы выбесить брата. Это ведь Дин) лепетала что-то про удар головой, возможное сотрясение и томографию, которую он обязан пройти. Сэм отмахнулся от нее, как от мухи. Такой зудящей и приставучей. Неважной. — Вашего отца мы переводим в Су-Фолс, у него хорошие шансы выкарабкаться, но нужно оборудование, которого в таком маленьком городке, как наш, просто нет... — говорит ему в коридоре лечащий врач. На бейдже значится: "Др. У. Дэвис". Из палаты Дина через приоткрытые двери доносится попискивание приборов. Ровный, размеренный гул. Ничего не меняется в показаниях, в этом усыпляющем ритме, значит, все пока хорошо. Все еще хорошо. Сэм сжимает в кулаки разбитые в месиво пальцы, кое-как обработанные той самой секси-сестрой, которая непременно бы запала на Дина, стой он тут весь из себя улыбчивый и сексуальный. В костюме федерала или старой заношенной куртке — совершенно неважно. "Я даже бы не ворчал, если бы ты захотел пойти с ней куда-то", — шепчет Сэм, изнутри себя кусая за щеку. Сильней. И сильней, чтобы до крови, чтобы больно. Потому что он несправедливо и отвратительно цел, тогда как его старший брат лежит в палате и умирает. "У него раздроблены ноги, порвана селезенка и перебит позвоночник, проколото легкое, разорвана почка. Внутреннее кровотечение мы смогли прекратить, но органы могут начать отказывать в любую минуту. Слишком уж велики повреждения", — сказал ему врач еще сутки назад и неловко потрепал по плечу. Попытался, потому что Сэм зыркнул так, что доктор счел за благо убрать руку за спину. "Мы делаем все, что можем, поверьте." Сэм знает, конечно, он знает. Вот только для Дина нужно и невозможное тоже. Так, чтобы испробовать все варианты. Не дать брату уйти. — Если там оборудование, почему вы не... — Сэм сглатывает и оглядывается на палату. Врач моментально его понимает без слов. Глядит на рослого парня, который кажется мальчишкой, заблудившимся в дремучем лесу. Перепуганным насмерть ребенком, который вдруг остался один. — Вашего брата нельзя транспортировать. Боюсь, до Су-Фолс мы живым его не довезем. Слишком... — ... тяжелые травмы, я помню, — потерянно кивает Сэм. А врач вспоминает, что у постели отца тот вообще не сидел и лишь раз спросил о его состоянии. Услышав: "Будет жить", спокойно и равнодушно кивнул и ушел в палату старшего брата, где часами сидел, неудобно согнувшись на не особенно удобном пластиковом стуле. Дремал иногда, уронив подбородок на грудь. Держал руку брата и все время с ним говорил, пока не начинал задыхаться и кашлять. — Вы хотели бы повидаться с отцом? Мальчишка поднимает на врача мутный взгляд. Пустой, измученный, безнадежный. Он вроде молод, а глаза — старика. Качает коротко головой и, перехватив поудобней картонный стаканчик с дрянным кофе из больничного автомата, уходит назад. Нести свою бесконечную вахту. Быть на посту, пока этот пост не лишится всякого смысла. Потому что с такими повреждениями не живут. Доктор Дэвис сокрушенно вздыхает, уходя по коридору к палатам других пациентов. Это страшно, но всех спасти невозможно. Странно, что этот мальчик — Дин — вообще до сих пор жив. Не верится, что его вместе с машиной сбил грузовик на перекрестке. Он бы охотней поверил, что его затолкали в комбайн, который осенью на полях собирает кукурузу в Небраске. * — ... с отцом все нормально, он поправится. Когда ты очнешься и встанешь на ноги, мы снова соберемся все вместе и продолжим то, что должны... Горло дерет словами, которые он никогда бы не хотел говорить. Но Дин... Дину важны и охота, и папа. Дин