***
Драко не помнит своих родителей. Его первое воспоминание — дед Абраксас, закутанный в черную мантию, пронзающий сверху вниз холодным презрительным взглядом. Морозный февральский ветер и черно-серый снег под ногами в детских лакированных ботиночках. И жжение в глазах. Плакать нельзя. Люциус и Нарцисса Малфой были убиты неизвестными во время семейного отдыха в особняке во Франции. Преступников не нашли — возможно, и не искали. Всего лишь мелкий самосуд, месть так и не оказавшимся в Азкабане сторонникам Темного Лорда. Министерство закрыло на это глаза. Драко рано научился читать. Сотни раз перечитывая газетную вырезку с того дня, сначала он лишь рассматривал колдографии родителей, откладывая в памяти каждую черточку лиц. Его отец был похож на деда Абраксаса, но в его таких же серых глазах, Драко верил — не было того ледяного презрения, по крайней мере, не к нему. Взгляд деда пригвождал к полу, заставлял съежиться, словно делая еще меньше. Ничтожнее. Холодные, будто затянутые льдом серые глаза — семейная, очевидно, черта. Драко видел такие же в зеркале, умываясь по утрам. Не темные, но и недостаточно светлые, не прозрачно-голубые, как у мамы. Идеальный серый. С дедом Драко пересекался только на приемах пищи. Огромный стол, богатые кушания и тишина — слышно лишь редкое звяканье ложки о тарелку. Потом Абраксас отдавал распоряжения, напоминая о сегодняшних занятиях, критиковал его манеры — Драко с трудом удавалось запомнить все приборы и не издавать звуков во время еды — и уходил в темень особняка, в одну из многочисленных комнат, где внук его точно не найдет. Предоставленный между занятиями по этикету, полетам и теории магии сам себе, Драко бесцельно слонялся по коридорам особняка. Сначала компанию ему составляли домашние эльфы. Придумывать забавы для них было весело, особенно был готов порадовать маленького хозяина Добби. Он смешно разговаривал, порой начинал неожиданно биться головой о стену или дергать себя за уши, но Драко было все равно. Забросив книги и задания, он прятался в комнатах особняка с единственным существом, которое слушало его и хотело его компании. До тех пор, пока Абраксас не запретил всем эльфам разговаривать и играть с Драко. Потом Драко обнаружил на втором этаже холл с портретами предков. Они двигались, разговаривали, наблюдали за ним. Совсем как живые. Он торчал в том холле часами, слушая, как портреты передавали друг другу из раза в раз одни и те же сплетни, иногда задавая вопросы и порой даже получая на них короткие ответы. Пока однажды один из портретов — склочный старик, кажется, пра-пра-прадед Драко, — не отпустил презрительный комментарий в сторону Нарциссы. Драко так разозлился, что сам не понял, как портрет вспыхнул, рама оплавилась, а пожирающая чернота краем попала и на несколько соседних портретов. Больше портреты с ним не разговаривали. Пропадали из своих рам, едва завидев его в дверях. Дни тянулись вязким потоком холода, однообразным, отличавшимся лишь темами занятий и новыми отметками роста на стойке кровати. Драко читал книги из домашней библиотеки, рисовал кривеньких драконов на листах пергамента и придумывал им истории жизни, бродил по особняку и часто бывал в родительской спальне или кабинете отца. Вещи родителей манили его, словно заколдованные. Найденные в ящиках предметы он переносил по одной к себе в комнату и прятал в сундуке под кроватью. Расческа матери, темно-зеленая лента для волос, серебряное перо отца, украшения, темная маска со странными узорами, предметы непонятного назначения, записные книжки с серебряным — всегда серебряным! — тиснением. Люциус и Нарцисса были слизеринцами не только в Хогвартсе, это чувствовалось во всем. Драко стремился на Слизерин больше, чем к чему-либо в жизни. Одна из найденных им в кабинете отца тетрадей оказалась пустой. Совершенно пустой, с пожелтевшими от времени страницами, на которых не было ни буковки. А ведь Драко нашел ее с таким трудом — в самом дальнем ящике шкафа, если бы не выплеск магии, от которого он неожиданно взлетел, он бы ее даже не увидел… Он так надеялся, что в этой тетради что-то действительно ценное — личные записи отца или мамы, важные записи, ну хоть что-то. Она даже не принадлежала его родителям — на корешке значилось чужое имя. Драко решил присвоить ее себе. Нацарапал пером голову дракона на первой странице и подписал: «Собственность Драко Люциуса Малфоя». И шокированно заморгал, когда чернила впитались в страницу. А вместо его рисунка проявилась новая надпись: «Привет, Драко Малфой. Меня зовут Том Реддл.»***
Крики неизвестной магглы звенят в воздухе, эхом отражаясь от стен. Драко морщится, отводя глаза, взглядом блуждая по границам каменистых плит в полу. Пленнице лет, может, двадцать пять, а может, тридцать, волосы короткие и светлые. Больше Драко ничего не знает — к лицу он намеренно не приглядывался. Она все равно нежилец, таких в этих стенах было уже предостаточно, запоминать их — лишь впустую нагружать остатки рассудка. Главное — это не она. Остальное можно протерпеть. Безумная Беллатриса злорадно хохочет над страданиями пленницы, пока та плачет, оглядывается, ищет хоть какой-то помощи. Драко останавливает взгляд на границе пола и стены, застывает, даже, кажется, не моргает. Он не здесь. Где-то в коридорах Хогвартса, еще беззаботный мальчишка, спешит на общие с Гриффиндором зелья. Там, за любимым столиком в библиотеке, задумчиво грызет перо, пока Грейнджер объясняет законы трансфигурации и перечеркивает ошибки в его эссе маггловским карандашом. На пожухлой траве у Черного Озера, смотрит на выбившуюся из-под шапки кудрявую прядь, прячась от холода под заколдованным пледом. Там, в те короткие мгновения, ему тепло. И холод Мэнора отступает куда-то на периферию сознания.***
Письмо из Хогвартса пришло Драко ровно в полночь, со стуком школьной совы в оконное стекло и шелестом конверта в дрожащих от волнения руках. Он помнит, как покупал мантию и палочку. Старик Олливандер предлагал ему одну за другой, но все было не то. Стоило Драко взмахнуть палочкой — то взрывы, то выбитые стекла, то вспышки пламени, пару раз он даже поджег Олливандеру мантию. — Удивительно сильная магия, мистер Малфой, — качал головой он. — У вас огромный потенциал… Но вам стоит быть осторожнее. Такую силу легко соблазниться употребить во зло… Так понравившаяся Драко палочка с волосом единорога тоже отправляется в кучу неподходящих. В конце концов ему торжественно вручают поблескивающую черную палочку, с сердцевиной из жилы дракона — Драко светится от гордости, ведь такая была и у отца. В Хогвартс он приезжает уже, по его собственному мнению, полноправным волшебником и с чувством собственного превосходства отправляется на Слизерин. Правда, все идет не так гладко, как хотелось бы. Ребята-слизеринцы отчего-то не горят желанием дружить с Драко, но это ничего — ему не привыкать. Еще бы магию получалось держать под контролем… Почему-то он единственный на курсе, у кого все еще случаются непроизвольные выплески магии. Все замечают это и смеются над ним, за что и получают — нечаянно, конечно