протянувший руку, получает сердце

Тик-так. Тик-так. Слышно как идут часы в этой сумрачной тишине. Один глубокий вздох, и снова, тик-так, тик-так. Дурацкие часы висят где-то снаружи и служат элементом бездушного декора. Хотя, он бы мог поспорить. У него в палате всякое движение происходит будто по часам. Маленькая клетка, ставшая ему домом, не вмещает в себя просторы его воображения. Кажется, всего три месяца назад стены тут были белоснежные. Пахло краской и налётом свежей извести. Отец говорил, что больница новая. «Ты будешь там как дома», — повторял он и глаза его загадочно блестели. Впрочем, Джонхан разбираться с этим не хотел. В самом деле, то было время, когда он жаждал лишь одного: помощи покоя. Сначала отец, ровно как и он, яро считал, что важно помнить истоки. Откуда, в какой момент и что послужило отправной точкой для того, чтобы у него просто отказала нервная система. Джонхан тоже думал, что важно знать, что стало триггером. Он долго гадал, бился буквально головой об стену, пытаясь понять, что с ним происходит. Вполне обычный диагноз, в котором нет каких-то заумных слов, странных и пугающих терминов. Казалось бы, что раз так, то всё должно быть не так жутко… не так ли? Депрессивное расстройство. Да каждый второй с этим сталкивается, каждый пятый к концу дня готов вскрыть себе вены. Но все живы, все здоровы, и только ему выпала честь оказаться здесь. Ко всему прочему, когда человек сталкивается с чем-то необъяснимым, он ждёт, что кто-нибудь или что-либо даст ему объяснение невероятного. Он ждёт, что умрет от чего-то сверхъестественного, умрет в своём безобразном величии и вокруг его могилы соберётся толпа людей, которая будет помнить его всю оставшуюся жизнь. Реальность плющит на поверхности, до оскомины разъедая нутро глухим разочарованием. Причина твоей смерти будет весьма обыденна, возможно, ты сдохнешь пока будешь подтирать свой гребанный зад, а может, пока будешь пялиться на вымя очередной девицы за прилавком своего убогого магазинчика. Люди мнят из себя богов, живут и умирают ожиданием великого. А Смерть стоит позади, обдавая зловонным дыханием твой сальный затылок. — Джонхан-а, это не просто депрессивное расстройство. То, что ты начал видеть и слышать галлюцинации, говорить с ними, перестал чувствовать своё тело и его нужды — конец пути, — лицо врача, дамы средних лет с крысиной мордой и скрюченными пальцами, раздражало так сильно, что он готов был вцепиться ей в глотку. — В твоём случае, нет какого-то одного триггера. Это как линза одной фотокамеры. Внешне ты видишь лишь одну, но внутри это целый мир, где всё наслаивается в одну систему. Твои болезни — совокупность множества факторов и именно поэтому их невозможно вылечить каким-то одним способом. Оно не поддаётся лечению. — гаденькая улыбка, которую она пыталась сдержать, говорила сама за себя. Этой крысиной морде нравится видеть чужое отчаяние. Из-под ворота белоснежного халата, казавшегося идеальным, выглядывал серый ворот водолазки в тот момент, когда у него шла консультация. Попытавшись отвлечься от её слов, Джонхан сфокусировался на её внешности и едва сдержал рвотный позыв. Он никогда не различал красивых или некрасивых. Люди для него, априори, были лишь инструментами. Проще было соотносить их к категориям с кем противно иметь дело, и с кем терпимо. Во второй половине у него было катастрофически мало потенциальных знакомых. А вот с первой всё было куда проще. И была бы его воля, то он не раздумывая соотнес бы её в третью категорию: убить. Вот уж на кого Боженька всем своим видом указал, прямым текстом говоря «моё худшее творение». Её внешность будто идеально дополняла мерзкий и пакостный характер. Завистливая, она напоминала тех пернатых птиц с лысой головой, которые выжидают свою жертву и в момент её полнейшего бессилия, нападают на неё всем скопом, чтобы выжрать всё вплоть до протухших кишок. Падальщики. Она была такой же. Сальные волосы, длинные, с проседью. На проборе виднеется белоснежная перхоть, от которой у него начинает зудеть кожа. Минуту назад, когда он не присматривался, врачебное одеяние казалось идеальным, а теперь он замечает прогляди серого налёта на сгибе воротника и на рукавах. Серый и застиранный, халат выглядел жалко и убого с мятыми прорехами. Так бывает, когда ты комкаешь одежду и суетливо пихаешь её на дно шкафа. Карие и потухшие глаза хуже любой неопрятности, смотрят безжизненно. И на фоне крысиной морды, обрамлённой паутиной морщин и чуть сгорбленного носа, вполне ясно ощущается безысходность. Он так явно и живо представил, как она ест, неаккуратно, запихивая еду в переполненный рот. Жуёт, чавкая и противно причмокивая, наверняка и руки помыть перед едой не подумает. Так и подмывает спросить, знакома ли она с душем? — Так что, понимаешь, биполярное и депрессивное расстройство на фоне приема препарата «Эго» лишь усугубило твоё положение. Из всего дерьма, он цепляется лишь за последнюю строчку. Препарат «Эго». Сначала эти волшебные пилюли делали своё дело. Настроение было прекрасным, концентрация и фокус — отменными. Агрессия испарилась, все те навязчивые мысли становились лишь отголосками каких-то обрывков в голове. Блаженная пустота, умиротворение и никакой тревоги, ужаса или страха. Работа перестала пугать, а в голове даже стали появляться мысли чтобы вернуться в колледж и закончить учёбу. Месяц волшебства, свободы и счастья. На тот момент он уже жил раздельно от отца, и это было действительно значимое время. Жизнь вдруг перестала казаться беспросветной пустошью, схлынуло отчаяние, давившее безысходностью. В те дни он познакомился с хорошенькой девочкой, чьё имя было лёгким и волшебным, как и она сама. Рози. Глуповатая, от того не менее очаровательная, она пришла работать к ним в ресторан и так они и сдружились. Бескорыстная и улыбчивая девчонка описывала его внутреннее состояние. Она была добра ко всем, не жалела улыбок и с остервенением пыталась всем угодить. Тонкие и бледные шрамы на девичьем запястье он увидел лишь через неделю их знакомства, когда она пригласила на чай. Раздевая её, он тут же погасил в себе желание с навязчивыми вопросами и сердобольным желанием сказать, что она не одна. Что бы там ни было, это не его дело. Уж он бы явно не одобрил, посмей она лезть к нему в душу. И всё же, он совершил одну фатальную ошибку. Он предложил ей таблетки. К его ужасу, на момент, когда Рози впервые попробовала таблетки, он уже сидел на них второй месяц и его постепенно крыло. Былой просвет сквозь талые будни повседневной жизни вновь стал покрываться непроглядной мглой, и на этот раз, он чувствовал, что это конец. В ту последнюю неделю, когда они ещё виделись и он был в состоянии здраво мыслить, она была действительно счастлива. Благодарила его и клялась в любви. А потом, он очнулся в