должен знать, что все хорошо. Тогда он быстрее очнется. "С такими повреждениями не живут. У него внутри все латано-перелатано. Как он еще дышит?" — шептались ночью медсестра с уборщицей на посту. Сэм почему-то забыл разозлиться, но глянул на обеих так тяжело, что те хором ойкнули и покраснели, взялись лепетать оправдания. Может быть, и не живут. Но это ведь Дин. Его не прикончить всем исчадиям Ада, даже если те соберут против него все свои легионы. Это Дин, он круче, чем какой-нибудь супергерой из не особо достоверного Marvel. Капитан Америка нервно курит в сторонке. — Дин, ну сколько ты так будешь лежать? Может быть, пора просыпаться? — Слезы капают на постель и на руки. Сэм их трет, размазывая спекшуюся корочкой кровь и следы высохшей грязи из той придорожной канавы, в которую его выкинуло, когда в них врезался грузовик. Ему кажется, что в попискивании приборов меняется тон или ритм, слышится тонкая, визгливая нота. Хотя, наверное, он просто очень устал, и у него звенит в голове. За прошедшие дни ему несколько раз показалось, что он слышал что-то — дыхание брата над ухом, шаги и легкое прикосновение ладони к запястью. Дин в это время все еще спал с кислородной трубкой во рту. Приборы так же мерно пищали. Дурак, он даже доску для спиритического сеанса сюда притащил. Вот уж Дин над ним поиздевается вволю, когда соизволит проснуться и увидит весь реквизит, небрежно сгруженный в дальний угол палаты. — Ты понимаешь, как нужен мне, Дин? — Сэм губами жмется к руке, что лежит без движения на одеяле. — Ди, дай мне какой-нибудь знак. Это прозвище родом из детства, срывается с губ по привычке. Сэм всегда звал брата именно так, когда они оставались одни, а снаружи бушевала гроза. Он боялся, что у них под кроватью спрятался монстр. Или за дверью в ванной, в шкафу, на парковке. Дин брал его за руку, второй сжимал нож и они по очереди обходили каждую комнату, каждый угол, на который падало подозрение. Пока старший не доказывал брату, что опасности нет. Сэм делает из стаканчика новый глоток, потому что слипаются веки, а спать он не должен. Не сейчас, когда Дин может очнуться в любую секунду. О том, что Дин не проснется, он предпочитает не думать. — Ну вот, снова кончился. Ты тут полежи, я только в коридор за кофе — и сразу обратно. Дрянь, конечно, та еще. Но уж что имеем. Вздыхает, потому что Дин Винчестер молчит. Он какого-то бледно-синюшного цвета, и у Сэма остро тянет и ноет внутри. К автомату он бросается едва ли не бегом. Но натыкается на старичка, который долго никак не может выбрать между капучино и латте. Сэм переминается с ноги на ногу и нетерпеливо ворчит, то и дело оглядываясь на палату. Приборы начинают сходить с ума, мигать и голосить практически ультразвуком, когда он скармливает кофейному монстру купюру. Обжигая пальцы, хватает стакан, еще надеясь, что это — где-то еще, не у Дина. Бригада врачей его оттесняет к стене, торопясь к постели больного. "Пульса нет!", "Три кубика адреналина!", "Начинаю массаж сердца!", "Разряд!", "Он не дышит...", "Пульса все еще нет!", "Еще один кубик!"