же. Но преподаватели все равно отчитывают Драко, снимают с факультета баллы и грозят сообщить деду. Единственная отдушина — дневник, с которым Драко переписывается уже несколько лет. Тому интересны все его сложности, все новые события, все о жизни Хогвартса, Том не насмехается и не игнорирует… жаль, конечно, что он не настоящий. Правда, Драко так устает, что все чаще после короткого общения с Томом просто вырубается из реальности. Даже не помнит с утра, как убирает дневник на место и переодевается в пижаму, засыпает моментально. Он смотрит в зеркало по утрам, на отражение серых-серых глаз, и ему чудится, что в них клубятся тени. Дни словно становятся короче, и Драко не может объяснить, почему он мерзнет сильнее, чем в Мэноре. Почему иногда задумывается посреди урока, а потом обнаруживает себя в Большом Зале спустя пару часов. Он уже подумывает обратиться к декану, но что ему сказать? В Мэноре он частенько уходил в себя, но почему-то все ощущается по-другому… Когда в разгар Хэллоуинского ужина Драко обнаруживает себя в коридоре в другой части Хогвартса, по его спине пробегает холодная дрожь. В первую секунду он даже не понимает, что слышит какой-то звук — тихий, будто приглушенный всхлип откуда-то из-за стены. Из-за двери женского туалета. Дверь заунывно скрипит, когда Драко толкает ее, и на него потрясенно смотрит пара темно-карих глаз на покрасневшем личике. Всего лишь плачущая девчонка. Ничего жуткого. — Это женский туалет, — заявляет девчонка после немой паузы. — И что? — возмущенно фыркает Драко. Ну… должен же он что-то ответить. — Уходи! — Еще чего! Девочка смотрит исподлобья, нахмуренное личико в окружении пышных лохматых кудрей и поджатые губы. Драко смотрит в ответ — испытующе, прищурившись. — Зачем ты сюда пришел? — А зачем ты тут ревешь? — Неважно, — она отворачивается. Драко, немного подумав, заходит внутрь и облокачивается на стену, не сводя глаз со странной девочки. Он помнит ее — она с Гриффиндора, вечно тянет руку на уроках и получает баллы. Ему, если честно, до гриффиндорцев особо дела нет. Ему, если честно, просто незачем уходить. — Почему ты не идешь на ужин? — Почему ты задаешь так много вопросов? Девочка вздыхает. — Я плачу здесь, потому что меня обидел мой однокурсник с Гриффиндора, — неожиданно выдает она. — Сказал, что у меня нет друзей, потому что я настоящий кошмар. Я просто хотела помочь, потому что он неправильно делал задание… Он говорит, что меня никто не выносит, и я не понимаю, почему. Она снова шмыгает носом и утирает слезу. — Твоя очередь, — резко заявляет она и поворачивается к Драко. — Зачем ты сюда пришел и почему не уходишь? — Не знаю, — честно отвечает Драко, но она только хмурится. — Я не хочу идти в Большой Зал. Меня там никто не хочет видеть. — То есть… — тихо шепчет она. — У тебя, получается, тоже нет друзей? Драко думает о дневнике — но мысль кажется такой далекой и чужой, что отбросить ее легко. Можно ли вообще назвать другом того, кого не существует? — Получается, что так, — хмыкает он. А она вдруг делает два больших шага к нему, так, что Драко невольно вздрагивает и отклоняет голову. Они практически одного роста, и ее темные, теплые глаза пристально смотрят ровно в его холодно-серые. — Будем дружить? — напрямик предлагает она. Драко не успевает ответить — дверь снова скрипит, но не протяжно, а с резким хрустом. Помещение наполняется мерзким гнилым запахом, а повернувшись… Тролль. Настоящий, Мерлин его побери, горный тролль с гигантской дубиной в лапе. Девчонка визжит, отскакивает к стене и тянет Драко за рукав мантии за собой, пока тролль крушит дубинкой все вокруг, сносит раковины и ворочает головой. Драко снова не успевает понять, что происходит. Бах — и их отбрасывает в угол, а тролль, пошатнувшись, заваливается набок и с глухим звуком ударяется головой о стену. — Как ты это сделал?.. Ты его убил? — все еще тяжело дыша, потрясенно шепчет его новая кудрявая знакомая. — Не знаю, — бормочет Драко. Тролль не шевелится. — Надо убираться отсюда, — решительно заявляет девочка и, схватив Драко за руку, тянет мимо тролля, в дверной проем, дальше по коридору. Задыхаясь от быстрого бега, они петляют по коридорам, сбивают по пути еще каких-то двух гриффиндорцев, попадают на движущуюся лестницу и оказываются в итоге в какой-то неизвестной Мерлином забытой части школы. Драко хватает горящими легкими воздух, выдыхает, трясет головой, и отчего-то ему хочется смеяться — впервые, наверное, за всю его жизнь. — У тебя в волосах что-то застряло, — сообщает девчонка. Драко сдерживается, чтобы не сказать: в ее волосах может застрять даже кто-то живой. — Вот здесь, сейчас… Драко невольно вздрагивает, когда она бесцеремонно хватает цепкими пальцами прядь его волос и сосредоточенно тянет, вытаскивая какую-то крошку. А потом губы против воли растягиваются в улыбке. Настоящей. Теплой, как ее ладони. — А… как тебя зовут-то? — бормочет он. — Гермиона, — она тоже улыбается, ее глаза будто светятся, и Драко при виде их приходят мысли о черном чае с медом. — Гермиона Грейнджер. — Драко Малфой. И неловкое рукопожатие скрепляет начало детской дружбы. Драко больше не общается по вечерам с дневником, да и вообще, найдя его в тот вечер в своей сумке, забрасывает куда-то на дно чемодана. Вместо этого он сидит с Гермионой в библиотеке до самого закрытия, учит трансфигурацию и обсуждает все на свете. С ней дни светлее, учеба легче и даже дышится как-то глубже. Он больше не выпадает из реальности и не забывает, что делал последний час. Драко кажется себе… нормальным. Он никогда не задумывался о будущем, но Грейнджер говорит, что она станет Министром Магии, а он — ее заместителем. Он не против. Слизеринцы сначала дразнят его за дружбу с магглорожденной, но вскоре отстают. Быстро уясняют: с Малфоем и Грейнджер связываться не стоит. У одного в буквальном смысле «взрывной» характер, у другой — крепкий удар, а отхватишь в любом случае от обоих. Да, Драко сейчас где-то там. Когда-то между Хэллоуином и летом.***
— Убей его, — скалится Беллатриса, в ее пугающей безумной ухмылке — леденящий смрад Азкабана. — Ты не Темный Лорд, чтобы я тебя слушал, — огрызается Драко, но голос предательски садится на последних словах, звуки застревают в горле. Сумасшедшая тетка визгливо хохочет, звук отскакивает от каменных стен, скользит под потолком и эхом отзывается в дальних коридорах. Драко ежится, невольно поводит плечами. Пленник уже даже звуков не издает — лежит мешком под ногами Беллатрисы, и лишь подрагивание тела дает понять, что он еще жив. — Ох, как жалко, — притворно скалится тетка, голос переходит на визг. — Мне, кажется, стоит сообщить Темному Лорду, что мой племянничек трусит. Ну же, Драко… Ты же не хочешь, чтобы он поставил под сомнение твою верность? Драко не хочет. Он помнит, кто станет второй после Поттера мишенью Реддла, если он облажается. Убивать ему не привыкать. Драко поднимает дрожащими пальцами палочку и смотрит на несчастного маггла в упор. Секунда. Две. Он не здесь. Холодок пробегает снизу вверх. По его телу, по рукам, по заклейменной чернильной грязью коже. Драко чувствует, как разум окутывает темной дымкой, как он сам оказывается все дальше и дальше и вот уже словно наблюдает за собой со стороны. Как тьма берет контроль в свои руки. Он отстраняется. Снова. Два слова и вспышка зеленого света. Драко смотрит, не в силах отвести взгляд, как собственная рука молча опускает палочку. Как Беллатриса торжествующе хохочет. Как он разворачивается и, раскручивая палочку в пальцах, молча уходит к себе. Уже через пару часов стемнеет — а значит, ему пора уже начинать пробиваться обратно. С каждым днем борьба с тенью занимает все дольше и дольше. Окклюменция все еще помогает, но становится все сложнее понять, где же настоящий он, сложнее точно сказать, что тень ушла вглубь разума. Если он очистит разум от чувств, что останется?***
