***
Через неделю был назначен экзамен по полонезу и абсолютно никто не хотел его сдавать. Полонез был сложным, скучным и к тому же давно устаревшим танцем. Но юноши должны были сдать экзамен, чтобы окончить курс и иметь возможность поехать на каникулы. Никто не умел танцевать полонез. Никто кроме Давида. Он до одури идеально делал каждую фигуру, чем сильно раздражал своих сокурсников. Вечер наступил слишком быстро и мадам Леклер, полная и дородная старушка, собрала всех в главной зале. Она была обрусевшей француженкой, одевалась исключительно, как лучшие дамы Парижа, только насколько позволяли её средства. А позволяли они ей не более, чем зеленое платье в черную клетку и такие же зеленые перчатки, которые туго стягивали полные руки. — Итак, господа, сегодня ваша задача показать мне все фигуры. Кто не покажет, не получит атестации за этот курс. Советую вам постараться. В зале загораются свечи, и все ученики выстраиваются в шеренгу. Мадам вызывает каждого в середину помещения и легко стучит по плечу, почти глухому аккомпаниатору, Семену. Тот начинает играть аккорды, а подопытный вынужден мучиться, вспоминая, фигуры и движения. Когда вызывают Давида, все тихо шепчутся. Ожидаемо, юноша делает все четко, в ритм и заканчивает танец в траверсе, показав даже веер и фонтан. — Bravo! Это лучший результат - мадам Леклер улыбается и кивает головой. Давид отходит к остальным. — Ланской, твоя очередь. На середину выходит Мишель, на нем одна рубашка, мятая и не заправленная, и брюки, сюртук он оставил на стуле в углу комнаты. — Что за внешний вид, Ланской? Ты экзамен сдаешь или идешь в поле работать? Ты только позоришь имя дворянина, - голос мадам срывается на писк, который эхом разлетается по комнате. — Мадам, я не готов к экзамену, признаюсь, - с простой улыбкой произносит Мишель. — Полонез устаревший и одряхлевший танец, которому пора навсегда кануть в небытие. — Это вопиющее оскорбление мне в первую очередь! Ты кто такой, щенок, что смеешь перечить мне? Если твой отец богат, это не значит, что он решит все твои проблемы. — Мадам, позвольте согласиться. Полонез не танцуют уже ни в одном доме в Петербурге, - Давид делает шаг вперед, закладывая руки за спину, и тут же жалеет о сказанном. Старушка краснеет, открывает рот, чтобы что-то сказать, но видимо не находит слов. — Вы оба наказаны. От тебя я такого не ожидала, Давид, - Леклер обиженно отворачивается и продолжает принимать экзамен.***
Поздним вечером юношам вручили швабры и два ведра. Их отправили мыть главную лестницу. Делать это в темноте было крайне неудобно, свечей никто не давал. — Я холоп им чтоли, чтобы полы мыть? - все время ворчал Мишель, водя шваброй по полу. — Тогда ты не должен был себя так вести. И так выглядеть, - холодно произносит Давид. — Как это я выгляжу? По-моему прекрасно, - Давид смотрит на юношу в одной майке и штанах для сна. В своих мыслях он соглашается с Мишелем — и, тоже мне, нашелся тут советчик. Ты вообще, зачем влез? Давид опирает швабру о перила и смотрит на сокурсника. Тот пытается убрать падающие на лицо волосы. — Это правда. Полонез устарел. — Почему тогда, черт возьми, ты танцуешь его так идеально? - раздраженно произносит Мишель, прожигая серыми глазами Давида. — Я считаю это не идеально. Я танцую совсем плохо. — Шутишь? Да ты танцуешь совсем как император! - слишком громко произносит Мишель. Давид потупляет глаза и смотрит на ведро с водой. — А ты видел, как танцует император? — Не видел, ну и что с того? Он, наверное, очень хорошо танцует, - Мишель отворачивается, продолжая возить шваброй по ступеням — но ты все равно лучше. Давид от удивления сбивает ногой ведро, оно падает, разливая воду и издавая громкий звук на весь лицей. Наверху слышится шуршание, кто-то спускается вниз. Мишель хватает краснеющего Давида за руку и тянет к выходу. Оказавшись в саду, юноши выдыхают. Кажется, за ними никто не гонится. — Нам нужно вернуться и все убрать, - серьезно произносит Давид. — Тебе этого особенно хочется? - Мишель широко улыбается. — Нет, пожалуй. Тебе холодно? - Минаев видит, как Мишель потирает руки и переминается с ноги на ногу, пытаясь согреться. Юноша снимает свой сюртук и остается в белой рубашке. Мишель с радостью натягивает одежду, которая, к слову, на несколько размеров больше. — Идем, прогуляемся, - юноша тянет Давида вглубь темнеющего сада, и тот двигается за ним, словно загипнотизированный. Они останавливаются в закутке парка, в самом дальнем его углу. Здесь темно и пусто, стоит низкая и маленькая скамейка. Над скамейкой возвышается дерево, какое именно Давид не может разглядеть. Мишель падает на скамейку и хлопает по месту рядом с собой, приглашая Минаева сесть. — Я здесь никогда не был, - произносит Давид. — Про это место