Согрей меня.

— Прекращай упираться. Лезвие находится всего в нескольких сантиметрах от горла. Одно неровное движение — и оригинал вновь останется в единственном неповторимом экземпляре. Он сжимает рукоять меча крепко, до побеления костяшек, стоя над клоном стойко и уверенно. Он уже победил. Так чего томить? Клон приподнимается на локтях, не принимаясь за попытки побега. Ведет подушечками ледяных пальцев по лезвию ножа, подводя к себе лишь ближе, да смотрит невероятно устало, но вместе с этим вынуждающе, дразняще. — Продолжаешь вести переговоры, братец? Ну же, закончи, как наша мать. Ты ведь её идеальное создание, так чего т- — Закройся и вставай, — чуть ли не утробно рыча отрезает, взглядом смотря нечитаемым, до невозможности холодным. Оружие отводит в сторону, подавая близнецу руку. Тот в свою очередь смотрит удивленно, недоверчиво, лишь на второй раз хватая ладонь сиблинга, подводясь. Хочет сказать что-то еще колкое, язвительное, но не успевает: Алхимик отдаляется в сторону лагеря, одним лишь взмахом руки подзывая за собой. *** — Очень опрометчиво с твоей стороны приводить меня сюда, — ступая за порог лагеря, отмечает двойник. Он улыбается, как тогда, в бою, но голос его сиплый, порядком севший. Чувство, что он испытывал сейчас, можно было окрестить смертельной усталостью: тело местами болело, раны саднили, а кожа, обдутая морозным ветром, постепенно шелушилась, зудела. — Ты и так перерыл здесь всевозможное, — наконец подает голос младший. — Не думаю, что ты найдешь еще что-то полезное для себя. К тому же, ты не в том состоянии. — Как и ты. — Именно. В один момент оба замолкают. Смотрят на друг друга (кто с презрением, кто с прежним безразличием) не отводя взгляд. Повисло былое напряжение, как там, во время драки, вот только… оно было несколько существеннее. Хотели бы они в действительности прикончить друг друга — все оборвалось бы еще там, внизу, на белых полотнах снега, что похоронил под собой не одну душу. Драконий хребет всегда приветствовал холодом. Безжалостным морозом, что проходится по всему телу, вызывая неумолимо легкую дрожь, которая так незначима сначала и так досаждает после. Этим же и провожал, будь то в мир иной или обычное странствие. Альбедо никогда особо гостей не ждал; дорога в небольшой лагерь юного алхимика не была столь далека, но даже за это расстояние безумная вьюга могла настигнуть неопытного странника, обратив его в ледышку, и, по правде говоря, сам Альбедо предпочитал оставаться наедине, чем переживать за чужой путь обратно. Он оказывал преимущество оставаться здесь, окружённый лишь колбами, записями и царством вечной зимы, которое то и есть — одновременно завораживало своей мнимой ледяной красотой, отблесками лучей солнца на белоснежных одеялах, но также было готово похоронить под тяжелой грудой снега лишь за несколько считанных секунд. Что Альбедо, что названному брату это место было более, чем родное, хоть и объяснить толком “почему” было трудно. Рейн — их мать — оставила парней ни с чем, отдавая воле судьбы. Один из них был покладист и чист, как свежий лист, который заполняет себя сам, зная первичные указания. Другой же существовал, можно сказать, по ошибке, и сейчас тут находиться вовсе не должен. Но находится. Существует вновь. Что самое главное — чувствует. Хочет жить. И боится окончить вновь ни чем. Поистине боится. Ведь иначе он — провал — не стал бы столь радикален. С другой стороны, что вы еще прикажете делать под страхом смерти? Юноша был уверен: Альбедо был совершенством не только в плане абсолютной схожести с людьми. Он был совершенством политики, учения Рейн. Её ребенок не может отречься от наставлений, ее.. — Прости. — срывается совершенно внезапно с уст Принца и тот, наконец, отводит оживший за пеленой тоски взгляд. Клон продолжает смотреть в упор, не понимая сути сказанного. Хочется рассмеяться, упрекнуть младшего в не особо умных выходках, но почему.. Почему так.. больно? — Наш создатель… Рейн. Она имела весьма категоричные взгляды на счет провалов. Даже являясь ее лучшим творением, я не мог разделять подобных убеждений, — начинает на одному дыхании, несколькими размеренными шагами подходя к брату. — Я не могу представить, что ты пережил. Насколько это было больно, насколько обида может губить тебя изнутри, но.. — берет чужие ладони до невозможности бережно, сплетает в крепкий замок. Внутри у старшего ураган эмоций ( большинство из которых и понять толком не мог, дать хоть приблизительного описания ), в голове — абсолютная пустота. И так холодные руки становятся ледяными, тело совершенно ватное, непослушное. Оцепенело на месте, вынуждая терпеть чужую близость. — Позволь мне показать, что может быть иначе. Клон заглядывает прямо в лицо паршивцу. Который раз открывает рот в немом возмущении, желании высказать все, что он вынашивал все эти дни. Года. Столетия. Все слова, обвинения испарились вместе с чужим тяжелым вздохом. Вместе с этими чуткими, крепкими объятиями, в которых он сжимал его до невозможности сильно, тепло. Двойник слабеет, обмякает в чужих руках, а глаза неумолимо щиплет. Он измученно утыкается лицом в чужую грудь, сдаваясь. Может прошептать одними лишь губами: — Согреешь меня? — Обещаю.