Драко не привыкать бояться за Грейнджер. Впервые это случилось в конце первого года в Хогвартсе. Когда она зачем-то влезла в какую-то безумную авантюру Поттера с его рыжим другом. — Не волнуйся, Драко, — прошептала она, отойдя от двух бестолковых гриффиндорцев на достаточное расстояние. — Я просто потяну там время и помогу им справиться, если будут… трудности. Понимаешь, они все равно пойдут, а без меня их там и убить могут… Ты пока позови кого-то из преподавателей. Скажи, что мы пошли спасать Философский камень. Драко было наплевать на Философский камень. В его голове звенело одно. И убить могут. Его горло горело, на бегу глотая сырой воздух подземелий. Слава Мерлину, профессор Снейп все понял сразу, с первых сбивчивых, застревающих в глотке фраз. Умчался спасать глупых гриффиндорцев, заперев Драко в комнате. Чтобы не навредить себе и другим, так он сказал. Комната к приходу Снейпа была вся разрушена. Он бежал в больничное крыло. Поттер без сознания, Уизли ранен. Снейп сказал, Гермиона не пострадала, но Драко не поверит, пока не увидит своими глазами. И убить могут. Лишь счастливая случайность, что она не лежала сейчас на месте очкастого или рыжего. — Драко! — она бросилась к нему тут же, как он появился в дверях. — Прости, Драко… Я не думала, что будет настолько опасно. Все хорошо, я в порядке… Представляешь, они думали, что профессор Снейп… Драко не хотел слушать, что думали эти два придурка. Прервав сбивчивую речь Гермионы, он резко притянул ее к себе и уткнулся носом в пушистую копну волос. От нее пахло маггловским шампунем, чернилами и теплом, и дрожь в теле Драко медленно, медленно сходила на нет. — Прости, — снова прошептала она, обнимая его в ответ, сжимая пальчиками мантию на спине. — Больше никаких приключений. Обещаю. Конечно, на этом приключения не закончились. Летом Драко уезжал из Хогвартса с тяжелым сердцем. Ему предстояло два долгих месяца в холодном Мэноре, в одиночестве, в изоляции в четырех стенах… и без Гермионы. Одно радовало — старый семейный филин все еще мог носить письма. Абраксас, хоть и не интересовался жизнью и друзьями внука, запрещал ему все, что может отвлечь от постоянных занятий, так что переписка была ограничена одним письмом в неделю. Драко решил писать Гермионе по четвергам — так уже в пятницу он получал ответ и мог перечитывать его все выходные. Первую неделю он еще кое-как вытерпел. Три дня заново привыкал к Мэнору и пустым холодным дням, греясь вязаным красно-зеленым шарфом — подарком от Грейнджер на Рождество. Весь четверг продумывал, что напишет в письме, и вечером отправил филина. В пятницу ждал ответа у окна, и три дня смаковал каждое слово в небольшом письме, написанном на белой бумаге маггловской шариковой ручкой. Ко вторнику он уже не знал, куда себя деть. Вечером Драко не выдержал — написал письмо и прокрался ночью в совятню. Филин улетел, хлопая крыльями, и взволнованный Драко вернулся к себе, так ночью и не уснув. На следующий день Гермиона прислала радостный ответ… а в четверг совятня оказалась наглухо закрытой. Ночная вылазка не прошла незамеченной для деда. Он терпел три дня. А потом… сам даже не понял, как так получилось. Просто в какой-то момент обнаружил себя с уже позабытым живым дневником на коленях, растерянно смотрящим на появляющиеся на бумаге буквы. «Ты совсем позабыл обо мне, Драко. Разве мы не друзья?» — упрекал его Том. Укол совести — и правда ведь, ему, наверное, было так одиноко весь год лежать на дне чемодана! — убедил Драко снова сделать переписку с дневником частью вечернего ритуала. Время шло. Пустое лето подошло к концу, и первого сентября Драко уже искал Гермиону на платформе девять и три четверти. Она крепко сжала его руку, улыбнулась во весь рот и вручила сувенир из летнего отпуска — фарфоровую змейку в галстуке и шляпе. И когда они ехали вдвоем в купе, когда он лежал головой на ее коленях, а она увлеченно рассказывала сюжет недавно прочитанной книги, Драко казалось, что этот момент бесконечен. Пожалуй, он бы остался там навсегда. Если бы не этот чертов Локхарт, гиппогриф его задери! Драко и сам не знал, почему так остро реагировал на этого павлина. Его злило все: его белозубая улыбка в 32 зуба, прическа, которую, по искреннему убеждению Драко, носят только пустоголовые пижоны, мантии каких-то нелепых цветов, от которых хотелось глаза себе вырвать. А больше всего — Гермиона. Точнее, ее глуповатая улыбка при виде этого Локхарта и плывущий взгляд. И эти, Салазар бы их побрал, сердечки. Нарисованные цветной ручкой в расписании, прямо напротив уроков ЗОТИ. Мерлина ради. Его трясло, его наизнанку выворачивало, хотелось это проклятое расписание выкинуть в Черное Озеро, и самого Локхарта следом, на корм Гигантскому Кальмару. Он срывал злость на вещах в слизеринской спальне, ломая, пиная, взрывая, так, что соседи по комнате окончательно уверились: ненормальный. Несколько раз — спасибо тренировкам в прошлом году, он научился куда лучше держать магию в узде, что это стало редкостью — у него снова происходили выбросы прямо в классе. Один раз лопнула сумка у какого-то гриффиндорца, и еще несколько — загорались портреты Локхарта, отчего на них оставались пятна черной копоти. А она даже не заметила. Он не выдержал. Наговорил ей, даже сам не запомнил, чего. Злился, пнул стол в библиотеке и разбил о пол фарфоровую змейку. Ее подарок. Гермиона вздрогнула. Поджала губы, ее глаза заблестели, но она лишь молча встала и в холодной тишине закинула на плечо сумку. — Не знаю, что с тобой происходит… — Ничего со мной не происходит! — ядовито парировал Драко. — Это ты совсем двинулась на своем хвастливом павлине — да он на тебя никогда не посмотрит! Гермиона зло сощурилась. — Иди выспись и подумай головой, — отрезала она. — Жду твоих извинений завтра. Дверь библиотеки глухо хлопнула за ней, оставляя Драко одного с осколками статуэтки. Он так и не подошел к ней на следующий день. И еще через день тоже. Просто каждый день выливал все, что было на душе, в дневник. О том, как собирал осколки по всему полу библиотеки, как склеил змейку заклинанием и до закрытия сидел на полу, просто разглядывая прохладный фарфор. О том, как Гермиона каждый день, будто специально — да, наверное, и вправду специально — садилась за