отцовском доме, прикованный к своей старой кровати. Отец сказал, что он в таком состоянии уже неделю, а для него и дня не прошло. Последнее что помнил Джонхан, как он сцепился с кем-то на улице, а дальше — тьма. С тех пор начался его персональный ад. Уже в больнице он вдруг отчётливо всё вспомнил. Язык, будто наждачная бумага, царапал высохшее нёбо. Жутко хотелось пить, но каждый раз, когда ему подносили воду, казалось, будто это сгустки его крови. Вода из прозрачной превращалась в алую, густую, с мерзким тяжёлым запахом железа. Те крошки еды, что пытался усвоить его желудок, он выворачивал обратно. Его бросало то в жар, то в холод. Лихорадка обволокла каждую клеточку его тела и оно вновь и вновь выворачивалось в болезненных конвульсиях. На третий день всё резко прекратилось. Будто заново перекроенный, он встал с постели без удушающей жажды воды и чувствовал себя живым. Немного поев, он молча наблюдал за тем, как отец развалившийся перед телевизором в одной растянутой майке жуёт снэки. Противный хруст и крошки на его груди и вокруг рта заставили Джонхана брезгливо поморщиться. Голубоватое свечение телевизора в комнате, задёрнутой шторами, внезапно нагнало тоску. Он чувствовал себя хорошо, однако ощущение тревожности лишь усилилось, как если бы за его спиной кто-то молча прятался и наблюдал за тем, что он делает. Кое-как встав со стула, Джонхан отправился в душ, мимолётом удивляясь тому, как трехдневная лихорадка сделала его похожим на смерть. Впалые глазницы и щеки на, и без того худощавом лице, выглядели не просто болезненно, а так, будто ещё денёчек и он отправится на тот свет. Тощее тело едва было способно удержать собственную руку на весу больше двух минут. Он ослаб и выглядел отвратительно, грязно и дурно. Горячий душ заставил выдохнуть с облегчением, и уже на выходе, когда он расчесал влажные волосы пятерней и намеревался покинуть ванную, Джонхан застыл, глядя в круглое зеркало над раковиной. Труп матери, истерзанный и в крови, сидел в ванной и смотрел прямо на него. Облезлые волосы, совсем не похожие на те, что были у неё при жизни, с прорехами лысины на макушке. Огромные и безжизненные глаза, в которых нет живого блеска. В них застыл ужас и немое осуждение. Руки её прикрыли собственную грудь, будто бы она пыталась сжаться в комочек и исчезнуть. Окровавленная, она смотрела на него и затем прошептала: — Это всё ты виноват. Едва заметное движение, но Джонхан смог его уловить. Мама сдвинулась с места, поднимаясь с колен медленно и осторожно. Кровь бесперебойно капала на выцветшую ванну и ему всё хотелось крикнуть, чтобы она остановилась, однако звук так и застрял в горле. — Это всё ты! — внезапный и резкий порыв, движение наполненное силой и прытью, заставило его попятиться и обернуться назад. Силуэт матери не исчез и не рассеялся, напротив, он видел её так ясно и четко, хотя не помнил лица последние пять лет. Она стояла совсем рядом, так близко, что он ощутил запах гнили и разглядел её почерневшие зубы. Правая её рука застыла в воздухе над головой, будто бы ещё миг и она готова вырвать ему сердце. Пальцы её были в крови и с обгрызенными ногтями обрубками. — Ненавижу, — шёпот идущий из самых глубин. — Сдохни, — замах, и всё что он слышит — треск разбитого стекла. По виску стекает то ли пот, то ли кровь. Когда он открывает глаза, матери уже нет, а себя он обнаруживает лежащим на груде осколков. Мелкие стекла впиваются в руки и босые ноги, пытаясь подняться, особо крупный осколок впивается ему в колено, и к его ужасу, он не ощущает боли. Кровь хлещет и ванная становится похожей на кровавое побоище. Джонхан застывает в ступоре, судорожно размышляя, что делать. В итоге, сделав шаг к ванной, он включает душ и пытается смыть с себя кровь и куски стекла. В пугающей тишине он убирает осколки и пытается обработать себе раны, боль от которых, просто не чувствует. Уже лёжа в кровати понимает, что тело горит. Холодной рукой дотронувшись до горячего лба, он пытается понять, почему не чувствует хотя бы недомогание. Градусник, найденный среди груды просроченных лекарств, показывает температуру 39. Впервые он чувствует, как слёзы паники заползают в уши и застилают глаза. Лёжа на кровати, он смотрит в потолок, который пошёл трещинами, и не понимает, что с ним происходит. К счастью, через пару минут измученное сознание отключается и он забывается мучительным сном. Всю следующую неделю его сознание переодически отключается, а на себе он находит всё больше и больше странных и неизвестно как появившихся ран. Окровавленные пальцы, синяки, шишка на лбу. По ночам он чувствует, как из-под кровати кто-то пытается заговорить. Сначала тихое шипение, затем неясный говор, а потом, вполне отчётливое: — Ты волен делать что угодно. Отец отчего-то запер его в доме, не позволяя выходить наружу. Он и не сопротивлялся, до той ночи. Спрыгнув через окно на первом этаже, он и не заметил, что идёт босиком, в домашних штанах и растянутой футболке. Мозг выдавал лишь одно: «Рози». Блуждая по улицам и заглядывая в лица прохожих, он надеялся увидеть её. И ни осенний холод, ни начавшийся дождь. Ничто не останавливало его, пока кто-то из прохожих не стал ругать Джонхана за слишком пристальный и пугающий взгляд. Он бы и ушёл, но кто-то дёрнул его за руку и он упал прямо в лужу. — Что за придурок, — фыркнул мужчина, коренастый и в кепке. — Жить надоело, а? — нависнув над ним, мужчина пытался что-то ему объяснить и вдолбить. — Ты Рози? — равнодушный взгляд и вопрос ввели мужчину в ступор. — Нет, — только и успел ответить он, а потом Джонхан просто прокусил ему ухо до крови, выдергивая кусок мочки. Сплюнув и вытерев окровавленный рот тыльной стороной ладони, он молча смотрел на орущего мужчину, пока вокруг в ужасе толпились зеваки. Какофония орущих голосов и шум сирен скорой и полицейской помощи, огромный рекламный щит с яркой рекламой какого-то праздничного агенства, чужие прикосновения и лица, искажённые яростью — всё слилось воедино. Джонхан молча вопрошал, пытаясь понять, что произошло, а потом тело вдруг скрутилось и он начал задыхаться. Слюна во рту стала пениться и скатываться по подбородку, воздуха всё не было и ему стало так страшно, что паника лишь ухудшила его приступ. Очнулся Джонхан от полоски яркого света прямо над головой и противного писка медицинских аппаратов к которым он прикреплён. Прикованный к наручникам, он с удивлением обнаружил себя в больнице и совершенно не помнил последние 12 часов своей жизни. Когда над головой появилось пухлое лицо врача, Джонхан испуганно отпрянул. — Ты должен рассказать мне всё, — потребовал тот безапелляционно, и ему подумалось, что выхода у него нет. Через три дня он оказался там, где сейчас и всё что выловил его мозг — все из-за чертовых таблеток. Нет, не так. Таблетки добили его.