... Сэм о стену опирается тяжело. У него и руки, и ноги дрожат, и трясутся белые губы, что шепчут молитвой: "Пожалуйста, пожалуйста, Дин... Пожалуйста, не бросай меня, ты не можешь..." "Прекратить реанимацию. Запиши время смерти..." Стакан встречается с полом в наступившей вдруг тишине. И черные брызги, потеки заливают белые стены, оскверняют стерильную чистоту помещения, где пахнет дезинфекцией, спиртом, йодом. И смертью. Смертью и горем здесь пропитано все. Сэм несётся вперед, не разбирая дороги, отталкивая с пути медбратьев, врачей, медсестер, случайных посетителей и пациентов, чью-то родню. Вперед, скорее вперед. Он вглядывается в минутную стрелку — у него на руке часы Дина. Он должен, непременно должен успеть. Не думая о последствиях, не помня про камеры и охрану, угоняет прямо с больничной стоянки машину. Жмет на педаль. Стрелка на циферблате отсчитывает звонко секунды. Хорошо, что, когда они гостили у Бобби, ему было скучно, пока брат и хозяин дома копались в моторе очередной развалюхи. Сэм в это время читал. Старые свитки и древние манускрипты, предания, легенды, заклятия. Ему и нужно-то сейчас всего ничего. Перекрёсток, рядом с которым растёт тысячелистник. И маленький сундучок, в который он бросает свое фото с фальшивого удостоверения, горсть кладбищенской земли, да кость черной кошки. Закопать в самом центре и ждать. — Ну, вот же я. Я пришел, а где ты? — кричит он в темную, такую теплую ночь, что всегда несет за собой страшную бурю, которая вырвет с корнем деревья, сорвет крыши с домов и забросить пару десятков машин на деревья. — Где ты, сукина дочь?! — Зачем же орать? И не дочь, скорей сын... — Фигура отделяется от широкого ствола старого клена. Желтые глаза зажигаются в темноте. Он — не кошка. Не человек. Желтоглазый. Тот самый. Сэм оступается и даже, забывшись, шагает назад, нащупывая пистолет за поясом джинсов. — Т-ты? Почему это ты? — Потому что демоны перекрестка мне подчиняются, — объясняет демон с ухмылкой. — Сейчас только я — их единственный господин. Ты звал, я слушаю. — Ты знаешь желание... Ненависть вкручивает в череп болты, ненависть заставляет его кровь пузыриться. Ненависть на полосы рвет его грудь изнутри. Вот только в ушах все еще слышится эхо: "Бесполезно. Время смерти... Пиши". — По правилам, я должен услышать его от тебя. Да, представляешь, подобная ерунда действует и на меня. Сэм соглашается. Сэм на все сейчас согласится. — Верни ко мне Дина. Мой брат. Мне нужен мой брат. Целый и невредимый. Живой. — Ты знаешь цену, не так ли, моя прелесть? — Демон по-кошачьи крадется к нему, заглядывает в лицо и ведет по щеке мозолистым пальцем, царапая кожу. Сэма передергивает отвращением. Он сквозь зубы шипит, щуря рысьи глаза: — Десять лет? Я согласен. — Десять лет? — демон изумленно округляет глаза. — Нет, это было бы так банально и просто, совсем никакого азарта. — Пять? Три? Год? День? — его голос все громче, отчаяние ломает его и дробит. Отчаяние вытягивает нервы и жилы. — Дай мне только час, чтобы я мог увидеть, что Дин... он вернулся. Дай с ним проститься. Желтоглазый заходится в приступе веселого смеха, хлопает себя по коленям, бокам. — Сэм, ты правда решил, что мне нужна твоя жизнь? — Я отдаю тебе душу. За брата. — За брата ты отдашь мне себя. А душа. Что же, когда мы закончим, ей будет лишь одна дорога — в Адское пекло. Ну как тебе такой прекрасный контракт? Соглашайся, пока из братишки не сделали чучело в морге. Сэм недоуменно моргает, но ему постепенно приходит простая и очень мерзкая мысль: — Что значит — "отдашь мне себя"? Это... в смысле?.. Демон таращится в наигранном ужасе и машет руками, как будто гоняет москитов. — Ты подумал... Что, в том самом смысле? — хихикает подленько. Тварь. — Поверь мне, Сэмми, когда я говорил, что ты нужен мне, я вел речь далеко не об этом. Не все стремления и мысли стекают в штаны. Есть... как это? Более высокие цели. — И что тебе нужно? — Я же сказал — только ты. Сейчас ты уйдешь к брату. Но