соседний с ним стол, но не смотрела, не заговаривала, медленно убивая своим молчанием. О том, какими пустыми и бессмысленными стали его дни, о том, что без ее теплого взгляда Драко увядал, как Дьявольские силки на свету. Через неделю после ссоры Драко подошел к читающей Гермионе и молча поставил перед ней статуэтку. — Ты… хочешь ее… вернуть мне? — на миг растерялась она. — Что?.. Нет! — воскликнул Драко. — Я просто… починил ее. Гермиона продолжала ожидающе смотреть на него. Вспылив, Драко пробормотал под нос что-то вроде: «А, неважно» и отошел со статуэткой в руке. Да неужели же она не понимала? Не видела, как сложно дался ему даже этот шаг? Чего еще она от него хотела?.. Прошлой зимой они с Гермионой сидели на квиддичном поле за трибунами, и Драко вдруг сказал, что хотел бы стать ловцом Слизерина. Ему нравилось летать, нравился свежий ветер в лицо и высота, такая, что дух захватывает и наконец-то чувствуешь себя свободным. Гермиона сжала его пальцы и искренне заверила, что у него все получился, что в команду его возьмут, даже не задумываясь, взяла с него обещание пойти на пробы в следующем же году и сама пообещала, что не пропустит ни одного его матча. Драко больше не был уверен, что все еще хочет быть ловцом, но на пробы все равно пришел. Он же обещал. Гермиона сидела на трибунах. С толстой книгой на коленях, как обычно растрепанные кудри почти закрывают лицо, взгляд украдкой, исподлобья — на поле. Не на него, мимо. Вокруг — ни души, Драко пришел раньше времени, боясь опоздать, пропустить, не выполнить обещания. — Грейнджер, — позвал он, подходя ближе. Она подняла взгляд — суровый, ожидающий, по-прежнему требовательный, что у него снова заныло где-то за ребрами. — Что ты хотел? — непривычно высоким голосом. — Ты чего тут делаешь? Сейчас у нашего факультета пробы. Драко едва-едва зажмурился — от собственных слов, таких неожиданных и неуместных. — Я учусь, — проговорила Гермиона, голос уже не высокий — тихий, потухший. — Если тебе нечего сказать, иди потренируйся. Она махнула головой в сторону поля. — Ты предпочла мне Локхарта, а виноват теперь я?! — наконец вырвалось у Драко. Она вскинула брови. — Что? — Я думал, мы друзья, — Драко неловко взмахнул рукой, неудачно изображая безразличие. — А тебе важнее смазливый учитель. — Драко, я ничего не выбирала и не предпочитала, — медленно покачала головой Гермиона. — Ты сам придумал… — Конечно, я придумал! — фыркнул Драко. — Локхарт то, Локхарт се, у Локхарта улыбка, волосы, глаза… тьфу. А теперь ты не разговариваешь со мной, потому что я посмел про твоего Локхарта кривое слово сказать, и после этого ты говоришь… — Я не разговариваю с тобой, потому что ты меня обидел! — воскликнула Гермиона, ее глаза подозрительно заблестели. — А потом избегал меня почти месяц, потому что тебе проще не говорить со мной вообще, чем признать, что ты неправ! Резко поднявшись со скамьи, она обошла Драко и спустилась вниз. — Подожди! Грейнджер… Гермиона! Стой! Но сказать Драко ничего не успел — на поле появился Маркус Флинт, а за ним куча слизеринцев в тренировочной одежде. Флинт при виде Гермионы наморщил нос и удивленно хмыкнул. — Грейнджер? Ты давай, уходи отсюда. Сейчас у нас пробы, нам тут ваши гриффиндорские шпионы не нужны. — Вообще-то я даже не увлекаюсь квиддичем, чтобы шпионить, — запальчиво ответила Гермиона. — Но даже если бы и увлекалась — гриффиндорской команде ничем не поможет знание того, кого вы отобрали себе в команду, так что… — Да-да, бла-бла-бла, — отмахнулся Флинт. — Все, давай, бери своего Малфоя и иди, не задерживайте. — Я пришел на пробы, — подал голос Драко. — Я хочу быть ловцом. По рядам слизеринцев пробежали смешки, заставляя Драко поежиться. Плевать. — Слушай, малой, без обид, — покачал головой Флинт. — Но психические нам в команде не нужны. Считай, что ты не прошел, договорились? Все, давай, не мешай. И он, обойдя Драко, направился к центру поля, а за ним остальные слизеринцы. А Драко остался стоять, растерянно сжимая кулаки. Пусть он и не был уверен, но ведь попробовать… попробовать он должен был? В конце концов… это же нечестно! Флинт обернулся, вскинув бровь. — Нечестно? — повторил он. Драко на секунду подумал, что сказал это вслух — он бы не удивился. В последнее время он частенько забывался и делал что-то, не отдавая себе отчета. Но взгляд Флинта был направлен не на него. Гермиона, вздернув подбородок, глядела на капитана слизеринцев, в ее глазах горел огонь возмущения, тронь — сгоришь дотла. Драко выдохнул, вмиг теряя кислород, в груди вместо воздуха застыло тянуще-обжигающее, ранящее, тяжелое. — Нечестно, — с жаром выдохнула она. — Нельзя отказать ученику в том, чтобы участвовать в пробах, и лишить его шанса просто потому, что он вам не нравится лично! Личные отношения не должны влиять на… — Погоди, погоди, Гриффиндор, — фыркнул Флинт. — Честность, справедливость — это к вам, ясно? А в нашу команду, будь добра, не лезь. Пока по-хорошему. — Я расскажу вашему декану! — возмутилась Гермиона. Флинт рассмеялся. — Думаешь, он послушает какую-то грязнокровку? Ярость вспыхнула в Драко ударной волной, вскипела за серым льдом глаз, тлея на кончиках пальцев. Флинт вздрогнул от неожиданности, когда его метла переломилась пополам прямо в руке, а палочка Драко оказалась направлена ему в лицо. — Эй, успокойся, — покачал головой Флинт, быстрым движением доставая свою палочку. — Вот поэтому-то ты и не будешь в команде, Малфой. — Еще раз так ее назовешь… — процедил Драко. — Тише, Драко… Гермиона обхватила его запястье, моментально гася ярость, превращая вспыхивающую злость в какое-то болезненно тлеющее тепло. Позже, в библиотеке, она снова пришла с толстой книгой и села не за соседний стол, а рядом с ним. А он, опустив голову, тихо и неразборчиво пробормотал: — Прости меня… Гермиона улыбнулась и сжала его ладонь, отогревая своими. — Я не предпочитала тебе Локхарта, — покачала головой она. — Я никого тебе не предпочитала… Ты для меня на первом месте. И от этих слов будто треснула и растаяла ледяная корка, за эти долгие недели сковавшая его сердце. В день Хэллоуина Драко был сам не свой. С утра огрызнулся на соседей по комнате, которые даже ничего ему не говорили, на уроках выпадал из реальности, а на праздничном ужине вообще вдруг обнаружил себя в каком-то коридоре. Голова почему-то болела, ноги сковала тяжесть, горло жгло, а Драко лишь растерянно оглядывался, пытаясь понять, где он и почему ушел с ужина. Ведь они договорились с Гермионой пойти после еды в библиотеку? Где же она? — Драко? Грейнджер появилась из-за угла, и Драко отчего-то замер. Что-то изнутри кричало об опасности, мимолетная, но яркая мысль — ей нельзя быть здесь, ей нужно держаться подальше. Драко встряхнул головой. — Что случилось? — Я… я не знаю, — выдохнул он. Замерзшими пальцами вцепился в края рукавов. — Сколько… прошло времени? С тех пор как я ушел из Большого зала? — Не знаю, может, полчаса? Чуть больше? — Гермиона нахмурилась. — Драко, что с тобой? Полчаса. Или больше. И Драко понятия не имел, зачем вышел и что делал все это время. По