О перстнях, чудесах и молитвах

Эта июльская ночь 1661 года выдалась в Англии тёмной, но отнюдь не бурной; последовавший же за ней день и вовсе был ясным и тёплым, на синем небе не было ни облачка, а солнце пригревало так ласково, что казалось совершенно невозможным в такой день думать о сокровищах, интригах и королях. И всё же в здании маленькой гостиницы и возле него находилось множество лиц, чьи помыслы были обращены к ларцу кардинала Мазарини и запертых в нём сокровищах. Если бы внимательный зритель с разумом, не затуманенным мыслями о драгоценностях и королевской казне, огляделся по сторонам, он непременно бы заметил неподалёку от конюшни ещё одно действующее лицо — молодого человека, с ног до головы облачённого в чёрное. На угольной широкополой шляпе изящно лежало огромное антрацитовое перо, с плеч спадал шёлковый плащ цвета ночного неба, мягкие кожаные перчатки оттенка воронова крыла обтягивали руки путешественника, его камзол, высокие сапоги, даже рубашка — всё было чёрным, но при этом наряд вовсе не выглядел траурным, скорее наоборот, было в нём что-то праздничное. На фоне этой черноты ярким пятном выделялись огненно-рыжие волосы — густые, длиной до плеч, они спадали из-под полей шляпы. Лицо этого примечательного юноши было худым и подвижным, как, впрочем, и он сам, — в каждом движении сквозило что-то змеиное, на тонких губах то и дело возникала усмешка, а брови не раз приподнимались, словно их обладатель был чем-то удивлён. Что же касается глаз, то разглядеть их не представлялось возможным, поскольку незнакомец скрывал их за особыми очками с тёмными стёклами. Когда солнце высоко поднялось над горизонтом, а на небе появились редкие облака, к гостинице просеменила цепочка монахов. Почти сразу изнутри послышался шум, крики, звон шпаг, а из дверей кинулись врассыпную испуганные люди. Однако это ничуть не взволновало рыжеволосого наблюдателя — он лишь сделал несколько скользящих шагов, переместился к ближайшему дереву и опёрся на него спиной, сложив руки на груди. Ещё через несколько минут шум стих. Незнакомец застыл, прислушиваясь к неясным звукам, доносившимся из-за конюшни, и при этом не отводя глаз от гостиницы, а затем резко развернулся — как раз вовремя, чтобы встретиться взглядом с другим молодым человеком, возникшим как будто из-под земли. Этот другой отличался от первого так же, как небо отличается от земли — сравнение пусть и банальное, но в данном случае очень точное. Он был круглолиц, полноват, светловолос и вдобавок одет во всё белое — серебристая шляпа со снежного цвета пером, жемчужный переливающийся камзол, светло-серые сапоги и всё прочее в том же духе. Несмотря на ужасающую непрактичность такого костюма, на нём не было видно ни следа коричневатой дорожной пыли, да и сам незнакомец представлял собой воплощение аккуратности.  — Кроули! — воскликнул он, и в его голубых глазах, не скрытых очками, как у собеседника, появилось странное выражение — нечто среднее между радостью и тревогой. — Не ожидал увидеть тебя здесь. Ты здесь по заданию или...  — Или, — лениво откликнулся Кроули, слегка изменив позу. — Решил проветриться, сменить обстановку. А ты здесь какими судьбами, Азирафаэль?  — Да то же самое, что и у тебя, — произнёс Азирафаэль, но вид у него был немного смущённый. — До меня дошли слухи о том, как расцвела Франция при Короле-Солнце, вот и захотелось взглянуть. А тут эта история с Мазарини, дети мушкетёров, путешествие в Англию... Его лицо на миг осветилось улыбкой, но тут же вновь стало серьёзным.  — Ты видел, что там произошло? Там, в гостинице?  — Видел, — Кроули кивнул, и его лицо тоже помрачнело. — Схватка была нешуточная... Надо отдать должное детям мушкетёров: они столь же храбры, сколь и безрассудны. Схватиться вчетвером с противником, превосходящим вас вдвое, особенно когда одна из вас — девушка, едва владеющая оружием... — он выразительно покачал головой.  — Я много видел нечестивых монахов, но таких, пожалуй, встречаю в первый раз, — сказал Азирафаэль с невольным содроганием. — Они, пожалуй, хуже ваших сестёр-сатанисток.  — Поверь, ангел, если бы ты побыл среди монахинь ордена святой Бериллы чуть подольше и послушал их болтовню, тебе бы так не казалось, — Кроули усмехнулся, но его усмешка не вызвала ответной улыбки Азирафаэля и вернулась к нему, как отскочивший от стены мяч.  — И теперь все дети погибнут! — Азирафаэль больше не мог сдерживать охвативших его чувств. — Один уже почти мёртв: его ранили кинжалом в грудь. А ведь он ещё так молод!  — По крайней мере, он не успел нагрешить, — с деланным безразличием ответил Кроули. — Любил отца, верно служил своему королю, был хорошим другом, ни одной девушке не успел разбить сердце... Попадёт сразу к вашим.  — Но он ведь ещё мог бы жить! — горячо возразил Азирафаэль. — И эта монахиня, Анжелика... она ведь любила его. И у неё есть брат, о котором она знать не знает! А эти двое, Анри и Жаклин, даже не успели признаться друг другу в своих чувствах! Да что там признаться, Анри даже толком не знает, девушка Жаклин или юноша!  — Возможно, для него нет никакой разницы, — едко заметил Кроули, но тут же насторожился, заметив глубокую скорбь в глазах собеседника. — Постой, ангел, ты же не собираешься...  — Я не знаю, — Азирафаэль покачал головой, а его лицо между тем становилось всё тревожнее. — Гавриил уже дважды делал мне строгий выговор за превышение меры совершаемых чудес. Конечно, всё это мелочи, как сказал бы Гавриил... но ведь они все ещё так молоды! И движимы благой целью!  — Защитить распутную королеву, пострадавшую из-за собственной доверчивости и жадности своего любовника? — с усмешкой спросил Кроули.  — Ты слишком категоричен, — нахмурился Азирафаэль. — Между прочим, эта женщина в последнее время стала очень набожна, щедро раздаёт милостыню и пытается искупить свои грехи. Это достойно сочувствия!  — А ещё этот перстень... — задумчиво протянул Кроули. — Ты думаешь, он настоящий? И действительно лежит в ларце?  — Вполне возможно.  — Ваши об этом знают?  — Если бы наши узнали, вместо меня здесь был бы целый батальон с белыми крыльями и сверкающими молниями, — вздохнул Азирафаэль. — И ваши, как я понимаю, тоже...  — Никто не знает, — Кроули на миг сдёрнул с носа очки, и ярко блеснули его глаза — жёлтые, с вертикальными зрачками, совершенно нечеловеческие. — Ты думаешь о том же, о чём и я, ангел?  — Да, — дыхание Азирафаэля стало учащённым от волнения. — Если это и впрямь настоящий перстень бессмертия, то ему нельзя попадать ни в Ад, ни в Рай, ни в руки людей. Самое разумное решение — уничтожить его...  — ... или спрятать где-нибудь до подходящего момента, — подхватил Кроули.  — Страшно представить, каким должен быть этот подходящий момент, — Азирафаэль покачал головой.  — Мы можем остановить монахов и забрать перстень прямо сейчас, — решительно предложил Кроули и уже сделал несколько шагов, намереваясь действовать. — Чудеса я, так и быть, возьму на себя.  — Не стоит, — с сомнением произнёс Азирафаэль. — Может заметить кто-нибудь из наших... или из ваших... и тогда у нас обоих будут серьёзные неприятности.  — И что ты предлагаешь? Просто сидеть и ждать?  — Именно! Проследить за перстнем, дождаться подходящего момента и забрать его. Понимаешь, Кроули, я всё же надеюсь на благоразумие людей. Быть может, хоть кто-то поймёт, что игры с бессмертием — не шутки, поймёт, какая опасная вещь попала ему в руки...  — И выбросит её в окно? Прямо тебе под ноги? — с иронией спросил Кроули.  — Никогда не знаешь, каких чудес можно ожидать от людей, — заявил Азирафаэль и вновь повернулся к гостинице. Тотчас лицо его вновь приобрело страдальческое выражение.  — Они собираются сжечь их, — едва слышно прошептал он, сощурившись и глядя словно сквозь стену здания. — Анри и Жаклин признаются друг другу в любви...  — ... ну хоть что-то они успеют сделать, — пробормотал Кроули.  — ... Анжелика пытается дотянуться до окорока, — Азирафаэль сморщился и приложил руку к животу, будто его подвело от голода. — Бедная девушка, она так голодна! Нет, это невыносимо! Хоть бы одно маленькое чудо... слабо завязанный узел на верёвке... внезапно погасший фитиль... Кроули уже собирался что-то сказать, но тут оба вздрогнули, как от внезапно налетевшего порыва ветра. При этом кроны деревьев оставались спокойными, по небу по-прежнему плыли редкие облака, но Кроули и Азирафаэль застыли, напряжённо прислушиваясь к неясному пению, доносившемуся откуда-то издалека. То была молитва — неумелая, произносимая человеком, которому раньше явно не случалось молиться, сбивчивая, но при этом столь пылкая и искренняя, что у Азирафаэля влажно заблестели глаза, а Кроули утратил свою невозмутимость и нервно сжал губы. Эту молитву, этот отчаянный зов о помощи не могли слышать обычные люди, как не могли они видеть и трёх человек на высоком холме возле креста и четвёртого, стоявшего чуть поодаль. Все эти люди были облачены в голубые плащи королевских мушкетёров, все были уже немолоды, трое из них склонили головы, а четвёртый, коленопреклонённый, наоборот, поднял глаза и до боли всматривался в черты лица Иисуса Христа, чьё изображение венчало крест. Именно из уст коленопреклонённого лилась отчаянная молитва, которая так тронула ангела и демона — ибо вы, наверное, уже догадались, что Кроули и Азирафаэль не были обычными людьми.  — Он хочет спасти детей... — медленно, словно в полузабытьи, проговорил ангел.  — И молит о возвращении ему жизни, — покачал головой демон. — Безумец!  — Это отцы-мушкетёры, герои Франции, — казалось, Азирафаэль о чём-то напряжённо размышлял. — Позволить им совершить ещё несколько подвигов, спасти своих детей, разумеется, благое дело. Анри и Жаклин смогут признаться друг другу в любви, Анжелика снова обнимет отца, капитан Леон узнает, кто его отец. Монахи будут остановлены, ларец с сокровищами окажется у мушкетёров... а там, в крайнем случае, можно будет поговорить с ними напрямую.  — Ты с ума сошёл? — из уст Кроули вырвалось настоящее змеиное шипение. — Не смей! Это не маленькое чудо, за такое оправдаться перед Гавриилом не получится!  — Но я должен! Я не могу ничего не делать! Потом я себе этого не прощу!  — Ты не можешь воскрешать людей всякий раз, когда они об этом попросят!  — Это исключение! Герои Франции, их дети... кольцо тамплиеров, в конце концов!  — Тебе не хватит сил их воскресить! — от былого спокойствия Кроули не осталось и следа. — Вернуть с того света четырёх человек — это тебе не задохнувшегося голубя оживить!  — Пятерых, — спокойно возразил Азирафаэль. — Ещё того юношу, Рауля. — И так же твёрдо и уверенно добавил:  — Хватит. Должно хватить. И в этот миг всё стихло. Прозвучали и растаяли в тишине последние слова песни-молитвы, умолк налетевший лёгкий ветерок, затихли доносившиеся из гостиницы голоса, птицы в ветвях прервали свои песни, лошади в конюшне перестали обмениваться беспокойным ржанием. Азирафаэль словно озарился неземным, ослепительно белым сиянием, его плащ взметнулся безо всякого ветра и на миг превратился в огромные белые крылья, тяжёлые даже на вид. Крылья широко распахнулись, в глазах ангела что-то вспыхнуло — возможно, отблеск когда-то хранимого им огненного меча. Азирафаэль поднёс сложенные лодочкой ладони к лицу и подул — раз, другой, третий, вдыхая жизнь в невесомые души, облекая их плотью, возвращая из небытия. И второй раз взметнулся плащ, на этот раз чёрный, — это Кроули распахнул свои крылья, отличные от крыльев Азирафаэля разве что цветом да ещё, пожалуй, чуть большей ухоженностью. Вспыхнул дьявольский огонёк в жёлтых змеиных глазах, демон повторил жест ангела, выдыхая из себя энергию жизни... А затем всё кончилось. Снова щебетали птицы, пофыркивали