почти никто не знает. Можно сказать оно мое личное, - смущенно произносит Мишель. — Здесь очень тихо и уединенно. — Да, я прихожу сюда, когда не могу уснуть. — И часто ты не можешь уснуть? - спрашивает Давид, обращая внимание на темное здание лицея. — Довольно часто. Есть такие ночи, когда хочется и танцевать, и петь, и стихи сочинять! Знаешь, говорят, красивые стихи только несчастные могут написать, но, по-моему, это бред. Человек может сделать что угодно, когда он счастлив! - Мишель вскакивает со скамейки и кружится вокруг себя несколько раз. — Ты, по-моему, очень счастлив сейчас. — А ты разве нет? У нас есть целая ночь свободы, перед тем, как мы вернемся и будем получать выговоры, - юноша звонко засмеялся. Давид невольно улыбнулся. Таким простым и красивым был сейчас его сокурсник. — Да, я тоже счастлив, - произносит Давид, с трудом угадывая в темноте Мишеля. — Ты совсем не такой, каким кажешься на первый взгляд, - сокурсник вновь садится на скамейку вместе с ногами — Сперва, я подумал, что ты зануда и стукач. Что про танец наш с Петькой доложишь. Минаев смущается и смотрит на землю. — Я и не собирался докладывать. Это же просто танец, - Давид пожимает плечами. — Тогда пригласи на танец меня, - шепотом произносит Мишель. Давид ошарашено смотрит на сокурсника в надежде, что тот пошутил. Но юноша абсолютно серьезен и, кажется, испуган, ожидая реакции Минаева. — Разрешите ангажировать вас на вальс, - спрашивает Давид, поразмыслив минуту. Он очень хотел этого. В ночном саду не было ни души, так что никто не мог им помешать. Ланской кивает и берет юношу за руку. Улыбка начинает появляться на его лице, такая теплая и нежная, что Давид готов растаять прямо сейчас. Таких красивых улыбок он не видел никогда. Минаев кладет руку на талию Мишеля и ведет танец. Юноша опускает глаза в пол, от чего Давид может видеть только длинные светлые ресницы, заливаемые лунным светом. Когда начинает кружиться голова от многочисленных кругов, они останавливаются, но не торопятся отпускать друг друга. Давид продолжает сжимать талию Мишеля и его теплую руку. Юноша тяжело дышит, он кажется смущенным, совсем не таким смелым, каким выглядит в компании своих друзей. Мишель приближается и касается своими губами лица Давида. Глаза Ланского становятся больше, чем рублевые монеты, он, кажется, сам не ожидал от себя такого. Он пытается вырваться, стыдливо опускает голову, но Давид продолжает крепко держать его за руку, не отпуская от себя. Сердце Минаева забилось в учащенном темпе, а дело было совсем не в быстром танце. Он осторожно приподнимает одной рукой лицо Мишеля и прикасается своими губами к его. Юноша дрожит, когда его шею обвивают похолодевшие руки. Разум Давида, кажется, полностью покидает его, и весь мир сжимается до мальчишки с серыми глазами, что целует его. Целует неумело и неуверенно, но это все равно. Все равно ему кажется, что Мишель идеален. — Знаешь, здесь соловьи гнездо свили и поют иногда перед рассветом, - произносит Мишель, кладя голову на плечо Давиду. Они вновь садятся на скамейку. — Красиво поют? - спрашивает юноша, переплетая их пальцы. — Очень. Может, мы их услышим, если дождемся рассвета. — Дождемся. Ночь медленно стекает по небу и переходит в утро. Давид и Мишель все еще сидят в закутке парка и слушают прилетевших соловьев. Лишь тихое чириканье доносится до ушей, но им достаточно и этого. Мишель оставляет быстрые и короткие поцелуи на лице Давида. Тот в ответ целует длинные пальцы и руки. Когда солнце начинает подниматься над зданием, юноши, усталые, но кажется очень счастливые, бредут назад в корпус. — Вы где пропадали?! Весь лицей вас изыскался! - возмущенно произносит учитель арифметики, когда Давид и Мишель оказываются в здании. — Ваше наказание продлено, - произносит мадам Леклер, стоящая слегка позади. На ее голове надет белый чепчик. — Ланской, за мной. Мишель удаляется вместе с мадам, а Давида заставляют перемывать лестницу. Ему ужасно хочется спать, глаза просто слипаются. Но он заканчивает работу ближе к полудню и выходит во двор. — Ау! Я тут! - откуда-то слышится знакомый голос и заливистый смех. Давид крутит головой, но никак не может найти самого Ланского — Ну, наверх посмотри. Минаев задирает голову и видит Мишеля, стоящего на балконе первого этажа. Он подмигивает Давиду и прохаживается по узкому ограждению. — Ты что там делаешь? — Сказали проверить здесь плитку, но, кажется, все в порядке, - юноша пожимает плечами. — Осторожнее, акробат. — Très Saint Plaisir! Ланской, ты что там забыл?! Я же тебя в библиотеку посылала - во двор выходит мадам Леклер, и ее видимо очень шокирует расхаживающий по балкону Мишель. — Вы послали, а Павел Ефимыч сюда отправил, - юноша пожимает плечами. — Спускайся сейчас же! Не