Вместе

Слэш
NC-17
Завершён
119
Пэйринг и персонажи:
Размер:
10 страниц, 1 часть
Описание:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено копирование текста с указанием автора/переводчика и ссылки на исходную публикацию
Награды от читателей:
119 Нравится 8 Отзывы 23 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
      Тсукишима устало сверлит взглядом стоявший прямо напротив него горшок с когда-то белой азалией. Уже опавшие лепестки, потемневшие и ссохшиеся на концах, заполонили белый подоконник, выглядя при этом как грязное расползавшееся пятно вокруг. В полутьме промозглой квартиры раздается лишь равномерное звяканье ложки о стенки керамической кружки. В какой-то момент становится столь тошно от представшей перед ним унылой картины, что Тсукишима с силой жмурится аж до разноцветных мушек перед глазами и прячет лицо в обветренных руках. Остервенело саднящая тоска будто острыми когтями царапает грудную клетку где-то изнутри, да так запредельно близко, что кажется словно вот-вот ухватишься за это чувство и приструнишь его разумом.       В кармане брюк жужжит телефон от пришедшего сообщения. Перед ним все то же засохшее растение, которое как бы парень не старался выходить после недельного отсутствия полива, все равно с каждым днем меньше и меньше становилось похоже на некогда душистую, до трепета в сердце цветущую и пышную азалию. — «Обсудим?» — высвечивается уведомление от неизвестного номера на неожиданно ярком экране блокировки, от чего Тсукишима лишь недовольно щурится, и, небрежно напечатав сообщение в ответ, вяло поднимается со стула. На самом деле не такой уж номер и не неизвестный: он знает его наизусть.       Тсукишима уже давным-давно убедил себя, что все изначально закрутилось из-за простого человеческого интереса, приправленного щепоткой азарта и жажды новых ощущений, и что он сможет все прекратить в любой удобный момент; в их взаимоотношениях нет места обязанностей и постоянства, а значит и привязанности с влюбленностью тоже. — Эй, Тсукки, не сиди в стороне! — заливаясь хохотом, Хината чуть ли не заваливается на сидящего в самом дальнем углу парня. В этом резвом мандарине и без алкоголя в крови энергии и надоедливости хоть отбавляй, а в нетрезвом состоянии его становится так много, что Тсукишима физически не может переносить его присутствие рядом с собой. — Я же просил меня так не называть, — раздраженно бурчит блондин в попытках убрать от себя цепкие руки одногруппника, который согласился это сделать в обмен на опустошение любезно принесенного с собой пластикового стаканчика. — Надеюсь там яд. Я умру и перестану видеть твое лицо. — Выпей и проверь, — подбадривает его Хината и наконец добровольно ретируется в другую часть комнаты, где собралась подавляющая часть людей сегодняшней тусовки за какой-то очень активной и яростной настольной игрой, судя по вечному ору и непрекращающейся брани, доносящихся даже через включенные на всю колонки с музыкой.       Содержимое стаканчика было выпито залпом, ибо иначе такую мерзость в себя просто не впихнешь даже под дулом пистолета. Уж не знает Тсукишима, что такого можно было намешать друг с другом, но гадость правда редкостная. Однако этого в совокупности с духотой помещения хватило, чтобы парень почувствовал небольшую легкость в голове и расслабление в теле и вальяжнее устроился в занимаемом кресле. — Принцесса занимает трон в гордом одиночестве? — неожиданно раздается нахальный басовитый голос по правую сторону от Тсукишимы. Ниоткуда появившийся незнакомец оказался на деле Куроо Тецуро — лучшим другом одного из друзей Хинаты с химического факультета. Лучше не спрашивайте, откуда и зачем это знает блондин: мандарин считает своей обязанностью рассказывать о своих друзьях всем кому ни попадя, даже если его никто не спрашивал. — Безжалостный дракон охраняет свои сокровища, — надменно парирует парень, повернувшись в сторону собеседника и встречаясь с изучающим взглядом пары темно-медовых глаз. — Все, кто посмеет нарушить его покой, будут убиты. — Хината вроде жив остался, — констатировал