спине пробежал холодок. — Я… Но шум и суета где-то в дальнем коридоре отвлекли их внимание. Прибежав на звуки, топчась за спинами толпы студентов, Драко и Гермиона пытались разглядеть хоть что-то впереди. «Поттер нашел…» «Бедная кошка…» «Что за наследник…» — Тайная комната снова открыта. Враги наследника, берегитесь, — зачитал кто-то из слизеринцев надпись на стене. Темно-алую, выведенную крупными мазками. Враги наследника. Драко не знал целиком легенды о Тайной комнате, но слышал о том, что Салазар Слизерин, как и его предполагаемый будущий наследник, ненавидел магглов. Враги наследника. Кого можно было так назвать? Если не детей из этих самых маггловских семей, не магглорожденных — тех самых, которых Слизерин не желал видеть в Хогвартсе? Если не… Ее. Учителя убеждали, что причин беспокоиться нет, но Драко не верил. Целыми днями они с Гермионой сидели в библиотеке и искали хоть какую-то информацию об «ужасе Тайной комнаты». Ей было, разумеется, интересно, как и любые исследования, а ему — ему бы хоть чем-то повлиять, помочь, может, узнать, к чему быть готовыми. Защитить. Поттер и его рыжий друг сперва постоянно вертелись вокруг, пока наконец, дождавшись, пока Драко отойдет за книжкой, не выложили Гермионе как на духу свои подозрения. Мол, это Драко наследник Слизерина, как его отец, и Грейнджер надо срочно выяснить у Малфоя, что он знает. Гермиона, взглянув на них исподлобья, обозвала мальчишек ненормальными и отправила восвояси. На Рождество Драко учил Гермиону летать на метле, а она его — делать снежных ангелов. Вечером они, сбежав из факультетских гостиных, нашли какой-то коридор с широким подоконником и, закутавшись в плед, сидели бок о бок, держа палочки с зажженными Люмосами и вглядываясь в причудливые вихри метели. А на следующий день снова пошли в библиотеку — Ужас Слизерина не дремал и уже отправил в Больничное крыло двух магглорожденных учеников. Драко очнулся от шелеста страниц и тихого взбудораженного бормотания Гермионы себе под нос. — Ты как? — заботливо поинтересовалась она. — Ты уснул. — Нормально, — голос почему-то звучал хрипло. — Ты что-то нашла? — У меня есть мысль, — призналась Гермиона. — У магглов есть одна легенда, не знаю, слышали ли о ней у волшебников… о Горгоне Медузе? Драко мотнул головой. — Это женщина со змеями вместо волос, — Гермиона подвинула к нему листок с кривоватым рисунком. — По легенде, ее прокляли, и с тех пор от ее взгляда люди превращались в камень… Это очень похоже на то, что случилось с мальчиками и Миссис Норрис, разве что они не превратились в камень полностью, но легенда может быть не совсем точной, ведь… — В камень… — задумчиво протянул Драко, пораженный внезапной догадкой. — Змеи и убивающий взгляд… Я понял, что это, Грейнджер. Василиск. От мысли, что по школе ползал громадный змей, убивающий взглядом, по спине пробегал холодок. К началу весны Драко уже не находил себе места. Постоянно чувствовал себя выжатым, мерз и злился на всех и вся и вздрагивал на каждом шагу. Он старался всегда держать Гермиону в поле зрения — желательно, не дальше расстояния вытянутой руки, чем ближе, тем лучше. Она не возражала — по коридорам Хогвартса они ходили вдвоем, заглядывая за каждый угол маленьким зеркальцем, а стоило снегу подтаять, стали выбираться к Черному Озеру. А в зеркале за серым льдом глаз клубились тени — все темнее и гуще. Новость о нападении на Гермиону разбила его хрупкое равновесие на хрустящие осколки. Он даже не помнил, что делал потом — все дни сливались в холодную черноту, он вроде бы учился, а может, нет, после обеда приходил к больничному крылу и сидел под дверью на промерзлом полу, несколько раз профессор Снейп даже уговорил Помфри впустить его. Всегда такие теплые ладошки Гермионы стали теперь ледяными, взгляд опустел, застывшие пальцы сжимали спасшее ей жизнь зеркальце. Кажется, он даже к гриффиндорским болванам ходил — Поттер серьезно вознамерился найти наследника, и Драко не очень-то верил в его успех, но на всякий случай про василиска сообщил. Темнота. Тяжелые веки, холод и бешено колотящееся сердце. Вокруг — темные высокие потолки, камень, статуи. Огромная мертвая змея и дневник Тома со сквозной дырой посередине. А внутри — скребущие мурашки. Драко не понимал, что происходит, но… что-то внутри будто понимало. Уже в больничном крыле, прямо рядом с неподвижно лежащей Гермионой, он узнал правду. Василиск убит, Поттер, как всегда, всех спас… а сам Драко в этой истории оказался злодеем. Это он, пусть и под контролем проклятого дневника, управлял чудовищем, он написал на стене жуткую фразу, он стоял за нападениями… за нападением на нее. Он причинил ей вред. Драко сжимал до боли пальцы в растрепавшихся волосах, повторяя себе, что он не мог, что он не способен, что это не он, кто-то другой. Но кто мог быть другой в его разуме? *** Драко стоит перед зеркалом. Там, в глазах, за серым льдом — тени уже не прячутся. Тот, другой, усмехается из глубин сознания. Шутя переворачивает леденистыми пальцами внутренности, царапает изнутри череп, продираясь наружу. Не желает задыхаться на задворках разума, довольствуясь чернильной грязью на предплечье. Тот, другой — тень. Он за Реддлом пойдет за милую душу, за запахом смерти и паленой плоти, за зеленым светом убивающих проклятий. У него не дрожат руки, сжимающие палочку, ему не холодно в одиноких спальнях Мэнора, у него от тоски по расплавленному янтарю глаз и запаху маггловского шампуня не сжимается за ребрами. Тот, другой — не Драко. И ни за что им не станет. Настоящему Драко снятся кошмары, от которых вскакиваешь в холодном поту, слышатся крики — такой знакомый, почти родной голос, зовущий на помощь. Он видит остекленевшие глаза своего боггарта, а вокруг — кровь, чистая смешивается с маггловской до неразличимого. Порой ему даже наяву чудится ее крик.***
Летом перед третьим курсом Абраксас Малфой умер от драконьей оспы. Драко, слава Салазару, не заразился — последний месяц перед смертью он деда вообще не видел. Даже встречать на Кингс-Кросс его пришли домашние эльфы. В Малфой-Мэноре поселился какой-то дальний родственник по линии Блэков, кто-то из Розье. Для Драко мало что поменялось — новый опекун точно так же не интересовался им. Разве что теперь и не контролировал — так что переписка с Гермионой стала скрашивать его будни практически каждый день. Той весной… он был уверен, Грейнджер возненавидит его. Как и ее гриффиндорские товарищи, посмотрит на Драко с презрением, обвинит в служении Волдеморту и даже слушать не станет оправданий. Сжимая кулаки, он готовился больше никогда не увидеть, как искрящиеся глаза смотрят на него с теплом. Но она лишь крепко обняла его, ничего больше не сказав. — Это был не ты, — твердо заявила Гермиона, стоило Драко заикнуться о произошедшем. — Мне все равно, если это был твой голос и тело. Это был не ты. В Хогвартс-экспрессе они снова были в купе вдвоем. Гермиона читала, Драко заглядывал ей через плечо и иногда задавал вопросы. Их плечи соприкасались, неуловимо согревая. Уютная идиллия треснула и раскололась в один момент. Когда