Навеки и дольше

And I'm the t-shirt that I wear Pick the thorns out of my hair I broke your heart so carelessly But made the pieces part of me

— Привет, Райли, проходи, — Эрин ласково улыбается, приоткрывая передо мной дверь. — Ты выглядел сегодня обеспокоенным. Что-то случилось? Как и всегда, это она. Не очередная еле выстраданная из фантасмагоричных кошмаров, безысходной реальности и паранойи копия, но она, Эрин, настоящая и единая. На острове остаётся что-то неизменное, верно? Эрин цельная, пусть ни черта не счастливая. Моё же естество перетянуто изолентой. Мы договорились встретиться и пообщаться до того, как я пойду к отцу Полу — это будет только вечером. Мне нужно присутствие кого-то рядом, кого-то, кто не вызывает у меня столько противоречивых эмоций. Кого-то именно такого, как она. В её доме мне нравится куда больше, чем у себя. Здесь чувствуется живое тепло, и, вероятно, это всё из-за самой Эрин. Если бы я верил в Бога, посчитал бы её ангелом с подрезанными крыльями. Как я уже говорил, она сохранила в себе многое из того, что видоизменилось, претерпело странные метаморфозы внутри меня. И это завораживало и поражало в ней. Эрин прошла через многое, но улыбается всё ещё так тепло, по-настоящему. Эрин замечательная. Но никак не укладывается у меня в голове, что и она уже не полетит. — Кошмар приснился. Ничего серьёзного. — Кошмары — вещь отнюдь не самая приятная. Расскажешь, что там было? — Может, в другой раз, — я коротко улыбаюсь ей. Я прохожу в комнату, усаживаясь на диван. Здесь хорошо. — А мне сегодня, знаешь, снилось, словно бы я снова оказалась подростком, — Эрин вновь улыбается, садится рядом. — Вот как? — Да. Ты знаешь, там, во сне, не было моей матери, вообще ничего плохого не было. Но был ты. — Я? — я тихо смеюсь. Неужели я снюсь ей? Это довольно приятно. Быть может, она думала обо мне накануне, вспоминала прошлое, правда зачем? — И что я там делал? — Ты пришёл ко мне после мессы, и мы о чём-то долго-долго разговаривали. Можешь себе представить? Ты там выглядел так же, как и раньше, но говорил прямо как сейчас, и я знала, что ты тот самый Райли. Но ты был таким счастливым. — Счастливым? Счастливым. Вот уж действительно невероятный сон. Я могу представить себя удовлетворённым, более-менее довольным жизнью, не восторженно-очарованным, но словно согласным со всеми условиями игры. Что должно случиться, чтобы я выглядел счастливым? — Да. Ты пришёл ко мне, рассказывал мне что-то. Я не помню, в чём было дело, но ты с таким увлечением говорил, и тебя невозможно было не слушать. Ты улыбался, Райли. Такой радостной улыбкой. Мне показалось это правильным. Ты ведь заслуживаешь. Это было очень заразительно, и я сама не могла перестать удивляться тому, как твои эмоции передались мне. И вот мы сидели на кухне, два счастливых ребёнка, не понимающих толком, чему каждый из них рад. Но нам не плохо, не больно, не одиноко. Нам не страшно. Мы вместе, — и здесь она замолчала. Как давно нам в последний раз казалось, что мы с кем-то вместе? Заодно? Как в детской игре, два союзника против всего остального мира. А ведь так было когда-то. — Господи, Райли, чего ты там копаешься? — Не могу найти джинсы. — А куда ты их дел? — Я что, помню? Эрин посмотрела на меня ласково и снисходительно. — И зачем ты снова сбегаешь, Райли Флинн? — Говорю же, дома родители ждут, — я отвечаю ей какой-то неловкой улыбкой. Джинсы находятся в углу. — Не хочу знать, что будет, если они обнаружат, что меня нет. — Ничего они не обнаружат, с чего ты вообще так решил? — она выглядит слегка обиженной, складывает руки на груди и смотрит выжидающе. — Если мне очень не повезёт — обнаружат. И вряд ли мне тогда будет сладко. Мне всего шестнадцать. Я планирую сбежать из её комнаты через окно, как и обычно. Всё происходящее кажется мне таким восхитительным, притягательным, как некое таинство. Никто не должен узнать. От одной только мысли, что они догадаются, у меня начинает бешено биться сердце, и страх сковывает всё тело. Надо идти, пусть я и не хочу. — Райли? — А? — А ты всегда будешь любить меня? — В смысле? — закончив с джинсами, я оборачиваюсь к ней. — Мы всегда будем вместе? — в её взгляде что-то меняется. Это уже не та девочка, которая была здесь минуту назад. Она выглядит теперь неожиданно взрослой. Её губы приоткрыты и слегка дрожат, и смотрит она на меня с какой-то незнакомой мне доселе печалью, тоской по тому, что ещё не случилось, о чём невозможно думать без «никогда-никогда, обещаю, что никогда». И мне становится больно смотреть на неё. Откуда мне тогда было знать, что именно такой она станет? Взрослой девочкой с мечтами о побеге из кошмара. — Конечно. Это навсегда, Эрин, — я подхожу к ней, сажусь рядом и крепко обнимаю. Я чувствую, какая она тёплая, и мне хочется прижать её к себе крепче, но боюсь