***

Тик-так. Тик-так. Ход настенных часов стал ритмом его жизни. Камера, точнее палата, с некогда белоснежными стенами, почернела от натиска росписей на стенах. От рисунков и количества лиц. Джонхан оглядел стену напротив своего матраца. РОЗИ МАМА Всего два слова и тонны неподъёмного чувства вины и ужаса. — Жри, — резиновая дубинка звучно ударила железные прутья решётки. Санитар в зелёной форме, огромный и бородатый мужик, уставился на него опасливо. Джонхан молча дотянулся то железной тарелки и влил в себя пресный суп с прессованными овощами, прикончив тарелку за раз. Санитар пялился, выжидая, пока он всё съест. Поэтому, ему пришлось взять пластиковую ложку и в два присеста съесть картофельное пюре с кусочками мяса. Может быть, на вкус оно и было сносным, но все чувства в нем атрофировались, и это было действительно отвратительно. — Воду, — раздражённо бросил санитар и Джонхан опустошил стакан воды, отодвигая маленький поднос обратно. Мужчина кивнул и ушёл дальше. Опустившись на матрац и сверля выбеленный потолок взглядом, он принялся отсчитывать приход следующего санитара. На 4317 счёту послышались глухие шаги резиновых ботинок. Спустя ещё две секунды, в проёме решётки показался другой санитар. Молча протянув Джонхану воду и горсть таблеток, он смотрел, чтобы тот выпил всё, а затем, не изменяя себе, ровно бросил: — Туалет. Молча поднявшись с места, Джонхан встал за матовой шторкой и демонстративно громко пописал. О, история, как его приучали к обыденным вещам действительно занимательна. Он и не догадывался, что организм можно натренировать и подогнать под определённые условия. Например, раз в два дня, после приема слабительных в течение нескольких недель, врачи приучили его справлять нужду в определённое время. То же самое и с ежедневным туалетом. Три раза в день и один раз ночью, учитывая, что ему приходится пить много воды. И это работало, пусть он и не ощущал позывов, однако, перестал ходить под себя, что было действительно настолько унизительным, что он не хотел показываться на глаза крысиной морде. Уж больно явно она торжествовала над всякими его неудачами. Стыд каждый раз накрывал его с головой, когда санитары и медсестры вели его в душевые. Хотелось зарыться в подушку и выть. К тому же, подобному способствовали и галлюцинации матери, которая все ещё приходила к нему по ночам, а то и днём. Её попытки придушить подушкой дошли до такого апогея, что он выбросил матрац за решётку и решил, что не даст ей очередной инструмент. Однако, той же ночью санитары вытаскивали его голову из бочка унитаза. В общем, просвета пока нет. — Быстрее! — рявкнул санитар и Джонхан, задумавшись, испуганно дёрнулся, забыв, что таблетки держал под языком. Три таблетки звучно прокатились по кафелю, к ногам ждущего санитара. Как в замедленной съёмке он видел расширенные зрачки и затем, нахмуренные брови. — Ты! Уродец! Вздумал нас обмануть?! — связка ключей угрожающе зазвенела в его руках и он поспешил открыть палату. — Джухёк! Нарэ! — крикнул он и в ту же секунду послышались торопливые шаги. Впервые в жизни Джонхан испугался не на шутку. До этого времени ему удавалось дурить их и смывать таблетки в унитаз во время похода в туалет. Ни раньше, ни позже. Ведь за ним следили. Выбрав и проверив на себе эффект наименее безболезненных, остальные он смывал и был ужасно горд собой. А теперь всё закончилось и чего ожидать, он не имел ни малейшего представления. В их блоке пациенты были разговорчивые и в сознании, а потому, каждый раз, когда кто-то пытался идти против «системы», наказание было хуже предыдущего. Крысиная морда всегда заботилась о том, чтобы было из чего выбирать. Суетливо затягивая резинку штанов, Джонхан чувствовал как дрожат его руки и гулко бьется сердце, ставшее где-то поперёк гортани. Дверь в палату распахнулась и трое санитаров подобно разъярённым диким зверям нависли над ним. Он понимал, что рыпаться бесполезно и потому, послушно замер, вытягивая руки вперёд. Его сильно дёрнули и когда он упал на пол, кто-то пнул его по рёбрам. — Уродец! Самый хитрый из них! Думаешь, будешь послушным и избежишь наказания?! Урод! — ещё один удар пришёлся куда-то по почкам. Боли не было, было просто страшно. — Тащи в душевые! Двое из них схватили его по рукам и поволокли сквозь длинный коридор, в конце которого и находились душевые. Волочась по коридору, он успел отхватить пару жалостливых взглядов в ответ на которые лишь широко ухмыльнулся. — Уродец, — в лицо одному из нависнувших над ним санитаров так и хотелось смачно плюнуть. Уж больно рожа мерзкая была, и всё же Джонхан воздержался, прекрасно осознавая своё положение и чем может быть чревато столь явное нарушение правил. Власть, как он уже успел убедиться, портила людей, и портила похуже денег. Ведь даже мелкая сошка мнит из себя ядовитую пчелу, стоит ей ощутить силу над беспомощным. Бесцеремонно толкнув его на мокрый кафель, тот, что поймал его за нарушением, ринулся в сторону разматывать длинные шланги вдоль стены с водопроводными трубами. На первый взгляд всё казалось вполне безобидным, Джонхан даже на миг мысленно улыбнулся, наивно полагая, что уж с этим то справится. — Вставай, — чужой раздражённый рёв в пустом помещении послышался с эхом. Кое-как найдя в себе силы встать с места, он стал переминаться с ноги на ногу, брезгая стоять в общей душевой босым. И пусть тут убирали в день по несколько раз, мерзости это не убавляло. Он уж хотел было открыть рот и вальяжно попросить своих надзирателей быть расторопнее, как неожиданный напор ледяной воды буквально сшиб его с ног, отбрасывая к противоположной стене. Он не почувствовал боли, но ощутил как опасливо стукнулся затылком об торчащий маленький кран для мытья ног. Напор тут же стих и он бросил злой взгляд на тех двоих. — Чего пялишься, уродец? Думаешь, раз не чувствуешь боли, то сможешь избежать наказания? — он всё вообще удивлялся, почему людям достаёт неимоверное удовольствие наблюдать за страданиями других? Почему? В чём причина? Улыбки на лицах вполне серьёзных санитаров, по крайней мере, таковыми они казались ему раньше, не сулили ничего хорошего. — Вставай! — очередной крик заставил его подняться с места и встать спиной впритык к стене, в надежде, что так он меньше пострадает. Но к тому, что случилось дальше, он просто не успел подготовиться. Вода хлынула с оглушающим напором и пригвоздила его к месту. Её он и вовсе не ощущал, вместо этого бесчувственному телу впервые сделалось по-настоящему больно, потому что оно почувствовало как впиваются в кожу тысячи маленьких и острых лезвий. Температура воды была настолько холодной, что нервные окончания, до этого момента пребывавшие в разладе с телом, сдались под таким натиском. Джонхан застыл в болезненной судороге, не способный пошевелиться. Напор воды шёл прямо в живот и было оглушительно больно, настолько, что не получалось сделать ни вдоха, ни выдоха. Боль отрезвляла и вместе с тем, лишала сил. Ноги подкосились и он рухнул, костлявыми коленями приложившись к кафелю. А когда включили второй шланг с таким же резким напором, направляя куда-то в грудь, то он просто захлебнулся брызжущейся во все стороны водой и не смог сделать выдох. Упав на бок, он лишь лихорадочно соображал, что нужно вновь дышать, однако чем скоропостижнее крутилась мысль в голове, тем меньше сил оставалось на то, чтобы исполнить её. Усилившийся напор теперь бил в живот и грудь, задевал шею, и это было подобно удушью сразу от нескольких рук. В какой-то момент, уже теряя сознание, он смог сделать несильный рывок и перевернуться на живот, отворачивая голову к стене. Откашливаясь и жадно дыша, сквозь шум воды он почувствовал, как его хватают за ворот пижамы и разворачивают обратно. Яростное лицо одного из санитаров исказилось в отвратной гримасе, он кричал и орал, наверняка, брызжа слюной. Джонхан не понял и не услышал ни слова, бездумно хлопая глазами. Мужчина брезгливо швырнул его и тут же стал направлять валявшийся рядом шланг снова на него. Испугавшись, на этот раз Джонхан успел сделать глубокий вдох и задержать дыхание, когда оглушительный рев навалился поршнем ему на голову. Вновь ударившись затылком, он не смог сдержать болезненного вздоха и потому, снова хлебнул воды. Пытаясь отбиться или оттолкнуть от себя хотя бы шланг, он почувствовал, как его руки обхватили, не позволяя вырваться. Это был конец. Он вдруг ясно осознал, что прямо сейчас умирает. Сил отбиваться не осталось, вода глушила не только доступ к воздуху, но и все мысли, привычно витавшие в голове. Проносились лишь призрачные силуэты матери и Рози, которая, в его памяти совсем истлела и исказилась, становясь похожей на труп женщины, некогда родившей его. Он не совсем понял, в какой момент вода перестала оглушать и бить. Лёжа на холодном полу, он не слышал и не видел ничего, истлевая остатки своей жизни и испуская последний вздох. Стеклянный взгляд остановился на маленьком квадратном окне, которое ютилось ближе к потолку и было закрыто решётками. Сквозь него проглядывало солнце, призывно заманивая и обещая свободу. Ему хотелось жить.