хватало еще, чтобы упал, - мадам эмоционально всплескивает руками. — Comme tu dis. - Мишель отодвигается от ограждения, но тут же вновь забирается на него, намереваясь спрыгнуть вовсе. — Миша! Только не прыгай, Мишенька! - подвизгивает мадам Леклер. — Тогда вы снимаете наказание? – прищурившись, спрашивает Ланской. — Конечно, конечно снимаю, спускайся. — Правда, спускайся уже, - произносит Давид. — Ладно, уговорили. - Мишель подходит к самому краю и все-таки прыгает вниз, под громкий вскрик учительницы этикета. Даже у Давида замирает сердце, но юноша спокойно приземляется, приминая собой ровно выстриженный куст. — Уйди с глаз моих долой, - злобно произносит Леклер, когда целый, невредимый и улыбающийся Мишель подходит к зрителям. — Да ладно вам, все же хорошо кончилось, - кричит Ланской вдогонку, уходящей учительнице.***
— Я поздравляю вас, дорогие юноши, даже могу сказать мужчины, потому что этот год был вашим предпоследним. Вы все окончили курс успешно и теперь с чистой совестью можете отправляться на каникулы. Увидимся в октябре, ваш последний курс перед взрослой жизнью. Хороших каникул! - свою речь бодро произносит директор школы - Павел Ефимыч. — Соберите все свои вещи, завтра с утра за вами начнут приезжать экипажи. А сегодня у нас с вами банный день, - произносит завхоз и его тихий голос заглушают переговоры юношей. Самое любимое время каждого лицеиста - банный день. Во время учебы на целый день отменяли уроки, ведь, чтобы вымыть сто с лишним учеников, требовалось огромное количество времени и нервов. И подверженные этому радостному настроению, воспитанники достают все свои ванные принадлежности, раздеваются, оставаясь в одних только штанах, и торопятся к флигелю за лицеем, в котором была оборудована баня. Давид первый раз участвовал в таком мероприятии и огромное количество голых тел его смущало. Он старался смотреть в землю, чтобы никто не видел его красного лица. Но глаза, словно сами собой искали светлые волосы Мишеля. И вот он находится. Стоит среди друзей, рассказывает им что-то, и смеется. Давид заставляет себя отвести взгляд, ему удается, но с огромным трудом. Тело Ланского прекрасно, особенно в солнечном, а не лунном свете, когда не приходиться учиться видеть пальцами. Минаев, видимо, все же слишком долго смотрел, в итоге, он видит направляющегося к нему Мишеля. Он как всегда улыбается. И это именно та улыбка, которую Давид часто видит по ночам. Она искренняя и настоящая. Двери в баню открываются, и оттуда густо валит пар. Первые из очереди заходят внутрь. Ланской становится за спиной Давида и приближается слишком близко. — Будешь так на меня смотреть, глаза вывалятся, - он шепчет на ухо, ластится, как кот, и обжигает своим дыханием кожу. Минаев весь дрожит — Тебе меня мало? — Ты знал, что ты прекрасен? - также шепотом произносит Давид. — Конечно знал, - он слегка прикусывает ухо Давида, заставляя того вздрагивать от удовольствия и подозрительно оглядываться, но вокруг лишь дым, окутавший все пространство. Вечером воспитанники в спешке паковали сундуки и чемоданы, с радостью ожидая скорой встречи с родными. Все обменивались письмами и адресами, чтобы навещать друг друга. Давид сидел на своей кровати и смотрел на хаос, царящий вокруг. Вокруг комнаты носился Мишель, получающий одну записку за другой. Он не мог найти свои вещи, все они оказывались либо у друзей, либо валялись под кроватью. Одна рубашка висела даже на умывальнике. Минаев закрывает глаза, давая им отдохнуть. Шум и хаос сосредотачивается только в его ушах. В зал заходит завхоз и тушит все свечи. Юноши недовольны и громко выражают свое несогласие. Они еще так много не успели сделать. Но завхоз непреклонен, свечи нужно беречь, да и распорядок дня тоже следует соблюдать. Повозмущавшись немного, лицеисты легли спать. Давид не мог уснуть. Он ворочался на кровати. Душа была не на месте. Мысли крутились в голове, перескакивая с одной на другую. — Дави, ты спишь? - шепотом произносит Мишель с соседней кровати. Он прогнал своего лучшего друга с нее, чтобы только быть ближе. — Нет, что такое? - также тихо произносит Давид. — Мне тоже не спится, - Ланской садится на кровати. Тоже самое делает Давид. Теперь они сидят друг против друга. — Возьми одеяло, ты, кажется, замерз, - Минаев отдает свое имущество Мишелю. Тот с радостью заворачивается в оба одеяла и благодарно улыбается, — Так значит, завтра утром… мы расстанемся. — Я хотел предложить кое-что. Моя матушка сказала, что ждет гостей. Всех, кого я захочу пригласить. Ты бы хотел поехать ко мне? - Давид смотрит в отражающие лунный свет глаза юноши — Там чистый воздух, речка, лес, тебе понравится. — Конечно, я поеду. Вот только не будет это выглядеть странно? - подозрительно спрашивает Давид. — Давай еще Петьку возьмем, он только рад будет, - Мишель пожимает плечами. Минаев кивает и ложится на кровать, начиная представлять каникулы вместе с Мишелем. Под такие мысли он быстро засыпает, даже несмотря на холод в зале.***
