Flashback
— Хах. — сипло срывается с сухих губ командора. — Почему ты смеёшься? На последней вылазке тебе окончательно мозги отбили? — с шорохом капрал складывает руки на груди. — Наконец-то снег пошёл, — улыбнулся Эрвин, — дети снеговиков налепили. Это значит, что хотя бы это может радовать их в пределах стен. Слышишь? — мужчина делает паузу, дав шанс игристому смеху рассыпаться сквозь скрип деревянных колёс. — Я в детстве тоже любил лепить снеговиков. Что насчёт тебя, Леви? — отводя взгляд от окна, командующий ловит на себе взгляд тёмных очей. — Ностальгия замучила, старик? — закинув ногу на ногу, Аккерман хмыкает, и в повозке повисает тишина. — Нет. Я не люблю снег. Он слишком холодный. — всё же отвечает капитан и хмурится. — Извини. — Эрвин всегда отличался проницательностью и пониманием людей. И даже сейчас он понял, что говорить об этом больше не стоит. Каждый раз, когда взгляд Леви стекленел, он вспоминал. Невольно вспоминал ужасные кадры прошлого. Всегда казалось, что в таком состоянии Аккерман смотрит на мир лишь через тёмную призму. Снова давящая тишина. Голова капитана от неё раскалывалась лишь сильнее, вены давили на виски, хотелось сжаться, зажмуриться, лишь бы избавится от ужасных болей. Нужно что-то сказать, выдавить из себя. — Расскажи что-нибудь. — лишь это удаётся придумать, чтобы разорвать молчание. Следом Леви по-звериному покусывает губы. — Что, например? — Смит наконец-то приходит в себя. Леденящий голубой цвет глаз меняется на светлый, словно тёплое летнее небо. — Ты же любишь говорить, у тебя интересная жизнь. Выуди из своей головы хоть какую-нибудь мысль. Всё, что захочешь. — говорит капрал. Командующий польщённо улыбается — эта улыбка, пожалуй, была слишком хорошей. На секунду его глаза мерцают изнутри, и Леви понимает, что именно сейчас душа Смита освобождается от всякого груза. Она поливает мир тёплым солнечным светом. Но Аккерман тут же прячет ухмылку, вспомнив, кто отвечает перед Имир за сердца людей. — Тогда мы выйдем здесь. — под удивлённый взгляд капрала, мужчина поднимает руку, тем самым попросив извозчика об остановке. — Прямо на этом месте. Если не возражаешь, конечно. — улыбается Эрвин. — Что ты задумал? — приподнимая бровь, Леви спускается с подножки на хрустящий снег. — Сейчас увидишь. — отвечает Смит и наклоняется. Кожаные перчатки сминают небольшой комок, который сухо посыпался. — Детский сад. — цокает брюнет и ведёт кончиком сапога по хрупкому сугробу. — Я просто решил вспомнить детство, что в этом плохого? Я же не совсем камень. — ловко подкинув снежок в руке, мужчина легко кинул его в капрала. — Чтобы Эрвин Смит, внезапно стал дурачиться? Не занимайся ерундой, команд.. — оборачивается Аккерман и белые хлопья вмиг впечатываются в его лицо. — . . . — прошипев ругательство, Ривай принимает холодную расслабленную стойку, пристально глядя на нарушителя, сметая с лица остатки снега. И вдруг он начинает медленно оседать на землю. — Прости, я думал, что ты увернёшься, — не успевает блондин договорить, как приходится развернуться. В тёмно-бежевое пальто прилетают удар за ударом. Снежки вдребезги и без шансов разбиваются о мужское тело. Размахиваясь, Леви нанёс удар точно в голову и попал куда хотел. Эрвин рухнул на снег и замер. — … Стой ... — продолжает он и получает ещё один удар в спину. Затем ещё, и ещё, пока наконец капрал не удовлетворяет себя. — Ах, “стой” ?! Кто это начал по-твоему, Смит? — с ехидной полуулыбкой-полуухмылкой, Аккерман тенью нависает над мужчиной. — Извини, я и вправду заигрался. — привстаёт командующий и получает последний снежок — прямо в грудь. На этот раз белая вспышка не ослепляет лишние чувства и переживания, а заставляет сердце сжаться в болезненный холодный комок. Просочившаяся через расстёгнутое пальто и белую рубашку вода касается горячего живота, заставив мурашки пробежаться по телу. Но Леви только молча стоит и ждёт следующего шага внезапно поникшего главнокомандующего. — Плевать уже. — отведя взгляд, Аккерман протягивает руку Эрвину, но тяжёлой ладони не чувствует. Оглядывается на него, потом вокруг, — Теперь ты решил в прятки поиграть? Мне тошно от этих ребячеств... — еле слышно, но в голосе капрала подрагивает тембр неуверенности, волнения или даже слабого испуга. Размашистая ладонь внезапно обхватывает тело, сжимает до глухого хруста в позвоночнике. Руки немеют от холода и страха. Плечо на автоматизме дрогнуло, ударяя напавшего под дых. Слышится сжатое «ай» и кряхтение. — Эрвин, чтоб тебя! — оборачивается капрал и хмурится. Леви никогда не слышал шаги Эрвина. Ни осенью, когда листья шуршат от любого движения; ни зимой, когда снег скрипит на каждом сантиметре; ни весной, когда на земле стоит оттаявшая слякоть. Никогда. — Сила удара у тебя что надо. Не зря прозвали лучшим воином в мире. — усмехается командор, стараясь распрямиться и прийти в себя после крепкой затрещины. — Сам виноват. Знаешь же,- — Да, прекрасно знаю. — наклоняется мужчина и в новой попытке обнять, тянется к капитану. Теперь тот сделал шаг навстречу и заключил широкие плечи в кольцо из рук. — Какого черта ты это сделал? — те же большие руки обхватили сзади, но это, кажется, успокаивает: теплота пальто, которое принадлежит человеку, с кем Аккерман связан невидимой нитью. Связью, что поймёт лишь предок Аккермана. Не разжимая объятий, капрал смотрит в голубые глаза: — Ты странный. — Сам себя ненавижу. — с грустной улыбкой хмыкает Смит и кладёт голову на соседнее плечо. Ривай внезапно понимает, что говорить этого не стоило. — Зато я тебя — нет. — бледные щёки наливаются розоватым румянцем и синеватые губы тянутся к макушке. Уткнувшись носом в голову командующего, Леви спустился до виска, чёткой скулы и прощёлся до щеки. — У тебя губы холодные. — подмечает Эрвин. погладив спину с чёткими позвонками, которые чувствовались даже через слои одежды. — По чьей это вине по-твоему? — тут же хмурится Аккерман и бросает на Смита осуждающе-укоризненный взгляд, отчего даже у самого командующего поджилки дрогнули. — Зато мы в кои-то веки можем пройтись до замка. Как тогда, помнишь? — улыбнулся командор и сделал первый шаг навстречу прежней дороге.End flashback
— Только не говори, что ты снова решил сыграть в прятки, Смит. — хмурится Ривай и присаживается на одно колено. Снег хрустит и прогинается под массой совсем небольшого тела. Благовония по-прежнему дымились, взмывали вверх белым паром, а свечи давно потухли в такой стуже. Положив на небольшой столик букет белых цветов, Аккерман не смеет поднять взгляд в глаза на могильном камне. Чего он боится? Что прольёт слезу над собственным горем? Так и не дождавшись ответа, Леви с сердцем добавляет: — Я помню. Помню тот первый снег. Скрипучий шелест падающих на землю снежинок. Твоё дыхание. Только это, и больше ничего.