***

— Эй! Хватит! Остановитесь! — когда молодой доктор вошёл в душевые, удивлённый оглушительным рёвом и не совсем понимая, что за шум доноситься оттуда, сердце его испуганно замерло над развернувшейся сценой. Он и его помощник, молодой и весьма амбициозный паренёк, тут же принялись расталкивать двух здоровых санитаров, которые, очевидно, вошли в кураж и наслаждались тем, что делают. Когда он их растормошил, на уродливых лицах не было и тени сожаления. Молча выключив напор воды, они стали заматывать длинные водонапорные шланги обратно, но Вону раздражённо рявкнул: — Пошли вон! Один из них ухмыльнулся и прежде чем выйти, пнул лежащего без сознания паренька в ноги, и удаляясь, пробасил: — Этот… не принимает таблетки. Едва дверь за ним захлопнулась, как он тут же подскочил к пострадавшему и наклонился, вслушиваясь в дыхание. — Дыхание отсутствует! Сердцебиение и пульс тоже! Приступаю к непрямому массажу сердца и компрессии! — резюмировав, он тут же сложил руки и осторожно, несильными движениями стал надавливать на грудь, ощущая, как перекатывается костлявая грудная клетка под ладонями. Потребовалась пара круговых движений, чтобы пациент очнулся. Его глаза внезапно открылись и ассистент, Хоши, тут же помог ему принять сидячее положение и выкашлять остатки воды, предотвращая дальнейшее захлёбывание. Вновь проверив его пульс на запястье, Вону кивнул самому себе, мысленно радуясь. Бросив на паренька изучающий взгляд, Вону тут же нахмурился. Это был его первый день и, однозначно, в его руках — первый пациент в этой больнице. — Как тебя зовут? — спросил он, помогая подняться тому с места. Высокий и тонкий, едва ли стоит на ногах. Бледные кожаные покровы и болезненный вид говорили о том, что парень совсем слаб, а случившаяся экзекуция и вовсе добила его. Высветленные, почти выбеленные волосы облепили шею и лицо сосульками, он весь дрожал от холода и боли. — Принеси полотенца и сухую одежду в палату и помоги ему переодеться. Нужно контролировать температуру тела и общее состояние. Я отведу и вернусь в свой кабинет, чтобы ознакомиться с его историей, — дав чёткие указания Хоши, Вону взял дрожащего парня под руки и помог доковылять до его палаты, которая находилась почти в самом конце. Изумлённые лица стали проглядывать сквозь закрытые палаты и Вону мысленно улыбнулся, замечая столь неприкрытое любопытство. Усадив пациента на край матраца, он стал раскрывать застланную постель. Как раз в этот момент послышались торопливые шаги и следом показалось лицо Хоши, который в руках держал комплект пижамы и два запасных одеяла. — Я сделаю, — мягко произнёс он и отодвинув Вону, вытолкал того за дверь. — Лучше ознакомьтесь поскорее с историями болезней и приступайте, — ободряюще улыбнувшись, Хоши повернулся к дрожащему пареньку и мягко, как умеет лишь он, улыбнулся. — Я помогу тебе переодеться. Хорошо? Пациент кивнул и этого было достаточно, чтобы Вону ушёл работать со спокойным сердцем. Преодолевая длинный коридор, он нахмурился, припоминая, что больница новая, а инвентарь и техника — старые. Откуда ноги росли понятно, и всё-таки злость тут же одолела его, заставляя скрипнуть зубами. Тонкие одеяла не грели в прохладных камерах, как и больничная пижама из хлопковой ткани. Сейчас конец зимы, впереди ещё начало осени. Ни о каких обогревателях речи быть не может, а по уставу, температура не должна превышать определённой отметки. Пациенты, мягко говоря, находились в состоянии консервирования. Из того, что он успел заметить: еда подавалась более менее сносно, и всё же, скотское отношение санитаров, как и некоторых врачей, не оставляло сомнений, что лечащимся приходилось туго. А из того, что он застал сегодня было понятно, что до жизней других никому тут и дела нет. Любопытные и изучающие взгляды следовали за ним, а где-то в центре коридора его внезапно схватила под локоть чья-то рука. Вону остановился и медленно обернулся. На него уставилось совершенно безумное лицо с огромными и впалыми глазами. Длинные ресницы трепетали в такт бесконечным морганиям. — А кто это у нас тут? А? — грубый и вкрадчивый голос резанул слух. Говоривший приподнял голову, а затем брови, надменно глядя на него. Рука, пусть и бледная и тонкая, казалась жилистой и сильной, как и захват. — Здравствуй, — совершенно спокойный голос нового доктора и его мягкий взгляд ввели в замешательство. — Я — Чон Вону, новый лечащий врач. Как тебя зовут? — пациент испуганно разжал руки, инстинктивно опасаясь столь спокойного и терпеливого человека. Его голос был полон вкрадчивости, что лишь насторожило. Однако, имя своё он всё же сказал. — Чхве Сынчоль. — Здравствуй, Сынчоль. Приятно с тобой познакомиться. Надеюсь, я смогу помочь тебе. Сынчоль отшатнулся от решётки, делая несколько шагов назад, на что Вону понимающе улыбнулся. Им страшно. — Ещё увидимся.