Рано утром Давид написал родителям записку о том, что он погостит у друга, оставил адрес и отправил с извозчиком, приехавшим за ним. Сам же юноша сел, вместе с Мишелем и его другом, в довольно изящную и дорогую карету. Ехали долго, экипаж сильно трясло по пробитым мостовым, а за городом даже мощеные улицы закончились. Извозчик все время что-то бормотал, пытаясь подгонять лошадей ехать быстрее, но те никак не слушались. Мишель оживленно рассказывал Давиду об их имении, о том, какой там сад, какая конюшня и дом. — Ты не представляешь, как матушка в этом году садом занимается. Он даже получше, чем у нас в лицее! - глаза юноши заблестели, когда он проговаривал эти слова. — А как здоровье Елизаветы Алексеевны? - робко спрашивает почему-то покрасневший Петька. — В порядке, - Ланской становится слишком серьезен. Даже на дальнейшие вопросы Давида про сад не отвечает. Извозчик оповещает, что они заехали на территорию имения. — Добро пожаловать, дорогие гости! Какие все красавцы, как выросли! Pierre, tu as tellement changé. А это, что за прекрасный юноша? - начинает лепетать матушка Мишеля, как только лицеисты всходят на ступени здания. — Maman, c'est mon ami David Minaev. Он долгое время жил в Петербурге, теперь переехал к нам. Моя мама - Александра Ниловна. — Здравствуйте. - Давид поклонился и поцеловал руку женщине. На вид ей было чуть больше сорока. Небольшие морщины проявлялись на белом напудреном лице. Она одевалась просто, но со вкусом, ее платье отлично гармонировало с цветом серых глаз, почти таких же, как у сына. Позади Александры Ниловны стояла молодая дама, одетая столь же искусно. Ее лицо было бледно, светлые, такие же, как у Мишеля волосы, закреплены в какой-то странной прическе. Глаза были светло-карие, и слишком маленькие, совсем не такие, как у Ланского. Не замечая сам, Давид еще долго сравнивал девушку с Мишелем. — Познакомься, Давид, ma sœur Елизавета Алексеевна, - как-то без удовольствия сказал Мишель. Давид поцеловал руку дамы, та что-то прошептала и активнее замахала веером. Раскрасневшийся в конец Пьер, занял разговором Елизавету Алексеевну, а мама Мишеля начала расспрашивать Давида о Петербурге. — Как же сейчас живут в столице? Многое ли изменилось? — Да, Александра Ниловна, там многое теперь не так. — Ох, как я люблю Петербург. Мы с моим мужем жили там какое-то время. Все эти балы, приемы, сады и прогулки, как это прекрасно! - с воодушевлением произносит мать Мишеля. — Полно, матушка, еще успеете расспросить. Давид устал с дороги, нужно дать ему отдохнуть, - Мишель очаровательно улыбается и Александра Ниловна торопится показать гостевую комнату. Сын останавливает ее и уверяет, что сам расположит гостя. Тогда женщина отправляется на поиски своей дочери и Пьера. Мишель и Давид проходят в дом, пока слуги перетаскивают их немногочисленные вещи. Минаев долго и внимательно оглядывает все помещения. Дом двухэтажный, но небольшой. Отделан в стиле раннего барокко, чем-то похожий на классицизм. От барокко остаются только многочисленные узорчики на обоях и вычурная лестница. Ланской открывает самую первую дверь на втором этаже и заходит внутрь комнаты. Это оказывается небольшая гостевая комната, отделанная в приятных зеленых тонах. Над кроватью приделан шелковый балдахин, а на дубовом столе стоят статуи ангелочков-Амуров. — Вот, значит, твоя комната, - произносит Мишель, осматриваясь. — А ты где живешь? - Давид садится на кровать. — Моя комната в другом конце коридора. — Далеко. — Если хочешь, я могу ночевать тут, - Ланской подходит близко. Слишком близко. Нависает над Давидом и кладет руки ему на плечи. Минаев утыкается лицом в твердую грудь. Мишель перебирает волосы юноши. В комнату стучат и слуги заносят вещи Давида. К этому времени Мишель уже отходит к окну и рассматривает вид из него. — Я обязательно покажу тебе сад. Только завтра утром. Его нужно видеть в особенные часы. Сейчас отдыхай, я постучу, когда надо будет спускаться к ужину. А может, зайду без стука, - он улыбается своей привычной улыбкой и выскальзывает из комнаты. Давид чувствует себя ужасно усталым. Как только его голова касается подушки, он засыпает, даже не раздевшись. Мишель, как и обещал, зашел в комнату без стука. Насилу растолкал и поднял Давида с кровати. — Ты помялся, - произносит Ланской, оглядывая заспанного юношу. — Я знаю. - Давид потирает глаза. — Ну, ничего, все исправим, - он выглянул из комнаты, и в следующую секунду в комнату зашла молоденькая горничная — Выглади одежду, да поживее. Мишель махнул