***
Когда Луи нехотя открыл глаза, по небосводу ещё разливались чернильные пятна, но в это время в дверь упорно стучались с волнительным шёпотом «Луи! Луи! Открой!». Сморгнув с ресниц остатки утомительного и полного небытия сна, юноша поспешил открыть явно незваным гостям, и в эту секунду в него вцепились перепуганные неизвестно чем Доми и Ной. Луи опешил, пытаясь понять, что случилось, но те только коротко всхлипывали, уткнувшись в его рубашку. — Мне…приснилось, ч-что ты…ты, — пыталась дрожащим голосом объяснить Доми, тонкими пальчиками сильнее вцепившись в руку брата. Затем покачала головой и вновь всхлипнула. — Ей приснилось, что ты умер, Луи! — продолжил Ной, подняв голову и посмотрев в глаза. В потонувших в слезах аметистах читались боль и страх. В тишине слова прозвучали куда громче и страшнее, и оба заплакали навзрыд. Луи застыл, не зная что делать. Ной и Доминик ничего не подозревали о его состоянии и потому их испуг был понятен при всей их ранимости, но для самого Луи это было скорее констатацией будущего факта. Лишь холодные каменные стены его спальни были свидетелями болезненного одиночества, которое преследовало с самого рождения. Он знал, что родителям нет до него дела, раз они смогли так просто избавиться от него, как от сломанной игрушки. Куда бы он ни шёл, то находил лишь пустоту, куда бы ни поднял взгляд — видел лишь крохотное счастье, упорхнувшее из его рук. В этом поместье было так много места, но для Луи это был окружённый лесом большой каменный гроб. И лишь изредка сквозь трепет печали он мог разглядеть полные любви золотые глаза и яркую улыбку Доми, мог услышать звонкий смех Ноя или же почувствовать тепло объятий от этого наивного, но искреннего мальчишки. Мог позволить себе эту маленькую роскошь позабыть насколько темно в его осквернённой душе. Но сейчас было не до его чувств. — Как видите, я не умер, — цокнул Луи, думая, что показывает пример спокойствия, но Доми, кажись, огорчилась ещё сильнее. — Ааай, ладно-ладно, можете поспать здесь, тогда со мной сегодня точно ничего не случится, — быстро добавил он и потрепал сестру по голове. Идея была единогласно одобрена, и дети мигом направились к кровати, силком потянув за собой Луи. — Какие же вы трусливые, — нарочито недовольно пожаловался он, когда два нарушителя покоя перестали ёрзать, чтобы удобно лечь. Луи как несчастному потерпевшему в детских кошмарах отдали почётное место посередине. — Сначала грозы боитесь, теперь это. А завтра прибежите с криками, что бабочки вас укусили? — Бабочки кусаются? — робко спросил Ной. — Конечно, кусаются. Особенно им нравятся маленькие пугливые мальчики, — саркастично протянул Луи и тут же пожалел, когда Ной приподнял голову. В больших фиалковых глазах плескалось волнение, а внутренние уголки тонких бровей приподнялись вверх, словно новость о том, что бабочки кусаются, заставит его рыдать не меньше, чем предположительная смерть друга. Следом присоединилась Доми, смотря с надеждой, что бабочки вовсе не кусаются. — Это была шутка, — выдохнул Луи и бледными пальцами погладил Ноя по белокипенным волосам. — А теперь давайте спать. Какое-то время в помещении воцарилась сонная тишина. Точнее сказать, сонная для Доминик и Ноя, которые, кажись, уже отошли от недавнего волнения. Для Луи же это был самый громкий звук, ведь именно в обманчивом спокойствии тишины его настигали тени собственных кошмаров. Ненужный. Лишний среди своих. Запятнанный скорбью. Обречённый на смерть. Этот парад криков и искажённых очертаний некогда знакомых лиц медленно убивал его каждую ночь. — Я люблю тебя, братец, — прервал мысленные мучения мягкий голос ещё не уснувшей Доми. Всё же, хорошо, что голова сестры покоилась на его плече и она не увидит, с каким недоумением широко распахнулись янтарные глаза. Может, послышалось? — Я тоже люблю тебя, Луи, — тихо добавил Ной, тем самым забивая последний кол в израненный труп его самоконтроля. Луи был готов поспорить, что эти дети поклялись свести его с ума, иначе как объяснить это сладко-горькое чувство, будто его сердце уложили среди роз и при каждом биении в него впивались политые обидой и тоской шипы. Он открыл рот, чтобы ответить, но все подходящие для этого момента слова были чужды для него, незнакомые, словно другой язык, на котором он никогда не говорил. Вместо этого он крепче обнял Доми и Ноя. Ночь по-прежнему царила за окном, и только капли лунного света кровью стекали в комнату сквозь решётку на окне. Доминик и Ной, наконец, уснули. На утро они уже забудут о ночных страхах, и всё будет как прежде: втроём они пойдут гулять в лес, Ной снова будет восхищаться всем подряд, а Доми будет счастливо смеяться, играя со своими странными, на взгляд Луи, друзьями из деревушки. Но это утром. Сейчас Луи жмурился до появления пятен перед глазами и стискивал зубы, пока слёзы стекали на подушку.***
...прелестной юности мечтания и к жизни радостный порыв.