***

Так по дурацки прокрашенные стены голубоватой краской делали похожим этот кабинет на жалкое подобие аквариума. Одно окно, такое же как и все остальные, маленькое и квадратное, с решётками с двух сторон и расположенное ближе к потолку. А перед ним висит кусок прозрачной ткани, имитирующая тюль. Спартанская обстановка, как и думалось, вгоняла в тоску. Не то чтобы он привык к роскоши и прочим изыскам, но элементарные предметы удобства определённо порадовали бы. Например, кресло или диван. Или цветочный горшок, зелень которого радовала бы переодически высыхающий глаз. Сегодня ему пришлось закапать увлажняющие капли в два раза больше, чем обычно. Впрочем, Вону не жаловался. Усевшись за рабочим столом и предварительно поправив два стула напротив, он стал изучать дела новых подопечных, предварительно отставив в сторону дело с фотографией того худощавого паренька, чью жизнь он спас сегодня. — Так вы и есть тот самый новоявленный доктор по новой программе? — ни приветствия, ни элементарной вежливости в виде стука в дверь. Женщина, вошедшая в кабинет, тут же произвела отвратительное впечатление. Усевшись напротив, она с неким любопытством стала оглядывать его и делала это без тени стеснения. Вону передернуло и он, нахмурившись, поправил сползающие очки на переносице. — Чон Вону — независимый психотерапевт, — о второй части своей профессии он решил умолчать, справедливо полагая, что имеет полное право. Женщина, чьё лицо напоминало крысиное, хмыкнула, и, поднявшись с места, добавила: — Что ж, мистер Чон Вону. Попрошу придерживаться установленных мною правил и помнить, что Министерство, которое назначило вас сюда, не всегда помощник. Хлопнув дверью, женщина скрылась из виду, но стук её каблуков стоял в ушах ещё долго. Тряхнув головой, Вону принялся изучать дела и просидел так до глубокой ночи, пока в кабинет не постучал ассистент. Просунув голову через приоткрытую дверь и оглядев его, Хоши нахмурился. — Вы даже на ужинали. Вону улыбнулся, стягивая очки и потирая переносицу. — Я не голоден. Чем ты занимался всё это время? — Вону и правда было любопытно, чем занимался Хоши. Он никогда не оставлял его в одиночестве надолго, а сегодня побил собственный рекорд. — Говорил с тем пареньком, которого вы утром спасли. Вполне адекватный, удивлён, что он всё ещё тут, — проходя в глубь кабинета и усаживаясь за свой стол, он улыбнулся. — Славный малый. Думаю, имеет смысл начать работу с него, а может даже обойтись им одним, — пожав плечами и рассматривая документы на своём столе, заметил Хоши. Вону кивнул. — В этом есть смысл. Я просмотрел истории и у Юн Джонхана есть все шансы выйти на ремиссию. Его историю Вону оставил напоследок, изучая с особой дотошностью и рвением. Глядя на тонкое и дрожащее тело, огромные глаза в обрамлении пушистых ресниц, его заполнили жалость и сострадание. Юн Джонхан был подобием ангельского воплощения в человеческом теле. Невинный и потерянный, не знающий, где истина и начало душевных терзаний. Вону не знал, каким он будет через несколько лет и будет ли испытывать то же рвение что сейчас и потом. Однако, покуда оно в нём есть, он жаждал помогать тем, от кого отвернулись и кого бросили за ненадобностью или нежеланием помочь. И Юн Джонхан был первым в этом списке.

***

Утро началось с того, что Джонхан ощутил лёгкое касание по плечу. Испуганно дёрнувшись, он поспешил отскочить к стене и едва осознав реальность, увидел смущенное лицо нового доктора. По крайней мере, по-кошачьи вытянутые и суженные глаза вперемешку с неловкой улыбкой говорили именно об этом. — Извини, я не хотел тебя пугать, — прошептал доктор. Джонхан выдохнул и прикрыв глаза, постарался успокоиться. — До подъёма ещё час, но мне нужно поговорить с тобой сейчас. У меня есть к тебе вопросы. Не возражаешь? — Джонхан пожал плечами, осторожно поднимаясь с места и направился вслед за доктором, по пути заглядывая в камеры, где сгорбившись и сжавшись спали другие. Взгляд невольно остановился на Сынчоле, чья палата расположилась в середине коридора. Он весь сжался во сне, поджав ноги и притянув их к животу. Ему было холодно и он не ел нормально уже несколько дней, потому что это было его наказание за то, что он посмел нагрубить крысиной морде. Сердце Джонхана предательски защемило. Когда Сынчоль, этот огромный ребёнок, только попал сюда, он был улыбчивым и огромным, реально огромным шкафом. Он говорил цельными предложениями и не страдал приступами неконтролируемой агрессии. А сейчас он исхудал настолько сильно, что всякий раз, проходя мимо, Джонхан удивлялся; по размеру он сдувался подобно воздушному шарику и становился всё меньше и меньше. Вечерами он слышал грубый и резкий голос, который кричал от злости и боли, слал проклятия и клялся, что вырежет всех. Иногда, ночью, Сынчоль просыпался и кричал. И единственный способ, который нравился санитарам: бить дубинкой по голове или спине до тех пор, пока тот не заткнется. Иногда это превращалось в скулёж, и тогда, санитары вкалывали лошадиную дозу снотворного, после которого Сынчоль мог спать сутки. Ему, почему-то, было жаль его. И пусть сам он оказался в ситуации не лучше, это не отнимало того факта, что он всё ещё умел сочувствовать. — Проходи, — раздался хриплый и низкий голос, вырвавший его из раздумий. Джонхан неуверенно потоптался на месте и всё-таки вошёл, косясь через плечо на доктора. Тот поспешно вошёл внутрь и запер дверь, а затем отправился к маленькой раковине в углу кабинета и тщательно промыл руки. — Присаживайся. Хочешь чаю? — усаживаясь за свой стол и поправляя сползающие очки спросил доктор, на что Джонхан отрицательно покачал головой. Вону, так было написано на бейдже, нахмурился. — Так не пойдёт, — поджав губы и поднявшись с места, он подошёл к куллеру и набрав в пластиковый стакан кипятка, вернулся обратно. Покопавшись в своих полках, выудил оттуда пакетик чая и бросил внутрь. Вода тут же стала окрашиваться в оттенки тёмного янтаря, что очень позабавило Джонхана. Кто бы мог подумать, что увидеть, как заваривается пакетированный чай, окажется таким занятным. В чай тут же полетел кубик сахара и напилок оказался в ледяных руках Джонхана. Невольно вздрогнув от чужого касания, он ощутил блаженное тепло от чая и поспешил сделать маленький глоток, стараясь не обжечься. — Когда выпадает возможность, пользуйся. Ты должен беречь себя, — спокойно заметил врач, наблюдая за тем, как Джонхан выдувает чай. — Ещё? — спросил он, но тот лишь качнул головой. — У меня лимит на туалет. Доктор понимающе кивнул. — Я изучил твою историю болезни. Хочу перейти сразу к сути. Джонхан испуганно сжался, сминая пустой стаканчик в руках. — Для начала, стоит сказать, что в твоей голове сейчас абсолютный хаос. Ты утратил способность выстраивать логическую последовательность случившихся событий и более того, твоё подсознание сделало