Куроо, коротким кивком указав на уже вошедшего во вкус игры Хинату, который уже о чем-то усердно спорил с Кагеямой, — так что, пожалуй, я рискну, — и присел на свободный от худой руки блондина мягкий подлокотник кресла. — Не думайте, что падёте смертью храбрых, — фыркает в ответ Тсукишима и демонстративно отодвигается подальше от широкой спины, обтянутой плотной тканью черной футболки, которая лишь подчеркивает рельеф выступающих мышц. — Выпьем? — пропустив язвительную фразу мимо ушей, спрашивает Куроо и любезно протягивает взятый с кофейного столика синий картонный стаканчик, на который Тсукишима смотрит с нескрываемым недоверием. — Там та же мерзость, что и в пластиковых? — от воспоминаний о привкусе того напитка у парня неприятно тянет где-то в области эпигастрия. — За кого ты меня принимаешь? Я никогда не пью, а уж тем более не предлагаю фирменные напитки от Дайшо, — со всей душой негодует Куроо. — В синих — клубничный Дайкири, попробуй.       Несмотря на весь скептицизм, возникший после пристального изучения красной жидкости, Тсукишима все-таки сделал осторожный пробный глоток, и на приятное удивление ему даже понравилось. От кислинки лайма оставалась лишь слабая нотка из-за выраженной сладости клубничного сиропа, а ощутимая терпкость рома идеально вписывалась в эту гармонию. При виде повторно пригубившего коктейль блондина Куроо довольно ухмыльнулся и повторил за ним.       Количество выпитого алкоголя за вечер неуклонно росло, а вот способность связывать слова между собой в предложения стремительно сводилась на нет, но это не помешало завязаться занимательному разговору для обеих сторон. Случайным образом выяснилось, что Куроо буквально на днях чисто из простого интереса и любопытства прочитал ту же исследовательскую статью по происхождению редких горных минералов, что и Тсукишима, чья профессия напрямую на этом завязана — он будущий археолог. — Почему ты вообще открыл эту статью? — искренне недоумевает Тсукишима и возможно ведет себя немного более эмоционально и экспрессивно, чем обычно привык держаться в обществе, но виной этому спиртное, и именно поэтому парень позволяет Куроо придвинуться своим плечом к его чуть ближе и плотнее, чем требовал того диалог. Он даже немного жалеет, что решил надеть сегодня водолазку с длинным рукавом: неприкрытая тканью одежды смуглая кожа притягивает не только своей привлекательностью, но и исходящим от нее теплом, и теперь ему интересно — какая она на ощупь. — Обычный человеческий интерес, — темноволосый пожимает плечами как ни в чем не бывало. — Многое может привлечь мое внимание. — Например? — Ты, — внезапно оказавшись губами прямиком рядом с ухом блондина достаточно близко, чтобы обжечь своим дыханием, но недостаточно близко, чтобы напрямую коснуться кожи, прошептал Куроо с придыханием. — Ты чертовски заинтересовал меня ровно с того момента, как переступил порог этой квартиры.       Парень был непозволительно близок: Тсукишима без труда чувствовал пленительный аромат его древесного одеколона, которого с каждым вдохом хотелось все больше, и ему это нравилось до безумия: до томительного трепета где-то внизу живота и зудящего под ребрами желания без зазрения совести переступить границу дозволенного. — Как ты относишься к сексу без обязательств?       Ответ не заставил себя долго ждать и был ясен, как небо в безоблачную погоду: Тсукишима ловким движением руки притягивает его к себе и целует, и кажется, что у Куроо срывает тормоза от такой уверенности в желаниях и распаляющей до костей ощущаемой страсти. Он умело подхватывает ритм поцелуя, бесстыдно шумно выдыхает от повисшего сексуального напряжения в воздухе, а блондин лишь подливает масла в огонь, желая еще больше его распалить и довести до точки кипения — он углубляет поцелуй, впуская в ход язык. Куроо, на секунду прерываясь, бормочет себе под нос невнятные ругательства, прежде чем схватить мертвой хваткой Тсукишиму за руку и нетерпеливо скрыться в самой удаленной ото всех комнате.       