поезд с протяжным заунывным скрипом остановился. Когда заледенели стекла, из щели в приоткрытом окне дунуло могильной тоской, по коже побежали мурашки. Тепло из пальцев Гермионы ушло точь-в-точь как в прошлом году. Когда она лежала в Больничном крыле по его вине. Когда он, Драко, даже не заметил, что одержим, что опасен, что под контролем… Дверь распахнулась. От существа в дверном проеме веяло не просто холодом — казалось, так дышит сама смерть. Наверное, примерно так выглядел Волдеморт, раз он внушал всем такой ужас. Под черным капюшоном не было даже лица — лишь непроглядная тьма. Драко даже не заметил, что его колотит крупная дрожь, что губы безостановочно что-то шепчут, что пальцы сжались в кулаки, а ногти впились в ладони — перед глазами стояло оцепеневшее лицо Гермионы, холодные стены Мэнора, высокие потолки Тайной комнаты, скользкая чешуя мертвого василиска, Гермиона, Мэнор, одиночество, Гермиона, раскрытая змеиная пасть, пустой взгляд, его вина, его вина, только его… — Драко… Тише, Драко, это все не по-настоящему, — горячий шепот прямо над ухом. — Они ушли, все хорошо, все закончилось… ну же, Драко. Резкими вздохами легкие наполнялись любимым запахом шампуня, чернил и тепла. Уткнувшись носом в висок Гермионы, Драко безуспешно пытался успокоить сердцебиение, унять дрожь, избавиться от крутящихся на бесконечном повторе картинок. Теплые пальчики прошлись по затылку в утешающем жесте, медленно, но верно усмиряя бурю. — Все закончилось, все хорошо, — повторила Гермиона. — Я здесь, Драко. В школе на него все смотрели как на воплощенное зло. К славе ненормального прибавился еще и «титул» наследника Слизерина, хоть технически им и был Реддл, а вовсе не Малфой. Впрочем, и бояться его стали сильнее, так что большинство учеников обходили Драко за милю. Один когтевранец как-то увязался за Гермионой, пытался открыть ей глаза — мол, она подвергает себя опасности, общаясь с Малфоем, — но Грейнджер довольно внятно объяснила, что к чему. Настолько внятно, что со сломанным носом парню пришлось идти к мадам Помфри. К Хэллоуину Драко готовился, как мог. Летом, воспользовавшись свободой, купил подарки — не только какую-то ужасно дорогую антикварную книгу на день рождения (Грейнджер была в восторге) и сборник стихов маггловского поэта на Рождество, но и маленький изящный золотой кулон. В прошлом году из-за этого проклятого дневника Драко был сам не свой и совершенно забыл, что именно в этот день на первом курсе Гермиона со всей своей непосредственностью предложила ему дружбу. За день до их маленького праздника он прокрался на кухню и стащил шоколадные кексы, трансфигурировал запасную мантию в плед, а запасной котел в корзинку для пикника, как на какой-то картинке из маггловской книжки. Потом, в день Хэллоуина, прокрался к Черному Озеру и расстелил плед, разложил кексы и поспешил за Гермионой. Но по возвращении в замок наткнулся на паникующую толпу. — Профессор? — выцепив в толпе Снейпа, Драко подбежал к нему. — Профессор, что происходит? — В Гриффиндорскую гостиную вломился Сириус Блэк! — кинул на бегу кто-то из учеников. — Мистер Малфой, не паникуйте, — покачал головой Снейп, заметив исказившееся лицо Драко. — Пострадавших нет. Сегодня студенты ночуют в Большом зале… — Вы видели Грейнджер? — Мистер Малфой… — Где она? Где Гермиона? — Пострадавших нет, Малфой, — осадил его Снейп. — Идите за мной. Эту ночь они лежали в соседних спальниках, шепотом рассказывая истории, чтобы прогнать страх. На следующий день кексы с берега пропали — видимо, их съел гигантский кальмар. А Драко пообещал себе, что следующего тридцать первого октября непременно устроит нормальный праздник. Так он и сделал. В следующем году он подарил-таки Гермионе этот кулон — решил приберечь именно до этой даты. А к нему — еще и серьги с жемчугом. Гермиона очаровательно покраснела, принимая подарок, и прижала ладони к щекам, скрывая смущение. — Ну ты даешь, — пробормотала она. — У меня тебе только вот… Она протянула Драко плетеный браслет, который он тут же решил никогда не снимать. Ближе к Рождеству, когда объявили подготовку к Святочному балу, Драко тут же побежал искать Гермиону. — Ты умеешь танцевать? — поинтересовался он. — Не особо, — Гермиона нахмурилась. — Научу, — хмыкнул Драко. — Мы с тобой пойдем вместе на бал. Вопросом это совершенно точно не было. В вечер бала Драко стоял у лестницы, каждую секунду непрерывно поглядывая вверх. Сердце стучало в каком-то бешеном ритме, ладони вспотели, и ему пришлось вопреки этикету незаметно вытереть их об одежду. Раз пять. Стоило Гермионе появиться наверху, как он потерял дар речи. Сглотнув, Драко протянул подрагивающую руку, не отрывая глаз от ее порозовевшего лица. Честное слово… она в этот вечер была самым завораживающим зрелищем, которое он видел в своей жизни. В своем нежно-голубом платье похожая на ангела зимы, буйные кудри уложены мягкими волнами вокруг лица, на шее — кулон, его подарок, в ушах его же жемчужные серьги. Они танцевали вместе весь вечер. Тренировки за квиддичным полем дали результат, Грейнджер не танцевала — она порхала в его руках, кружилась, заливисто смеялась и опускала голову на плечо Драко, и снова кружилась, с легкостью двигаясь под музыку. Драко не хотел отходить от нее ни на шаг. Стоило ему на секунду пойти за напитками, как возле Грейнджер тут же вырос болгарский чемпион, этот знаменитый Крам. Драко сжал кулаки. Собрав все силы, чтобы ничего не поджечь и не напасть на гостей школы, он неэлегантно растолкал всех на своем пути и протянул удивленной Гермионе бокал. — Что вам здесь нужно? — резко поинтересовался Драко, исподлобья уставившись на болгарского чемпиона. — Извините, — Крам добродушно улыбнулся, покачав головой. — Я только хотеть… пригласить на танец. Я понял, что леди занята. — Занята, вот именно, — буркнул Драко. — И не подходи к ней. Гермиона закатила глаза. Быстро извинившись перед этим Крамом, утащила Драко на танцевальную площадку, как раз вовремя — оркестр уже начал играть медленный танец. Гнев Драко тут же утих, и, прижав Грейнджер к себе, он повел ее вперед. Раз, два, три… — Драко, — мягко, но настойчиво произнесла она, подражая его шагам. Раз, два, три. — Ты не можешь угрожать парням, которые просто подошли ко мне. — Кто сказал, что нет? — хмыкнул он, не желая уступать. — Тем более, — продолжила Гермиона, — пока ты еще даже меня не поцеловал. Раз, два, три. Драко сбился с шага. Во рту пересохло, сердце забилось, кажется, где-то в животе, в глазах потемнело — мир сузился до ее лица напротив, ее пытливых глаз, ее губ, изгибающихся в улыбке. Кажется, тогда с неба посыпался искусственный снег, но Драко даже не заметил. Потрясенный, очарованный, он застыл посреди музыки, вглядываясь в глубину расплавленного янтаря. — П-пока еще? — только и смог сказать он. Гермиона тихо рассмеялась. — Драко, — нежно выдохнула она, горячая ладошка легла на его щеку, обжигающими следами пальчики пробежали по скуле. Драко даже не понял, кто потянулся первым. Губы Гермионы — теплые, со вкусом апельсинового пунша, пальцы, скользнув