are you bored?

эта вечеринка с каждой секундой кажется всё более посредственной. и невыносимо скучной. скучной, потому что без танцев на барной стойке, потому что никто не пьёт на брудершафт и не обжимается по углам, скрытым от разноцветных светодиодов. куроо скучно - он закидывает ногу на ногу и пастилку мятной жвачки в рот. куроо скучно - и он зависает в телефоне, то и дело зевая и отвлекаясь на болтовню с не утихающим котаро. из колонок гремит музыка, но у куроо в наушниках своя, по-настоящему годная, а не та безвкусная хуйня, которую привыкли врубать на тухлых дискотеках вроде этой. куроо готов простить многое, но дерьмовый музыкальный вкус - никогда в жизни, поэтому он с безразличием на лице делает громче и беспорядочно переключает песни в плейлисте, тасует между собой, как колоду карт. он улыбается, одними губами подпевая словам, и покачивает головой в бит. у него отдельная тусовка - только для скучающих ценителей, с подмешанным в колу коньяком, ватными ногами и красными кожаными диванчиками на верхней площадке. куроо думает, что это прямо-таки премиум-класс. бокуто что-то воодушевлённо ему рассказывает, суетясь и размахивая руками. куроо делает вид, что слушает - на деле же пропускает мимо ушей, сконцентрировавшись на музыке и стоящем на столе стакане со сладким газированным пойлом. он облизывает пересохшие губы и делает глоток. сегодня ему как никогда скучно в компании бо, который уже потерял интерес к разговору и теперь вешается на не очень-то довольного таким поворотом акааши, пытаясь вытащить из того хотя бы пару слов. акааши подвыпивших людей не особо жалует, поэтому смотрит настороженно и спихивает с себя ставшего излишне любвеобильным котаро. куроо вообще с большим трудом может вспомнить, как именно кейджи сегодня оказался за их столиком - наверное, это было делом рук бокуто, который готов был отлипнуть от него разве что под страхом смерти. акааши тоже было скучно, поэтому его молчаливое общество совсем не напрягало и не раздражало. знай они друг друга чуточку поближе, куроо даже поболтал бы с ним, потому что акааши выглядел как человек приятный и ненавязчивый, тот, в чьей компании можно было бы отдохнуть и перегрузиться, например, покурить, стоя на ступеньках у выхода из клуба. можно даже без разговоров. возможно, с акааши могло бы быть гармонично, спокойно, да и просто замечательно, куроо плохо его знает, поэтому не может говорить наверняка. куроо карандашом в голове отмечает, что спокойствие - не совсем то, в чём он нуждается, во всяком случае, конкретно сейчас. сейчас спокойствие ощущается как синоним и без того окутывающей его с ног до головы скуки. он достаёт бутылку из рюкзака так, чтобы виднелось только горлышко, чтобы не прилетело от кого-то постарше, чтобы незаметно и без улик, и доливает коньяк в новую порцию колы зеро, придерживая стакан свободной рукой. в наушниках играет припев, куроо чувствует разливающееся по сосудам тепло и вполголоса подпевает. тсукишима тоже оказывается за их столиком по совершенно неизвестным куроо причинам - он просто здесь, и его присутствие ничуть не смущает всех остальных, значит, можно не париться. большую часть времени он не слишком жаждет общения, а другие благоразумно предпочитают не лезть - себе дороже. на тсукишиме свободная рубашка и светло-синие джинсы-оверсайз, куроо нравится, что тот умеет не заморачиваться, но выглядеть при этом неизменно пиздато. тсукишима не интересуется модой или не тратит долгие изнурительные часы на составление образов и сочетание цветов, но почему-то всегда хорош, как чёрт. он отбирает у куроо один наушник. - про меня не забыл? - а, ты про…? да, конечно, uno momento. тецуро уверен, что со стороны постоянно повторяющийся механизм открывания-закрывания рюкзака выглядит весьма и весьма подозрительно, но он сомневается, что это вообще кого-то ебёт. - ты знаешь испанский? - нет, могу только красиво выебнуться рандомной фразой. и попросить пива. - бесценный навык, - тсукишима фыркает и цокает языком, - полиглот. так привычно и так в его стиле, что куроо это уже даже не выводит из равновесия. как-то само собой. сегодня куроо - не единственный, кто мешает приторную газировку без калорий с чем-то покрепче. тсукишима сидит почти вплотную, бесцеремонно прислонившись бедром к бедру, а плечом - к руке, берёт в руки свой стаканчик, молча благодарно кивает и выпивает почти залпом. он совсем немного пьян, но это «немного», это визуально незначительное количество алкоголя делает своё дело. это заметно: тсукишима чуть более расслаблен, чем обычно, он не хмурится и не язвит в том объёме, в каком делает это в трезвом состоянии. выпивший тсукишима чуть более тактильный, чуть менее взвинченный и намного более приятный в общении, чем без вмешательства колы с коньяком. выпивший тсукишима кладёт ладонь на его колено, будто бы невзначай, ни к чему не обязывая и без какого-либо скрытого подтекста. бледные щёки подёрнуты румянцем, в серых глазах - едва уловимый блеск, который может заметить только куроо, лицо которого в каких-то там призрачных двадцати сантиметрах. рука скользит вверх, тсукишима по-прежнему расслаблен и спокоен, он вальяжно облокачивается на спинку дивана, запрокидывает голову и прикрывает глаза - не до конца, боковым зрением лениво-любопытно изучая тецуро, его скулы и подбородок, небрежно сползший с плеча пиджак и тонкую серебряную цепочку на шее. выпивший тсукишима лишён ненужного