это намерено. Иными словами, ты избегаешь реальности. В этом, кажется, есть смысл. — И как мне в неё вернуться? — неуверенно спросил Джонхан. Вону улыбнулся. — Для начала, — доставая блокнот и ручку и внимательно смотря на него. — Мы научимся говорить. Много говорить. Так мы найдём отправную точку твоей эмоциональный амплитуды. Я буду спрашивать, а ты отвечать. Договорились? Джонхан ошеломлённый кивнул. Из головы тут же вылетели все прочие мысли, кроме как тех, в которых он уже был где-то за этими стенами. Заметив радость на лице, Вону тут же нахмурился, желая развеять ложные надежды и не заниматься самообманом. — Быть может, по-твоему, это звучит обнадеживающе, но я бы не спешил радоваться, — Джонхан перевёл пристальный взгляд на него и внимательно слушая, задумчиво почесал левой рукой глаз. За несколько дней Вону ещё на раз заметит эту странную привычку чесать даже не сам глаз, а где-то в миллиметрах над ним, что, к его удивлению, лишь умилит его. — У препарата, который ты принимал, есть свои особенности. Попав внутрь человеческого тела и смешиваясь с кровью, он соединяется с белками крови и со временем вытесняет их или же создаёт некую цепочку, в которой состав крови значительно меняется. То есть, смотри, — поправив очки и прочистив горло, он продолжил. — Этот препарат меняет состав крови и приводит к патологическим процессам. Человеческое тело так устроено, что оно запрограммировано запоминать любой отрицательный фактор на случай, чтобы предотвратить последствия. Таким образом, циркуляцию крови нелегко отчистить и так просто заменить, ведь оно сохраняет в себе плазмы заражённой крови. Последствия этого заражения ты видишь на себе сейчас. Это не только галлюцинации, но и отсутсвие боли, онемение конечностей. Препарат воздействует на твои рецепторы и гены. Ты можешь пораниться и не почувствовать боли, но раны для тебя куда более опасны, чем для обычного человека. Твои раны заживают долго и клетки не регенерируют, потому что нейротрофная рецепторная тирозинкиназа, это ген отвечающий за быстрое заживление клетки и её развития, повреждена. Джонхан ссутулился и нахмурившись, слушал внимательно. — Но сейчас, я ведь стал понемногу ощущать холод и голод, вчера, в душевой, мне было очень больно, я почти всё чувствовал, — несмело возразил он. Вону улыбнулся. — Именно поэтому ты здесь. Мы должны выяснить и понять, что с тобой происходит. Твой организм в мощнейшем дефиците, который нельзя вот так сразу разом заполнить. Многие витамины и минералы не сочетаются вместе, но тебе важно получить многие из них для того, чтобы ускорить процесс заживления. Если мы восполним дефициты, то твоему организму будет откуда черпать силы на новые клетки, ведь сейчас он почти не создаёт их. Это похоже на то, как если бы всё внутри тебя встало на одном месте, будто кто-то нажал на паузу. Понимаешь? Джонхан кивнул. Он действительно понимал. И был рад, что впервые кто-то заговорил с ним о том, что именно происходит. — Кроме терапевтического лечения, нам нужно изменить психотерапевтический подход лечения. Нужно заняться плотнее твоим эмоциональным состоянием и фоном. И лишь только так, в совокупности, всё это может дать какой-либо эффект, — схватившись за свой блокнот, Вону стал писать быстро и нетерпеливо, будто бы в предвкушении. — Я сейчас подготовлю примерный план на две недели. В первую очередь, — бросив мимолётный взгляд на Джонхана, он вновь принялся что-то писать. — Мы заполним железодефицитные пробелы. Сегодня сдашь общий анализ крови и я высчитаю дозировку, будем ориентироваться по ней. Пока обойдёмся стандартным набором витаминов, — бурча себе под нос, доктор спешно записывал, не замечая благодарный взгляд на себе. — Д3, омега, витамин С и фолиевая кислота, это на этот месяц. Дальше будем смотреть анализы. По поводу психотерапевтического эффекта, то тут пока нет какого-то плана. Для начала, нам нужно поговорить друг с другом, чтобы понять, как двигаться дальше и какого вида терапии придерживаться, — расписав бумажку, он протянул её Джонхану. — По протоколу, я обязан ознакомить тебя с планом лечения, что я и делаю, — Джонхан вчитывался в буквы с трудом. Не говоря о том, что почерк был отвратительным, сам он едва был способен воспринимать написанное. — Это общий план рекомендаций и названия препаратов, которыми мы будем лечиться. Все предыдущие лекарства я отменяю, пока обходимся только витаминами. Джонхан кивнул, возвращая листок и чувствуя себя максимально уязвлённым из-за того, что не в состоянии хотя бы прочесть. Это было действительно неожиданно. С момента приезда сюда у него не было возможности что-либо читать, потому, он и понятия не имел, что видя буквы и слова перед собой, будет не в состоянии воспринять текст. Ведь в палате свои корявые и уродливые кочерыжки он разбирал. Но сейчас, буквы и слова слоились, соединяясь в нечто скомканное. Отставив ручку и блокнот, Вону сцепил руки в замок и вновь заговорил. — Тебе следует быть откровенным и честным, даже если не хочется вспоминать, сделай усилие ради себя самого. Хорошо? — Хорошо, — взволнованно прикусив губу, Джонхан затаил дыхание, сознавая, что наверняка услышит вопросы о детстве и родителях. Это пугало, но он надеялся, что, наконец, избавится от этого удушающего груза. — Как ты себя чувствуешь сейчас? — первый вопрос был странным и смущающим. Джонхан так давно ни с кем не разговаривал вот так просто, без криков и постоянных истерик, что был напряжен. Док делал вид, что не замечает его напряжения и нервозной привычки скручивать пальцы. Он спокойно восседал на своём стуле, готовый делать новые записи. — Мне страшно. — Чего ты боишься? — тяжёлый и пристальный взгляд в котором не было и тени насмешки скручивал живот. — Я боюсь, что сейчас появится труп матери. Боюсь, что вы такой же как и они. Выведав у меня всё, станете издеваться. Боюсь, что останусь здесь навсегда и разучусь думать или говорить. Боюсь, что снова придут санитары и начнут надо мной издеваться, — ему стоило огромных усилий признаться в этом, и всё же, смотря на Чон Вону, в чьих глазах, казалось, скопилась вся усталость мира, ему хотелось быть честным. Вону кивнул, записывая. Их короткий разговор прервали крики санитаров, которые отправились на подъем. Какое-то время в кабинете стояла тишина, прерываемая лишь грубыми окликами и безжалостными стуками резиновых дубинок о прутья решёток. Было шумно и чуточку страшно. — Что ты помнишь о своём детстве? — ожидаемый вопрос и всё-таки, по-настоящему дурацкий. Джонхан нахмурился. — Драки, ссоры, ругань. Безденежье. Нищета. Что ещё? Всё. Это всё. Записав ответ у себя, Вону поднялся с места и налил два стакана воды, один протягивая ему. Джонхан взял стакан дрожащими пальцами. — Тогда, расскажи, что помнишь об отце и матери. Неспешно отпив из стакана и промочив горло, Джонхан отставил стакан