настанет день, когда я тебя позову. И ты подчинишься беспрекословно. Придешь, не задавая вопросов. Сделаешь все, что я скажу. Решай, Сэм. Время уже на исходе. Сэм опускает ресницы. Вдох-выдох. Ответ может быть только один. — Дин будет жить? И ты не попытаешься его тут же прикончить? — Ни я, ни какой другой демон. Включим это условие в контракт. Сэм глотает. В голове — все еще писк приборов и крики. А еще далекое, исполненного священного ужаса: "Сэмми, не смей!" "Ты — мой брат, и я сделаю для тебя, что угодно. Буквально". "Потому что я просто не смогу без тебя." Эгоизм. Такой эгоизм. Вот только к чему этот мир? Мир может легко и весло катиться в пропасть. Без Дина. — Согласен. — Ты знаешь, как скрепляется договор? Сэм брезгливо кривится, но осторожно кивает. Короткий, злой поцелуй отдает древесной трухой, в которую превращается гроб, десятилетиями гниющий в могиле. Через секунду Сэм, шатаясь, отходит назад, с отвращением вытирая рот холодной ладонью. Азазель тянет губы глумливой улыбкой. В расплавленно-желтых зрачках Сэм замечает всполохи изумрудного света. — Запомни, Сэмми... Прерывает его злобно, с досадой: — Я — Сэм. — Ну конечно, — довольный демон потирает ладони. От звука сухой, сморщенной кожи, что трется о кожу, у него ноют зубы и сводит всю челюсть сразу. — Запомни, Сэм, — демон сгребает в кулак воротник его мятой куртки и тянет к себе. Дышит прямо в лицо свежей кровью и серой. Его веселье будто смыло в трубу нечистот. — Решишь со мной поиграть, будешь хитрить, нашей сделке конец. Нашей сделке и Дину. — Я понял. — Зубы громко скрипят, и он сплевывает под ноги крошки эмали с кровавыми сгустками. — Вроде бы не дурак. — О не-е-ет, ты очень, очень умненький мальчик. Потому я и выбрал тебя. — Выбрал меня для чего? — Всему свое время. Сейчас же... Кажется, ты должен спешить? Твой брат там — один... Сэм срывается с места, когда демон тает в воздухе. До больницы — двадцать пять минут по дороге. * Он осторожно заходит в палату, где лежит его брат. Такой бледный и неподвижный, опутанный проводами. Приборы утробно гудят, на мониторах графики отражают все показания — ритм сердца и пульс, давление, дыхание, что-то еще. Сэм никогда не вникал в эти цифры и диаграммы. Опускается на опостылевший стул, почти упираясь подбородком в колени и берет Дина за руку. — Главное, что ты будешь живой. Ты... ты однажды поймешь... — Конечно же буду, что за глупости, Сэмми, — хрипло и неразборчиво говорит ему Дин, пытаясь выплюнуть кислородную трубку. Густые ресницы вздрагивают, и он открывает глаза. Зеленые, как трава и весна. С крапинками теплого солнца. — Дин. — Слов ему не хватает, они рвут его изнутри, они не помещаются, рвутся наружу, и что-то бежит-бежит по щекам. Мешается жутко, и Сэм пытается отмахнуться. Его отстраняют медики, набившиеся сюда саранчой. Они проверяют показания приборов и осторожно освобождают брата от трубки. Кто-то шепчет о чуде. Сэм падает на колени и к руке брата жмется щекой. — Эй, ну ты чего, мелкий? Ничего ж не случилось. — Чуть позже, когда они снова остаются одни, Дин растерянно гладит его по голове, а Сэм не может, никак не может от него оторваться. Дин подозрительно щурится. — Ведь ничего не случилось? — Нет, Дин. — Сэм заставляет себя успокоиться и сесть на край больничной кровати. Берет опять его руку, сжимает, не в силах поверить. "Пиши время смерти..." "Ты придешь, когда я тебя позову, и сделаешь все, что потребуется." "Согласен." Согласен. — Теперь с нами будет все хорошо. И даже сам себе верит в эту секунду.