лошади, негромко переговаривались между собой монахи, ворчливо отвечал на отрывистые приказы де Круаль капитан Леон, отчаянно взывали друг к другу дети мушкетёров, потрескивал и шипел догорающий фитиль. В углу гостиницы, забытый всеми, постепенно приходил в себя Рауль, трогающий свою окровавленную грудь и недоумевающий, как такая рана могла оказаться не смертельной. Ветер вновь прошёлся по листве, с уже большей силой, солнце на миг скрылось за облаком... ... и в этот миг на холме ясно обрисовались контуры четырёх фигур, теперь уже видимых и обычным людям. Они то и дело оглядывались, недоверчиво осматривали друг друга, хлопали по плечам, что-то удивлённо восклицали. Это были д’Артаньян, Атос, Портос и Арамис, знаменитые мушкетёры, герои Франции, и сейчас они спешили на выручку к своим детям. Азирафаэль, уже вернувший себе человеческий облик, прислонился к дереву и устало вытирал пот со лба. Взгляд его случайно упал на карету де Круаль, стоявшую поодаль, и находившегося рядом с ней человека. Ангел вздрогнул:  — Это что, де Жюссак? Враг мушкетёров? Он тоже вернулся? Но я его не воскрешал!  — Это я, — неохотно признался демон, отряхивая плащ и поправляя тёмные очки.  — Но зачем? — потрясённо выдохнул Азирафаэль.  — Для равновесия. Теперь, если ваши прознают о случившемся — а они рано или поздно наверняка прознают! — ты можешь сказать, что тебе противодействовал демон Кроули. Ты вернул с того света отцов-мушкетёров, чтобы они спасли детей и сокровища, а я вернул их злейшего врага, чтобы он всячески им препятствовал. Думаю, Гавриил простит тебе пять чудес, если ты скажешь, что они совершены во имя борьбы со злом, а не из-за того, что кое-кто растаял, как мороженое, от слов молитвы. Что касается наших, то не думаю, что их сколько-нибудь заинтересует эта история — если, конечно, они не пронюхают о кольце бессмертия. Подозреваю, что мушкетёры и де Жюссак недолго задержатся на этом свете, и скоро всё вернётся на круги своя.  — Знаешь, мне кажется, этот де Жюссак не такой уж и злодей, — проговорил Азирафаэль, следя взглядом за бывшим капитаном королевских гвардейцев, который в данный момент испытывал свои силы, раскачивая карету де Круаль. — Его отношения с д’Артаньяном чем-то похожи на наши с тобой отношения...  — Не понимаю, о чём ты говоришь, — Кроули снова вернул на лицо маску безразличия.  — И иногда я думаю, что в глубине души ты всё-таки хороший, — закончил Азирафаэль, переводя на демона взгляд, который можно было назвать почти восхищённым.  — Иногда я думаю, что мне надоело вытаскивать тебя из передряг, в которые ты влипаешь, — зло откликнулся Кроули. — И запомни: я не хороший! Я демон!  — Конечно-конечно, — покивал Азирафаэль, глядя в сторону гостиницы. — Что ж, дети мушкетёров уже вне опасности... де Жюссак присоединился к де Круаль... до воссоединения Леона с семьёй осталось немного подождать...  — ... монахи разгромлены и почти в полном составе отправляются прямиком к нам, а ларец с сокровищами и перстнем у де Круаль, — подвёл итоги Кроули. — Думаю, сейчас можно отойти в сторону и немного понаблюдать. И лучше отойти подальше от гостиницы, а то здесь сейчас будет жарко.  — Мне надо восстановить силы, — кивнул ангел. — Помнится, где-то на полпути между Англией и Францией была одна маленькая таверна, где подают превосходные блинчики.  — А как в этой таверне насчёт вина? — осведомился Кроули.  — Не фалернское, которое мы пили у прокуратора, но весьма неплохое.  — Отлично! Мне нужно как можно больше бургундского, шампанского — да чего угодно, чтобы подкрепить свои силы. И вскоре ангел и демон растаяли в свете солнечного дня, не оставив следов. Никто не знал, откуда они прибыли, никто не видел, как они исчезли. Ветер продолжал играть листвой деревьев, облака изредка проплывали по небу, и единственное, что осталось на земле после ухода нежданных гостей — два больших тяжёлых пера: белое и чёрное.