Оказавшись вжатым в кровать сразу же, как только послышался звук щелчка закрытого дверного замка, блондин моментально понял, кто тут главный. Выставив руки по обе стороны от лица Тсукишимы, Куроо навис над ним, вовлекая в новый поцелуй и позволяя наконец-то исследовать каждую ямочку между рельефными мышцами на спине. Блондин, быстро юркнув руками под футболку, невесомо прошелся кончиками пальцев сначала по плечам, затем по выпирающим лопаткам, и наконец, не обделяя ни один позвонок ласковым прикосновением, переместил руки на ягодицы, с силой сжав их. Низко прорычав сквозь поцелуй, Куроо небрежно стянул через горло футболку сначала с себя, а потом и водолазка Тсукишимы не заставила себя долго ждать — обе оказались отброшенными куда-то на пол.       Вид подтянутого живота с тянущейся вниз дорожкой из волос приковывал к себе взгляд, и Тсукишима, недолго думая, мазнул ногтем по выступающему прессу брюшных мышц. Как вообще с таким телом и физическими данными Куроо является студентом химфака — остается только гадать, но мысли в голове блондина долго не задерживаются: прокладывая дорожку из смазанных поцелуев от краешка рта до угла нижней челюсти, Куроо переходит к тонкой коже на шее, от чего у парня перехватывает на миг дыхание. Темноволосый целует нежно, не оставляя без внимания ни один миллиметр обнаженной кожи, но при это с чувством и запалом, и тот факт, что Тсукишима сам льнет на встречу, все больше подставляясь под губы, пьянит сильнее любого алкоголя.       Продолжая спускаться вниз, Куроо обводит влажным языком контур выступающих ключиц, игриво покусывает кожу в надключичной области и тут же зализывает в качестве извинений при доносящемся до ушей недовольном шипении со стороны партнера, однако это быстро сменяется тихим постаныванием, когда Куроо спускается еще ниже: к впалому животу, кожа на котором в ночной полутьме выглядит еще более белой и хрупкой, почти чарующе фарфоровой, по сравнению с другими участками тела. Тсукишима млеет, извивается на прохладных простынях, его тело столь отзывчиво откликается и реагирует на ласки, что парень окончательно закрепился в своей мысли — он словил большой куш, когда решил заговорить именно с ним.       Подцепленная зубами резинка трусов, пару незамысловатых движений с ширинкой брюк, и вот блондин уже абсолютно голый и возбужденный распластан на кровати в полной его власти. Куроо поудобнее устраивается между длинных, словно модельных, ног и демонстративно медлит приступать к задуманному, чем заставляет Тсукишиму в глубине души изнывать от тянущего внизу живота возбуждения и желания разрядки. — Тебя хватит на два раза? — предусмотрительно спрашивает Куроо и, обхватив широкой ладонью член у основания, делает пробное движение вверх-вниз, а потом останавливается в ожидании ответа. — Да, — выпаливает Тсукишима в полустоне и откидывается головой на подушку от накатывающей волны удовольствия, когда парень, проведя языком вокруг головки члена на пробу, наконец накрывает ее горячим ртом и без особых церемонностей берет в себя сразу до основания.       Куроо движется размеренно, постепенно наращивая темп и подключая движения рукой для дополнительной стимуляции; он пробует игры с языком совершенно по наитию и каждый раз стопроцентно попадает в предпочтения блондина, вызывая новую и новую волну глухих стонов, которые парень уже даже не пытается сдерживать. Чувствуя приближающуюся разрядку, Тсукишима запускает пальцы в жесткие волосы темноволосого и, взяв таким образом узды контроля в свои руки, начинает насаживать на себя рот парня в хаотичном, местами грубом и сбивчивом, темпе, но Куроо лишь только открывает рот шире и старается принять его максимально глубоко. Финальный толчок, сопровождаемый гортанным рыком, и терпкая солоноватая жидкость стекает по задней стенке глотки, которую парень послушно сглатывает.       