на стол и бросил взгляд в сторону, с облегчением выдыхая, когда увидел пустующий угол. — Моя мать была алкоголичкой. Отец пытался работать, но этого едва хватало. Мать всё разворовывала и растаскивала. Мы жили втроём, отец постоянно на работе, я один после школы оставался с пьяной матерью наедине. Обычно она меня не трогала и вообще никак не замечала. Я был счастлив, мне казалось, это её проявление заботы ко мне. Она ведь знает, что я ребёнок, и поэтому не станет причинять мне вреда. Так я думал, — воспоминания тут же вспыхнули в голове одно за другим, заставляя его болезненно сморщится. — В те редкие мгновения, когда мать была трезвой, она обнимала меня и говорила о том, как сильно любит. И я был действительно счастлив. Как-то отец предупреждал меня, что когда его нет, к пьяной матери подходить нельзя. В тот день, в день её смерти, она казалась мне трезвой. Она была спокойной и сосредоточенно смотрела телевизор, когда я спустился и сел рядом с ней. Я стал рассказывать ей о том, как дела в школе и какие оценки я получаю. Мать слушала, смотрела на меня пристально и внезапно улыбнулась. Я не верил своим глазам, мне казалось, что вот оно, то самое чувство из рассказов в школе, когда ты сидишь с мамой и разговариваешь обо всем на свете. Воодушевлённый, я стал рассказывать ей с восторгом о футболе и о том, что я лучший в классе. Мама встала с места и я поднялся за ней следом. Мы вместе прошли на кухню, которая была смежной с маленькой гостиной, и оказались у шкафчика с приборами. Я не помню как и когда, в какой момент я оказался лежащим на полу, а в плече у меня торчал нож. Я не помню боли, помню лишь нависшее лицо матери, по-звериному вытянувшееся и искажённое уродливой улыбкой счастья. Она вынула нож и тогда, я ощутил как хлынула из раны кровь, захлёстывая меня подобно волнам реки. Мне правда казалось, что я тону. Крови было ужасно много, я чувствовал как она стекает и заползает мне в уши, — переведя дыхание и на секунду замолчав, Джонхан бросил взгляд на Вону, в чьих глазах не было ни одной эмоции. Это и обрадовало, и расстроило одновременно. — Мать снова замахнулась, и всё что я смог, лишь зажмуриться. В какой-то момент я почувствовал, что тяжести, сковывавшей мои руки больше нет. Открыв глаза, я увидел как отец пытался выбить из рук матери нож. Она была настолько сильной, что я испугался. Она почти воткнула нож в шею отца и кричала что-то о том, что вырежет меня на органы, чтобы продать. Когда острие ножа почти впилось в шею и оттуда стала вытекать тонкая струя крови, я соскочил с места и выхватив другой нож, вонзил его прямо в спину. Я попал ей куда-то между шеей и началом позвоночника, так что упала она сразу. Отец отпихнул её от себя и выхватив нож из моих рук, несколько раз пырнул её в грудь. Вся кухня в считанные секунды наполнилась кровью. Её было много, а мы сидели там долго, до тех пор, пока в дверь не позвонили. Вону молча конспектировал сказанное, а Джонхан замолчал, чувствуя внутри пугающую пустоту. — На сегодня этого достаточно, — заговорил док и Джонхан был с ним согласен. — Идём, я отведу тебя в палату. Рассвет проглядывал сквозь узкое окошко под потолком. Он был оранжевым, со всполохами розового и тёмно-алого. Он был прекрасным, несмотря на то, что солнца не было видно. Он был обнадёживающим, несмотря на все попытки Джонхана избавиться от этого чувства. — Ты молодец, — тяжёлая рука опустилась на макушку и потрепала его по голове. Вону остановился совсем рядом, так, что чувствовался его ненавязчивый и лёгкий парфюм вперемешку с тяжёлым запахом никотина. — Ты хорошо держался, — сказал он и Джонхан готов был вынуть сердце просто потому, что док отнёсся к нему как к человеку. — Идём.

***

Дни сменяли друг друга и Джонхан стал ожидать каждый из них с большим нетерпением. Разговоры, после которых казалось, что он стянул с себя слой одежды в жаркий день, длились все дольше и были всё более наполнены эмоциями. Это отдалённо напоминало эффект после «Эго», когда он радовался новому дню и чего-то от него ждал. Но в этот раз в роли таблеток был человек и это в разы больше будоражило сердце. Жизнь обретала не смысл, но действия. Действия порождали в нём стремления. Он жаждал вырваться на свободу, жаждал найти Рози, чтобы искупить свою вину. Жаждал спасти Сынчоля, который совсем перестал разговаривать. Джонхан чувствовал, что он обязан, должен им помочь, и потому, всем своим существом стремился стать вменяемым и адекватным. Каждый раз когда он встречал Чон Вону, внутри всё ликовало и кричало о безграничной волне благодарности и доверия. Нутро сжималось от щемящей нежности и восхищения. Чон Вону стал его героем, его спасителем. И это придавало сил.       Когда посреди ночи его растолкали, а затем вкололи что-то, последняя мысль скользившая в голове была лишь о том, что ему бы хотелось ещё раз увидеть Чон Вону. Этого странного и серьёзного, местами даже грубоватого человека, чьё благородство было выше всяких похвал. Однако мысли так и остались мыслями, а следом его поглотила чернота. Очнулся он прикованный к кушетке, над которой возвышалась огромная лампа резавшая своим светом глаза. Пару раз подёргав за руки и ноги, он тут же успокоился, заранее понимая бессмысленность своих действий. Во рту отдавало металическим привкусом железного кляпа. — Джонхан-и, — послышалось, а следом и показался чей-то силуэт. Свет потух и проморгавшись, он заметил знакомое крысиное лицо. Женщина улыбалась и ласково гладила его по волосам. — Ну как ты тут? Всё хорошо? — она смотрела на него почти нежно, если бы не безумный блеск, так похожий на материнский в тот день, когда она пырнула его в плечо. — Я слышала, ты очень хочешь выздороветь и поскорее выбраться отсюда, — нахмурившись и надув в притворной обиде губы, она покачала головой. — Я так расстроена. Я думала, мы с тобой друзья. Откуда-то сбоку донеслось странное жужжание, он всё порывался обернуться, но скованная ремнями голова не двигалась. — Но знаешь, — аккуратно проведя пальцами по его лицу, она тут же впилась ногтям ему в скулы, больно сжимая челюсти. — Я всё же помогу тебе, в знак своей доброты. Уродливое лицо ввергало его в неистовое чувство злости. Ему хотелось кричать и орать. И почему на предсмертном одре он должен видеть именно эту физиономию?! Навязчивое жужжание раздалось подле уха, а затем показался и источник этого звука. Маленькая дрель с тоненькой насадкой работала и крутилась так быстро, что Джонхан ощутил тошноту. Их было всего двое: крысиная морда и один санитар. Но даже это было фатальным, потому что он оставался наглухо прикованным к кушетке. — Ты знаешь, — её шёпот был похож на шёпот дьявола. Джонхан задрожал всем телом, сознавая, что она собирается сделать. — Этот метод так недооценивают. А зря, — резко отшатнувшись, она вдруг заговорила громко и быстро. Обрабатывая руки и