по щеке, утонули в волосах. Он прижал ее крепче, их дыхание — одно на двоих, и они тонут — без возможности спасения, без страха, без единого сомнения. Танцующие пары вокруг, музыка, косые взгляды и шепотки — ничто больше не имело смысла. Посреди зимы, посреди льдисто-белых стен и снежной пыли, они были только вдвоем. Они пылали вместе. *** На этот раз ему не почудилось. Драко вновь переживает свой худший кошмар. Снова слышит душераздирающий крик, выворачивающий наизнанку, перемалывающий внутренности в крошево. Снова она. Снова горячая слеза падает на камень. Снова непроизнесенное — помоги мне. Только на этот раз все реально. Реальна она, извивающаяся от боли под пытками сумасшедшей тетки, реальны крики, реальны мольбы. — Хватит, хватит! — кричит Драко. Ему все равно, как это выглядит, плевать, что подумает Беллатриса, без разницы, что скажут Пожиратели. — Она… она нужна Темному Лорду живой, — неубедительно врет, но все равно. Лишь бы остановилась. Лишь бы оставила ее. — Хорошо, что предупредил, племянничек, — скалится Беллатриса. — Поиграем подольше… а десерт придется отложить… Ну, грязнокровка? Выпустить новое красное проклятье она не успевает — Драко выбивает палочку у нее из рук. Он кидается вперед, но силы неравны — его обезоруживают, швыряют на пол, а сумасшедшая тетка, грубо пнув, подбирает свою палочку. Нет. Только не продолжение пыток. — Прекрати это, — Драко шепчет, говорит, кричит, срывает голос. — Прекрати это! А она все визгливо хохочет, облизывает грязные поломанные зубы, взирает на племянника с насмешкой. — Малышу Драко стало жалко грязнокровку? — Не тронь, — повторяет Драко. — Не тронь ее, не смей… — Тебе и впрямь ее жаль?! Беллатриса издает нервный смешок. Глупец, ты слаб, ты жалок — Драко знает, что она хочет сказать, Драко слышал это от нее не раз и не два. Вот только сейчас он сильнее, чем когда-либо. Тетка направляет палочку на него, и Драко выдыхает. Она не под прицелом. Это все, что имеет значение. — Я долго терпела твое ребячество, Драко, — скривившись, выплевывает Белла. — Пора научить тебя хорошим манерам… Едва слышный судорожный вдох — Драко посылает Гермионе предупреждающий взгляд. Не надо. Не привлекай ее внимание, не снова. Молю. Палочка Беллатрисы не дрожит. — Круцио! *** Он вернулся. Темный Лорд вернулся. Эти слова в конце четвертого курса прогремели как гром посреди ясного неба. Конечно, было бы легче не поверить. Как глупцы из Пророка или эта Амбридж в своих розовых шапочках, утверждать, мол, Поттер просто лжет ради славы, мол, опасность никому не угрожает. Продолжать жить в своем пузыре, игнорируя всех и вся, кроме Гермионы. Вот только Диггори умер по-настоящему. Драко с Гермионой снова проводили дни в библиотеке, разучивали по ночам в заброшенных туалетах заклинания, целовались за квиддичными трибунами после тайных уроков полетов. Не успел год начаться, как Снейп настоял учить Драко окклюменции, на случай, если придется столкнуться с Темным Лордом лицом к лицу. — Он захочет тебя в ряды Пожирателей, — безапелляционно заявил он. — Из-за дневника? — сразу понял Драко. — Из-за твоей родословной… и дневника, да. Драко снова стал видеть кошмары. Оцепеневшее лицо Грейнджер, холодные пальцы, мертвый василиск. Теперь в этих снах стало появляться неподвижное тело Диггори, неуловимо превращающееся в Гермиону, холодные чернильные пальцы, затягивающие Драко в бездну, метка Пожирателя на его собственной руке. Он подолгу не ложился спать, забываясь лишь к утру, в зеркале лицо — изможденное, вечно усталое. В украденные мгновения Гермиона обвивала руками его шею, поглаживая затылок в молчаливом обещании — она рядом, она не исчезнет. Он прижимал ее крепче, вдыхая запах волос и успокаиваясь, всегда успокаиваясь, на эти короткие мгновения чувствуя себя… дома. Тем летом Мэнор был особенно пустым и холодным. Драко считал дни до начала шестого курса, считал часы до момента, когда снова сможет обнять ее, ощутить согревающее тепло, взгляд любимых янтарно-медовых глаз. Когда можно будет хоть немного расслабиться, хотя бы иметь возможность в любой момент найти ее и своими глазами убедиться: живая, теплая, настоящая. В безопасности. Относительной, как и везде теперь, но все же. Вместо этого он получил утреннюю почту с сотней колдографий. Гермиона. Растрепанные безжизненные кудри, темные круги под глазами, грязная толстовка. Свет едва-едва проникает через решетчатое оконце, на запястьях следы магических веревок. У Драко темнеет в глазах, тело замирает, будто скованное льдом, из дрожащих пальцев колдографии выпадают, рассыпаются по всему полу, перед мысленным взором — его оживший кошмар, его боггарт с третьего курса. Она снова страдает. Снова — из-за него, из-за его проклятого юного ума, решившего написать что-то в найденный чужой дневник, из-за его Малфоевского наследия. Драко беспорядочно подбирает колдографии, разглядывает, ищет хоть какую-то зацепку, хоть что-то — он должен ее найти. Просто не имеет права не справиться. На одном из снимков — на задней стороне адрес. — Драко Малфой, — шипящий, леденяще-пугающий голос Волдеморта проникал под кожу. Драко потерял дар речи, не в силах отвести взгляд от нечеловеческого создания, змеиные черты даже сложно назвать лицом, глаза — красные, кровавые, в белых пальцах — наставленная на Драко палочка. — Я знал, что ты придешь. Привязанность к грязнокровой девчонке… какая обидная слабость для столь сильного чистокровного мага. Что сказал бы твой отец… Драко сглотнул. — Отпустите ее, — севшим голосом, безнадежно, дрожа всем телом. Он под прицелом, без палочки — ее забрала безумная тетка Беллатриса. — Отпустите, умоляю… Я сделаю все, что нужно. Все, что скажете… Тот день отпечатался в жизни Драко навсегда, разрушая любые светлые надежды, пропитывая его будущее чернильной грязью на предплечье, от которой не отмыться за сотни лет. Выжигая смерть кончиком палочки Реддла, чей осколок души когда-то поработил его сознание, а теперь и всю его жизнь. Пронизывающий ветер, тусклый лунный свет, колючие ветви хлестали по лицу. Драко ворвался в одиноко стоящий каменный домишко, без промедления, без раздумий. Даже думать не хотел, что это ловушка, что Реддл обманул, что Грейнджер ему не вытащить, что там, за стенами, может поджидать смерть или что еще похуже. Хуже уже быть не могло. Если это ложь, если он боролся просто так… ему уже будет все равно. Но она здесь. За протяжным скрипом лестницы, глухим ударом двери о стену, рваным выдохом облегчения. Она жива. Все еще жива. — Гермиона, — шептал Драко, освобождая ее запястья от веревок, прижимая к себе ослабевшее тело. — Тише, Грейнджер, все, все закончилось, я нашел тебя… А в голове ядовито-пульсирующее — нет, не закончилось. Далеко не закончилось. В голове — шипящий голос Реддла. «Темный лорд милосерден к своим верным слугам, Драко. До тех пор, пока ты будешь верен мне, я окажу тебе милость и сохраню твоей грязнокровке жизнь…» Он принес Гермиону в Мэнор — ее, самое теплое в его жизни, в самое холодное место, пожалуй, во всей Британии. Обрабатывал каждую ранку, не пропустив