Мир не расплатится

— За что ты так зла, Лаура? Чем же этот мир заслужил твоё пренебрежение? — медленно спросила блондинка, чуть раздражённо делая очередной глоток красного вина из бокала и немного ерзая в кресле. В этом вопросе не было ни капли живого интереса, только потребность чем-то разбавить неприятную тишину и шум своих же мыслей, что с каждым днём звучали всё громче и отчётливей, оставляя в памяти эхо криков. Ей было абсолютно плевать на то, какой ответ она услышит, лишь бы не слышать эти мерзкие звуки давно прогнившей души. Собственной души. — Кто же так тебя обидел, милая? — встретившись со взглядом напротив, продолжила женщина, и на лице её отразилась притворная гримаса сожаления, быстро сменившаяся язвительным отвращением и скукой, — Неужели мама с папой не хвалили твои детские рисунки? — наигранно грустный голос звенел в тишине полупустой комнаты, на что Лукина лишь издала многозначительный смешок, поправив рукой уложенные волосы. Мрак, окутывающий пространство и оседающий в углах, создавал ощущение интимности, сокрытости от лишних глаз, а фонарный свет медленно ложился на лицо брюнетки мягкими бликами. Она не спешила пить открытое ею же вино, оставив свой бокал на столике, что так удобно разделял пространство меж двух чёрных кресел. Она выжидала, выигрывала себе время, считала секунды. Всё было решено ещё в тот момент, когда в дверь гостиничного номера настойчиво и нетерпеливо постучала чья-то раздраженная рука. Лаура точно знала, что Мария, из гордости не ответив на сообщение, всё же придёт, не забыв при этом наградить её снисходительным взором стеклянных глаз, парочкой «ласковых» слов и быстрым ядовитым поцелуем. Губы медленно спустятся вдоль шеи, затуманив рассудок, заставив сомневаться в собственном решении, позволив надеяться на толику тепла и нежности. Всего лишь хорошая игра. Грубые движения, укусы, сжимающие до боли запястья, срывающиеся глухие стоны, злость, злость, злость, перерастающая в ярость, вечная борьба — это всё, что ожидало её сегодня. Всё было решено. Всё было прописано в сценарии, оставалось только терпеливо ждать. — Или, быть может, — аристократично тонкая бледная рука вновь потянулась к кровавому бокалу, — Какой-нибудь подонок разбил тебе сердце? — едкий смех, исказив мраморное лицо, пронзил слух брюнетки, оставаясь тупой болью в висках. Захотелось размозжить этой несносной череп, лишь бы она замолчала. Гнев медленно закипал в жилах, пульсируя вдоль позвоночника, липкими щупальцами прокрадываясь в мозг, подкидывая зловещие картинки. Лаура еле заметно мотнула головой, отгоняя навязчивую мысль и потянулась к бокалу. Голоток. Второй. Третий. Этого было вполне достаточно. Вино горечью осело на языке. Обратного пути нет.  — Этот мир никогда не расплатится, — тихо проговорила Лукина, рассматривая красные капли, скатывающиеся по стенкам прозрачного стекла, — Но мы, — она перевела взгляд на Третьякову, спускаясь по изгибу тонкой шеи, почти бесцветным и немного растрепавшимся локонам, линиям облегающего чёрного платья и острым коленям, — Мы расплатиться можем. И мы расплатимся, будь уверена. Женщина медленно поднялась со своего места, обойдя небольшой журнальный столик и вплотную приблизившись к блондинке, наклонилась, обдавая её ухо горячим дыханием. — Я не шутила, — чуть слышно произнесла она, кладя свою руку на такую желанную шею, ощутимо сжимая и получая в ответ громкий судорожный вдох, — Мне нечего терять, стоило это усвоить. Третьякова резко схватилась за плечи Лукиной, заглядывая той в глаза и пытаясь понять смысл сказанных слов. На фарфоровом лице сияло недоверие, выгнутая бровь выражала скепсис. Ей не нужно было много времени, чтобы понять, но ей нужно было время, чтобы осознать. — Ты не могла, — встретившись с убийственным взглядом голубых глаз, растерянно прошептала Мария, секундный страх завладел её телом. — Я могу всё, Третьякова, — Лаура мягко улыбнулась, поглаживая блондинку по впалой, отдающей синевой щеке, — Ты очень красивая! — Ты меня отравила? Сеьёзно?! — всё ещё не веря, спросила женщина, заходясь истерическим смехом, на что брюнетка лишь выпрямилась, протягивая той руку. Мария встала, вложив свою остывающую ладонь в такую же ледяную и посмеиваясь подняла голову к потолку. — Это был бокал, — спустя пару мгновений спокойно сказала Третьякова, смотря прямо в глаза стоящей напротив. В них плескалось что-то похожее на сожаление, если, конечно, она всё ещё была способна на сожаление. В них была непривычная теплота. Была обреченность. Казалось, эта высеченная из глыбы льда женщина, вдруг что-то почувствовав, начала таять. Лукина, аккуратно приблизившись к бедному лицу, мягко накрыла бесцветные губы. Это был самый нежный поцелуй из всех, что у них когда-либо был, оживляющий черствые усталые души, заставляющий чувствовать, запускающий по венам бесконечные разряды тока, потрясающий. Обеим хотелось ощущать это как можно дольше. Как можно дольше хотелось быть живыми. Хотя бы ещё немного. — Это была бутылка, — прошептала Лаура, соприкоснувшись своим лбом с Третьяковой и обняв руками её лицо, — Я просто хотела нежности, — так же тихо добавила она, закрыв слезящиеся глаза. Мария лишь тихо упала на пол, оставив после себя едва заметный шлейф тепла. Единственного, которое у неё было, последнего — телесного тепла.