рукой и девушка вышла. Давид остался в одних штанах и сел на кресло. Сон все еще не отпускал его, казалось, он вот-вот заснет. — Матушка приказала приготовить ростбиф на ужин. Будет стыдно, если ты не придешь. — Я приду, конечно, как я могу не прийти, - бормочет Давид, подпирая голову локтем. — Ты такой смешной, Дави, - Мишель подходит ближе и приглаживает волосы юноши. Стучит горничная и отдает одежду Давиду. Тот одевается, и юноши вдвоем спускаются в столовую. — Добрый вечер, отец, - Мишель пожимает руку главе семейства. Он становится невообразимо серьезным, от прежней улыбки не остается и следа. — Добро пожаловать домой, - с легкой улыбкой произносит отец Мишеля. Он обращает внимание на стоящего позади Давида. — Я вижу, у тебя появился новый друг. Представишь нас? Отец Мишеля был полной противоположностью его самого. Он был скуп на эмоции, одевался во все темное, желтый цвет лица оставлял не очень приятные ощущения. У Ланского старшего был низкий и скрипучий голос, такие звуки обычно издает дверь, которую давно не смазывали — Познакомься, Давид Минаев, в этом году переехал из Петербурга и начал учиться у нас в лицее, - Давид пожимает старику руку, она холодная, совсем как у покойника — Давид, мой отец - Алексей Алексеевич Ланской. — Мы жили когда-то в Петербурге, и мне ужасно не понравился город, - произносит Алексей Алексеевич, садясь за стол — Это город разврата и потери ценностей. Все за столом стихают. Давид подходит к матери и сестре Мишеля и поочередно здоровается с ними. Они уже переменили туалет, оделись так же скромно. Юноши сели рядом с Пьером, который как-то очень надушился и прихорошился. Давид подумал, что он не такой уж и некрасивый, но тут же отогнал от себя эти мысли. — Мальчики, ну расскажите же, как прошел год. Мы вас так долго не видели, - произносит Александра Ниловна, когда скрежет металла о посуду начинает раздражать. — Я не сдал полонез, - честно признается Мишель. Строгий взгляд отца тут же устремляется на него и у Давида внутри все холодеет. — Ты не смог станцевать обычный танец? Я зря потратил огромное количество денег и времени, чтобы научить тебя танцевать? - ледяным тоном произносит мужчина. — Танец сложный, у меня просто не вышло, - Мишель весь сжимается. — Хватит ругаться, давайте лучше послушаем Давида. Ведь, мы так мало знаем о нем, - Александра Ниловна пытается разрядить ситуацию. — О чем вы хотите послушать? - спрашивает Давид, чувствуя, что все внимание обращено на него. — Расскажите, какие книги сейчас читают в столице, - подает голос Елизавета Алексеевна. Она говорит тихо и певуче. — Сейчас все увлечены произведением Достоевского Преступление и наказание. Оно взбудоражило общество, привнесло в него новые мысли, - произносит Давид. Елизавета удовлетворенно кивает. — Скажи Давид, ты умеешь танцевать полонез? - спрашивает отец семейства, видимо, не желая отходить от недавней темы. — Да, умею. — А вот мой сын, нет. Какой позор, - так же холодно произносит Ланской старший. — Но полонез и вправду уже устарел. Я говорил это даже нашей учительнице по этикету, - Давид пытается оправдать Мишеля. — Я не собираюсь это больше терпеть, - Мишель встает из-за стола и выходит из столовой. Раздается только стук его каблуков. — Я пойду, попробую его вернуть, - произносит Давид и тоже скрывается из столовой. Он точно знает, что Мишель в его комнате и идет туда. И он не ошибается. Юноша сидит на кресле, поджав под себя ноги. Прекрасный синий пиджак он небрежно кинул на кровать и снял лакированные ботинки. — Ты опять подставил меня, - бормочет Мишель, когда Давид садится на колени перед креслом. — Я не хотел. И вообще я пытался тебя защитить, - Минаев кладет руку на плечо юноше. — Ладно, ты не виноват. Отец всегда такой. Ищет к чему прикопаться, - произносит Мишель, свешивая голову с кресла. — Ты не вернешься на ужин? — Нет, аппетит испортился, - юноша кривится и отворачивается. — Тогда я тоже не пойду. Хочешь, почитаю тебе? - Мишель кивает — Достоевского или Дюма? — Давай Достоевского. Давид вытаскивает из своего сундука рукописную версию "Преступления и наказания", привезенную из Петербурга, и открывает ее на нужной странице. Только поздно вечером в комнату Давида стучат. Дверь открывает Пьер. Он учень удивляется, увидев почти лежащего на кресле Мишеля и сидящего подле него Давида. — Можно тебя на пару слов, Мишель? - произносит он. Ланской, до этого дремавший, поднимается с кресла и лениво выходит за дверь. — Извинись перед матерью и сестрой, - до Давида долетают отрывки разговора. — Извинюсь. Ты тут главный миротворец нашелся? — И вообще, я до сих пор не понял, зачем ты Минаева сюда притащил. — Я не могу пригласить своих друзей? — Можешь, но почему именно он? — Я так захотел. Ты все