Обмякший после оргазма парень лениво целует темноволосого, несмотря на размазанные по лицу слюни, и заключает в крепкие объятия, заваливая таким образом его на себя и щекотно вжимаясь носом куда-то в области шеи. — Что насчет тебя? — озорным тоном интересуется Тсукишима и кладет руку на пах партнера, все еще одетого в плотные джинсы, но даже они не могут скрыть факт вставшего члена, и блондину по-глупому лестно от такой реакции на себя. — Жду самой сладкой части, — мурлычет в ответ Куроо и беспрекословно фиксирует тонкие руки парня над головой, увлекая в очередной грубый поцелуй. Вообще поцелуи для него — это самое любимое и желанное в сексе: он может целовать человека от макушки до кончиков пальцев, до умопомрачения и онемения в губах, и ему все равно всегда будет мало.       Однако Тсукишиму не устраивает такое положение дел: просто полежать он может и дома на диване, поэтому под недовольное мычание он проворно выбирается руками из самодельного капкана, расстегивает ширинку джинсов и принимается поддразнивать Куроо, то еле ощутимо поглаживая член по всей длине, то перебирая пальцами яички в мошонке. Влажная дорожка, оставленная языком от яремной вырезки до адамова яблока, — вот это уже последняя капля в чаше терпения и без того взвинченного брюнета. — Тц, нетерпеливый, — с наигранным недовольством бурчит темноволосый и тянется рукой в карман. Два достанных блистера, характерно шуршащих при открытии, оказались ничем иным как лубрикантом и презервативом. Лишь от одной мысли, что Куроо ходит с портативным готовым набором для секса в кармане, блондина пробило на короткий смешок, вызвавший недоумение в обращенном на него взгляде медовых глаз.       Обильно, насколько это позволяет имеющийся объем, смазав указательный и средний пальцы лубрикантом, парень прижимается сбоку с Тсукишиме, что позволяет шептать всякие пошлые глупости ему на ухо, попеременно при этом играючи покусывая мочку, и одновременно с этим подставлять холодные пальцы к заднему проходу. — Сейчас будет прохладно, — заботливо предупреждает его темноволосый и мимолетно чмокает за ухо. Он прекрасно понимает, в какие моменты грубость будет не то чтобы лишней, а даже вопиюще непозволительной с точки зрения его нравственных убеждений.       Несмотря на кипящую страсть в крови, выжигающей органы изнутри от бешеного градуса азарта и животного влечения, Куроо держит себя в руках и осторожничает с Тсукишимой, будто он взаправду сделан из фарфора: неторопливо вводит на пробу сначала лишь один палец и, не встречая весомого сопротивления, подключает второй, чем вызывает приятное ощущение наполненности. Двигая пальцами в разные стороны, парень раздвигает мягкие стенки, массирует их, эмпирически подбирает оптимальный угол проникновения для стимуляции простаты, и в этом ему помогает сам парень, неутомимо поддающийся бедрами навстречу: распаленный, с легкой испариной на висках и налившемся засосом на шее от небольшого переусердствия, искусно чувствующий и знающий свое тело, бесстыдно насаживающийся на всю длину пальцев и не думающий останавливаться. Такая сексуальность завораживает и притягивает куда сильнее всяких откровенных нарядов и вульгарной пошлости. — Так и будешь просто смотреть? — с открытой издевкой дразнит Тсукишима, смотря из-под полуприкрытых ресниц. — Или присоединишься? — «Демон» — проносится у Куроо в голове при извлечении пальцев, и последовавший за этим действием разочарованный вздох только поторапливает его побыстрее разобраться с надеванием презерватива.       Оказавшись вновь по-хозяйски подмятым под себя, блондин закидывает свои худые длинные ноги на поясницу партнера, смыкая их в замок для удобства, и замирает в ожидании при ощущении приставленного напряженного члена к заднему проходу. Куроо, терпеливо сдерживающийся все это время, наконец-то спускает тормоза и одним размашистым движением бедер входит во всю длину, вжимаясь в разгоряченное тело под собой с протяжным стоном, — как же долго он этого желал — и вдалбливает Тсукишиму в кровать: рьяно, остервенело, до раздающихся звонких шлепков тела друг об друга. От рвущихся наружу гулких стонов не хватает воздуха в легких, а от яркости испытываемых ощущений подрагивают колени, но это все уходит на второй план, когда Куроо, накрыв шершавой ладонью покрасневшую от жара щеку парня, притягивает его к себе и страстно целует, не сбавляя темпа. Они наслаждаются друг другом, упиваются растекающимся нугой по телу наслаждением, сбивчиво дышат сквозь мокрый поцелуй и целуются, целуются, целуются. Переплетают языки, сжимают до красных отметен нежную кожу, безразборчиво скользят руками по телу, доводя до сумасшествия лишь одним взглядом, полным безумного животного желания овладеть.       