сломать. — Я буду с тобой. — Обещаешь? — она обнимает меня в ответ, утыкается мне в плечо. И я чувствую, как она дрожит. — Боже, Эрин, конечно, — я ласково глажу её по волосам. — Конечно я обещаю. Я всегда буду с тобой. Я всегда буду рядом. И я не лгу. Я говорю ей ту единственную истину, которую сам знаю. На улице холодно, ветер дует прямо в лицо, а я чувствую, как пульсирует у меня в висках кровь, и всё, о чём я могу думать — Эрин. Правда в том, что никто и никогда не влюбляется с мыслью, что это не навсегда. Никто не выходит замуж, просчитывая, через сколько лет потеряет голову от совсем уже другого человека и подаст на развод. И дети никогда не думают, что их любовь останется в памяти всего-то лишь светлым воспоминанием, но не более. Может быть, есть что-то если и не вечное, то очень, очень продолжительное, и если есть — прекрасно. Над этим надо работать, для этого надо прилагать усилия. Но посмотрите хотя бы на статистику по разводам. Сколько усилий нужно приложить, чтобы получить бесконечность? Наши пути разошлись. Давно уже разошлись. Я помню, как понял это, совсем не сразу, это произошло постепенно. Сначала было замешательство. Я не понимал, что случилось. Недоумение, попытки удержать, ухватиться за любовь. Чем дальше, тем сложнее это становилось, и, в конце концов, мне начало казаться, что я потерял смысл. Опору в жизни. То, ради чего я существовал, сбегал из дома и уходил, прятался обратно, то, что я хотел продлить навеки и дольше. Эрин стала для меня всем, буквально всем, я дышал этим, я этим жил, и без этого… я не знал, как дальше. Но я смелый. И сильный. Никто не узнал, что я спрятал под одеждой, под кожей, за костями. А там была одна сплошная бессмысленность. Она поняла это. Эрин не глупая. Как-то раз мы встретились взглядами. Посмотрели друг на друга каким-то серым, туманным утром, хотели что-то сказать. «Я люблю тебя» уже готово было нарушить тишину, но не нарушило. Мы промолчали. И все всё поняли. — Как давно мы были подростками, — я и не замечаю, сколько длится наше молчание. Видимо, мы оба погрузились в свои мысли и воспоминания. Я ценю таких людей. Можно молчать, и в этом нет ничего неправильного. Хотя думать, признаться, обо всём этом несказанно трудно. — Да, действительно, — она грустно улыбается. — Помнишь, как ты клялся мне в вечной любви? Конечно, это не могло быть правдой. — Прости. Я извиняюсь искренне. Мне действительно жаль. — Не за что тебе извиняться, Райли, — Эрин ласково погладила меня по плечу. — У всех так случается. — Нам с детства рассказывают о любви. О вечной, «настоящей» любви. Что вот, вырастешь, встретишь свою половинку, с первого взгляда поймёшь — только этот человек и мог быть с тобой. И человек тоже поймёт. Истории о соулмейтах, сказки, пусть и крайне приятные, в них хочется верить. Есть тот, кто тебе предначертан, и с ним ты пройдёшь и огонь, и воду, и второе пришествие, — мы оба тихо смеёмся. — И никто не говорит о том, как больно, сложно и страшно это бывает. Другой человек — не ангел, ниспосланный с небес, он тоже чувствителен, хрупок, и когда вступаешь в отношения с ним — берёшь на себя ответственность. Но кто бывает к ней полностью готов? Разве что люди, которые много раз в таком участвовали. Я к ним не относился. Я не оправдываюсь. Но я и правда чуть ли не ангелом тебя счёл. — Что ж, — Эрин снова улыбается мне своей тёплой, светлой улыбкой. — Ты прав. Соулмейтов не бывает. И люди хрупкие, их легко поломать, как и отношения. Над ними нужно работать. Но, я думаю, любовь — это всё равно прекрасное чувство. — Я с этим не спорю. Поспорил бы, может, с кем угодно, но не с ней. — Бывают такие люди… с которыми хочется остаться. И с которыми хочется быть целую вечность. Любовь многолика, иногда она приходит бурным порывом, сносящим всё на своём пути, а иногда такой нежностью, что невольно тонешь в ней, и даже не желаешь всплыть. Это не с первого взгляда, и даже не со второго. Это симпатия, разгорающаяся и превращающаяся из маленькой искорки интереса в сильный огонь. Греющий. Ты был для меня таким человеком, Райли. — Я не знаю, где таких искать. — Не ищи. Сами найдутся. Они не приходят, когда ты хочешь, они приходят, когда нужны. Только заметь. И не упусти. — Прости, что я не остался им для тебя. — Да ладно, Райли. Это прошлое, — она снова улыбается мне. — Когда-нибудь ты проснёшься и поймёшь, что это всё уже не так страшно, и Бог простил тебя. — Не думаю, что мне нужно именно его прощение. С секунду мы молчим. — Я тебя простила. Небо сегодня красивое, как ни странно. Обычно я не люблю его разглядывать. Серое, сливающееся с горизонтом, пустота, окружившая остров. А сейчас оно прекрасно. С маленькими облачками, возгорается там, где солнце падает за горизонт. Как это красиво. Я вдыхаю холодный воздух. Может, на Крокетте не всё так плохо.