сказал? Ну, так иди. Мишель вновь заходит в комнату и захлопывает дверь. Давид снимает свой жилет и готовит одежду для сна. — Он, кажется, очень влюблен в твою сестру, - делает заключение Минаев. — Даже ты заметил. Он уже пытался сделать ей предложение. Лиза отказала. На ее месте я бы тоже отказал, - Мишель ухмыляется и разглядывает Давида. — Он так краснеет рядом с ней, этого невозможно не заметить. — Мне пора идти. Найду маму и поговорю с ней. Давид подходит ближе и обнимает юношу. Целует его в макушку и лохматит светлые волосы. — Доброй ночи. — Ложись спать прямо сейчас. Я приду на рассвете, пойдем смотреть сад, - воодушевленно произносит Мишель и выходит из комнаты. Давид слушается возлюбленного и тушит все свечи. Комната погружается в полнейшую темноту, лишь небольшой уличный фонарь, светящий в окно, оставляет тонкую полоску света на полу.***
Мишель, как и обещал, приходит рано утром. Но ради таких пробуждений Давид был готов вставать хоть ночью. На часах, однако, было всего четыре утра. — Вставай же, рассвет совсем скоро! - произносит Ланской, практически прыгая на Давида. Минаев резко садиться на кровати и целует юношу. Тот сразу же перестает дергаться и складывает свои руки на плечи Давиду. — Все, теперь я точно проснулся, - говорит юноша, отрываясь от губ Мишеля. — Скорее одевайся. И накинь что-нибудь теплое, там прохладно, - Ланской усаживается в кресло и зевает. Уж кто-кто, а Мишель точно не любитель просыпаться рано утром. Но ради своего сада он был готов пойти на это. Весь дом, словно затаился, в ожидании утра и громких пробудившихся голосов. Предрассветную тишину нарушал лишь скрип половиц, а на улице тихое пение птиц. Давид почувствовал прохладный ветер, обдувающий еще не до конца проснувшееся тело. Мишель ведет вглубь сада, вчера туда уходила Елизавета Алексеевна вместе с Пьером. — Итак, мы пришли, - произносит Ланской, выдыхая. Юноши оказываются в самом центре сада на круглой небольшой площадке, сплошь усаженной цветами. Песчаные дорожки отходят в разные стороны. Изумрудные листья переливаются под лучами только восходящего солнца. Мишель садится на корточки у одной из клумб. — Это пионы, они открывают бутоны на рассвете. Сейчас, совсем скоро ты увидишь, - Давид опускается на колени и рассматривает цветы. Они нежного сиреневого цвета, с тонкими, словно шелк лепестками. — Красивые. Даже когда не открылись, - произносит Давид, осторожно касаясь цветка. Мишель заворожённо следит за цветами, а вскоре, Минаеву открывается поистине прекрасная картина из распустившихся пионов. Они покрывают всю клумбу, и земля полностью скрывается, взору достаются лишь сиреневые бутоны. Давид больше следит за Мишелем. Он ведет его дальше по саду, показывая прекрасные, уже распустившиеся и встречающие утро, цветы. Глаза Ланского зажигаются этим огоньком, живым и веселым, отчего его взгляд делался еще прекраснее. — За это я тебя и люблю, - произносит Минаев, когда экскурсия заканчивается, и юноши возвращаются к дому. — За что? — За твою любовь к жизни. За любовь ко всему прекрасному, - юноши останавливаются — Еще тогда в большой зале. Когда ты беззаботно кружился в вальсе, я задохнулся от твоей красоты. — Ты меня смущаешь, Дави. И вовсе я не всегда такой жизнерадостный, - Мишель улыбается и краснеет. — У тебя прекрасная улыбка, - произносит юноша и улыбается в ответ. — Миша, Давид, вот вы где. Мы вас обыскались уже, - на дорожку выходит Александра Ниловна. — Доброе утро, мама. Я показывал Давиду сад и пионы. — О, я так и подумала. Миша очень любит сад. Но, впрочем, отец звал тебя. Хочет говорить о делах. Мишель прощается с мамой и Давидом и уходит в дом. Александра Ниловна с Елизаветой и Пьером размещаются в беседке на берегу маленького искусственного озера, тоже входившего в композицию сада. Беседка понравилась Давиду больше всего. Здесь чувствовалась какая-то свежесть, а зеленая трава приятно расслабляла глаза. В искусственном озере плавали даже настоящие утки. Лизавета Алексеевна взяла хлеб и принялась их кормить. — Хотите со мной, Давид? - предложила девушка, и юноша с радостью согласился. Он встал на самом берегу, кидая маленькие кусочки большому селезню. Рядом с ним плавала рябая утка и громко крякала. — Это что, маленькие утята? - чуть не вскрикнул Давид, увидев желтые пятнышки, выплывавшие из камыша. — Конечно, ты что никогда не видел их? - Лизавета засмеялась — Ой, ничего, что я на «ты»? — Нет, это ничего. Я видел утят только на картинках. Все утиное семейство приблизилось к берегу и вышло на сушу. Утята смешно ковыляли за своей мамой и громко крякали. Давид наблюдал за этой картиной, пока утки не скрылись за ближайшим деревом. Лизавета смотрела на этого странного городского жителя, никогда не видевшего утят, и улыбалась. Таким милым и приятным ей казался Давид. — Лиза, Давид, возвращайтесь к завтраку, - произносит Александра Ниловна. Давид замечает Мишеля, вернувшегося к родным. — Что вы там делали? - спрашивает Ланской, когда юноша с девушкой заходят в беседку. — Уток кормили. - Лиза пожимает плечами и как-то краснеет.***