ни миллиметра, кончиком палочки, лечебными зельями, заклинаниями, всем, что знал. — Больше тебя никто не тронет, — клялся Драко, касаясь ее волос. — Никто не тронет, я не позволю… Вскоре Мэнор заполонили Пожиратели, вместе с его сумасшедшей теткой и с удовольствием присоединившимся к ним Розье. Гермиону Драко спрятал в одном из поместий Малфоев, недалеко от Шотландии. Всего на три недели, до сентября — когда они снова окажутся в Хогвартсе. Уже не просто магглорожденная и чистокровный — магглорожденная и Пожиратель смерти. Убийственное, невозможное сочетание. — Драко… а как же ты? — Грейнджер вцепилась пальчиками в рукава его мантии, в глазах — отчаяние. — Я не могу… я должен остаться, — Драко опустил глаза, не в силах больше выдержать этой бесконечной веры. — Грейнджер… я теперь один из них. Я — Пожиратель Смерти. Гермиона потрясенно выдохнула, когда он, подрагивающими пальцами расстегнув пуговицы на манжетах, закатал рукав и обнажил клеймо. Накрыла ладонью череп, кончики ее пальцев — прямо в нарисованных глазницах, и у Драко в горле встал ком. — У меня не было выбора, я не… — О, Драко, — всхлипнула она, ее губы задрожали, в глазах блеснула слеза. Ей никогда не нужно было все объяснять, ей додуматься самой — дело пары секунд. Его губы накрыли ее, утешая, обещая, сцеловывая слезы. У них — вкус соли, вкус горечи и сожаления, отчаянного притяжения и огня, способного спалить всю ненависть и зло этого мира. Грейнджер, прижавшись лбом к его лбу, выдохнула, и Драко уже не знал, кто из них плачет — может, и оба, раз у обоих влага на щеках. — Тебя никто не тронет, — снова шепотом обещал Драко. — Никто… Он был готов заплатить любую цену. Когда Дамблдор, обезоруженный, добродушно улыбался ему на астрономической башне, Драко знал, что должен. Что права на ошибку нет. Что проклятую слабость затолкать нужно куда подальше, даже если рука трясется, даже если в горле ком, даже если произнести те самые шесть слогов он не способен. Он просто должен. Представить, что он не здесь. Что не его рука наставляет на директора палочку, не его глаза жжет. Это не с ним. Он лишь наблюдает, со стороны смотрит, как какой-то светловолосый подросток убивает своего преподавателя. Не он. Другой. В тот день Драко впервые осознанно отстранился от реальности. Впервые отдал своими руками контроль другому, тени. Обнаружил его. Позволил ему убить. И когда тело Дамблдора, на миг подлетев, исчезло за перилами башни, Драко знал: мир погрузился в войну. *** Боль. Проклятая боль в каждом уголке тела, в каждой клеточке, острая, раздирающая, крошащая внутренности. Драко не знает, сколько это длится — может, миг, может, час. Боль. Если бы он мог сейчас связно мыслить, он бы подумал, что рад. Рад, что под палочкой Беллатрисы он, не Грейнджер. Боль бурлит в венах, кипит, сталкивается с тьмой, вспарывает кожу, горит в горле. Тот, другой — все еще здесь. Тот, другой, всегда был магически сильнее, Драко ведь давно догадывался — именно из-за него он в детстве не мог контролировать магические выбросы, из-за него на младших курсах поджигал все подряд, это его магия отвергла палочку с шерстью единорога, его магия бесконтрольно кипела, не признавая границ. Тот, другой — на годы уснувший, усмиренный теплом ее глаз, загнанный куда-то на периферию сознания. Тот, другой… Возможно, его единственная надежда. Драко отстраняется. Он не здесь. Вспоминает, как учил Гермиону летать на метле, как ее кудри лезли ему в рот, она смеялась, откидываясь спиной на его грудь. Ветер в лицо, древко метлы под бедрами, тонкие горячие пальцы под его ладонями. Драко там. На полу Мэнора — не он. На полу Мэнора — кто-то другой, другой сжимает до хруста зубы и ногтями скребет по холодному камню, в другого посылает одно заклятие за другим сумасшедшая тетка, на другого полными слез глазами смотрит Грейнджер, вырываясь из лап Пожирателей, беззвучно шевеля губами. У другого магия вскипает под кожей, палочка уже не важна — Драко смотрит со стороны, Драко видит, как огоньки вспыхивают на кончиках волос Беллатрисы, как падают со стен портреты. Никто не замечает — только он. Никто не замечает — слишком поздно. С оглушительным грохотом падает прямо на Беллатрису хрустальная люстра, осколки острее ножа, похожие на лед, разлетаются во все стороны. Он вскакивает. Зеленая вспышка. Уворачивается. Кидается к Грейнджер, секунда, чтобы убить держащего ее Яксли, и она бессильно падает на пол. Он подхватывает ее — Драко? Другой? — прижимает ближе, отстреливается заклятиями, но их много, слишком много, они повсюду, и в ушах шумит, и Драко больше не знает, здесь ли он. Не понимает, кто из них вскидывает его руку с чьей-то чужой палочкой, кто его губами кричит заклинание. — Fiendfyre! Пламенное чудовище проносится по залу, пожирая все на своем пути, пролетает совсем рядом — Драко уворачивается, закрывает Грейнджер, роняет палочку, и больше он не управляет Адским пламенем. Они отползают в угол, Гермиона шепчет что-то про аппарацию, и он пытается — он же Малфой, Малфои могут аппарировать из поместья, он представляет себе какую-то полянку, что-то из картинок маггловских книг, какое-то безопасное место. Место, где они могут быть вдвоем. Драко чувствует рывок в тот самый момент, когда огненное чудовище устремляется к ним.***
— Драко. Он открывает глаза на примерзшей траве, на подтаявшем снегу. Холодные лучи зимнего солнца бьют в лицо, режут глаз, он жмурится от неожиданности. — Ты как, Драко? — Герм… — голос хриплый, севший. Драко прокашливается. — Гермиона. Она сидит, прижав колени к груди, совсем рядом, внимательно вглядывается в его лицо. Кудри спутаны, свитер весь заляпан грязью, но Драко не замечает — он весь наполняется такой щемящей всепоглощающей нежностью, что на секунду забывает обо всем. — Ты потерял сознание, — вздыхает она. — Я… волновалась. Драко садится. Держится за голову, все смешивается в памяти, боль, огонь, холод и жар. — Что я натворил… — Не вини себя. Главное, мы спаслись, — тихо отвечает Гермиона. — Что нам теперь делать, Драко? — Мы убежим, — уверенно твердит он. — Плевать на палочки, на метку, на все. Убежим в маггловский мир, ты же знаешь, как он устроен, а я привыкну… Сядем на корабль, уплывем в Европу. Будем жить спокойно… Драко не знает, что он несет. Не понимает, как из сердца войны вообще возможно убежать, но сейчас, когда янтарь ее глаз топит, плавит разум — ему хочется верить. Что он сможет, что вновь усмирит тьму — у него ведь уже получалось. Что на этот раз он ее защитит. — Спокойно? — Гермиона невесело хмыкает. — Думаешь, у нас получится жить спокойно? На солнечном свету ее волосы отливают золотом, лучи отражаются в глазах, и она кажется воплощением тепла в этом замерзшем лесу. — Не знаю, — честно отвечает Драко. Гермиона берет его за руку, переплетает пальцы, лбом прислоняется к его лбу. У них нет палочек, и согревающих чар никто не накладывал, но Драко не холодно — он купается в ее тепле, их горячие сердца бьются в унисон, и ему кажется, что этого ему достаточно на всю оставшуюся жизнь. — Давай пока попробуем просто… жить?