Теплое излившееся семя неприятно липнет к животу, но оба не обращают на это внимание, продолжая прижиматься друг к другу в попытках прийти в себя и восстановить дыхание после случившегося. Обычно после завершения люди торопливо одеваются и больше никогда не пересекаются в жизни, но брюнет, обессилено плюхнувшись рядом, заключает Тсукишиму в мягкие объятия и шепчет: — Не оставишь мне свой номерок?       Черт бы его побрал, когда он согласился.       Трахались они постоянно. Ни одна состоявшаяся встреча за эти полгода не обходилась без этого. И Тсукишима был бы не против и не морочил себе этим голову, если бы не одно «но»: Куроо стал неотъемлемой частью его повседневной размеренной жизни, сам того не ведая. — Кофе? — кольцо крепких рук вокруг талии и невесомый поцелуй в не прикрытую воротом домашней футболки заднюю поверхность шеи — с недавнего времени их утренняя рутина. — Нет, решил чай в турке сварить, — колко язвит Тсукишима и отмахивается от хохочущего Куроо. — Тебе к девяти сегодня? — сквозь зевок сонно спрашивает парень, в ответ — короткий кивок. — Я могу подбросить тебя. — На это я и рассчитывал, когда вчера впускал тебя в квартиру.       Впервые Куроо объявился на пороге квартиры по желанию и приглашению самого Тсукишимы, в дальнейшем — уже без. Он просто звонил в дверной звонок в любое время суток, с улыбкой до ушей протягивал принесенные пакеты с готовой едой, алкоголем или сладостями, и блондин, недовольно цокая языком и закатывая глаза, впускал его каждый раз. Несмотря на весь праведный гнев от подобного хамского вторжения на личную территорию, ему было с ним «обычно»: не комфортно, спокойно или же уютно, а именно обычно; наверное, именно по этой причине они и продолжали жить вместе время от времени. Куроо подозрительно быстро заметил все домашние правила Тсукишимы и исполнительно их соблюдал: не складывал в раковину посуду, а ставил рядом, чтобы мыть было удобнее; не оставлял за собой никогда кружку с недопитым в ней содержимым; по приходе сразу же после того, как он помыл руки и прополоскал рот после улицы, переодевался в домашнюю одежду. Казалось бы, такие мелочи, но они были очень важны для внутреннего спокойствия блондина, ибо хотя бы дома он не должен быть раздражен или взбешен по какому-либо поводу — и без того в жизни хватает.       Они общались, прогуливались по магазинам, ночевали, гуляли за руку, ходили на свидания, целовались, занимались сексом — все это они делали вместе, но вместе так и не были.       Они никогда не обсуждали сложившиеся между ними взаимоотношения. У них не было договоренностей, обязанностей или же ответственности друг перед другом, обозначенных в ходе честного разговора, но это и так логически вытекало из формата их взаимодействий. Обоих все устраивало более, чем достаточно, и обсуждение ощущалось чем-то таким обременительным и морально тяжелым, что даже думать об этом лишний раз не хотелось. Все хорошо так, как есть, зачем что-либо усложнять? — Что-то не так? — парень непонимающе пожимает плечами, притягивая за тонкую талию симпатичную незнакомку поближе к себе и более не обращая внимание на Тсукишиму на протяжении всего вечера. Уж лучше бы он даже носом не совался на эту поганую вечеринку.       