Давид живет у Ланских уже третью неделю. И эта жизнь кажется ему слаще любого десерта. Александра Ниловна полюбила Давида и его рассказы о Петербурге. Про Мишеля, пожалуй, даже и говорить не стоит. Он будит Минаева рано утром, юноши вместе идут в сад или на речку. Лежат прямо на колючей траве, в объятьях друг друга. Лиза тоже полюбила Давида. Вот только, он не совсем понимал, в каком именно отношении она его любила. Женский ум был ему непонятен. Лиза просила его читать вслух наедине, выгоняла вечно находившегося при ней Петьку. Однако оставшись с Давидом, девушка смущалась и лишь слушала то, что читал ей юноша. Родители писали Давиду только один раз. Спрашивали, как прошло обучение и говорили, что всегда ждут его дома. Но находиться у Ланских юноша хотел гораздо больше. Ведь дома его ждали вечные скандалы и битая посуда из-за родительских ссор. — Ты все еще спишь? Уже шесть часов! - произносит Мишель, заходя в комнату к Давиду. — Я просто думал. — О чем? - юноша свободно забирается на кровать. — Лето скоро кончится. И каникулы тоже. А у вас так хорошо, Миша. — Зато мы снова вернемся в лицей. И все равно будем рядом. Везде есть плюсы, а теперь, - Ланской слегка улыбается — идем в сад. Сегодня погода прекрасная. Они выходят в сад и останавливаются у знакомого и родного для них места. Это еще не скошенная поляна травы, прямо за сиреневыми пионами. Мишель падает на траву, его белая сатиновая рубашка тут же покрывается зелеными пятнами. Давид садится рядом, предварительно постелив свой жилет. Все-таки, Миша вынуждал его становиться более неряшливым. — Сегодня, кажется, приедут гости. Лиза горланит под рояль, слышишь? - тихо произносит Мишель, полностью скрываясь в траве. — Может она просто так поет, - Давид пожимает плечами и смотрит на открытое окно. — Я даже знаю для кого это пение, просто так, в шесть часов утра. Уже даже мама спрашивала, а собираешься ли ты ей делать предложение? - как-то слишком раздраженно произносит Ланской. — Ты чего, Миша? Какое предложение? — А что ты ей читаешь вечно? Да еще и наедине, в комнате заперевшись, - в голосе юноши слышатся нотки обиды. — Ты ревнуешь? — Еще чего. Конечно же, я лучше. Меня просто злит все, - произносит Мишель. — Да я только тебя люблю. Ну, Миша! - Давид пытается поцеловать юношу, но тот ловко уворачивается — Я даже и не думал о твоей сестре в таком плане. Завязывается потасовка, в которой Мишель отчаянно вырывается из объятий Минаева, а тот осыпает его поцелуями. Заканчивается все тем, что Давид нависает над Ланским и долго осматривает его раскрасневшееся лицо, прежде чем поцеловать. — Барин, вы где? А, вот же... - совсем близко слышится голос. Давид со страхом поднимает глаза и видит одну из молоденьких горничных Ланских — я не хотела мешать, ухожу, - девушка мнет свой фартук и растерянно убегает из сада. Давид бросается её догонять. — Стой, погоди. Да не убегай же ты, - он хватает девушку за руку, но та ее выдергивает. — Не трогайте, барин. Я никому не скажу. Вот только трогать не надо, - запинаясь произносит девушка. Прибегает Мишель и останавливается за Давидом — Вы.. вы.. да в вас же все девушки в доме повлюблялись, Давид Ренатович! А вы... Я не скажу. Не бойтесь. Она разворачивается и убегает. У Давида больше не осталось сил бежать за ней. Он лишь хватается за волосы и зажмуривает глаза. — Даже если расскажет, никто ей не поверит. Не беспокойся, - произносит Мишель, касаясь плеча юноши. Тот слегка дрожит и отходит в сторону. — Никто не должен узнать. Если узнают, это крах всему: карьере, жизни, месту в обществе, - он начинает расхаживать из стороны в сторону. — Так ли важно для тебя место в обществе? - огорченно произносит Мишель. — Прости, ты не мог бы оставить меня одного? - через силу произносит Давид. Ланской кивает и удаляется. Юноша же быстрым шагом направляется к беседке. Садится перед озером и смотрит на уже знакомую семью уток. Слышится шелест платья. — Доброе утро, Давид. Я могу присоединиться? - Лиза держит в руках новую книгу.***