смущения, зажатости и, кажется, совсем немного - совести. последнее куроо особенно нравится. касается внутренней стороны бедра, задерживаясь чуть дольше, наблюдает. ему просто интересно - интересен сам куроо, интересна его реакция на каждое действие и слово. когда ладонь тсукишимы смещается чуть выше, тецуро приоткрывает рот и выдыхает, потому что это слишком. слишком по крайней мере для общего зала, где отовсюду на них смотрят, где любой подобный жест - слишком очевидный, и тут же был бы замечен и расценен как непотребства (хотя, если подумать, так оно и есть); не сейчас и не здесь, нужно более подходящее для этого место. - мы выйдем, - в том, чтобы объясняться перед бокуто и акааши, нет острой необходимости, куроо скорее оправдывается по привычке, приложив два пальца к губам и жестом изображая сигарету, - покурим. как ни крути, а выпивший тсукишима - всё ещё тсукишима, и он возмущённо шипит, когда тецуро поспешно хватает его за запястье и тянет в направлении туалетов. здесь душно и прокуренно, но по счастливой случайности пусто - все либо слишком заняты отбиванием ног на танцполе, либо чем-то ещё, не затрагивающим эту локацию. оно и к лучшему, наверное, думает куроо, затаскивая кея в последнюю кабинку - ту, что дальше всех от двери, - всего лишь здоровая бдительность и элементарные меры безопасности. - и когда это ты набрался смелости, чтобы выкидывать что-то подобное на людях? - улыбка-ухмылка, скользящая, с прищуром, выдохнутая почти в самые губы. - кто бы говорил, - даже пьяный тсукишима не теряет своего таланта феерически закатывать глаза. куроо это нравится. теперь никто не увидит, теперь можно дать себе волю, можно целоваться до одури, кусая губы, касаясь языком чужого языка, распуская руки и не боясь. алкоголь даёт в голову, развозит, ведёт и слегка шатает, они целуются остервенело-жадно, так, будто ждали этого целую вечность и только-только дорвались. они всего лишь двое подростков с зашкаливающими гормонами, но губы куроо на вкус, как кола с коньяком, что, в общем-то, неудивительно, а ещё отдают горечью каких-то крепких сигарет; тсукишима припоминает, что среди всего хлама в его рюкзаке видел начатую пачку красных мальборо. но сейчас это мало волнует. тсукишима расстёгивает верхние пуговицы на рубашке - куроо эту самую рубашку совершенно, мать его, бессовестно мнёт и задирает, касаясь горячей оголённой кожи, оглаживая ладонями бока и выступающие рёбра. в кабинке тесно и душно, но это мало волнует. тсукишиму вообще ничего больше не беспокоит, кроме мокрых губ тецуро, которые везде: на его собственных губах, на подбородке, на шее. куроо весом своего тела вжимает в стенку, целует глубже и оставляет засосы. особо не нежничает - на это нет ни времени, ни желания. желание только одно - быть ещё ближе, стонать ещё громче, подставляясь, тая, чувствуя: чувствуя, как не держат ноги, чувствуя влажный язык и колено, протиснутое между ног. о куроо с лёгкостью можно обжечься - тсукишима, кажется, совсем не против подобного расклада. думать кею сейчас не хочется вовсе. думать не хочется ни о чём, кроме тёплых рук, кроме того, как восхитительно-хрипло звучит голос куроо, стоит последовать чужому примеру, скинуть пиджак на пыльный пол, задрать футболку и провести ладонью от живота к паху. как с губ срывается вздох, не похожий, возможно, ни на что больше - от этого вздоха перед глазами плывёт. в кабинке душно, но это последнее, что может беспокоить, беспокоит только почти болезненное ноющее возбуждение, эгоистично беспокоит только чёртов куроо тецуро, находящийся в непозволительной близости от него. музыка в зале за дверьми громкая, она отдаётся в ушах и пульсирует где-то в груди, из-за головокружения и помутнённого сознания он не может различить слова и отчётливо распознать мелодию. музыка громкая, но стоны куроо громче, когда тсукишима опускается перед ним на колени. пальцы не хотят слушаться, ему с трудом удаётся снять ремень и расстегнуть пуговицу с молнией на джинсах. задача сложная, но не невозможная. куроо музыки тоже не различает - он упирается лопатками в холодную стену и судорожно хватает ртом воздух, которого слишком, просто пиздец как мало. он впечатывается затылком в кафель, ему срывает башню от губ на своём члене, от языка, которым кей, оказывается, умеет не только сыпать ядом и сарказмом на всех, кто попадётся под руку. тсукишима охуительный - в целом, всегда, но сейчас - особенно, куроо не может не заметить. пальцы врезаются в бёдра - намертво, так крепко, что он может почувствовать боль даже притупившимися нервными окончаниями. тсукишима незаконно охуительный, украдкой думает тецуро, задыхаясь, глубже толкаясь в разгорячённый рот и запуская пальцы в короткие взмокшие волосы. тсукишима охуительный - весь. его губы, язык и рот - в частности. куроо даже и не знал, что этот рот умеет не только курить по пачке в день и материться через каждые два слова. глубоко, жарко, мокро, просто до умопомрачения хорошо: слишком, чтобы быть правдой. самый надёжный способ разбавить скучную тусовку. тсукишима охуительный - куроо думает об этом, когда кончает с последним протяжным стоном на губах, с дрожью по всему телу, с чужими пальцами вплотную к коже. он думает об этом, когда кей сглатывает и кривится в своей привычной манере, даже будучи пьяным. - мог хотя бы предупредить. - оу, прошу прощения. - такое не прощают. тецуро уже привык скучать, но с тсукишимой соскучиться просто невозможно.