От вопроса стало почему-то мерзко и тошно на душе. Делая вид абсолютного безразличия, Тсукишима уходит в другой конец комнаты, стараясь сфокусировать свое внимание на всем, чем угодно, но взгляд каждый раз возвращается к той сладкой парочке, что сейчас сидит на диване и мило флиртует: девушка кокетливо хихикает, будто бы случайно положив руку на грудь Куроо, а тот и сидит довольный этим. Сдерживаемые слёзы стояли горьким комом посреди горла при лицезрении разворачивающейся картины, а от собственного бессилия оставалось лишь отчаянно сжимать кулаки до побелевших костяшек. Когда они вместе направляются в сторону комнат, Тсукишима старается больше не смотреть — слишком больно где-то под ребрами. Уходят с вечеринки они по-отдельности, но блондин почему-то всю ночь нервно проверяет телефон на наличие входящих сообщений и с надеждой прислушивается к звукам за пределами квартиры: вдруг послышатся знакомые шаги. С того вечера они не разговаривают и не видятся неделю. — Обсудим?       Сидя в кофейне с кружкой ванильного рафа в подрагивающих от разочарования руках, Тсукишима чувствует себя полнейшим идиотом. — Я не понимаю, почему ты злишься, — с нервным смешком начинает говорить Куроо, смотря ему прямо в глаза: у самого ни капли сожаления, — в этом же нет ничего такого. Ну да, я признаю: у нас с ней был секс, но мы же не в отношениях, чтобы ты так реагировал! — парень в недоумении разводит руками в воздухе. — Я и не говорил, что в этом есть что-то плохое, — Тсукишима кисло морщится лишь от одной мысли, что происходило за скрытыми дверьми спальни, — я вообще не высказывался по этому поводу. — Но ты же злишься, — убежденный в собственной правоте, протягивает брюнет. — Ты бы видел выражение своего лица тогда на вечеринке. — Девушка была просто не очень симпатичная, — в голосе лишь напускное равнодушие, но на самом деле парень зол в глубине души: прежде всего — на самого себя за то, что опрометчиво позволил себе допустить мысль, что он особенный для Куроо. — Но как же она хороша в сексе, — предаваясь приятным воспоминаниям, сладко смакует каждое произнесенное слово брюнет, внимательно наблюдая за реакцией собеседника, которая ограничивалась лишь плотно сжатыми губами. Непробиваемый.       Тсукишима отмалчивается: язык не поворачивается ответить хоть что-то, да и нужных слов все равно не находится. Куроо прав: они не в отношениях, он не должен, нет, не имеет права так реагировать. Но почему внутри тогда так предательски горестно? И как избавиться от этого чувства? — Признай, что ты злишься, — продолжает напирать Куроо, — тебе противна даже мысль о том, что я был с кем-то, кроме тебя. — Ты упиваешься своим самодовольством сейчас? — не выдержав, желчно плюется побагровевший от злости парень. — Зачем ты вообще написал «обсудить», если в действительности я занимаюсь сейчас тем, что просто выслушиваю от тебя, какая ты невъебенная секс-машина? — Да потому что не было у нас с ней ничего, — честно выпаливает Куроо и со вздохом откидывается на спинку мягкого кресла, устало потирая виски. — У меня вообще ничего не было ни с кем, кроме тебя, за эти полгода, если тебе интересно. — Я должен быть польщен этим фактом? — надменно фыркает Тсукишима. От факта, что Куроо решил поизмываться над ним, поиграть его чувствами таким подлым способом — через ревность — жгучая злость внутри него только распаляется. — Ты не учел один факт: мне все равно.       Режущий слух скрежет ножек стула по полу. Тсукишима молча поднимается со своего места и уходит. Куроо не пытается его остановить — знает ведь, что бесполезно.       Они лежали вместе на диване поздним вечером у блондина на квартире: Тсукишима, измотанный постоянной подготовкой к приближающейся сдаче проектной работы, незаметно для самого себя тихо задремал под рассказ новой случившейся нелепой истории из лаборатории, где сейчас подрабатывал Куроо. Сам парень вскоре заметил это по неподвижно устроившейся на его груди светловолосой макушке и размеренному дыханию и уже хотел предпринять попытку осторожно переложить парня с себя на более мягкую и удобную для сна подушку, но Тсукишима не вовремя решил еще плотнее прижаться к нему и обнять свободной рукой за талию. Путь к отступлению перекрыт, против такой артиллерии у него нет оружия, поэтому Куроо недвижно остался лежать на месте, напрочь сраженный внезапным приливом нежности. От такого жеста, пускай даже непроизвольного, стало так трепетно и волнительно в груди, словно бабочки влюбленности своими хрупкими крылышками щекочут ребра изнутри. Движимый ранее не изведанным чувством, парень мягко запустил пальцы в волнистые блондинистые волосы и начал ласково их перебирать, стараясь не разбудить уснувшего, и сам не заметил, как погрузился в мирный сон с неустанно вертевшейся лишь одной мыслью в голове: он влюблен. Осознание, словно снег за шиворот, свалилось на него два месяца назад.       