Давид стучит в дверь. Открывают не сразу. Он медленно приближается, так что терпение вот-вот лопнет. Ланской выглядывает из-за двери. Его глаза опухли и покраснели. Неудивительно, он совсем не спал ночью. Только вот никому об этом не сказал. — Доброе утро. Я хотел сказать, что за мной приехал извозчик. Нужно съездить к родителям. Почти лето прошло, а я их так и не видел, - Давид абсолютно серьезен, складывает руки за спиной. — Обязательно прямо сейчас? - произносит Ланской, потирая глаза. — Да. Проводишь? Твоя мама тоже собиралась. Мишель выходит из-за двери, он все еще во вчерашней одежде, даже с такими же зелеными пятнами. — Давид, как только погостишь у родителей, возвращайся к нам, ты нам совсем как родной стал, - произносит Александра Ниловна. — Конечно, я приеду, как только смогу, - Давид говорит как-то слишком пафосно и фамильярно, что Мишеля вот-вот стошнит. — Я провожу Давида до ворот, - произносит Ланской и оставляет матушку на крыльце дома. — Это было вовсе не обязательно, - цедит сквозь зубы Минаев. — Почему ты так изменился за день? Одна глупая служанка все испортила? Зачем уезжаешь? Что за глупый тон? - он был, словно, готов расплакаться. Погода была такая же плаксивая, небо впервые за лето затянуло темными тучами и, казалось, что вот-вот пойдет дождь. Холодный ветер заставлял ежиться толком не одевшегося Мишеля. — Я же сказал, повидаться с родителями хочу, - Минаев, словно спрятался за каменной стеной. — Я побегу за каретой. И ты будешь терпеть этот позор. Оставайся, прошу, - глаза Мишеля наполняются слезами. — Не стоит. Я вернусь. Он надевает высокий цилиндр и садится в карету. Начинают падать первые капли дождя. С легким скрипом экипаж начинает движение и вскоре скрывается из виду. Мишель стоит и мокнет под дождем. Мама уже давно ушла в дом, и он бредет в сад. Мишель полностью промокает и промерзает, но он этого и добивается. Дождь смывает остатки слез и Ланской продолжает гулять по саду. Останавливается возле сиреневых пионов и опускается на колени. — Чертов Давид. Чертова служанка, - он хватает цветок и вырывает его. Откидывает в сторону и принимается за следующий. Руки пачкаются в грязи, а проливной дождь ее тут же смывает. Мишель приглаживает слипшиеся волосы и продолжает рвать цветы. Из глаз льются слезы, и Ланской поднимает их к небу. Взгляд цепляет окно дома, в котором он видит сестру. Она смотрит на него с грустью и жалостью. Кажется, он видит в ее глазах какое-то понимание. Вырвав почти все цветы, Мишель обессиленно ложится на землю и лишь всхлипывает. Сил больше нет ни на что.***
— Что с ним? - произносит Давид, влетая в дом. — Как только ты уехал, он пошел в сад и стал рвать цветы. Шел дождь и он промок. Врач поставил пневмонию, - Лиза семенила за юношей и совсем не поспевала за ним — Лихорадка была жуткая, неделю с лишним. Слава Богу, сейчас ему лучше. — Какие цветы он рвал? - Давид вдруг останавливается. — Свои любимые. Сиреневые пионы, - Лиза с жалостью смотрит на юношу — Матушка была против, чтобы я тебя звала, она считает, что вы поссорились, и он, поэтому заболел. Но Миша сказал, что примет яду, если она не позволит тебе прийти. Они останавливаются возле дубовой двери. Лиза стучит и оттуда слышится тихое войдите. Давид входит. На большой кровати лежит, сжавшийся до маленького комочка, бледный Мишель. Рядом на кресле сидит Александра Ниловна, на столе горит свеча. — Ты приехал - тихо произносит юноша, пытаясь улыбнуться. — Конечно, я же обещал, - Давид теряет все свое самообладание. — Мама, выйди, пожалуйста. Дай нам поговорить, - произносит Ланской и кашляет. Чтобы не тревожить сына, мать выходит из комнаты, кидая недовольные взгляды на Давида. — Я же говорил, что не всегда люблю жизнь. Теперь ты видишь это наяву, - он тихо выдыхает. — Я виноват перед тобой, Миша. Я струсил. Испугался какой-то горничной. Поставил общество выше тебя, - произносит Давид, хватаясь за волосы. — Я не обижаюсь, бояться может каждый, - Мишель прерывается на кашель — Ты еще на моей сестре жениться не успел, пока я без сознания был? — Нет, конечно, Миша! - вскрикивает Давид. — Тише, голова болит. Возьми меня за руку . — Прости, - Давид берет бледную и непривычно холодную руку в свою — Я люблю тебя, - смущенно произносит он. — Я знаю. Я тебя тоже. — Знаешь, у моей бабки на Кавказе есть имение. Она его мне завещала. Может… ты бы хотел поехать туда и жить со мной? - резко выдает Давид. — Но, как же карьера, родители, жизнь в обществе? - Мишель хмурится. — Я рассорился с отцом. Он сказал, что видеть меня больше не желает и вычеркнет из завещания. — Я согласен. Только одно условие, - тихо произносит Мишель. — Конечно, слушаю. — Никакой прислуги. — А кто же все работы будет выполнять? — Я. Буду кофе тебе варить по утрам и рубашки твои гладить, - Мишель улыбается впервые за долгое время. — Хорошо, никакой прислуги, - Давид целует руку юноши. — Я цветы все вырвал. Больше всего жалею, - тихо шепчет Мишель, переворачиваясь на бок. — Вырастим новые. Там знаешь их сколько на Кавказе растет! Тебе там понравится. — Когда едем? - улыбка озаряет лицо юноши и, кажется, даже цвет его лица теплеет. — Как только поправишься.