по очереди перебирая инструменты, от звука которых ему становилось дурно. — Твой вспыльчивый нрав заметно поубавится, ты перестанешь видеть всякое исчадие ада. Это же благословение божье! Сплошные плюсы, не так ли?! — восторг сквозивший в её голосе не оставлял сомнений, что она и впрямь в это верила. — Это совсем не больно. Не бойся, — ласково проворковала она, обрабатывая спиртом его правый висок. Джонхан все пытался вырваться или закричать, но получались лишь нечленораздельные звуки и боль от натирания ремней. Он зажмурился и закрыл глаза, как тогда, в детстве, и надеялся лишь на то, что умрет быстрее, чем почувствует боль. — Эй! — раздалось откуда-то сбоку и затем послышались глухие звуки борьбы. Всего через минуту перед глазами появилось взволнованное лицо Вону и Джонхан выдохнул с облегчением, готовый заключить его в объятия. — Какого чёрта ты творишь! Ты не имеешь права! — писклявый и мерзкий голос крысиной морды доносился откуда-то издали. Помогая выбраться Джонхану из ремней, попутно Вону осматривал его на очередные раны. — Всё в порядке, я цел, — кивнул Джонхан. Крысиная морда стояла в углу, в удушающей хватке ассистента дока. Её глаза были налиты кровью и горели праведным гневом. — Я этого так не оставлю! Ублюдки! Джонхан поспешил выбраться подальше, перешагивая через безжизненное тело санитара. Вону и Хоши вышли следом. На встречу им вышли другие санитары, от чего Джонхан испуганно остановился. — Всё нормально, не волнуйся, — Вону осторожно подтолкнул его в спину и Джонхан кивнув, прошёл дальше к своей палате. Всё оставшееся время он удачно проспал, напуганный и недоумевающий, чем же так не угодил очередной больной женщине. Проснулся он посреди ночи от криков и ора. Кто-то кричал как обезумевший и визжал как свинья. В коридоре вторили визгу и орали так громко, что он испугался. Подойдя вплотную к прутьям он увидел восторженные лица и возгласы в клетках, а затем заметил потасовку в середине коридора. — Убей! Убей! — Вырви ей сердце! — Откуси шею! — Сожри! Возгласы были наполнены восторга и Джонхан высунул голову сквозь широкую прорезь. Послышался глухой стук удара, а следом показалась знакомая шевелюра Сынчоля. Он узнал его сразу, это, в конце концов, не составило труда. Когда ты несколько месяцев видишь вплоть до спящего силуэта человека, ты начинаешь узнавать его. — Сынчоль! — закричал он что есть сил. Сотня мыслей пронеслась в голове в одно мгновение. Как он там оказался? Почему никто не останавливает? Что если он убьёт крысиную морду?! — Сынчоль прекрати! Сынчоль его не слышал. Будто в трансе, своими огромными кулаками он снова и снова бил женщину, которая, к счастью, всё ещё пыталась выбраться. Заметив это, Джонхан принялся кричать так громко, что голос охрип. — Вону! Чон Вону! Вону! Хоши! Кто-нибудь! Помогите же, черт вас подери! — он раздражённо стал дёргать дверь и к его удивлению, та тут же поддалась, легко отворяясь. Выбежав и в пару шагов оказавшись рядом, он навалился всем своим телом на, казавшегося исхудавшим, Сынчоля и стал его отталкивать. — Да оглядись же ты вокруг! Оно того не стоит! Ну же! Не порть себе жизнь убийством этой женщины! — Сынчоль не останавливался. Джонхан был на грани отчаяния. — Мы выберемся отсюда! Док нам поможет! Ты! Ты же знаешь какой он замечательный! Ну же! — голос предательски дрожал. Ему было больно. Сынчоль, этот странный паренёк, напоминал ему старого друга со школьных времён, одного единственного, смелого и храброго. Он умер глупо. Упал с третьего этажа, пока пытался бросать жвачкой в прохожих. Третий этаж — не так уж и смертельно, но приземлился он ровно на голову, пополам перемалывая свой хребет. С той стороны послышались шаги и показалось лицо Вону. Джонхан осел на колени, когда док одним ударом сшиб огромный шкаф с ноги. Сынчоль завалился на бок и больше не поднимался, очевидно, выдавив из себя всё до последней капли. Крысиная морда скулила и постанывала, иногда бранясь проклятиями. — Есть силы собачится — не подохнет, — напоследок пнув её ногой, Сынчоль поднялся с места и протянул ему руку. — Чего раскис? Сам же сказал, что док нам поможет. Вставай. Джонхан был готов придушить ублюдка, но сил не осталось. Вону улыбнулся и подошёл ближе, помогая ему подняться и обнимая за плечи. — Как ты выбрался? — спросил он у Сынчоля. Тот выудил ключи из кармана. — Дёрнул санитара точно так же как и вас в тот раз. Мне свезло, ключи он хранит в карманах формы. — Оставь её, с ней разберётся комиссия под моим руководством. — Ага, но я почти кончил, когда избивал эту сумасшедшую суку. Жуть какое наслаждение, — улыбнулся Сынчоль. Джонхан и Вону улыбнулись в ответ. — Почему никого не было на посте? Где все? Где были вы? Я боялся, что он убьёт её. Вону бросил взгляд на лежавшую в ногах женщину и нехотя вытащил телефон, набирая Хоши. Гвалт из возгласов заметно прекратился и теперь все с интересом наблюдали за ними. — Хоши, тащи аптечку и санитаров, — сбросив звонок, он повернулся к Джонхану. — Не поверишь. Спал, — показывая циферблат времени на заставке телефона, он удивился, когда тот потупил взгляд. Ту же манипуляцию он проделал и с Сыночлем, но тот лишь нахмурился. — Я не могу разобрать. Время показывало 3:15 ночи, когда Вону понадобились десять минут на осознание, что им вкалывали препараты с сомнительным средством.

***

Пять лет спустя — Так ты, значит, был какой-то важной шишкой? — Джонхан устроился рядом с Вону, который закурил. Тёплый летний денёк приятно грел милые кости, которые, казалось, за несколько лет знатно промёрзли внутри больницы. И пусть прошло больше года, он всё ещё не мог отогреться. — Ну, вроде того, — Вону улыбнулся, замечая, как греет руки Джонхан сжимая в ладонях стаканчик горячего чая. — Что ж, мне круто повезло с парнем, кажется, — улыбка на лице больше не казалась вымученной, она была широкой и яркой. Белесые волосы заметно отросли до плеч, а широкая кожаная куртка делала его чуть более плотным чем есть на самом деле. Джонхан казался здоровым, разве что огромные круги под глазами заметно напрягали. Вону знал, это дело времени, и ласки. — Сегодня Сынчоль участвует в соревнованиях, нам стоит поддержать его. Вону кивнул. Сынчоль, который вышел раньше Джонхана, уже стал широко известен как профи гонщик. Его жизнь постепенно налаживалась, но самое главное, теперь они оба знали, какой курс нужно держать, чтобы не сбиться с пути. Запрокинув голову и вглядываясь в безоблачное небо, Джонхан задумался. Вону на мгновение перестал дышать, в очередной раз поражённый его красотой. На солнечном свету его глаза казались расплавленным янтарным блеском. Огромные, с бездонным дном, в котором барахтались они оба, окружённые новым миром и пониманием себя. Это было волшебно и прекрасно. Сжав холодные руки, Вону тихо проговорил: — Мы найдём Рози, я обещаю. Найдём и спасём. — Обязательно.