Чувства не входили в его первоначальную задумку: ему хотелось просто без обязательств заниматься хорошим сексом с одним и тем же человеком время от времени. Это удобнее, практичнее и безопаснее, чем тратить каждый раз силы и время на поиск нового. Для него не имело значения: будет ли это девушка или парень, будут ли они общаться вне контекста личных встреч и как долго это будет продолжаться. Расстановка жизненных приоритетов у него была такова, что в ней не было места для отношений: выпускной год в университете, почти ежедневная подработка в химической лаборатории, спортивный зал, в свободное время — бытовые дела и всякая мелочовка. Выжатый как лимон после очередного посредственного дня Куроо понимал, что не хочет видеть рядом с собой никого; что ему нравится, распластавшись по всей двухместной кровати, лежать одному на прохладных простынях; что тишина, прерываемая лишь звуком его собственного дыхания, кажется ему благоговейной, а никакой не гробовой или же гнетущей. Но с Тсукишимой все было иначе.       К нему хотелось возвращаться. Хотелось спать вместе, по-детски уткнувшись лбом в его острое неудобное плечо и притянув его поближе к себе сквозь объятия. Хотелось просыпаться с онемевшей до коликов рукой, потому что Тсукишима снова во сне случайно лег на нее и больше не двигался с места, потому что он, видите ли, вообще не ворочается во сне в отличие от Куроо. Хотелось молча заниматься учебными делами в разных углах комнаты, не вылезая часами из своих компьютеров и абсолютно не мешая друг другу сосредоточиться на задаче, а потом, когда мозг уже будет плавиться от просмотренной информации, заварить по чашечке зеленого чая и поставить рядом на специальную подставку, получая в ответ мимолетный благодарственный поцелуй в висок.       И они никогда не пытались строить из себя невесть что, отыгрывая напускную нежность друг перед другом. Их действия всегда были гармоничными, вписывающимися в привычную манеру поведения, а главное— искренними и идущими от внутренного собственного желания это сделать. С каждым проведенным днем вместе они, сами того не замечая и не осознавая, погрязали в этом чарующем чувстве влюбленности все глубже.       Но в какой-то момент Куроо стало банально страшно: страшно, что от него откажутся именно в тот момент, когда он наконец-то нашёл в себе силы принять и впустить человека в свою жизнь; страшно, что это оборвется так же просто и быстро, как и началось; страшно вернуться в прежний уклад жизни, где осознанное одиночество уже будет не местом его отдыха и сил, а лишь постоянным напоминанием об упущенном. И что делают люди, когда им страшно? Верно — бегут.       Та незнакомка, чье имя он тогда даже не удосужился спросить, была лишь необдуманной попыткой убежать от собственных чувств и страхов; попыткой внушить самому себе, что в действительности никакая это не влюбленность, обычная привязанность, возникшая на фоне постоянного контакта и гормонов; попыткой получить на деле доказательство, что Тсукишима — никакой не особенный для него и что его место легко может занять кто-то другой. И он отдавал себе полный отчет в том, что решение сделать это на виду у парня было эгоистичным: ему хотелось найти ничтожное подтверждение тому, что Тсукишиме не все равно на все то, что их связывает, и на него в особенности.       Уединившись в темной комнате, девушка льнет к нему отлично слаженным телом и жарко целует: на губах остается вишневый вкус ее блеска для губ. Куроо умело отвечает ей, дразнящее покусывает нижнюю губу, скользит широкими ладонями по изящной талии, забирается руками под подол облегающего платья и не чувствует абсолютно ничего. Все происходящее, от начала до самого конца, лишь механическая, выученная на основе просмотренной порнографии, мишура, набор бессмысленных действий, подделка, и от этого становится так паршиво и омерзительно внутри, что парень деликатно отодвигает от себя опешившую девушку и говорит: — Постой, у нас ничего не может быть. — Почему? — само собой напрашивающийся вопрос. — Я перехотел, — вежливо уклоняется Куроо от честного ответа. На самом деле он не хотел с первого сказанного ей слова.       Девушка понимающе кивает и, манерно разгладив складки собравшегося платья, поспешно выходит из комнаты. Через пару минут Куроо собирается и уходит с вечеринки домой, один и даже трезвый. Однако Тсукишима этого так и не застал: он в спешке покинул квартиру в момент закрытия двери в ту роковую комнату.       Куроо объебался, серьезно объебался, и он знает это. Поэтому он считает вполне заслуженным полное игнорирование со стороны Тсукишимы, даже если он упрямо стоит под его дверью с букетом душистых цветов вот уже третий час подряд. — Тсукишима, хватит делать вид, что тебя нет дома, — измученно укоряет его брюнет, — я слышу твои шаги, когда ты подходишь к двери, — в ответ лишь звук стремительно удаляющихся шагов. — Кей, — мягко зовет его Куроо, изнеможенно прислонившись лбом к холодной входной двери, — дай мне шанс не проебать то, что делало меня по-настоящему счастливым. Мне страшно потерять тебя.       В ответ ожидаемое молчание, но Куроо не злится: он готов разгребать все то говно, что натворил собственными руками и отсутствием мозгов. — Я понимаю, что обидел тебя и что ты совершенно справедливо злишься на меня, — парень присаживается на пол и облокачивается спиной на закрытую дверь. — Я хочу, я пытаюсь все исправить. Два месяца назад я понял, что влюблен в тебя. И сначала я отнесся к этому легкомысленно, мол есть и есть, а потом в один день я понял, что мне не нужен мир, в котором нет тебя. — Звучит как токсичная зависимость, — сурово заключает стоящий за дверью Тсукишима, не уходящий никуда все это время в действительности. — Это к психологу, а не ко мне. — Я не говорю, что не смогу жить без тебя. Я могу быть один и я был на протяжении нескольких лет, — досконально растолковывает парень, чтобы избежать недопониманий, и так возникающих между ними в последнее время слишком часто, — но с тобой жизнь ощущается куда счастливее и полноценнее, чем без тебя, понимаешь? — чистосердечно признается он. — У тебя есть пять минут, чтобы убедить меня в том, что ты полный идиот, а не мудак, — холодно отчеканивает блондин, открывая дверь и жестом пропуская чуть не ударившегося головой об кафельный пол брюнета внутрь.       Условленные пять минут растянулись на два часа откровенного, местами неприятного и неудобного, разговора, в ходе которого Куроо выложил все до последней своей мысли и опасения. Он чувствовал себя таким уязвимым, ранимым и голым перед Тсукишимой, смотрящего на него испытующим взглядом медовых глаз, и видимо все еще колеблющегося при принятии решения, но он был честен с ним во всем и о сказанном не собирается сожалеть. Блондин в своей излюбленной манере продолжает молчать, переводя задумчивый взгляд на бережно поставленный в вазу с водой букет из веточек белых азалий. — Ты знал, что азалии дарят перед нежеланной разлукой? — вопрошающе интересуется Тсукишима, подперев рукой подбородок. — Да, если бы ты так меня и не впустил, то я бы просто их оставил у двери и больше не пытался, — понуро отвечает Куроо, мысленно настраивая себя на принятие самого плохого из всех возможных сценариев развития этого разговора. — Жаль, получается, что теперь их придется выбросить, — заковыристо рассуждает вслух блондин, чем вызывает лишь недоумение на лице собеседника, не верящего в услышанное. — Что? — Я правильно понял, что я все-таки полный идиот в твоих глазах? — с надеждой в голосе переспрашивает Куроо, и его сердце глухо проваливается в пятки, когда Тсукишима одобрительно кивает и слегка улыбается уголками губ.
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.